Законная инициатива

Антон Ищущий

Законная инициатива

Часть I – «В поисках того, никто не знает, чего…»

Глава 1

Жизнь Николая Викторовича Виноградова, не всегда была простой, особенно в тот самый момент, когда он дошел до возраста своей зрелости, коего считал свои двадцати пятилетние именины. За этот не столь маленький, но все же промелькнувший, словно мгновение срок, он успел почувствовать различные тяготы, кои присущи молодым юношам Российской Империи.

Родился Николай в семье разорившегося дворянина Виктора Ильича Виноградова. Поместье, которого после освобождения своих крестьян довольно быстро обеднело, оставив семью с определенной частью средств, которые позволяли Виноградовым проживать не бедную, но относительно скромную жизнь, по сравнению с их соседями, более предприимчивыми дворянами, чье положение не смогла поколебать даже отмена Крепостного права.

Сам Виктор Ильич по своей натуре был человеком не глупым, но не стремившимся делать больше положенного, предпочитая исходить из имеющихся у него целей и не заходя дальше, чем требовалось его семье.

Мать Николая – Авдотья Александровна, также происходила из дворян и в браке с Виктором Ильичом была вполне счастлива. Даже разорение их поместья, не пошатнуло её волю, и она продолжала отдавать всю себя, семье и, не жалуясь на не слишком легкую долю, которая легла на плечи дворян.

Николай был младшим сыном в семье, отдав первенство своему брату Степану, который получил от матери замечательное образование, выдержку и самое главное стремление для дальнейшего продвижения по службе. В тоже время, Николаша обладал не дюжей волей и желанием взять от жизни всего понемногу, но в отличие от своего брата, он не мог найти понимания того, чего он хочет от жизни. Виктор Ильич, стремился дать своим детям все, что они пожелают, не ограничивая их в желании пойти своей дорогой, в этом же своих детей поддерживала и мать.

Николай Викторович любил книги и приключения. К одиннадцати годам, он обладал живой фантазией, представляя себя то храбрым моряком, то воинственным гусаром, то удалым казаком или даже капитаном корабля, что отправляется в очередное кругосветное путешествие в неизведанные земли. И хотя статус родителей пусть и подточенный финансовым положением мог организовать ему путь в военное училище, сам Николай решил выбрать более спокойные годы, не вынуждая родителей переживать за него в военных походах. К тому же только-только отгремела война с Турцией.

Однако в семье Виноградовых имелось правило: «Коль раз, вступив на свой путь, пройди его до конца и не бросай его пройденным наполовину», так говаривал отец своим сыновьям и именно так, Николай оказался на пороге Московского университета, на курсе юриспруденции.

За время своего обучение он успел почувствовать хандру от своего выбора, но помня правила отца, не смел, бросать выбранный им путь, хотя письма с сомнением иногда приходили в отчий дом. Обычно, на подобные выходки неизменно приходил ответ от Виктора Ильича, в котором тот неизменно, порой весьма в грубой форме упоминал, что бросить учебу на полпути это не познать путь до конца.

«Неважно, где ты находишься, уверен, что иная стезя будет легче твоей нынешней?» – вопрошал отец на очередное письмо сына.

Бывало, шли письма и от матери, более ласковые, но твердые в уверенности, что Николай поступил верно, и сойти с выбранного им пути будет несправедливым к самому себе, ведь юноша уже потратил часть своего времени.

«Не забывай, что силы, потраченные на обучение уже, не вернешь» – напоминала матушка в письме.

Приходили письма и от брата Степана, в которых тот старался поддержать Николая, но неизменно просил немного подождать и идти дальше, по своему пути не сдаваясь. Степан знал, о чем говорит, ведь он и сам до этого ощутил те же проблемы, что легли на плечи Николая. Будучи старшим братом, Степан уже успел поступить на службу в Министерство путей и сообщений, плотно закрепившись на должности получив статус надворного советника и стремясь как можно скорее перейти на ранг выше.

Семья неизменно гордилась старшим Степаном и желала, чтобы и Николай нашел свою дорогу в этой жизни.

