Темная флейта вожатого

– Отлично! – сказал следователь.

– Осмотрены также комната вожатого и чердак, – продолжил эксперт. – Изъяты личные вещи и книги. На чердаке обнаружена обложка старинной книги, обложка от общей тетради и флейта. Видимо, вожатый уничтожал улики.

– Это уже домыслы. Давайте дальше.

– У дыры в заборе обнаружены следы босых детских ног, – заговорил эксперт. – Я их отлил в гипсе. Следы свежие, оставлены не далее как вчера вечером. Также есть отпечатки подошв. Их рисунок совпадает с рисунком обуви, которую мы нашли в комнате у подозреваемого.

Дверь приоткрылась, и в кабинет заскочила растрепанная Яна – инспектор по делам несовершеннолетних, недавно игравшая с детьми у Синего корпуса. Стаев кивнул ей и повернулся к оперу в кожаном пиджаке.

– Опрос работников лагеря показал следующее, – как в трубу загудел тот. – После восьми вечера никто не видел ни детей из «десятки», ни самого Шайгина. Курьеры, которые приносили «сонник», утверждают, что отряд в восемь тридцать был в игровой. Они слышали крики и музыку. Многие вожатые утверждают, что на первом этаже Синего корпуса флейта играла и после отбоя.

– Дальше, – скомандовал Стаев.

– Как мы предполагали, дети выбрались за территорию лагеря через дыру в заборе, – продолжал опер. – Собака взяла след. За образец взяли тапочки из игровой. Также захватили кроссовку Шайгина из его комнаты. Следы ведут на север. Похоже, что и вожатый, и дети – по крайней мере, некоторые – направились в лес.

– Хорошо, – сказал следователь, переводя взгляд на Яну.

– Значит так, – начала та, откидывая со лба светлую челку, похожую на два крыла, – последним, кто видел детей из пропавшего отряда, был мальчик Вова. Говорит, что те ушли в игровую сразу после ужина. Сам Вова остался в палате, но почти сразу заснул за чтением книги, поэтому не в курсе того, что было после восьми. Дети из одиннадцатого отряда говорят, что из Синего корпуса после девяти никто не выходил. У двенадцатого и тринадцатого отряда (они размещаются в Зеленом корпусе, сразу напротив Синего) было совместное мероприятие в актовом зале. Это подтверждает и старшая вожатая. Получается, они в принципе не могли ничего видеть.

Девушка завершила рассказ широкой детской улыбкой. Стаев покивал, постукивая ручкой по столу.

– Резюме, – заговорил следователь после короткой паузы. – Итак, вчера вечером сразу после ужина вожатый Антон Шайгин провел с отрядом некое мероприятие. Предположительно, играл на флейте. Утром детей в корпусе не оказалось. Известно, что в своей комнате вожатый не ночевал, а пришел только на рассвете. Он устроил погром, залез на чердак и там сжег какую-то книгу и какую-то тетрадь, после чего впал в состояние прострации. Какие будут версии, господа хорошие?

– Разрешите я попробую, – поднял руку стажер Максим.

Стаев кивнул. Молодой человек проглотил ранетку, откашлялся и начал.

– Значит, так. У меня три версии. Первая. – Он отогнул большой палец на правой руке. – Дети сбежали по собственному почину. Шайгин, обнаружив пропажу, запаниковал и бросился в лес разыскивать отряд. Проплутав всю ночь, он никого не нашел, из-за чего и расстроился. Вернувшись в лагерь на взводе, он устроил погром в комнате…

– А потом развел костерок из книг, надышался дымком и вырубился, – закончил Валерий.

– В принципе, и такое возможно, – согласился Максим.

Валерий буркнул презрительное «Ну ты даешь!» и отвернулся. Стаев улыбнулся еще шире и покачал головой. Майор Ким фыркнул. Яна прыснула в ладошку.

