Инфернум. Последняя заря

Нина Мильтон

Инфернум. Последняя заря

«Счастье можно найти даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету»

Дж. Роулинг «Гарри Поттер»

ПРОЛОГ

День, окрашенный в кроваво-алый. Стоны сотен голосов, разрывающие полночную тишину засыпающего города. Тонкий месяц содрогнулся на бесконечном небосводе, звезды погасли, пораженные человеческой жестокостью и беспомощностью перед силой страха.

Одно предсказание.

Одно решение.

Бесконечное число разбитых сердец.

Топот ног, стук копыт, лязг металла, громкие голоса, отдающие приказы.

И беспощадный дождь, заглушающий крики убитых горем матерей. Дождь, смывающий кровь с мостовой.

В эту ночь красные потоки омыли улицы. Все произошло быстро. И так же быстро все затихло. Лишь изредка в разных уголках города раздавались всхлипы тех, кто еще не потерял рассудок от произошедшего.

И только сбившееся дыхание человека, его темный силуэт, тайком пробирающийся к выходу из города, бросал неуловимую тень в свете одинокого серпа. Человек бежал от дома к дому, от потухших фонарных столбов в темные углы. Лишь бы не заметили. Лишь бы не поймали. Он успеет. Он не даст свершиться этому зверству. Дождь ручьями стекал по его плащу. Лишь бы не услышали его грохочущее сердце.

ЧАСТЬ 1. ПОКАЯНИЕ

***

Nihil humanum a me alienum puto1

На востоке алела заря. Последняя заря этого мира.

Сегодня все живое умрёт, погрузится в пучину небытия к истлевшим останкам других цивилизаций. Все смертны. Всё смертно. Всему приходит конец. И на руинах прошлого мира будет воздвигнут новый храм. Родятся новые последователи и спустятся на землю ангелы, дабы возвестить об очередном Конце. И будет существовать эта Жизнь до нового падения во мрак, когда души всех живых окрасятся в черное и кровь не успеет иссохнуть на их руках.

Из вечности в вечность всё повторяется по кругу.

Повторялось. В этот раз цепь перерождений нарушена. Что-то… точнее кто-то не даст этому миру пасть в бездну. Этот кто-то удержит души виновных и искупит своей кровью их вину. Они будут жить. А я продолжу влачить своё наказание. За верность Слову, за стремление исполнить предназначение я был отлучён и низвергнут к ним, к этим жалким и ничтожным. Но я не ропщу, мне это на руку. В этот раз я довершу начатое. Отныне и до конца века я сам не вернусь на небеса, пока не сыграю свою роль, не исполню великий замысел – мир должен быть уничтожен моими руками.

Таков закон. Непреложный закон Жизни – всему когда-то должен прийти конец.

И я – вестник смерти.

Я – глашатай конца.

Я – Тьма, которую Он боится.

Пусть Всемогущий Отец каждый раз пытается вернуть время вспять и остановить этот круг. Апологет свободы и защитник права выбора. Он, как всегда, сам не знает, чего именно желает. То ревностно хранит Свое Слово и с выверенной точностью измеряет отпущенный миру срок; то готов уничтожить все свои творения раньше времени из одной лишь обиды – они его ослушались; то готов снова дать им шанс. Заигравшийся безумец. Капризное дитя.

Я знаю, она – Его рук дело. Якобы мой шанс. Но я докажу, я покажу, что был прав – она также недостойна шанса. У людей нет свободы, как нет ни у кого из нас. Нет выбора. Тобой всё уже решено. Но не в этот раз. Я докажу. И Ты не посмеешь мне помешать, ведь Ты отошел, Ты не вмешиваешься – всё в их воле. Ха-ха.

Когда она их предаст – а она их предаст, – всё будет кончено, мир не переродится! Я вернусь победителем. А Ты убедишься, что их души охотнее откажутся от света, нежели отвергнут мою тьму. И толку от того, что им дарована свобода выбора? Они всегда выбирают меня. Они всегда видят лишь то, что на поверхности.

