Ересь Каракозова

– Конечно, специально! Я давно хотел провести с тобой

ночь в лесу, в палатке! Но дело не только в этом. Переход, который ты видишь, должен был быть мгновенным. Пойми, ну какая сила в том, кто медленно и осторожно идет к саморазрушению разума? Это скучно. Но если переход резок, как удар ножа, стремителен, как ураган, и если человек становится безумцем в два счета, да еще на глазах у любимых, —

разве это не есть подлинная сила? Разве я не победил свою

скучную жизнь этим резким изменением, нарушив все правила психологии и социологии? У меня не было травм, мне не

промывали мозги, я не переживал стресс. Все было нормально. И тем самым я стал большим сумасшедшим, чем те, кто

шел к этому годами.

Чем спокойнее и увереннее Каракозов говорил, тем больше он напоминал ей больного. Сквозь страх, который не смог

полностью захватить ее, Надя задумалась о его словах. Если

бы он говорил это в другом месте и при других обстоятель-ствах, ее бы заинтересовала такая идея. Девушка задумалась

о тонкой грани, отделяющей от безумия ее саму. Каракозов

мог бы сказать то же самое в иной обстановке, и она, возможно, начала бы впитывать каждое слово, постепенно становясь

такой же, как он. Но страх, который помогал ей сохранять

рассудок, удерживал от этого шага.

18

Глава 1. Озорство сознания

«Что же на самом деле происходит с ним?» – снова и

снова спрашивала она себя. Но вслух говорила другое:

– Хорошо, тогда скажи мне, почему ты решил порассуждать об этом именно сегодня и именно здесь? Неужели твоей вспышке «Великого Безумия» нужна особая обстановка за-пустения и темноты лесной чащи? Был бы ты так же смел в

людном месте и при свете дня? Может, ты позвал меня, чтобы в безопасности мрачной тишины рассказывать мне, какой

ты бесстрашный и своевольный?

Чем больше она говорила, тем меньше боялась. Его вне-запное безумие теперь виделось ей более понятным и обу-словленным. Она будто нащупала оружие, чтобы противостоять Каракозову и показать несостоятельность его идей. Надя

поняла, что стала лишь инструментом для его самоутвержде-ния. И тогда в ее голове возник вопрос: «Всегда ли так было?»

– Тебе кажется, что это шоу, что все, что ты видишь, управляет мной. Но это не так. Причины есть, но они не влияют на меня. Они существуют, чтобы скрыть собственную

бесполезность.

Каракозов почувствовал, что проиграл, но не подал виду.

Надя поняла, что переспорить его невозможно. У него на все

есть ответ, и все будет использовано против нее. Ситуация

требовала быстрых решений, но каких? Заметив смятение девушки, он лишь усмехнулся.

– Скажи, зачем ты позвал меня сюда? – тихо спросила

Надя.

– Чтобы побыть с тобой наедине.

– Нам не помешает твой демон разума? Мне кажется, он

побежда…

– Точно! Демон разума!

Каракозов почувствовал себя глупо, забыв о своей битве

с демоном. Он попросил Надю дать ему немного времени в

тишине, пока она начнет раскладывать еду и открывать вино.

19

Ересь Каракозова

– Хорошо, пожалуйста, будь осторожен. Как я узнаю, что

ты победил его и со мной говоришь не демон, а ты?

Она обрадовалась, что нашла способ отвлечь его.

– Хм, хороший вопрос. Сначала я подумаю, как дать

тебе сигнал. Ведь если он победит, то получит доступ ко

всему в моем разуме, включая память. Я уверен, он этим

воспользуется.

Не договорив, Каракозов резко сел на землю и начал писать, больше не обращая внимания на Надю. Его мысли снова остались наедине с бумагой. Первое, что пришло в голову: демон сразу проявит свою природу и Надя поймет, что он победил, по его изменившемуся поведению.