– Николай, ты избрал путь, и мы с матушкой не мешали тебе в этом, но не огорчай наши сердца своим сомнением, – однажды сказал отец, когда Николай прибыл на каникулы в родовое имение. – Страх перед переменами, несомненно, затмевает твое доброе сердце, но помни, что там, где ты сейчас обучаешься сердце должно идти бок о бок с разумом.

Отец умел говорить умные речи, порой они приходили к нему под чаркой водки, но самому Николаю становилось легче. Семья старалась поддержать его выбор, но при этом осознавали, что не знают, что на самом деле творится в душе младшего сына.

Сам Николай неизменно принимал семейные советы, продолжая учебу, находя в себе силы принять свой выбор… и изредка уходил в самого себя.

В минуты слабости, когда семьи не было рядом, он старался найти поддержку в своем друге Никите Алексеевиче Степнове, с который он познакомился на первом году обучения и который отличался живым умом, крайне категоричным мышлением и весьма крепким хладнокровием. Друзья довольно часто проводили время вместе, поддерживая друг друга в учебе и помогая там, где один справиться не мог.

Сколько Николай себя помнил, ссор со Степновым у него не имелось, хотя за категоричность друга, когда Никита осаживал Николая в споре, заставляя того теряться в поисках аргументов, иногда таил легкую обиду на товарища, но быстро отбрасывал её, будучи весьма отходчивым по своей натуре и понимая правдивость мышления лучшего друга.

Они продолжали проходить обучение, слушая лекции профессора Скатурова, который имел обычай рассказывать интересно, но плотно уходить в историю своих практик. Несмотря на интересный говор и живость речи, студенты часто замечали, что профессор уходит в дебри, иногда явно подвирая.

Помимо Скатурова, студенты также постигали азы уголовного права под руководством профессора Рязановского, ученого строгого и в тоже время справедливого.

В свободное от учебы время Николай и Никита часто бродили по улицам Первопрестольной, посещали ресторации, празднуя предрождественские недели прежде, чем каждый разъезжался по своим родным селениям, дабы спраздновать уже само Рождество в кругу семьи, когда это удавалось.

В Москве также проживали родственники по материнской линии – семья весьма зажиточных купцов Бобровых, у которых Николай часто гостил, когда обучался на первых годах обучения. Будучи по своей натуре добрейшим человеком, глава семейства Бобровых, Владимир, часто предоставлял комнату своему племяннику и не единожды вывозил Николая на оздоровление на воды Кавказа. Семья Виноградовых часто и сама приезжала в гости к Бобровым, которые, в отличие от дворян, предпочитали городские апартаменты деревенскому имению, хотя также любили выбраться на природу, чтобы вдохнуть свежего сельского воздуха.

За время своей юности Николай успел побывать на различных судебных процессах, дабы постичь азы своего будущего ремесла и понять суть того, чего не пишут в учебниках и не говорят на лекциях.

Так пролетали годы учебы Николая Виноградова.

За это время он успел влюбиться в Марию Олеговну Шпац, воспитанницу института благородных девиц, но, будучи сыном разорившегося дворянина и по натуре весьма скромным, не сумел совладать с удалью молодого юнкера Леонида Максимовича. Разбив себе сердце, предпочел забыть о дамах и прочно уйти в юриспруденцию к неодобрению отца, который с каждым прожитом годом сына все больше хмурился за неимением невесты.

Получив диплом, Николай смог выиграть себе пару месяцев отдыха. Дома, в имении Виноградовых, собрался настоящий пир, дабы отпраздновать выход во взрослую жизнь очередного отпрыска. Прибыло много родственников, готовые также поздравить Николая.

Стол ломился от огромного количества яств. Бобровы привезли толстого гуся, который был подан на стол в запеченном виде, обложенный яблоками, покрытый медом. Виктор Ильич преподнес свежую рыбу, из которой сварили бесподобную уху, а на десерт поставили самовар с баранками.

Владимир Михайлович Бобров, провозглашая тост, взглянул в глаза Николая:

– Николашка, я позволю себе сказать, что многие сомневались в выборе твоего пути, таких как ты простых стряпчих, в Москве пруд пруди, но ты… – он не договорил, а потом вдруг его суровость разгладилась в улыбке. – Я знаю, что ты честен с собой, и будь честен с теми, кто будет просить у тебя помощи. Твоя честность проведет тебя вперед.