ГЛАВА 1. СТАНОВЛЕНИЕ

– Отец, разреши мне отправиться на ярмарку Дня единения, прошу! – никогда еще Ида не умоляла так жалобно и скорбно, будто от этой ярмарки зависела её жизнь. Ей не терпелось хоть раз в жизни увидеть горящие огни заморских театров. Она слышала о ярких нарядах, масках и блеске золота. Конечно, она и не смела надеяться, что отец её отпустит, но надежда тихо тлела в сердце и подпитывала решительный настрой. Неужели он не ощущает этот трепет, что бьётся в её груди. Неужели он не видит, как это важно для неё. Ида так устала от его вечной опеки, а в последнее время ощущала себя привязанной, запертой. Ей словно не хватало воздуха, словно пространство вокруг неё сжималось, сдавливало.

– И чего тебе вдруг вздумалось на праздность людскую любоваться? Труд нас очищает и ведёт к Спасению. Не следует об этом забывать. А эти скоморохи, кхе-кхе, сеют в душах праздность, а ты сама знаешь, чему лень способствует! А? – ответил Старый Пот, сжав губы в своей излюбленной манере и чуть сощурив в подозрении глаза. На его лице читалось лишь одно: «нечего тебе там делать без меня, мало ли что может произойти, и вообще не место это для юных порядочных девиц».

Ида не ждала другого ответа, знала ведь, что не получит согласия – будто в первый раз, – но попробовать стоило. Во всяком случае, так получить положительный ответ шансов больше, чем если не спросить. Она понимала отца, возможно, поэтому никогда не перечила. Он единственный, кто остался у неё, нет никого ближе и роднее. И он хочет для неё только добра, оберегает от напастей. От судьбы… Но нельзя же так провести всю жизнь.

– Да… там, – замялась и покраснела вдруг Ида, – там же приехали из самой Париссии, отец, представляешь? А из Аз-Карета привезли шелка и специи. Давно на Перекрёстке трех дорог не устраивался праздник Единения. Говорят, последние годы праздник отменили из-за столкновений на границе. А к нам в деревню вообще никто никогда не приезжал, в последний раз только в детстве помню толпы людей на День Первой Звезды. Ну когда ещё выдастся такой шанс! Они будут показывать представления на канатах, представляешь? Театр на канатах, – продолжала вздыхать Ида, вкладывая в интонацию всё имеющееся воодушевление и надежду, на какие только была способна. – Я ненадолго, отец! Солнце не сядет за гору Рат, я буду уже дома. Ничего со мной не произойдёт! Там же будут все наши деревенские, разве дадут в обиду?

– Не перечь! Я всё сказал! Ты на так называемую ярмарку не пойдёшь! Гнездо порока и греха! Ишь, втемяшила себе в голову. Там столько приезжих из других деревень, из само-о-о-ой Париссии и Аз-Карета, – передразнил он её интонацию, – этих безбожников и огнепоклонников! Тьфу! Всё, займись лучше делом. Ты дочитала «Ворох песков»?

– Оте-е-е-ец! Я уже не маленькая, чтобы ты так опекал! – Ида сделала вид, что не услышала про эту нуднейшую книгу, которую отец заставлял читать и заучивать. – Ты до конца жизни будешь держать меня на привязи? Мне и шагу ступить нельзя. Ничего делать без твоего одобрения нельзя! Решения самостоятельно принимать нельзя. А дышать можно? – Ида перевела дух, до конца не понимая, откуда вообще в ней появилось столько резкости. – Ида, читай это, Ида, туда не ходи, сюда ходи, Ида, делай как я сказал, Ида, я знаю, что лучше для тебя. Может, завтра ты мне и мужа выберешь?! – выпалила в сердцах Ида и сама же отшатнулась от такой дерзости. Прежде она подобное себе не позволяла, всегда была сдержана и послушна. И чего ей вдруг про мужа подумалось?

