Темная флейта вожатого

– И как, скажите на милость, этому мерзавцу удалось незаметно провести тридцать детишек через весь лагерь?! – воскликнул директор «Белочки».

Остальные притихли. И без того вопросов было много. Что случилось в игровой? Что означает «кровавая» надпись на стене? Почему дети отправились на ночную прогулку без одежды и обуви? Для чего вышли за территорию лагеря? Что произошло с самим вожатым? И главное – где же сейчас отряд?

– Короче, девочки и мальчики, – нарушил тишину Симченко-старший, – паршивая получается ситуёвина. Первое: детей в лагере нет. Второе: где они, мы не знаем. Возможно, поблизости, а возможно, и у черта на куличках. Третье: этот пионер, – он кивнул на Шайгина, – наверняка причастен к пропаже. Но, и это четвертое, он в отрубе и ничего сказать не может. Вопрос: что будем делать?

Заместитель директора по воспитательной работе повернулся к Ивану Павловичу и приподнял одну бровь. Иван Павлович поджал губы и состроил такую мину, как будто его смертельно оскорбили.

– Это я вас спрашиваю, что делать! – рявкнул директор, сверкая глазами. – Ваши предложения?

Симченко-старший пожал плечами.

– Я свои предложения высказал еще в начале смены.

– А сегодня, между прочим, родительский день у средних отрядов, – вставила Варя, ковыряя краску на косяке.

– Я в курсе! – директор тряхнул головой. – Спасибо, что сказала!

– Пожалуйста, – фыркнула Варя.

– Я вам прямо скажу, – заговорил Симченко-старший глухим голосом. – Мы попали. Все. Дело уголовщиной пахнет.

– Чево-о-о-а-а? – протянул Иван Павлович, весь дрожа от негодования. – Ты на что это намекаешь?

– Да завалил он детишек! – выцедил Симченко-младший. – Стопудово! Я б этого придурка… – И он снова впечатал кулак в ладонь с неприятным шлепком.

Заявление замдиректора по воспитательной работе вызвало неимоверный всплеск эмоций. Леночка захныкала, приговаривая «Я не хочу в тюрьму!», Варя принялась ее успокаивать. Лидия Георгиевна что-то бормотала, крепче сжимая сумку. Юля надула губки, отвернула голову к окну и прижала колени друг к другу.

– А ну-ка хватит! – скомандовал Иван Павлович. – Ленок, прекрати реветь! Никто тебя в тюрьму не посадит. И ты тоже хорош, Андрей Александрович! Выдумываешь всякие небылицы! Ну какая уголовщина? Трупов же нет.

– Пока, – вставил Симченко-младший.

– Замолчите! – приказал директор и хлопнул несколько раз в ладоши. – Успокоились все! Не мешайте мне! Я думаю…

Иван Павлович засунул руки в карманы мятых льняных брюк и уставился в окно, где томился неизбывный июльский день. Варя успокаивала Леночку, гладя ее по волосам. Симченко изучали трещины на потолке. Юля ритмично двигала ступнями в красных баретках, как будто по очереди давила невидимых муравьев. Лидия Георгиевна прочищала горло, закрывая рукой рот. Прошло пять минут.

– Может быть, – дрожащим голосом начала старшая вожатая, подняв заплаканное лицо, – все-таки стоит вызвать…

– Что?! – Иван Павлович подпрыгнул, словно мячик, и выпучил глаза. – Кого ты хочешь вызвать, Леночка? Кого, милая моя?

Девушка опустила голову и всхлипнула.

– Да знаешь ли ты, кто в этом отряде у нас числится? – продолжал Иван Павлович. – Сын самого начальника ГУВД Бельска. А еще кто, знаете? Ну вот! Так что не надо мне тут тинь-тинь!

Леночка провела рукой по красной шее и тяжело вздохнула. Варя ободряюще кивнула ей. Юля поерзала на стуле и поудобнее устроилась на собственных ладонях. Лидия Георгиевна опустила руки с сумкой.