Родители и брат Степан также поздравили Николая с окончанием курса и пожелали ему светлого пути в дальнейшей профессии. Николай Викторович слегка покраснел, когда ему пожелали найти невесту по сердцу, а после того, как ему позволили принять чарку, и сам растрогался и, красный как рак, благодарил родителей.

После пары месяцев отдыха, когда оттягивать возвращение в Москву уже было нельзя, Николай совместно со Степновым, нисколько не сомневаясь, двинулся дальше, стараясь не запускать полученные с таким трудом знания. Однако именно здесь их пути заметно разошлись.

Никита Степнов двинулся в сторону прокуратуры, стремясь следить за справедливым исполнением законов Российской Империи, и вскоре плотно закрепился в Московской судебной палате. В тоже время, Николай, решив получше узнать практику, ушел на стажировку в окружной суд и… сам того не замечая, проработал в нем около пяти лет.

– Кажется, я весьма плотно прирос к стулу судебного стряпчего, – хмыкнул Николай, вспоминая слова дяди, когда они сидели за столом ресторации вместе со Степновым, – за время моей работы, я умудрился добраться только до должности помощника секретаря.

– А что ж, Николай Викторович? – удивился Степнов, – неужто твой славный ум не желают видеть?

– Брось, – хмыкнул Виноградов, – я не считаю себя настолько глупым, что не способен переступить через очередную ступеньку.

Никита Алексеевич улыбнулся и, сделав легкий глоток и закусив кусочком свежей рыбки, произнес:

– Я изначально предлагал тебе идти со мной, посмотри на меня – ещё не прокурор, но уже помощник.

Виноградов кисло осмотрел друга. Ему не хватало ещё того, чтобы Степнов вновь включил свои аргументы и не втянул его в прокуратуру. Нет, он не относился пренебрежительно к профессии друга, к тому же они сами вышли из одного университета и сразу знали, чем займутся в жизни, по крайней мере, это знал Степнов, а Николай?

– Думаю, что здесь ещё играет роль то, что ты и сам не сильно хочешь покидать насиженное место?

– Может быть, – кивнул Виноградов, в очередной раз, соглашаясь с аргументацией друга, с которой весьма сложно было спорить.

– Задумайся, – потряс пальцем Никита, – до председателя суда на такой должности не высидишь, а вот стать прокурором….

– Оставь свои сладостные речи при себе, дружище, – рассмеялся наконец Николай, – я себя не вижу в вашей братии.

Они рассмеялись, но Виноградов знал, что его друг от него не отстанет. Степнов твердо решил добиться перевода своего друга к себе поближе и, когда они уже уходили, он произнес:

– Если ты не решишь свою проблему, я весьма плотно за тебя возьмусь, учти.

Звучало как угроза, но Николай и сам понимал, что срок, который он провел в помощниках секретаря, уже давным-давно перешел все возможные границы. Требовалось срочно двигаться дальше, но вопрос перед Николаем встал весьма сложный. Куда ему идти?

Глава 2

Москва для многих была пределом мечтаний. Древняя столица, или Первопрестольная, как её величали в народе. Здесь действительно в воздухе витал некий дух древности, но он бы и близко не сравнился с тем, что Николая ждало дома. В имении родителей, он чувствовал умиротворение. Он мог часами гулять по деревенским тропинкам, рассматривая крестьянские хозяйства, которые теперь стали свободными. Ходить с братом на реку, дабы окунуться и сбросить с себя дрему летних жарких дней. Зимой красота становилась поистине завораживающей, особенно когда сугробы покрывали всё вокруг, и в лунном свете, можно было обнаружить искорки на снегу.

Николай вздохнул, погружаясь в теплые воспоминания былой юности, и, хотя он ещё не являлся старцем, Виноградов чувствовал, что сейчас ему уже не вернуться в те беззаботные дни.

Конечно, улицы Москвы значительно различались от домашнего уюта. Вздохнув, Виноградов достал из внутреннего кармана часы на серебряной цепочке, что достались ему в подарок от дяди и, убедившись, что он все ещё успевает, двинулся по пыльной дороге в сторону суда.