Старый Пот поднял брови – тоже удивился такому тону и тем более самому вопросу. Но Ида уже не могла остановиться, кажется, её терпение лопнуло и наружу вырвалось всё, что накопилось в душе за двадцать лет. Не дав отцу опомниться, Ида продолжила:

– Сколько можно? Я понимаю твое беспокойство, отец, но нельзя всю жизнь держать меня взаперти из страха. Я не прошу тебя отпустить меня в Пар-Ис – мечты об обучении я давно выбросила из головы, но хоть к подножию горы я могу спуститься? И вообще, я думаю, пора мне прекратить спрашивать разрешения, мы словно забываем, что порог совершеннолетия я преодолела очень давно2.

С последним высказанным словом в комнате воцарилась плотная, осязаемая тишина. Оба замерли, то ли удивлённые, то ли сбитые с толку такой буйной тирадой, ворвавшейся словно ураган – неожиданно, ниоткуда, только был штиль и вот всё сносит в воронку смерча.

– А чем прикажешь мне заняться, пока ты будешь веселиться на этой своей ярмарке? – наконец выдавил из себя растерянный Пот, хоть и сразу пожалел о сказанном. Аргумент глупый.

Если Ида как-то умудрялась сдерживать себя до этой секунды, то после такого она почувствовала себя мыльным пузырём, который вот-вот лопнет от переизбытка воздуха. Она не успела даже вдохнуть, как слова сами вылетели из ее уст:

– Знаешь, отец! Не моя вина, что ты предпочёл одиночество. Найди себе занятие по душе, в конце концов – ты бы тоже мог пойти на ярмарку. Или в «Бурд», взять с собой Йофаса и Мосса, они не откажутся пропустить стаканчик за игрой в кости. Возможно, стоит подумать о том, чтобы хоть немного времени тратить на то, чего хочется тебе? Свои интересы и своя жизнь, любой отрезок времени, в котором я не привязана к тебе – как думаешь? Мне не хватает воздуха! И у меня бы появилось хоть немного своей жизни… – Ида наконец запнулась, выпустив весь воздух из легких и шумно задышала.

– Своя жизнь… Воздуха не хватает… – Старый Пот, покачивая головой, шёпотом повторил слова, которые вероятно причиняли боль, но в мгновение ока его грустное и беспокойное лицо преобразилось в гримасу негодования. – Заладила! Откуда в тебе родились такие мысли? Своя жизнь. Какая своя жизнь? Ты знаешь, что это? У нас с тобой одна на двоих. Нет больше никого в этой жизни! Никого! Ты и я!

– Конечно! Если никого не впускать в свою, ой простите, в нашу жизнь, то никто и не появится!

– Ты многое себе позволяешь, девочка! Я не для того всё бросил и сюда… – повысил голос Старый Пот и сделал шаг вперед. На секунду Иде показалось, что он мог бы её ударить. В его глазах читалась глубока ярость, накопленная годами, рождённая из лишений, тяжелого выбора, страха. И в эту секунду выраженной неблагодарности эта ярость была способна уничтожить всё, что он так сильно оберегал столько лет. Одно лишнее слово… Он прервался на полуслове, не договорил. Ида хотела спросить, что значат эти слова, но побоялась. У него покраснели глаза и начали трястись руки. Дрожащими губами Старый Пот открыл и закрыл рот, будто хотел что-то еще сказать, но слова закончились, исчезли звуки.

– Отец… – хрипло выдавила Ида.

– Прек-рати! – Старый Пот задышал часто и слова вырвались из груди обрывчато, голос зазвучал с каким-то хрипом, будто ещё одно слово и снова наступит тишина. – Ты… ты перешла грань дозволенного! Отречься от семьи… За с-свои пререкания и глупые мыс-сли ты с-сама себя наказала! Ты прекрасно знаешь, как можно просить, я… я никогда ни в чем тебе не отказывал, но, видимо, избаловал…ишь, решила показать характер! Так вот получай! – он выставил указательный палец и отчеканил каждое слово: – Два дня домашнего ареста! – А потом развернулся и отошёл к окну, встав к ней спиной.