«…Демон борется за власть, чтобы извратить

мою природу. Но возможно, он захочет чего-то

другого, что потребует сохранения моей личности… Если произойдет полная подмена, Надя

окажется в опасности. Он может ждать годами, прежде чем сделать что-то ужасное. Я не могу

надеяться, что он сразу проявит себя. Видимо, победу над ним определит не я, а она…

Ей придется участвовать в нашей битве.

Но какую роль она сыграет? Вопрос сложный.

Во-первых, все, о чем я думаю, он тоже слышит. Во-вторых, все, что я скажу или напишу, он тоже узнает. Значит, я должен быть непредсказуемым, быть тем безумцем, которого она боится. Но есть и другой вариант: обратиться за

помощью к существам сильнее этого демона. Это

предпочтительнее, хотя в другой ситуации я бы

выбрал первый путь».

Каракозов вдруг почувствовал себя героем, забыв, что минуту назад желал быть злодеем.

– Надя, нам следует просить защиты у богов, – серьезно

произнес он. – Я очень волнуюсь за тебя и не имею права

бросить свое сознание в водоворот хаоса, даже если только в

20

Глава 1. Озорство сознания

нем я могу сражаться с демоном и при этом о нем не думать.

Но это навредит тебе. Выслушай меня внимательно, – Каракозов упорствовал в своем желании напустить на себя озабоченность, – ты должна попросить за меня у Старших о помощи. Они дадут тебе нужный артефакт и нужные слова, чтобы

раскрыть истинную природу того, что обитает в моем духе.

Любовь моя, это должно сработать, верь мне! И еще: если ты

увидишь малейший признак того, что демон победил, немедленно уходи. Он будет соблазнять тебя, упрашивать остаться, говорить, что он лучше меня, мудрее и сможет дать тебе все, что только пожелаешь. Не слушай эту ложь! Он заведет тебя

в ловушку, и в конце концов тебя ожидает только гибель…

Его речь звучала до смешного торжественно, и крайняя

обеспокоенность Каракозова едва не вызвала истерический

смех Нади, но та сдержалась.

– Хорошо, любимый, я сделаю все, что в моих силах. Но

я не могу понять одного: до этого говорил ты или демон? Ты

маскировался под него, или он говорил от твоего имени? Может, ты, сам того не осознавая, делал то, что ему было нужно? Или ты забывал о демоне, но сам становился хуже, чем

он? Как мне во всем этом разобраться? Как понять, что просить богов – это твоя идея, а не его?

Каракозов не смог найти ответа на этот вопрос, поэтому

придумал отговорку:

– Котенок, я все объясню, когда придет время. Сделай

как я сказал.

– Хорошо, любимый, я буду просить богов об истинном

видении. Но скажи, не вступят ли они с демоном в сговор?

От них ведь всего можно ожидать! Тем более они родственны

ему по духу. Захотят ли боги подставить своего собрата? Скажу больше: не их ли волю выполняет злобный бес?

«Довольно проницательно, моя дорогая. Не скрываешь ли

ты чего-то от меня?» – подумал Каракозов.

21

Ересь Каракозова

– Я позабочусь об этом. Я впущу демона в свое сознание

и от его имени обрушу на богов страшные проклятия. Он не

сможет оправдаться перед ними.

– Но не распознают ли они обман?

– О, дорогая, не распознают. Я не буду прятаться за демоном – я уступлю ему место и позволю разрушить все, что

строил в своем разуме долгие годы. Он захватит меня и сам

навлечет на себя гнев богов. Когда это случится, относись

ко мне не как к возлюбленному, а как к одержимому. Я не

оставлю бесу никакого выбора: он или отступит, зная, что я

приготовил ему ловушку, или добровольно попадется в нее.

– Хорошо, милый, но как заставить его проклясть богов?

– Дальше действуй сама. И помни: они должны дать либо

слово, либо артефакт, либо, как ты правильно сказала, истинное видение.

Каракозов не стал давать дальнейших инструкций, оставив

Надю действовать самостоятельно. Он почувствовал, что девушка попала под его мрачное влияние – или, может, всегда

была такой, а он лишь помог проявиться ее способностям. Не

поменяются ли они ролями?