– Никого вызывать не будем, – объявил Иван Павлович после минутного раздумья и мазнул мутным взглядом по лицу каждого. – Сами найдем ребятишек. Не могли они далеко уйти. Оболтусы! И без паники мне тут! Ясно?

– Пум-пум! – задумчиво сказала Варя и тут же прикрыла рот рукой.

5

Опираясь на выясненные в ходе опроса обстоятельства, стали придерживаться версии, что Шайгин увел детей в Комовский бор и оставил их там. В расчете на то, что отряд не мог уйти далеко, директор решил отправить на поиски три группы. Одной предстояло обыскать участок за старой эстрадой, другой – отправиться по просеке на север, а третью направили к лощине Каменного ручья за мостом. Уже были готовы три поисковые бригады по десять человек в каждой, отец и сын Симченко повязали на головы одинаковые банданы цвета хаки, нацепили на пояса одинаковые красивые охотничьи ножи, а Иван Павлович приготовился произнести последнее напутствие, как в этот важный момент возникла заминка. С улицы донесся шум, на лестнице заговорили беспокойные голоса, а через полминуты в кабинете появился Семен Ильич, ведя перед собой стриженного ежиком мальчика в шортах и футболке.

– Вова! – воскликнула Лидия Георгиевна, приседая перед мальчиком и хватая его за плечи. – Как ты? В порядке? А где все? Где остальные?

Вова глядел на взрослых исподлобья поверх круглых «докторских» очков. Обеими руками он прижимал к животу литровую, затянутую сверху марлей банку, в которой металась крупная серая ящерица. Иван Павлович пододвинул на середину комнаты стул, усадил на него воспитанника и самолично взялся вести расспросы.

По словам мальчика, сразу после ужина дети собрались в игровой на мероприятие – это было часов в девять. Сам Вова туда не пошел, а остался в палате читать книгу о динозаврах и за этим занятием незаметно уснул. Проснувшись утром в одиночестве, он решил, что остальные, должно быть, ушли в столовую, забыв его разбудить. Опасаясь получить нагоняй, мальчик решил пропустить завтрак и отправился к своему излюбленному месту, старой эстраде, ловить ящериц, где его и обнаружила группа Семена Ильича.

– Ну и куда же все ушли?

– Не знаю, – пожал плечами Вова.

– Ну как это «не знаю?» – вздохнул директор. – Что хоть за мероприятие-то было?

– Ну как… – Вова поерзал на стуле. – Играл он…

– Играл? – Иван Павлович нахмурился. – Как это играл? Во что?

– Да ни во что. На флейте играл. Ду-ду, ду-ду.

– Да, я позволяла Антону играть детям перед сном, – вклинилась Лидия Георгиевна, будто оправдываясь. – А что такого? В этом же ничего предосудительного нет…

«Ур-р-р», – прогудело в воздухе. Одновременно по стене и полу пробежала неприятная вибрация, как от гудения двигателя. Не успели люди сообразить, что происходит, как под потолком что-то хлопнуло, словно вылетела пробка из бутылки.

Вова вздрогнул. Руки его разжались, и банка, соскользнув с коленей, вдребезги разлетелась по паркету снопом звенящих осколков. Хлестко чиркнула по полу юркая серая тень, метнулась молнией по стене и выскочила в окно. Звякнули кольца на занавесках, раздутых порывом ветра. Иван Павлович вцепился пальцами в запястье Лидии Георгиевны, открыл рот, но сказать ничего не успел.

– Ду-ду! – прогудел низкий голос.

Все повернулись к Шайгину. В тот же момент Антон вдруг подпрыгнул на стуле, словно чья-то невидимая рука рванула его за шиворот рубашки и усадила прямо. Концы красного галстука взметнулись вверх, ноги вожатого дернулись, а длинные руки подбросило. Несколько секунд Антон сидел, покачиваясь всем телом вперед-назад, мотая головой и широко раскрыв налитые кровью глаза. Лицо вожатого, до того каменно-спокойное, вдруг ожило: лоб прорезали морщины, брови поднимались и опускались, а зубы обнажились в отвратительном оскале.