По улице толпились извозчики, мелькая то в одну, то в другую сторону и под крики очередного пассажира стремились добраться до места назначения, как можно быстрее. Улицы были забиты прохожими – представительными усачами офицерами, что важно прогуливались под ручку с прекрасными дамами в белых платьицах, не расстающихся с зонтами даже в такую прекрасную погоду. Группками рабочих, в рубашках нараспашку, спешившими на очередную смену и подкреплявшими свои намерения крепким словцом. Священнослужителями, в черных рясах идущими на проповедь, и многими другими лицами, что так плотно облюбовали старую столицу Империи.

Прогулки здесь позволяли Николаю расслабиться перед очередным днем на работе, полной скуки и интриг. Да, даже на такой невысокой должности, с зарплатой вдвое меньше, чем у его товарища Степнова, как помощник секретаря судьи, позволяло Николаю слышать много сплетен и видеть достаточно интриг среди высших должностных лиц.

Добравшись до конки, Виноградов запрыгнул в экипаж и, крепко схватившись за ручку, двинулся по рельсам. В отличие от трамвая, который уже «захватывал» российские города, конка продолжала сопротивляться своему автоматическому собрату, хотя их становилось все меньше. Крепче всего владельцы конки держали свои рынки в Москве и Санкт-Петербурге, но вечно эта борьба продолжаться не могла.

Виноградов с ухмылкой подумал, что как только транспортные компании поймут, что лошади уже не приносят той прибыли, что раньше, они ускорят вложения в этот, несомненно, перспективный транспорт – как трамвай.

Несмотря на статус дворянина, Николай не чурался пользоваться более простым способом передвижения, не стесняясь обычного люда и даже с удовольствием общаясь с его простыми представителями. Ещё бы не общаться – работа обязывала.

Соскочив на своей остановке, Виноградов ещё некоторое время потоптался на месте. Зашел в ближайшую пекарню, прикупив несколько пирожков, отправился наконец-то к себе.

Здание окружного суда, где служил Виноградов, представляло собой широкое четырехэтажное здание. Его ровные как стены из белого кирпича походили на идеал чистоты и чести. Плоскую крышу, переходившую в центре здания в круглый купол, увенчали собой несколько квадратных труб, из которых в зимнее время шел дымок.

Перекусив по пути, Виноградов наконец-то сбросил утреннюю дремоту и поднялся по небольшой лесенке к двустворчатым дверям. Возле дверей его встретил Павел, местный судебный пристав, который, облокотившись к белым стенам, мирно покуривал цигарку.

– Добрейшего вам утра, Николай Викторович, не уж-то на службу ‘с?

– И тебе не хворать, – поприветствовал Виноградов, кивая приставу и выдавливая из себя любезную улыбку. Пашка Анасьев был любителем поговорить, если ему не было чем заняться. Каждый раз, не найдя себе место в суде, он старался разговорить местных служак, забредая к ним в кабинет и начиная рассказывать очередную историю, произошедшую с ним на днях.

«Давеча повстречал я…», так начиналась любая история Павла, которой он готов был поделиться с любым, готовым его слушать, при этом совсем не обращая внимания на то, что слушать его никто, в общем-то, и не хотел, однако историю свою этот неумолкающий пристав всегда заканчивал.

Радуясь тому, что Павел занят своей цигаркой, Николай проскочил в здание суда и, повернув направо по длинному коридору, двинулся в свой не совсем уютный и пыльный кабинет, где его уже поджидал Григорий Афанасьевич Меланов, помощник судьи и фактически начальник Виноградова в пределах своих полномочий.

– Николай Викторович, вы, как всегда, вовремя, – усмехнулся Григорий и вернулся к своим документам.

Николай не обратил на это замечание никакого внимания. Его рабочие дни, были похожи друг на друга, как отражения в зеркале. Он привык к едким замечаниям судьи, которые он вскоре услышит, и к шуточкам его помощника, который любил прокомментировать любое действие секретаря.