– Вторая, – продолжил стажер Максим, выдвигая указательный палец. – Лично мне она кажется самой правдоподобной. Шайгин отправился с отрядом в поход, намереваясь вернуться до подъема, но в лесу приключилось какое-то несчастье. Например, дети завязли в болоте, упали в реку, их завалил оползень. Вожатый запаниковал, бросился в лагерь за помощью, но понял, что уже ничего не сделать, и… Дальше по первому варианту.

– Отлично! – приободрил его Стаев.

– Третье, – заговорил Максим и вытянул средний палец. – Эта версия выглядит наименее вероятной. Шайгин действительно похитил отряд. В таком случае ему не обойтись без помощников. В одну легковушку тридцать ребят не поместятся. Потребуется автобус, фура или несколько машин. Значит, помощников двое или больше. Преступники увезли детей, а вожатого бросили. Он и расстроился.

– Молодец, Максимка! – похвалил Стаев. – Выдумывать ты горазд, стажер-плодожор. У кого-нибудь есть добавления, комментарии?

Выслушав молчание коллег, Стаев положил ручку и сцепил руки в замок.

– Эх вы, муравьи-трудяги! – сказал он, переводя взгляд с одного на другого. – За старания ценю. Да только все гипотезы – барахло. При расследовании нужно отталкиваться от фактов, а не просто строить теории на пустом месте. Понимаете? Вы же осматривали место происшествия. Что заметили?

Максим поднял руки. Валерий ухмыльнулся. Майор Ким заерзал на диванчике. Опер в кожаном пиджаке и Яна ждали продолжения.

– Если бы дети действительно планировали побег, то не пошли бы ночью в лес в одном нижнем белье, да еще без обуви. Не стоит недооценивать ребятишек. В двенадцать лет они нормально соображают. И подготовиться смогли бы в случае необходимости! – заметил Стаев.

Остальные покивали.

– То же могу сказать и про вторую версию, – продолжил следователь. – Какой дурак поведет детей в лес без верхней одежды? Без экипировки, без фонариков, без воды и так далее. Зачем? Чтобы завязнуть в буераках? Это уже какой-то необыкновенный экстремал получается или полный отморозок. А ведь Шайгин не такой! Верно?

– Скорее всего, нет, – поспешно согласился стажер Валерий.

Стаев покосился на него и продолжил:

– Наконец, если бы вожатый решил похитить отряд с подельниками, то проще было бы вывести их днем под предлогом какого-нибудь официального мероприятия. А тут – ночью, босые, в неглиже. Отсюда вывод: уход детей был спонтанным, незапланированным!

– Очень даже может быть, – покивал Максим.

– Итак, – начал Стаев, – нам известно, что 8:30 дети точно находились в игровой. Это мы можем утверждать, основываясь на показаниях гонцов из кухни. Дальше… Что мы увидели в Синем корпусе? Лично мне бросилось в глаза одно обстоятельство: идеальное состояние спальни и беспорядок в игровой. В палатах все кровати заправлены, уличная одежда аккуратно сложена на стульях, обувь у изножья. Красота! Даже покрывала не смяты. А в игровой просто кавардак какой-то. Вы только представьте себе… Вечер. Отряд только что вернулся с ужина. Дети переоделись в домашнее и отправляются в игровую на некое мероприятие…

Стаев поднял руки, как дирижер, готовящийся начать концерт. Все слушали его с большим вниманием.

– Шайгин приоделся – брюки, рубашечка, галстучек – весь такой нарядный. И вот он встает с флейтой у стены, детишки рассаживаются на стульях. Начинается представление…

Стаев плавно замахал руками туда-сюда, дирижируя невидимым оркестром.

– Вроде все как всегда. Та же игровая, тот же состав, но… обращаю внимание вот на что. – Стаев взял протокол и прочитал: – «Тапочки раскиданы по полу в виде неправильных кругов. Имеются также многочисленные следы босых ног». Так, Иван Аркадьич?