– Ду-ду-у-у! – протянул вожатый. – Ду-ду-у-у!

Иван Павлович выпустил руку Лидии Георгиевны и шумно вобрал воздух, словно во рту у него оказался горячий пельмень. Сделав два шага назад, он врезался спиной в шкаф и ойкнул. Звон стекла слился с визгом Юли, сложившейся на пуфике пополам, будто у нее прихватило живот. Леночка, прижимая стиснутые кулачки ко рту, вжалась в стену, кривя лицо в беззвучном крике. Лидия Георгиевна застыла столбом, продолжая держать замершего Вову за плечи, а оба Симченко одновременно чуть присели, будто собираясь броситься вперед. И все не отрывали глаз от Шайгина, с которым происходило что-то невероятное.

Вожатый еще раз подскочил на стуле и сел прямо. Рот его сложился в искусственную клоунскую улыбку. Руки с поднятыми локтями подпрыгнули вверх, пальцы изогнулись, сжимая воображаемую флейту, а кисти образовали замысловатую композицию. Застыв в таком положении, вожатый собрал уголки рта и растянул опухшие стертые губы.

– Ду-ду-у-у! – запел он хриплым голосом, перебирая пальцами по клапанам невидимого инструмента. – Ду-ду-у-у!

Шайгин наклонялся то в одну, то в другую сторону. Босые ноги музыканта то вытягивались, то выпрямлялись по очереди, будто он танцевал, тело качалось маятником из стороны в сторону, а стертые губы чуть шевелились. Концы красного галстука трепыхались, как будто раздуваемые сильным ветром.

– Ду-ду-у-у! – раздавалось в кабинете. – Ду-ду-у-у!

Голос вожатого то срывался в фальцет, то уходил в нижний регистр, губы то вытягивались, то уплощались, ноги продолжали дергаться, а присутствующие на этом ужасном концерте смотрели и слушали, не в силах пошевелиться.

– Ду-ду-ду-ду-ду! – протараторил вожатый с пулеметной скоростью и вдруг захохотал деланным петрушечьим смехом: – Их-ха-ха-ха-ха!

– Остановите его! – завизжала Юля, прижимая ладони к ушам. – Остановите! Ради бога…

И тогда Симченко-старший встрепенулся, отделился от стены и, размахнувшись, ударил вожатого в солнечное сплетение. Флейтист тотчас обмяк на стуле и упал бы, если бы директор по воспитательной работе не удержал его. В кабинете установилась почти полная тишина, и только мерзкое «ду-ду-ду» продолжало звенеть эхом в ушах.

– Ну вот и все, – прошептал Симченко-старший.

Иван Павлович икнул и опустился на стул. Заплакал с надрывом Вова, таращась на осколки разбитой банки. Лидия Георгиевна судорожно, большими глотками вбирала в себя воздух, держа мальчика за плечи и сама не осознавая, что трясет его, как куклу. Юля разогнулась и бросилась вон из кабинета. Варя выдала трехэтажное ругательство и вылетела вслед за ней. Леночка сползла по стене, опустилась на пол и разрыдалась, закрыв лицо руками.

Симченко-старший отпустил вожатого, который снова обмяк на стуле. Замдиректора указал сыну на Шайгина, потом сделал знак Ивану Павловичу, и оба тотчас вышли из кабинета. Через минуту они сидели на ступенях крыльца.

– Вот что, Палыч, – буркнул Симченко-старший, глядя на клумбу с бархатцами, – там, в лесу, какая-то нездоровая дрянь приключилась. Так что мы туда не пойдем. Не проси даже.

– Угу, – отозвался Иван Павлович. – Ик!