Ида не сразу поняла, что произошло. Осознание постепенно растекалось по телу ядом, сжигающим, причиняющим боль, и собиралось в области груди. Арест? Последний раз её наказывали, когда лет в шесть они с Ишасом сбежали в сады и наелись недозрелых яблок. Всё бы ничего, но яблоки принадлежали непреклонной и бескомпромиссной Старухе Игиль, которая к тому же настолько ненавидела детей, что, говорят, собиралась их съесть. Иду передернуло от этого воспоминания.

Сейчас она понимала, что этими жуткими историями дети постарше запугивали малышей, но неприятный осадок первобытного страха оставался где-то глубоко, и сейчас будто всплыл на поверхность. Она все эти годы обходила дом Старухи Игиль, а если встречала её на рынке, то торопилась уйти в другую сторону, покинуть рынок, чтобы не чувствовать на себе пристальный взгляд глаз, покрытых уже белой пеленой старческой слепоты. Неудивительно, что будучи впечатлительным ребёнком она поверила в людоедство. И поэтому они с Ишасом тогда вздохнули с небывалым облегчением, когда Старый Пот и Йофас пообещали всего лишь выпороть детей и не выпускать из дома неделю. Конечно, пороть их никто не стал, хотя насчёт Йофаса Ида не была уверена, но из дома несколько дней не выпускали. Ида отогнала это воспоминание и попыталась успокоиться.

Но в душе уже зародилась непокорность, которая призвана стать глашатаем свободной воли, не желающей пресмыкаться и послушно выполнять чьи-то капризы, но которая вместо этого каждый раз ведёт к вынужденному подчинению. Юной душе не дано пока понять все эти превратности, она продолжает свой бунт, восставая каждый раз из праха в надежде, что в этот раз точно вырвется из сковывающих пут.

Ах, наказана? Ида развернулась, ушла в свою комнату и хлопнула дверью. Когда услышала торопливые шаги отца – интересно, бежит высказать за ее выходку с дверью или осознал ошибку и хочет извиниться, – она щелкнула замком!

– Ты что вытворяешь?! Несносная девчонка! Ида, что с тобой происходит? Почему ты так со мной поступаешь? – в голосе отца вместе с гневом слышались и нотки грусти.

– Никак я с тобой не поступаю! Два дня ареста, так два дня ареста. Заслужила, видимо, послушанием. Но я вправе выбрать, как провести эти два дня!

– Открой дверь! – Ида отчетливее услышала умоляющие нотки в голосе отца, а может, она хотела их услышать.

Она не ответила.

– Я сказал, открой дверь, что за представление ты тут устроила! Так ты мне платишь за доброту?! Я ради тебя все, а ты…. Может, стоило так же, как Йофас, – тут он резко притих, возможно, пожалел о сказанном, все знали, как Йофас любил «воспитывать» Ишаса.

– А может мне стоило быть как другие дочери? Непокорные, повышающие голос на родителей, ленивые, блу… – тут она прервалась, не стоило все же переходить границы. Ида хоть и была в эту секунду зла на отца, но уважения не потеряла. – И скажи мне, отец, сколько стоит доброта? И доброта ли это, если продается?

Старый Пот затих. Несколько долгих минут он не произносил ни слова, только слышалось его тяжелое дыхание. Потом раздался какой-то шорох, вероятно, он прислонился спиной к двери, сполз по ней и сел на пол.

– Я всегда хотел для тебя только лучшего, как мог оберегал и заботился. – Старый Пот заговорил медленно и спокойно. – Я знаю, что недостаточно тебе дал, но прости, что смог. Я сделал все, что в моих силах, возможно, тебе недостаточно, но это все, что у нас есть. Ты – все, что у меня есть.