Виноградов прошел вглубь кабинета, повесил фуражку на рогатую вешалку, что призывно растопырила свои крючки. Сняв жилетку, он аккуратно поместил её ниже фуражки и, слегка потянувшись, вновь проверил свои часы на цепочке.

– День только начался, Николай Викторович, – заметив его действия, прокомментировал судебный помощник, – сегодня вас ожидают не самые веселые дела.

– А что, Юлиан Игнатьевич уже на работе?

– Готовится, – Григорий головой указал на дверь в соседний кабинет, где располагались покои судьи.

Юлиан Игнатьевич был окружным судьей, входивший в коллегию уголовного отделения судей. Григорий Меланов являлся его помощником, а сам Виноградов был секретарём Меланова, фактически являясь секретарём и самого судьи.

Виноградов мог бы похвастаться своей работой, если бы она не была столь нудна и скучна, что иногда ему приходилось засыпать прямо на рабочем столе, измазавшись чернилами, пытаясь вникнуть в очередную бумажку, что принес ему на стол Меланов. Несколько его костюмов не пережили подобного способа отдыха и были быстро заменены, что, конечно, не прибавляло монет в не самый толстый карман Николая.

Он старался вести себя профессионально, обрабатывать тот или иной документ, принимать корреспонденцию для судьи и даже иногда почитывать решения по делам, в которых принимал участие Юлиан Игнатьевич, благо Григорий был не против такого самообразования своего подчиненного.

– Я говорил тебе, что твоя нерасторопность и испуг не дадут тебе возможность быть избранным судьей, – произнес Григорий Афанасьевич, заметив, как Николай распечатывает очередной конверт для принятия ещё одного письма.

На столе у секретаря сложилось уже столько бумаг, что иногда ему приходилось занимать стоящий возле шкафа свободный столик, чтобы разобрать все, что ему причиталось.

– Я и не стремлюсь туда, – пожал плечами Виноградов. Он не врал, занимать должность судьи он не хотел, предпочитая продолжать находится в философском поиске своего места под солнцем. Другие его позиции не разделяли, в том числе и родители, которые явно хотели видеть сына в числе почетной должности судьи. Однако для того, чтобы его избрали, требовалось исполнить обширный список условий. Сделать это было не так просто, а учитывая, что сам Николай не хотел продвигать себя, большая часть этих условий оставалось не выполненной.

– Если ты этого не желаешь, то что же ты здесь сидишь? Руки у тебя свободны, а твои мечты, коль они имеются, за тебя никто не исполнит.

Григорий относился к Николаю и как добрый друг и как наставник, пытаясь мягкой рукой выведать что хочет его секретарь и указать путь, но сам он не влезал в тайны своего подчиненного и продвигать по службе без его ведома не хотел.

– Когда я уйду, кто-то должен будет занять мое место, – как бы невзначай произнес он, – коль будешь здесь, лучше тебе не зевать, – он подмигнул и вернулся к своей работе.

Николай хмыкнул. Было ощущение, что все сговорились, и каждый пытался затащить его туда, где, как им казалось, Виноградову будет лучше всего. Он мог бы возмутиться, спросить, почему никто не хочет узнать чего хочет сам Николай. Проблема лишь была в том, что он и сам этого не знал.

– Как в той сказке, в поисках того, никто не знает чего, – вслух произнес Виноградов, чем привлек к себе внимание Григория.

– Что ты там говоришь?

– Нет, ничего, – отмахнулся секретарь и неуклюже попытался сделать вид, что он продолжает работать.

Канцелярский нож в его руках уже превратился в подобие пера. Он словно весло на лодке, плавно скользил по конверту, лишь одним шелестом сообщая о том, что очередное письмо вскрыто и вскоре его содержимое отправится в очередную папку, где будет храниться, пока его не прочтет слуга правосудия.

– Коля, нужно срочно отнести документы в зал заседаний, – Виноградов медленно поднял голову, осознавая, что он так вошел в работу, что и позабыл который час и все свои дела делал машинально.

– Который час?

– Так уж третий пошел, Юлиан Игнатьевич даже подумал, что ты заснул, – усмехнулся Григорий, а потом неожиданно посуровел, – не трать время понапрасну, беги в зал.