Сверху слышались голоса, плач Вовы, рыдания Леночки, наставления Лидии Георгиевны. Вскоре все стихло. Через две минуты на крыльце появилась Леночка с пустыми руками. Ее глаза были припухшими, а ресницы мокрыми от слез.

– Ленок, – Иван Павлович, не оглядываясь, поднял руку с пухлыми дрожащими пальцами, – давай звони… Вызывай эту… милицию.

Старшая вожатая помедлила, повернулась и скрылась в корпусе. Было слышно, как она набирает номер и громко говорит: «Алло!»

– А с пионером что? – спросил Симченко.

– В изолятор его, – отозвался Иван Павлович. – И охрану поставьте.

Он помолчал, закрыл лицо руками и простонал:

– Что сейчас начнется!

* * *Из показаний свидетелей

Юлия Кузнец, вожатая десятого отряда (19 лет):

«Поначалу Антоха показался мне таким недоделанным. На пьянки не ходит, в карты не играет, спортом не занимается. Все книжки заумные читает да на дудке дудит. Потом я его немного узнала, и меня к нему потянуло. Мне всегда нравились высокие парни. Подумывала замутить с ним, да только ничего не вышло. Чудной он. Не от мира сего. По-моему, он вообще девственник.

Другие вожатые его недолюбливают, а вот дети от него кайфуют конкретно. Странно, но чем-то он их привлекает. Они подчиняются ему беспрекословно, хотя Антоха никогда не кричал на них, ни разу не наказывал. Пошутит, улыбнется, подмигнет – и они уже такие шелковые. Укладывает спать отряд на раз-два. Я даже завидовала: как это у него получается? У меня иногда по полтора часа уходило, чтобы четыре палаты успокоить.

Вчера вечером он был реально взбаламучен. На бодрячках. Никогда его таким не видела. Будто перед свиданием. И меня зачем-то отпустил. Что там в лесу произошло – я в душе не чаю. Вряд ли Антон детей порешил. Не такой он человек. К тому же отряд попался такой боевой! Вы не знаете “десятку”. Они себя в обиду не дадут».

Иван Филинов, вожатый одиннадцатого отряда (20 лет):

«Антон Шайгин – это человечище. Без преувеличения. Я с ним мало общался, хотя наши отряды в одном корпусе размещаются. Он был сам по себе. Ни с кем особо не сближался. Меня всегда поражала в нем одна вещь… У него же такие способности: талантливый музыкант, институт окончил за два года, диссер написал. Круто же, да? Получается, ему с малолетства такие перспективы открывались, а он не воспользовался шансом. Зарыл талант в землю. Не понимаю, для чего в лагере работать при такой голове.

Прошлой ночью я был наверху. Укладывал детей. Моя напарница Валя была в Оранжевом корпусе и помогала остальным готовиться ко Дню Нептуна. Ничего необычного вчера не заметил. Разве что после отбоя флейта играла. Так и раньше бывало. Антон часто детям играл. А вообще “десятка” странная была. Дети там такие подобрались – себе на уме. Никогда таких не видел. Лето на дворе, жарища, а они, бывало, за книжками сидят. И все какую-то муть читали».

Николай Валерьевич Солин, охранник (34 года):

«Про Антона ничего плохого сказать не могу. Другие говорят, что он ненормальный, но это из зависти. Я ничего странного за ним не замечал. Общались мы, правда, мало. Но его же все знают. Вы же помните, что в девяностом было? Мне отец рассказывал. То, что он сделал, это однозначно подвиг.

Вчера вечером мы ничего подозрительного не заметили. Если б целый отряд через лагерь ночью пошел, мы б заметили, сто процентов. Тем более что Синий корпус почти на виду стоит. Точно вам говорю, никто оттуда не выходил».