Эксперт закивал.

– И что? – спросил Максим, снова принимаясь за ранетки. – Они, выходит, босиком по игровой бегали? А тапочки для чего разложили?

Стаев помотал головой.

– Они танцевали под музыку, двигаясь по кругу. Веселились как сумасшедшие. И так увлеклись, что скинули тапки, чтобы было удобно, и продолжили плясать босиком.

– Толково, – похвалил эксперт.

– Да-да! Но вот дальнейшее для меня загадка. Вожатый играет, дети танцуют. Всем весело. Но в какой-то момент дети вдруг бросаются вон из игровой и бегут по коридору к выходу из корпуса.

– Но почему? – не выдержала Яна, сверкая большими глазами.

– Вот то-то и оно, моя дорогая Янка-белянка! – проговорил Стаев. – Концерт был прерван неким непредвиденным событием. Я сначала подумал, что дети испугались чего-то. Но если бы им угрожала опасность, допустим, в игровую ворвался дикий зверь, в окно заглянул маньяк с топором, прилетел инопланетный монстр, то… В этом случае они просто выбежали бы из корпуса, громко крича, привлекая к себе внимание и зовя на помощь. Логично? Так ведь нет! Они выходят тихо, незаметно, тайком. Они не хотят, чтобы их видели. При этом можно уверенно сказать, что они невероятно торопились. Потому что не стали даже обувь надевать, не говоря уже о верхней одежде. Пошли босиком, как индейцы. Значит, не бежали от чего-то, не спасались, а стремились куда-то. За пределы лагеря! Но для чего?

Все опять помолчали.

– Единственная возможность выбраться за ограду – через заветную дыру в заборе, – продолжил Стаев. – А до нее далеко. Она на другом конце лагеря. Синий корпус находится на виду. Кустов нет. Спрятаться негде. Выход один: идти в открытую.

– Интересная теория, – покивал Максим.

– И вот еще что, – продолжал Стаев. – Я почти уверен, что дети оказались за территорией еще до отбоя. Примерно между девятью и десятью часами. Хоть вожатые и воспитательница одиннадцатого отряда клянутся, что до десяти из корпуса никто не выходил, а ночью будто бы тоже играла флейта, я бы не стал доверять их показаниям. Может быть, им почудилось. Вдруг они просто перепутали дни. Вожатый ведь концертировал почти каждый вечер. Так что немудрено спутать среду с воскресеньем, а понедельник – с пятницей.

– Но почему все-таки до отбоя? – поинтересовался Валерий.

– После десяти часов праздношатающийся по лагерю ребенок привлечет внимание любого взрослого. Его обязательно остановят, поинтересуются, куда он идет. Тем более если он не в уличной одежде и босиком. А тут целый отряд! Но если выходить в час, когда светло, когда на аллеях полно людей, да еще и поодиночке, то не возникнет никаких проблем. Понимаете? Они уходили по очереди, друг за другом. В крайнем случае небольшими группами. У них даже могли быть какие-нибудь наряды. Кстати, накануне Дня Нептуна какие-нибудь лохмотья пришлись бы как раз. На них не обратили внимания. Просто подумали, что детки готовятся к представлению. Встретились же они за забором или в лесу в условленном месте.

Следователь победоносно сжал кулаки.

– А как насчет надписи на стене? – напомнила Яна.

– Ах да! – воскликнул следователь и прикусил губу с досады. – Чуть не забыл. Интересно, имеет ли она отношение к исчезновению? Как она вообще переводится?

– И мой сурок со мною, – сказала Яна.

– Какой еще сурок? – Стаев нахмурился.

– Песня такая! – воскликнула девушка. – Бетховен сочинил. На стихи Гёте.

– Он же немцем был.

– Они оба немцы, – снова рассмеялась Яна. – Но песня-то исполняется от лица бродячего французского музыканта. Поэтому припев на французском. А остальное на немецком. Просто я ходила в языковой лицей и окончила музыкалку.