Ида молчала. Ее сердце сдавила такая боль – какая же она все-таки неблагодарная. Как она могла так резко и несправедливо с ним обойтись. Конечно, он переживает о ней. И в этот момент стрелой мысль о сожалении пронзила другая, более острая и новая: он управляет ею, чувством вины и совестью. Ида попыталась отмахнуться от этой непривычной догадки. Невозможно! Отец любит ее. Она потянулась было к замку и в тот же момент Старый Пот сказал тихо, будто сдерживая слезы.

– Ну что ж, пойди, но только при одном условии, – Старый Пот затягивал с продолжением, будто не мог заставить себя произнести это разрешение до конца, – если Ишас пойдет с тобой!

Ида заплакала. Почему нельзя было сразу? Почему нужно было создавать сложности, ссориться, обвинять, упрекать. Когда она наконец открыла дверь и вышла из комнаты, то увидела только удаляющуюся спину отца. Ида хотела побежать за ним, обнять, поблагодарить, но что-то ее удержало на месте.

Вероятно, так просыпается гордость. Так рождается сомнение. Так умирает доверие.

***

Старый Пот

Он помнит тот день, когда привез ее в деревню. Помнит, как кутал в овечью шерсть, чтобы не замерзла – хотя на дворе стоял всего лишь первый день осени, но по вечерам уже веяло прохладой. Он бежал дождливой ночью. Бежал. Боялся остановиться даже на минуту, чтобы дух перевести. Все боялся, что его увидят, прознают, поймают, отберут. Боялся, что она закричит, заплачет, но малышка будто понимала, еще не разлепила глаза, а понимала, в какой опасности, поэтому не проронила ни звука, лишь пару раз прокряхтела. Невозможно. Он спасал ее, а она спасала его. Двое против истинного зла этого мира. Как можно было этот комочек, который еще ничего не понимал, оторвать от матери, как можно было с ним сделать то, что планировал его величество Патани. Разве могла она…

Старый Пот откинул страшные мысли, которые вот уже двадцать лет нещадно рисует его воображение. Мысли, из-за которых он по ночам от каждого шороха просыпается в холодном поту. Ему кажется, что не уберег, не успел, не защитил – за ней пришли. Первые годы, стыдно было признаться даже себе, он следил за каждым ее движением, боялся, а вдруг пророчество все же о ней? Вдруг именно она… Но отгонял каждый раз эту предательскую мысль. А потом Ида выросла, и Старый Пот стал беспокоиться уже о другом – если это она, то какой именно путь уготовлен ей. И лишь Создатель ведает, какой из них страшнее и опаснее. Первый – для мира, второй – для нее. Нет. Это не может быть она. Из стольких детей. Но даже если так, он не допустит, она никогда не узнает. Она не станет Ею. Он воспитал ее достойно. Ее вера крепка.

Старый Пот дошел до амбара и, весь погруженный в мысли, забыл, зачем ему нужно было туда. Может, он просто искал повод уйти от Иды, чтобы избежать лишних вопросов? Или чтобы не видеть ее заплаканные глаза. Он понимал, что не прав в своей постоянной опеке. Она уже взрослая девушка, и рано или поздно покинет его. Она права, говоря о свободе, да и про зависимость… Но при этом он не представлял, как можно ее оставить хоть на минуту. Как можно доверить ей какие-то решения, она ж так юна, неопытна, наивна, любая ошибка может дорого стоить. У них нет права на ошибку. Он должен ее оберегать от всего: зла, ошибок, предательства, несчастий… «от нее самой» – проскользнула предательская мысль, которую он отогнал, но избавиться насовсем от беспокойства не смог. Слишком многое поставлено на кон.

Он вспомнил, как она стала возмущаться, сузила глаза и нахмурила брови, будто откажи он ей, все равно сделает по-своему, будто в ту же секунду придумала сладкую месть, будто этот отказ станет причиной такой обиды, которую она ему никогда не простит. Он бы многое отдал, чтобы убедиться, что она выросла обычной девушкой. Но что-то ему подсказывало, это не так. Бунт молодого сердца или проявляющиеся признаки разрушительной силы?