Глава 2

Милиция

1

Пока происходили вышеописанные события, стрелки часов приблизились к полудню, наступило время обеда, и в столовую друг за другом потянулись отряды. Лагерь продолжал жить по обычному режиму, как будто ничего не случилось, только за этой кажимостью, за тонкой и прозрачной, как целлофан, завесой проглядывала совершенно иная действительность. Иван Павлович уже примечал ее в незначительных деталях.

По лагерю поползли нехорошие слухи. Директор сам слышал, как вожатая восемнадцатого отряда говорила двум расшалившимся сорванцам, что, если они будут плохо себя вести, их «тоже заберут в лес». Два или три раза до ушей главы «Белочки» долетело страшное и неприятное слово «похищение», а один раз ему показалось, будто кто-то громко сказал, что «уже ничего не исправить», и это вконец выбило бедного Ивана Павловича из колеи.

Иван Павлович ходил по кабинету из угла в угол. В нос то и дело ударял мерзкий запах одежды, пропитанной гарью, и голос вожатого повторял отвратительное «ду-ду». В половине первого открылась дверь. Директор повернулся с радостным выражением на лице, но, увидев приземистого человечка в милицейской форме с погонами майора, который буквально впрыгнул в кабинет в сопровождении Леночки, тотчас же сник.

– Здравствуйте, Иван Павлович! – произнес гость с деланной улыбкой и с таким же фальшивым добродушием потряс маленькой, но крепкой ладонью мягкую руку Ивана Павловича. – А вы кого ожидали? Я все-таки начальник отделения города Комово. Без меня никак. Опять у вас что-то стряслось? Опять милиция понадобилась? Майор Ким по вашему приказанию прибыл!

– Добрый день, Леонид Ефимович, – промямлил директор «Белочки». – Беда у нас. Отряд пропал…

– Целый отряд? – как будто удивился майор Ким и глянул на Леночку. – Ай, как нехорошо! Надо же! Куда ж он подевался?

Выслушав объяснения директора, майор Ким, не убирая поддельной улыбки с лица, проговорил:

– И снова тот самый вожатый замешан? Какое совпадение! То голые вожатые, то голые дети. Что у вас за лагерь такой?

С этими словами Ким взял Леночку за плечи, развернул к двери и выдворил из кабинета. На лестничной клетке зазвучали приглушенные голоса обоих Симченко и Вари. А майор прикрыл дверь, отвел Ивана Павловича в угол, где разговор принял уже совершенно другой оборот.

– Ты че мне тут лепишь, лось?! – тихо заговорил майор тонким сипловатым голосом, глядя в лицо директору. – Че ты мне ссанину льешь в уши, а? За лоха меня держишь? Че за шняга такая?

Иван Павлович всхлипнул под напором бесконечных «че». А Ким продолжал свою атаку:

– Два происшествия за одну смену! Это че? В прошлый раз я пошел тебе навстречу, чтобы «побыстрее все уладить». И только благодаря мне эта история не просочилась в прессу. А вот не надо было… Непростой у тебя лагерь, видать. И снова тот вожатый. Тут одной взяткой должностному лицу не обойдешься. Так что… Либо ты рассказываешь мне, что на самом деле в лагере произошло, либо я тебя сдаю со всеми потрохами. Поэл?

Директор «Белочки» потянулся пухлой дрожащей рукой к графину. Горлышко выбивало дробь о стакан, пока Иван Павлович пытался нацедить себе воды. Он сделал несколько торопливых глотков, вытер губы рукой и присел на диван. Директор еще мялся с минуту, потом поднял взгляд на злого гостя и проговорил:

– Дело в том, что Шайгин…

Майор Ким наклонился, и директор прошептал несколько слов на ухо начальнику отделения Комово. Тот глянул на Ивана Павловича, как будто собирался ударить его.

– И че, после этого ты оставил его в лагере? – медленно проговорил Ким, не отрывая взгляда маленьких мышиных глаз от лица собеседника.

Директор «Белочки» едва заметно кивнул. Ким смотрел на него с минуту, прошелся от окна к окну и снова остановился у диванчика, на котором сидел Иван Павлович.