Яна откашлялась и запела чистым голосом:

По дальним странам я бродил,И мой сурок со мною…

– Молодец, Белянка! – похвалил ее следователь, когда затихли восторги. – Хорошо работаешь! Где-то я эту песенку слышал… Теперь перейдем к вещдокам…

Стаев взял два прозрачных пакета. В одном была обложка какой-то книги с тиснением и металлическими элементами, в другом – несколько обгоревших листов и обложка общей тетради. Рядом лежала серебристая флейта, заляпанная комками высохшей желтой грязи, и футляр от нее.

– Все, что нашли на чердаке, – пояснил эксперт. – Остальное – пепел. Но текст на листах разобрать можно.

– Книга и тетрадь, – сказал Стаев, просматривая находки. – Сегодня утром сразу по возвращении вожатый уничтожил и то и другое. Почему это было так важно? Может, он вел дневник? А старинная книга? Сборник заклинаний по вызову нечистой силы? Сатанинская библия? Руководство по уводу детей?

– Уж во всяком случае не книга о вкусной и здоровой пище, – буркнул опер в кожаном пиджаке.

Все засмеялись. Стаев покачал головой и взял третий пакетик. Там лежала половинка листа бумаги с одной фразой, выписанной тонкими буквами с вензелями:

«I LOVE YOU»

– Нашли в комнате у Шайгина, – сказал опер в кожаном пиджаке.

– Интересно, кто автор? – зарассуждал вслух Стаев. – Девушка? Подруга? Несчастная влюбленная? Покажите записку воспитателям, вожатым. Вдруг кто опознает почерк. Если у вожатого была дама сердца, она могла знать о его планах. Или даже помогать ему. Вполне возможно, что действовал он не в одиночку. Возможно, именно этот человек прибежал в игровую и сказал что-то такое, что заставило детей ломануться наружу. М?

Стаев взял лист бумаги, какое-то время водил карандашом, а потом показал лист коллегам.

Листок пошел по рукам.

– Нужно попробовать выявить потенциального подельника вожатого. В числе основных кандидатов – работники лагеря. Я бы в первую очередь пробил Георгиевну, хоть ее и не было вчера вечером. Потом эту гламурную златоглазку – напарницу Шайгина. Далее – вожатых и воспитательницу одиннадцатого отряда. Курьеров проверьте, которые «сонник» приносили. Про Леночку и эту вялую девицу, которая все время жует «Кукурузку», тоже не стоит забывать. Директором я займусь сам.

Когда все уже были готовы разойтись, их остановил голос опера Сергеева.

– Чуть не забыл, – сказал он. – Вот…

Он достал из кармана большой бумажный конверт и положил его на стол. Конверт был старый, пожелтевший от времени, порядком измятый. На лицевой стороне красивыми буквами с вензелями было выведено «Für meinen Sohn». Стаев осторожно взял конверт за уголки и вытряхнул пожелтевший от времени лист бумаги, сложенный вчетверо. Лист был исписан с обеих сторон мелким почерком латинскими буквами.

– Твой выход, Белянка! – сказал Стаев, пододвигая лист к девушке.

Яна склонилась над бумагой, наморщила лобик и поизучала витиеватые буквы. Через минуту она выпрямилась и развела руками.

– К сожалению, моих знаний немецкого тут недостаточно, – сказала Яна. – Даже приблизительно не могу сказать, о чем идет речь. Могу только сообщить, что это письмо от отца. Так написано на конверте. Дата – февраль девяностого года.

– Давненько письмишко накалякано, – заметил Стаев. – И зачем надо было его с собой в лагерь тащить? Видать, был резон. Нужен перевод.

– Я знаю нормальное бюро переводов, – заявил Валерий. – В центре. Около моего дома.