Хотя, казалось бы, какая-то ярмарка… Неужели, дело не только в этом? Неужели, она что-то узнала? Он отбросил эту мысль, уверенный, что тайна надежно спрятана. Он попытался выровнять свое дыхание, убеждая себя, что она ничего не знает о тех, кто может ее там ждать. Возможно, у нее свои желания? Кто знает, какие секреты у девушек в этом возрасте. Ведь на самом деле душа у нее была светлее, чем у любого из смертных и, казалось, никакое зло не способно существовать рядом с ней. Лишь баловство, легкое проказничество, свойственное возрасту. Она никогда не перечила ему. Как же быстро она выросла.

***

– И-и-и-ишас, И-и-и-ишас!

– Тише ты, чегой разоралась, совсем из ума выжила, что ли? Или по Старухе соскучилась? – недовольно пробурчал Ишас, выходя из дома и на ходу натягивая овечью жилетку. Но несмотря на ворчливый тон, в янтарно-карих глазах отражались искорки счастья. Даже когда он хмурился, лицо оставалось спокойным и добрым. Пшеничные кудри топорщились в разные стороны, сколько он их ни пытался причесать. Но Иде нравились эти воздушные вихры.

– Да ладно тебе, не делай вид, будто злишься! Я ж знаю, ты сам хотел на ярмарку, но вряд ли б Йофас отпустил тебя, если б не нужно было сопровождать меня, – с важным видом затараторила Ида, вздернув нос и указав пальцем на себя. – Хорошо я придумала, да? Сидел бы сейчас в своей кузнице! – Она подлетела к нему и взяла под руку.

– Да, ты ж у нас лучшая. Ида может это, Иде надо то, какая Ида молодец, бр-р-р-р – скорчил гримасу Ишас, намеренно подначивая ее и передразнивая деревенских, которые души не чаяли в ней и всегда ставили в пример своим непутевым отпрыскам. Но в его взгляде не было ни капли зависти или обиды, он смотрел на нее с легкой грустью и теплом. – Но ты забыла упомянуть, мелкая, что Старый Пот не отпустил бы тебя без меня, – выражение лица сменилось на манерную важность и он щелкнул Иду по носу.

Ида открыла рот, но не нашла, что ответить на такую нахальную дерзость. Уловив это, Ишас продолжил, поправляя воротник рубахи:

– Нет, мне все равно интересно, как тебе удалось его уговорить? – он приподнял брови, а потом резко насупился и с подозрением прошептал прямо на ухо: – Ты же не сбежала без просу?

– Совсем дурной? – Ида отпрыгнула, растерявшись от того, как близко оказался Ишас, что она могла разглядеть каждую веснушку на его лице. Поцелованный солнцем. – Я бы так никогда не… – увидев ухмыляющегося Ишаса, Ида поняла, что это очередные его шуточки. – Ах ты, опять? – в этот раз она решила себя не сдерживать и накинулась на него кулаками, он стал отбиваться и смеяться теперь еще сильнее.

Она не могла долго на него сердиться. Но лупить не перестала, лишь смягчила удары. Он продолжал уклоняться, идя спиной, хотя скорее он перепрыгивал по каменистой дороге, чтобы не споткнуться. Ему нравилось, когда она злилась.

– Ты так мило сморщила лоб и надула губы, что стала похожа на безобидного хомячка, – выпалил он без раздумий, надув щеки и руками изображая поедание ореха, о чем сразу пожалел. Ида выпрямилась, сверкнула глазами – вот теперь она и правда злится.

Ишас на секунду замер, после чего резко развернулся и побежал.

– А ну стой, кому сказала! Поймаю! – спохватилась Ида и рванула за ним, завопив на всю улицу.

– Тебе ни разу не удалось меня поймать, мелкая! – на бегу выдал Ишас с усмешкой.

– Рано или поздно ты остановишься и тогда пеняй на себя! Я тебя… – Ида сделала глубокий вздох, бег вымотал ее, дыхание стало прерывистым.

– Что? Отлупишь своими маленькими лапками, хомячок? – замедляясь, но не останавливаясь, продолжил подначивать Ишас.