«Ну конечно, мне нужно опасаться ее! После того как я

остался с ней один на один в этом проклятом лесу, мне пришлось продать душу демону, а теперь она заставляет меня

хулить Старших! Нельзя позволить ей спровоцировать меня.

Нужно вести себя сдержанно. Кто знает, что задумала эта бе-стия! От Нади надо избавиться при первом удобном случае».

С этими мыслями Каракозов продолжил писать заметки.

Ему нельзя было останавливаться в своих рассуждениях несмотря ни на что.

«Сознание, оставленное само в себе, не может

просто избавиться от приставших к нему мыслей, даже если это сознание принадлежит нема-териальным существам. Они тоже вынуждены

пользоваться словами и образами либо приду-22

Глава 1. Озорство сознания

мывать иные символические способы для пере-дачи мысли. Но даже «инаковое» сознание остается сознанием. Трудно представить существо, которое мыслило бы иначе, чем я, ведь ограничения мышления таковы, что я не могу мыслить иначе, чем уже мыслю. А представить что-то другое – значит перестать мыслить словами, то есть выйти за рамки того, что предписывает

сама природа. Мое сознание – это сознание, использующее символы. Сознание духов точно такое же, потому что больше ничего не может быть

доступно природе сознания. А если и было бы

доступно, оно перестало бы быть самим собой.

Потому я и накладываю на Ангела собственный

образ мышления со всеми его недостатками, который, как мне кажется, должен ему соответствовать. И все из-за того, что на большее я не

способен и вынужден распространять свою недо-развитость на Высшее Существо. Это понимание

дается очень тяжело, но, вероятно, Ангел страдает не меньше меня…

Итак, Ангел, внушающий мне мысли, загнан

в ту же ловушку, что и я. Просто он слишком

высокомерен, чтобы считать свои мысли при-надлежащими другому существу. Только его Ве-личайшему Отцу доступно подлинное сознание, ведь он – первейший, и только он может считать свои мысли собственностью. Но даже первейший из созданий посчитал мысль чем-то

низменным, недостойным его Совершенства и

потому оставил после себя менее значительную

фигуру – Смотрителя, как мы, падшие создания, его называем. Он был создан, чтобы избавить Отца от груза мыслей. Ведь только так Великий Отец и Создатель всего сущего смог сбежать от той же беды, что по наследству передалась всем его детям! Смотритель охраняет Вели-23

Ересь Каракозова

чественный Безмысленный Сон Бога. Мой Ангел

и есть этот хранитель…

Да! Это неоспоримо! Великое Божество оставило после себя того, кто мучается от самого себя

и ищет успокоение в том, чтобы мучить других.

Ведь только так он способен отделить себя от

всего остального и встать во главе сущего. Но не

от Отца, который по сути своей не является повелителем, ведь тот не мыслит, а не-мыслящий

не может управлять. Интересно, понимает ли он, что Бог – первое существо, нашедшее выход от

тяжести мыслей в создании других существ, над

которыми может властвовать? Эти существа под-крепляют надежду Бога на то, что мысль принадлежит только ему самому. Но, не удовлетво-рившись результатом, вынужден был бежать в

Великое Небытие. И если я допускаю, что высшие

существа рассуждают подобно мне, то обязуюсь

допустить и то, что, только сбежав от рассуждений, они могут наконец достичь гармонии».

Каракозова не покидало осознание того, что разум невозможно представить в иных категориях, кроме тех, в которые

тот загнан самим разумом. Представить сознание, отличное

от своего собственного, казалось невозможным, и этот факт

не давал ему покоя.

«Я слишком быстро сдался. Многие находятся во власти

предрассудка, что захват разума потусторонней сущностью —

это абсурд. Мне стоит попробовать порассуждать о возможности существования сознания, принципиально отличного от

моего. Чтобы понять его способы мышления, достаточно отказаться от устаревшей истины, будто сознание – это нечто, что делает всякий предмет своим содержанием, и выбросить на

свалку идею, что оно должно быть на что-то направлено. Однако чтобы иметь право отказаться от истины, ее сначала нужно принять. Если я допущу, что дух знает о себе лишь через

24

Глава 1. Озорство сознания

способность познавать другие предметы, то вещи, о которых у

него нет понятия, будут являться им самим? Является ли абсурдом мысль, что все непознанное – это часть меня самого?