– Вот и отлично! – кивнул Стаев. – Сначала Иван Аркадьич поколдует над ним, а потом – ноги в руки, и пошел. Понял? Когда управишься?

– Не знаю, сколько времени понадобится на перевод, – пожал плечами Валерий. – Думаю, часа за два обернусь.

Стажер положил письмо в целлофановый пакет и выскочил за дверь. Остальные тоже принялись расходиться. Ким остановился на пороге, глянул на Стаева, как будто желая что-то сказать, но так ничего и не сказал. На своем месте осталась только Яна. Следователь повернулся к ней и поднял брови.

– Знаете, – начала девушка, – при осмотре палат я заметила одну странность: книги на тумбочках детей. Обычно в таком возрасте двенадцатилетние мальчишки читают фантастику, комиксы, что-нибудь про войну. Девчонки – про любовь там. А тут…

Яна повернулась и взяла с подоконника стопку книг, прихваченных из палат.

– Кант, Ницше, «Экономикс» Маршалла, учебник высшей математики для вузов, геометрия Лобачевского, Беккет. – Стаев просмотрел обложки и поднял голову. – Да, я тоже на это обратил внимание. Думаешь, это важно?

– По крайней мере, это очень странно. Дети в таком возрасте не понимают в таких вещах ну ни капельки. Не могут же быть все такими развитыми не по годам.

– Не могут, – согласился Стаев. – Ты права, стоит над этим подумать. Ну а теперь ступай!

Когда Яна вышла, Стаев же велел привести к нему директора лагеря. В ожидании следователь устроился за столом и, вытащив лупу, принялся изучать обгоревшие обрывки бумаги, найденные на чердаке. Этим он занимался около получаса.

Поработав, Стаев снова подошел к окну. В десяти метрах от входа в административный корпус стояли Иван Павлович с Леночкой, Варей, Лидией Георгиевной и Юлей. Собравшись в кружок, они о чем-то говорили. Симченко-старший прислушивался. Симченко-младший курил поодаль. Через минуту к разговаривавшим подошел майор Ким, что-то сказал, но тут же отошел. Собравшиеся еще постояли и разошлись.

– Интересно, – пробормотал Стаев.

Через несколько минут бледный и понурый Иван Павлович встал на пороге своего же кабинета, не решаясь пройти дальше. Следователь встретил директора с преувеличенным радушием.

– Мне нужна карта Комовского бора, – сказал ему Стаев. – Также прошу предоставить досье на вожатого, личные дела детей из «десятки» с контактами родителей и перечень всех работников лагеря. Сегодня же у вас день визитов? Пусть Леночка идет к воротам и встречает гостей. Нужно зарегистрировать всех пришедших и проводить их в кинотеатр. Там и устроим собрание. А вы пока подумайте, что скажете родителям.

* * *Из показаний свидетелей

Лидия Георгиевна Ахметова, воспитательница десятого отряда (38 лет):

«Антон – весьма своеобразный молодой человек. Мне с ним сложно. Да, я понимаю: парень с уникальными способностями, педагог от природы, герой местного разлива. Но в этой бочке меда есть такая огромная ложка дегтя… Дело в том, что у него на все свой взгляд, свое мнение, которое он готов отстаивать до конца. Поначалу у нас вообще не сложились отношения, но со временем нам удалось найти общий язык. Мы договорились, что он будет согласовывать все мероприятия со мной. Я излагаю ему свое мнение, и он даже иногда прислушивается. К тому же Антон взял на себя почти всю бумажную работу.

С детьми он работать любит. Посвящает им все время, занимает их, как может: ходит на вылазки в лес, устраивает конкурсы или играет на флейте. Инструментом он, конечно, владеет великолепно. Удивляюсь только, зачем он выбрал педагогическую стезю. По-моему, его призвание – музыка. В его игре есть что-то еще, кроме виртуозности. Он будто знает что-то такое о музыке, что неведомо другим.