– Ладно, – усмехнулся Ким. – Че теперь вату катать. Эта… экскурсия как-то связана с пропажей? Нет? Точно? Тогда вот чего: пока о ней не говорим никому. Если узнают про вожатую, подтвердим. Про остальное – ни слова. И своих предупреди. Поэл?

Иван Павлович закивал.

– Молодец! Теперь насчет отряда, – майор Ким потер подбородок. – Ща тут будет куча народа. Пока следак с опергруппой не прискакали, пойдем по-быстрому с вожатым перетрем. Попробую привести его в чувство. Может, чего и нароем.

Майор Ким с Иваном Павловичем выбрались из кабинета. Директор велел Леночке и Варе ждать в фойе, а обоим Симченко приказал следовать за собой. Вчетвером они вышли на улицу. Возле облезлого милицейского «уазика» топтались двое ребят в форме ППС. Поодаль, у зеленой «шестерки», курили два опера, которые по знаку Кима подошли неторопливой походкой. Вместе все двинулись к медкорпусу.

2

Репродуктор внутренней связи издавал тихое шипение. Был сон-час, но в лагере никто не спал. Напуганные дети даже не раздевались, а воспитатели не настаивали, разрешив своим подопечным провести время дневного отдыха по своему усмотрению.

Майор Ким провел в изоляторе около получаса. Он пробовал привести вожатого в чувство, но не добился весомых результатов. По распоряжению начальника отделения Комово двое оперов перенесли Шайгина в салон старой зеленой «шестерки» и повезли его в психоневрологический диспансер на освидетельствование. Сам Ким с патрульными и обоими Симченко приступил к осмотру территории «Белочки».

Иван Павлович не пошел с ними. Он позвал в кабинет Леночку, Варю, Лидию Георгиевну, Юлю, вожатых и воспитательницу одиннадцатого отряда. В течение получаса он глухим голосом давал наставления, переспрашивая поминутно: «Понятно вам?» Когда собрание закончилось, Леночка и Варя отправились по корпусам, воспитательницы и вожатые уселись на лавочках, где сидели в молчании какое-то время.

А Иван Павлович снова хлебнул воды, прошелся от стены к стене, выглянул в окно. На месте ему не сиделось, и он вышел на улицу. Начальник «Белочки» слонялся по аллеям минут двадцать. То и дело он видел Кима с патрульными и Симченко, которые бродили то в одну сторону, то в другую. Майор что-то говорил. Симченко спорили.

Чтобы не видеть их, Иван Павлович свернул на боковую дорожку. Солнце немилосердно палило, порывами налетал неприятный жаркий ветер, а лицо щипал липкий пот. Добравшись до стенда с фотографиями вожатых, директор опустился на скамейку в тени и склонил голову. Землю усеивали сухие семена березы и пожухлые сережки, между которыми бегали муравьи. Ветер нес по асфальту скатки пуха, сухие листья и разорванный пакет из-под кукурузных шариков. В косых лучах солнца метались, изредка зависая в воздухе, мухи-журчалки, в кустах чирикали птахи, и невидимый кузнечик выводил свою громкую стрекочущую песнь.

– Иван Павлови-и-и-ч! – донеслось издалека. – Приехали-и-и!

Директор поднял голову. В конце дорожки стояла Леночка и махала ему издали рукой. Иван Павлович пригладил мокрые от пота волосы и быстро, насколько ему позволяли габариты, рванул к административному корпусу. Здесь у крыльца, приткнувшись бамперами к клумбе, стояли две машины: стандартная серая милицейская «буханка» и «Лада Самара-2» с ведомственными номерами. Сонная Варя, стоявшая в тени ирги, сообщила, что опергруппа отправилась на «место происшествия».

Оставив Леночку с Варей, Иван Павлович со всех ног побежал в Синий корпус. Около крыльца светловолосая девушка в милицейской форме играла с детьми в догонялки. Поймав кого-нибудь, она тормошила то одного, то другого воспитанника и так заразительно смеялась, что сам директор против воли улыбнулся.