Здесь уместно вспомнить о «вещи в себе», которая недоступна для непосредственного исследования, но всегда предполагается. Она – то, что я совершенно не способен познать, а значит, «вещь в себе» и есть я сам, ибо только она доподлинно мною не познана. До всякого иного предмета я так или

иначе могу добраться, но о ней я не могу составить никакого понятия. Следовательно, она помогает мне отождествить

всякое непознанное с самим собой, усмотреть в каждой вещи

свое собственное начало, ибо в каждой вещи присутствует

«Я» через эту самую «вещь в себе». При этом она не позволяет спутать сознание с непознанным, ибо непознанное – познается. Только сокрытое в тенях является подлинным «Я»!

Чтобы вообразить совершенно чуждое сознание, я должен отбросить эту мысль и провозгласить, что «инаковое» сознание делает все мало-мальски непознанное своей частью, включая «вещь в себе» как элемент своего сознания.

Если всякое непознанное соотносится со мной, то, по-знавая эти вещи, я отталкиваю их от самого себя. Такое сознание, достигнув полноты познания, убьет себя, ибо ничего

принадлежащего ему самому не останется. А какой толк от

того, чтобы прозябать в незнании и удерживать вещи внутри

себя? Что с того, что «Я» есть все вокруг? Есть ли в подобном сознании что-либо, кроме пустого приписывания самому

себе всего материального и духовного мира? А что, если оно

направит познание внутрь, а не наружу, и начнет исследовать

принципы, превращающие свет знаний в самоубийственное

отрицание собственного бытия? Природа такого духа разбе-рет по косточкам все руководящие принципы еще до того, как сознание поймет, как этому противостоять. Бытие подобного духа поистине абсурдно».

25

Ересь Каракозова

Каракозов был страшно недоволен. Истина, сама по себе

являющаяся извращением, дошла до своей абсурдной формы, став еще больше похожей на истину. Он помнил об аксиоме: истина всегда должна быть единичной, а аргумент, доводя-щий ее до полного абсурда, есть высшая правда о вещах, ибо

полный абсурд возможен лишь тогда, когда предмет освобо-ждается от всякого внешнего влияния, доходя до подлинной

единичности. Только метафизическое – то же, что и единичное – является истиной. Аксиома, что сознание – это все

непознанное, – правда. Соответственно, если попытаться понять, почему оно работает именно так, откроется еще большая метафизическая глубина.

««Я» и непознанное сцеплены друг с другом мертвой

хваткой. Это великое, ничем не разрушимое слияние, которое делает всю вселенную частью меня; при этом, непосредственно данное, остается чуждым и из ряда вон выходящим.

Если продолжить мою мысль, то все, что я наблюдаю, – это

бунтующее чудо, разрушающее мой вселенский божественный покой. Оно пожирает изнутри, убивая Бога, коим я, разумеется, являюсь».

Каракозову явилось откровение о природе демонической

силы, захватывающей разум. Маленький бесенок – не кто

иной, как познание, стремящееся уничтожить самосознание

непознанного. Каракозов пришел из ниоткуда, потому что являлся ничем, и совершенно чуждое, потустороннее заставило его осознать, возбудить мирную пустоту, соблазнив образами, которые следовало держать внутри себя. Демон пытался уничтожить Бога-Каракозова познанием. Оставалось лишь

принять вызов и победить беса, приняв навязанные им правила игры. Необходимо рассуждать и делать беса еще сильнее, ибо повернуть себя обратно в пустоту возможно только

через тотальное познание, через абсолютную завершенность.

Только это доведет Каракозова до полного разложения непознанного и повернет колесо Сансары вспять.