Ума не приложу, куда он мог увести отряд. Не думаю, что он сделал с детьми что-то плохое».

Вова Залевских, воспитанник десятого отряда (11 лет):

«Антон классный. Он был моим репетитором и целый год со мной занимался. Благодаря ему я подтянул физику и математику. И вообще по всем предметам оценки стали лучше. Я чуть ли не круглым отличником сделался. Просто не хотел высовываться. Ну, чтоб по разным олимпиадам меня не таскали. Не люблю я это. Мне бы лучше сидеть дома и книжку читать.

А куда все ушли, я не знаю. Может быть, просто в лесу заблудились. Думаю, нужно поискать у Иванчайки. Мы туда ходили всем отрядом неделю назад. Загадалки прятали. Это нас Антон научил. Это когда пишешь на листочке свое самое заветное желание, кладешь его в яйцо от «Киндер-сюрприза» и закапываешь. А на следующий год приходишь и сравниваешь с тем, что на самом деле произошло за прошедшее время. Сбылось – не сбылось. Мы договорились всем отрядом снова в этот же лагерь поехать на следующий год. И чтобы Антон у нас вожатым был».

Глава 3

Родители

1

В «Белочке» закончился тихий час. В столовой накрывали столы к полднику. Снова по системе внутреннего вещания включили музыку, но радости от этого не прибавилось. Все воспитанники от мала до велика знали, что прошлой ночью из Синего корпуса пропал десятый отряд, что вожатый Антон Шайгин находится в бессознательном состоянии и что на поиски детей в Комовский бор отправились милиционеры с собаками. Приближался час Х, которого так боялся Иван Павлович, и едва следователь Стаев в немного своеобразной манере завершил первый этап необходимых оперативно-следственных мероприятий, в лагерь начали прибывать родители.

Обычно папы и мамы встречались со своими чадами на полянке за оградой, где на специальной площадке имелись скамейки с «грибками», столики и прочие удобства. Именно сюда потянулись вереницами воспитанники, где их уже ожидали мамы и папы с пакетами и сумками. Охране были даны указания направлять родственников детей десятого отряда в кинотеатр, где их встречала старшая вожатая с искусственной улыбкой на лице. Леночка с амбарной книгой в руках регистрировала пришедших, препровождала их в зал и просила немного подождать. Варя прохаживалась по крыльцу, жевала кукурузные шарики и зевала после обеда. Симченко, занявшие позицию у входа, выполняли обязанности охраны. Родители, прекрасно знавшие правила распорядка «Белочки», отнеслись к странному нововведению подозрительно. Они ворчали, возмущались, задавали вопросы, но, не получая ответов, проходили в прохладное сумрачное помещение, наполненное запахами рассохшегося дерева, старого поролона и поеденных молью портьер.

Пока шел сбор ничего не подозревавших пап и мам, следователь Стаев связался с кинологами по рации из машины. После краткого разговора он вернулся в кабинет директора, который он превратил в свой оперативный штаб. Первым делом следователь изучил документы Антона Шайгина – автобиографию, трудовую книжку, копию диплома.

– Безупречно! – воскликнул Стаев. – Прямо образцовый гражданин! Музучилище, университет, грамоты, награды… О как! Работает учителем в школе № 123 и гимназии № 45. Проживает с матерью Анастасией Юльевной Шайгиной по адресу… Отец, Герман Генрихович Штольц, умер в феврале девяностого года. Ага, телефон!

Стаев набрал домашний номер Шайгина, долго слушал длинные гудки, но ответа не дождался. Тогда следователь переключился на воспитанников десятого отряда. Он пролистал личные дела детей, пробегая по сухим характеристикам, останавливаясь на фотографиях и внимательно читая фамилии, словно надеясь найти в них ключ к разгадке.

– Любопытно, – пробормотал он. – Почти все дети из десятого отряда числятся либо в сто двадцать третьей школе, либо в сорок пятой гимназии. Именно в этих двух заведениях Шайгин устроен учителем. Выходит, они были знакомы с ним раньше? Возможно, он даже преподавал у них.