– Я перестану с тобой разговаривать! – Резко ответила Ида.

– Ну да, конечно, напугала! Горы рухнут под землю раньше, чем ты перестанешь говорить, тараторка, – смеясь, ответил Ишас, но услышал, что шум погони прекратился. Вся радость будто улетучилась, Ишас повернулся и увидел, как Ида остановилась и серьезно на него смотрела.

– Эй, ты чего? – слабо улыбнулся Ишас и сделал шаг навстречу. Ида не пошевелилась, лишь продолжала смотреть на него. – Ида, я же, эй, я не хотел тебя обидеть! О Создатель, это что, слезы в глазах?

Он подошел к ней вплотную и не отрывая взгляда, смахнул одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.

– Ты же знаешь, я бы никогда тебя не обидел! Я же не серьезно, думал, мы как раньше – я подтруниваю тебя, ты злишься, а потом…

– Иш, мы не дети и… – она запнулась, не договорив то, что ее беспокоило.

– Ну и что, что не дети. Ты не перестаешь быть моим другом. Эй, почему ты плачешь? Это ты угрожала перестать со мной разговаривать! Так что а-а-а-а, это я должен, а-а-а-а, рыдать, – Ишас артистично сделал вид, будто плачет, размахивая руками и тряся головой. – Ты меня уда-а-арила, мне бо-о-ольно!

– Ты невыносим! – Ида толкнула его в плечо, но голос стал теплее и на лице появилась легкая улыбка. Хотя что-то после слов Ишаса больно кольнуло в груди.

– Я неподражаем! – заиграл бровями Ишас.

– Ну началось, ты как самодовольный кот, который не устает себя облизывать! Попахивает гордыней. Так нельзя…

– О, все, – быстро прервал ее Ишас, закатывая глаза, – мы идем на ярмарку, так что будь добра отложи проповеди на вечер, я хочу забыться и повеселиться. Встретимся на представлении? – оглядываясь и с легким волнением произнес Ишас, когда они дошли до перекрестка, с которого одна из дорог спускалась к подножию горы. Ей показалось или он куда-то торопился?

– Ты меня бросаешь? – она растерялась, так как предполагала, что они с Ишасом проведут этот день вместе. – Не-ет, ты не можешь, не прошло и минуты, а ты уже сбегаешь?

– Хм, да, у меня… это… мне надо, – бормотал Ишас, переминаясь с ноги на ногу, вероятно, заранее не продумав историю своей отлучки, – в общем, мне надо, ты ж спустишься сама? А там можешь пока найти девочек и погулять с ними по шатрам, посмотреть бусы или что вы там любите? Там, говорят, столько каменьев привезли, глаза разбегутся, – и не дождавшись ответа, он развернулся и поспешил скрыться в противоположном от ярмарки направлении, будто боялся передумать.

– Предатель! – прошептала Ида, вышло так тихо, что он не услышал. Незнакомое ощущение возникло в груди, ноющее и давящее, будто какой-то ком. Внезапно по щеке снова покатилась слеза.

Ида смахнула предательскую каплю и попыталась не принимать близко к сердцу то, что сделал Ишас. Ну, мало ли куда ему надо. Может, Йофас попросил найти какие-то инструменты для кузницы, хотя куда им еще – в их маленькой лачуге шагу ступить негде. А может, Ишас уже стесняется с ней появляться в людных местах, в их возрасте дружить с девушкой не принято, того глядишь парни засмеют. «Что, в куклы играете?» Хотя они с Ишасом ровесники и давно перешагнули порог совершеннолетия! Но все удивлялись, хоть и не подавали виду и не задавали вопросов, что они оба в таком возрасте и еще не завели собственные семьи. Поэтому и косились последние годы, если видели их вместе. Странные у них представления о дружбе. Но постепенно все привыкли – так Иде казалось. Но возможно, Ишасу было некомфортно? Или у него кто-то появился, и поэтому он не хотел смущать их обеих?