Николай вздохнул и встал из-за стола. Он часто думал, что иногда окружающие его люди пользуются его добротой и порой наивностью, чтобы сбросить на него грязную работу, которую сами выполнять не хотели. Конечно, ему было не сложно, к тому же, то, о чем его обычно просили, и так входило в его обязанности, но порой вызывало явное раздражение, что, кроме него, никого больше не трогали.

Пока Виноградов приводил себя в порядок, Григорий Афанасьевич уже приготовил папку с документами для судьи и вручил её Николаю.

– Не задерживайся, зашел и вышел, – выдал последнее наставление Меланов, и, будто колдуя над своим подчиненным, рукой сделал над головой Николая пасс руками, как бы разворачивая его двери, и махнул ему вслед.

Идя по коридору и держа под рукой папку с делом, Николай оглядывался по сторонам. Широкие коридоры окружного суда уже наполнились многочисленными посетителями. Каждый из них ожидал своей очереди, прежде чем оказаться перед ликом правосудия в лице коллегии судей и прокурора. Единственная их надежда была на своего поверенного, которого они воспринимали, словно каменную стену перед слепым ликом Фемиды.

Широкие серые стены здания суда наполнялись различными запахами. На уголовные дела приходили самые различные личности и здесь редко кто походил на приличного человека, особенно когда тебя под мышку приводит пристав и оставляет за столом, рядом с которым, превозмогая свои принципы, выступал защитник, надеясь повлиять на мнение судей.

Николай перестал слышать свои шаги, когда вошел в эту толпу, которая давно превратилась в балаган. Сидящие на скамейках переговаривались, наклонившись друг к другу, как будто пытались сохранить какой-то секрет от посторонних. Николай усмехнулся такой попытке скрыться от чужих глаз. Их секреты выйдут наружу через несколько минут, как только они окажутся в зале заседаний, где опытный прокурор и не менее опытный поверенный вывернут наизнанку как подсудимого, так и свидетеля.

На самом деле Виноградов видел разных выступающих. Перед его глазами один из поверенных напрочь разбил все доводы прокурора, одной лишь финальной речью, и убедил присяжных отпустить его подзащитного, тогда как прокурор стоял с широко раскрытыми глазами, не понимая, где он сделал ошибку.

Бывало и противоположное. Опытный прокурор опрокидывал все аргументы присяжного поверенного, не давая ему даже подумать, из-за чего заседание закончилось, почти не начавшись.

Все это были лишь единичные случаи. Финальная стадия того, что происходила за стенами суда и до того, как подсудимый окажется перед суровыми лицами судей или скучающими присяжными.

Скрипнув дверью, Николай вошел в зал суда со стороны судейской трибуны. Заседание уже шло, но, судя по всему, оно не касалось того дела, что нес Николай Юлиану Игнатьевичу.

Сам судья сидел слева от своего коллеги и, изредка приближая лицо, что-то шептал председательствующему, тот многозначительно кивал и возвращался к процессу. Высокий, жилистый, чего не было видно из-под одежды, и уже изрядно полысевший, Юлиан Игнатьевич с интересом смотрел в зал заседания, где как раз выступала сторона защиты.

– Вы действительно верите, что эта женщина способна была совершить этот удар из-за злого умысла? – громко вопрошал поверенный.

Николай навострил уши и, не сводя глаз с зала, протянул папку судье. Из-за высокой трибуны секретаря не было видно, поэтому он мог спокойно продолжать слушать. Юлиан Игнатьевич, получив то, что ему было нужно, небрежно махнул рукой, и Николай быстро ретировался только для того, чтобы войти в зал уже с общей стороны.

Слегка скрипнув дверью, он встал подле ещё одного слушателя и принялся выглядывать из-за плеча в зал.

Поверенный стоял возле стола, держа свою речь перед коллегией присяжных и судей. Подле него за столиком, на котором лежала кипа бумаг, сидела молодая женщина в темном, даже черном платье. Высокий ворот прикрывал её шею, а длинные рукава позволяли прятать ладони, что подсудимая и делала, как будто пытаясь скрыться ото всех. С виду она была очень миловидной, но её покрасневшее от слез лицо говорило о том, что проблемы свалились на бедную женщину весьма стремительно.