– Меня зовут Яна, – улыбнулась девушка. – Вы проходите!

– У нас, между прочим, сон-час! – буркнул Иван Павлович, но на большее его не хватило.

Внутри Синего корпуса директор лагеря нашел лишь серьезного типа в серых брюках, черной водолазке и латексных перчатках. Человек бродил по коридору, внимательно рассматривая дощатый пол. В одной из палат на полу стоял раскрытый чемодан с мудреными инструментами, на тумбочке лежал потрепанный фотоаппарат «Зенит-ЕТ» со вспышкой, а в помещении стоял чужой неприятный запах. Человек представился экспертом-криминалистом (имя и фамилию директор «Белочки» не разобрал) и перенаправил его в Желтый корпус.

В разгромленной комнате директор застал двух молодых людей в милицейской форме (они оказались стажерами) и еще третьего, облаченного в джинсы и клетчатую рубашку, поверх которой был надет потертый пиджак из черной кожи. «Старший оперуполномоченный Сергеев», – представился он и вернулся к своему занятию. Опер собирал с пола пинцетом клочки бумаги и складывал находки в пакетики. Один из стажеров, высокий и светловолосый Максим (он жевал ранетки, держа их в ладони), сообщил, что следователь «вместе с близнецами» ушел к кинотеатру. Другой, горбоносый Валерий, кивнул.

Потный и задыхающийся Иван Павлович добрался до здания кинотеатра, но там ему было сказано, что опергруппа ушла в сторону старой спортплощадки. Добравшись туда, директор оказался в самом дальнем и редко посещаемом уголке лагеря. Здесь располагались старый хозяйственный корпус, несколько ветхих деревянных домиков и заброшенная спортплощадка, которую теперь использовали для складирования различного хлама.

Он собирался уже повернуть обратно, как откуда-то сбоку до его уха долетел собачий лай. Иван Павлович повернул голову, и его пшеничные брови тотчас же сдвинулись. Из-за кустов вылез широкоплечий, приземистый и оттого кажущийся почти квадратным мужик в рубахе навыпуск и светлых брюках, очень похожий на заблудившегося дачника. Он огляделся и зашагал через лужайку с таким беспечным видом, как будто находился у себя на садовом участке. Издалека можно было заметить, что в руке он держал белую книгу в прозрачной обложке.

События прошедшего утра здорово потрепали директора «Белочки», но вид постороннего, незаконно проникшего на территорию, тут же разбудил в Иване Павловиче начальника.

– Э, ты чего тут прогуливаешься?! – заорал он. – Я тебе говорю: чего гуляем тут? Это же не парк! Тебе кто сюда пройти разрешил? Ну-ка давай живо обратно!

«Дачник» как будто не удивился. Он повернулся на голос, махнул Ивану Павловичу и неторопливо зашагал к нему. Меньше чем через полминуты он уже стоял перед директором «Белочки», уперев одну руку в бок, и улыбался, похлопывая себя книгой по бедру. «Мамаев. Атлас-определитель насекомых», – прочитал Иван Павлович название на обложке.

– Вы кто такой? Это, между прочим, закрытая территория, – продолжил Иван Павлович. – Здесь нельзя шастать кому попало.

Он замолчал, поперхнувшись собственными словами. «Дачник» стоял, осклабившись, и рассматривал директора «Белочки» с таким видом, как будто выбирал подержанный автомобиль.

– Хрущ июньский, – вдруг сказал «дачник».

– Простите?

– Я говорю, вы просто хрущ июньский, – повторил незнакомец. – Все жужжите и жужжите. Спасу от вас никакого нет.

С этими словами «дачник» раскрыл «Атлас-определитель», полистал его и сунул книгу директору под нос. В углу страницы был изображен большой коричневый жук с булавовидными усами. «Хрущ июньский» значилось под рисунком.