26

Глава 1. Озорство сознания

«Действуя в рамках навязанной истины о самом себе, которая есть ложь (ибо она не является подлинно мной, ведь

я – непознанное), тем не менее, я предположу, что демон

навязывает мне, с одной стороны, слияние с вещами, а с другой – разделение. За слиянием стоит полное, безоговороч-ное поглощение сознанием всей вселенной и полное отождествление себя со всем сущим. Я есть все, и все есть Я. Сознание развертывается вовне из мысли, поглощая все больше

и больше, не оставляя ничего вне себя. Методы поглощения

разнятся, но суть остается.

Разделение, напротив, уходит от вещей, сперва отторгая

самое всеобщее абстрактное, как наиболее удаленное, затем

переходя к непосредственно данному. После чего отторгают-ся собственные мысли. В конце концов от сознания не остается ничего, ибо оно отрицает само себя.

В первом случае сознание отрицает себя от переизбытка, во втором – из-за недостаточности. И в том, и в другом случае демон, кажется, проигрывает, но только при условии, что

он есть тождественное мне сознание. А если нет?

В любом случае сознание должно быть обожествленным, ибо слияние, как и разделение, не может осуществиться в самом глубоком метафизическом смысле. Человек должен совершенно потерять связь с реальностью, дабы постичь эти материи, и соединиться или разделиться с миром. Он должен

быть совершенно конкретным и совершенно всеобщим. И то, и другое верно как для слияния, так и для разделения.

Но каким должно быть божественное сознание, позволяющее вместить или отделить от себя весь мир? Как достичь этого? Достаточно ли двух категорий – слияния и разделения?

Наметим пути:

Я есть иное. Отрицание Я и полная зависимость от

внешнего.

Я есть в себе самом. Полная независимость от внешнего.

Я есть все. Полная зависимость внешнего от Я.

27

Ересь Каракозова

Я есть для себя. Это означает следование за своими мыслями и потребностями и их обожествление.

Я есть ничто. Полная независимость от иного и самого

себя.Эти категории достигаются через просветление, которое

заключается в:

• Опустошенности всего сознания.

• Полной тотальной наполненности.

• Следовании за нуждой сознания.

• Всемогуществе и всезнании сознания.

• Тотальном вседеятельном сознании.

• Тотальном бездеятельном сознании.

Все эти категории соединяются в двух путях – тотальном

бунте и тотальном подчинении сознания. Сама же власть сознания заключается в нем самом, ином к нему и собственном

теле. А победа над демоном возможна лишь через отказ от

познания».

Каракозов был доволен начертанными им скрижалями.

Он считал их тем, что поможет достичь божественности, представляющей собой слияние или разделение. Он не понимал только, является ли божественность служанкой, с помощью которой можно достичь слияния и разделения, или они

сами являются проводниками к божественной власти. В любом случае, конкретные механизмы, которые приведут сознание к достижению одной из категорий, ему не ясны, но пока

достаточно и этого.

«Здесь я перехожу к основной теме – как представить

«инаковое» сознание.

Отбрасывая истину, я наталкиваюсь на сознание, которое

лишь некоторые, особые, предметы делает частью своего содержания, а остальные признает либо недоступными, либо

«неинтересными»; либо вовсе не касается предметов и пребывает во тьме самого себя. Буду ли я не прав, если напишу, что сознание, которое ничего не делает своим содержанием, 28

Глава 1. Озорство сознания

в том числе и само себя, тем не менее остается сознанием?

Итак, разберусь со всем поэтапно.

Недоступность для сознания заключается в том, что оно

либо не воспринимает часть вещей, пусть они и существуют

в реальности, либо не делает их частью своего содержания, хотя и воспринимает. Для этого, последнего, рода сознания

характерно, что оно не может осмыслить некоторые вещи, не

может проанализировать их. Оно их видит, но не замечает. Я

бы мог сравнить это с тем, как я пытаюсь осмыслить зрением

вещи чудовищно маленькие или исполински большие. Я их

вижу, но не могу охватить целиком. Сознание – невольный

узник некоторых особенных вещей, мыслить о которых вынуждает его собственная природа. Это сродни тому, как всякая моя мысль упирается в пространство и время, о которых

я постоянно вынужден думать, даже не осознавая этого. Я —

своего рода точно такое же сознание, которое может мыслить

лишь о части вещей и лишь часть вещей воспринимать…

Незаинтересованное сознание обволакивает предмет своего умозрения и «живет» в нем, но не так много вещей заслуживают быть им поглощенными. Оно всей своей силой будет

тяготеть к своему, особому, предмету, стараясь как можно

сильнее стать подобным ему или какому-то его свойству. Такое сознание крайне фанатично, оно преданно своему предмету и зависит от него, поскольку иные вещи не попадают в

его поле зрения.