Стаев сделал пометку в блокноте, вышел на улицу и направился к кинотеатру. По дороге он встретил Кима. Майор сидел на лавочке рядом с каким-то мальчиком в круглых очках. Ким улыбался и что-то говорил маленькому собеседнику, который был необычно мрачен, как будто расстроен. При виде Стаева майор вскочил.

– Вот, опрашиваю свидетелей, – заоправдывался он.

– Для работы с детьми у нас есть инспектор по делам несовершеннолетних, – ответил Стаев. – А вы лучше взрослыми займитесь. Направьте свою энергию в нужное русло.

Ким потупился и ничего не ответил. Стаев продолжил путь, размышляя по дороге. При всей хаотичности поступков «пионера» в его действиях прослеживалась определенная логика. Сожженная книга, уничтоженная тетрадь, разбитый магнитофон, беспорядок в комнате. Вожатый в самом деле ликвидировал улики? Или у него просто был нервный срыв? Слава богу, хоть письмо сохранилось. Очевидно, оно имело ценность, если Шайгин захватил его в лагерь. Интересно, что такого написал отец сыну тринадцать лет назад? По документам он умер как раз в девяностом. В феврале! Выходит, предсмертное письмо. А записка? Вероятно, от близкой подруги? Соответственно, нужно искать ее. Она может что-то знать о вчерашнем происшествии.

Добравшись до кинотеатра, Стаев миновал кордон из хмурых Симченко, подмигнул сонной Варе, приободрил Леночку и шагнул за порог массивной двери. Следователь вошел в зал, когда там уже сидели человек двадцать. Стояла непривычная для такого скопления людей тишина. Здесь не разговаривали, не смеялись, вроде даже не дышали и почти не двигались. Лишь изредка по рядам пробегал шепоток, бухал низкий кашель курильщика или вырывалось из-под кресла неосторожное шарканье. Родители поглядывали на сумки и пакеты с принесенными лакомствами, еще не догадываясь, что фрукты и сладости не пригодятся их чадам.

Собравшиеся сидели тихо и таращились в незанавешенный экран, как будто смотрели невидимый фильм. Гнетущая атмосфера, тишина и полумрак в зале так ошарашивали новоприбывших, что они тотчас замолкали, едва переступив порог. Они послушно диктовали Леночке имя, фамилию и проходили в зал. Опустившись в кресло, они присоединялись к общему молчанию и прилипали взглядом к пустому экрану.

Публика подобралась разношерстная. Люди группировались, интуитивно чуя себе подобных, и опытный следователь с первого взгляда определял их принадлежность к социальной страте.

Два пересекающихся прохода разделяли зал на четыре сектора. В первом, слева от центральной дорожки, у самой сцены, собрались типичные представители рабочего класса. Об их статусе говорили и одежда, и меланхолично-мрачные лица, и манера держаться. Стаев заметил у одного бейсболку с надписью ООО «Прибор», у другого – спецботинки с логотипом завода, у третьего – спецовку.

Впереди всех, у сцены, расположился коренастый загорелый мужчина с рубцом от давнего ожога на щеке. В его повадках, во взгляде и манере держать себя угадывался лидер. Сидел он прямо, чуть развернувшись, разведя локти и колени, как бы стремясь занять побольше пространства, будто одного места ему не хватало. Весь он состоял из упругой стали. Даже волевое лицо, словно выточенное на станке, нисколько не портил ожог. То и дело мужчина сжимал губы, смотрел ровно и прямо, а говорил кратко, однозначно и по делу, если к нему обращались. Положив на ручки кресла красные мозолистые руки, похожие на крабьи клешни, он то и дело оглядывался на сидевших позади него людей – мускулистых рослых мужчин и немолодых, потерявших всякий лоск женщин.