Крайний фанатизм – это тоже часть моего сознания…

Сходство еще и в следующем: фанатизм сохраняется для сознания, потому что иные предметы внушают ему невыносимую скуку, с которой невозможно бороться, и редкие предметы способны ее преодолеть. Таким образом, «незаинтересо-ванное» сознание будет разновидностью «недоступного».

Как же это странно. Все то, что я отношу к сознанию, противоположному мне, на самом деле является моим собственным сознанием, и я будто бы есть противоположность себя

29

Ересь Каракозова

самого. Сознание, которое я пытаюсь осмыслить, на самом

деле есть некие аспекты моего собственного. Если сознание

уходит от своих определений, оно становится либо чем-то, что не является самим собой, либо чем-то неполноценным.

Оно не лишается образа или слова, даже если слова и образы заменить на символику математики, я не смогу подобной

заменой помочь делу. Единственное, что я могу, – это вовсе

убрать мысль из сознания, но тогда сознание не будет являться самим собой.

В сухом остатке я имею сознание, которое не сможет покинуть область слова и образа. Сознание же, которое не делает

вещи своим содержанием, останется пустым и будет подобно

вещи, и иного представить невозможно. Но я бы очень хотел.

А что насчет направленности сознания? Оно, как известно, должно быть постоянно на что-то направлено. Если оно

не направлено на какой-то объект, оно остается в безмыслен-ном положении и становится отрицанием самого себя.

Я не могу представить иное, отличное от меня сознание, но почему? Тут может быть всего два варианта. Либо природа моего ума противится этой мысли, либо такого сознания

не может существовать в принципе… Как же мне поступить?

Неужели я все-таки проиграл?..»

Каракозов, наткнувшись на непроходимое препятствие, никогда не отчаивался и всеми силами пытался пробиться

сквозь него. Но всякое непроходимое или невозможное требовало специфического подхода, который так или иначе уводил его от цели.

– О боги! В некоторой степени мои рассуждения верны, и я получаю кое-какое знание! – прозрел Каракозов и «от-праздновал» свою догадку, ходя вокруг камня, расположенно-го неподалеку.

– Не будет ли каждый предмет аспектом сознания? Например, этот камень – не будет ли он фанатичным сознанием, которое либо не может либо не хочет мыслить что-либо, 30

Глава 1. Озорство сознания

кроме камня? Идея камня есть сам камень, потому что идея

камня неспособна мыслить ничего, кроме себя самой! Идея

в таком случае – это одна из мыслей Бога, которая застряла

в камне без возможности покинуть его. Тогда как сознание

иного рода, как сознание Ангела, не может понять свои собственные пределы, очерченные Богом, а потому свято верит в

то, что их вовсе не существует!

Каракозову ничего не оставалось, как снова заставить себя

дать несколько ни к чему не обязывающих постулатов: Сознание ни на что не направлено. Не всякий

предмет безоговорочно станет содержанием сознания, как это происходит с моим.

Сознание не-логично, или логика безумна.

Сознание не имеет опыта.

Сознание не знает само себя.

Сознание знает только себя.

Сознание не способно преображать внутреннюю информацию и поглощающее ее в готовом

виде.

Сознание существует за рамками символов и

образов.

Сознание немыслимо.

– Вот восемь магических пунктов!

Каракозов не просто так написал о магических пунктах.

Он уже бессознательно понимал, что нет никакой связи между

данными выше категориями и действительным воплощенным

конкретным «инаковым» сознанием. Его категории – не более