Белые одежды для Надежды

– Зачем вы соглашаетесь на экспериментальный класс шестилеток, не являясь специалистом начальной школы?

– Мне нужно купить стенку и другую дорогостоящую мебель, а там хорошая оплата.

Надежда Васильевна не отступала. Она отправила Людмилу Семёновну на курсы по подготовке педагогов классов шестилеток в область.

Но когда приехала туда на свой семинар, слушательницу курсов Людмилу Семёновну там не обнаружила. Из положенных полутора месяцев Людмила Семёновна, как выяснила Надежда, отучилась только неделю. Остальное время она отдыхала дома, не являясь на работу. На вопрос Надежды Васильевны – почему она так поступила -учительница ответила:

– Я всё равно там ничего не понимала. Зачем мне было там сидеть столько времени. Я неплохо его провела и дома.

Директор всё спустил на тормозах, успокоил Надю:

– Никакого прогула нет, к классу шестилеток приближаться запрещаю. Я сам буду их курировать.

Но Бог шельму метит, как говорит народ. Руководство назначило семинар общегородской на базе класса шестилеток. Этот семинар совпал с запоем директора и периодом домашнего управления Валентины Михайловны. Весь ужас, творящийся в классе шестилеток, вылез, что называется, – наружу. Ничего скрыть было уже нельзя, да никто к этому и не стремился.

Выяснилось, что в конце учебного года только одна ученица умеет читать и считать, писать буквы и цифры и то лишь потому, что этому её научила дома мама, учительница другой школы. По официальным отчётам научного руководителя техника чтения, навыки устного счёта и другие достижения учащихся в классе шестилеток неуклонно-росли из четверти в четверть, а к концу года достигли небывалого уровня.

Представитель ВУЗа, которую предусмотрительно пригласила Надежда Васильевна, принесла извинения за мошеннические действия по научному руководству, (за такое руководство, которое никакое отношение к науке и образованию, естественно, не имело).

Увидев весь ужас пребывания своей старшей группы в стенах школы, зав детсадом Людмила Фёдоровна безутешно рыдала:

– Столько нарушений за один раз я никогда в своей жизни не видела! Зачем я согласилась на этот эксперимент! Это не эксперимент, а издевательство над детьми!

Довершила картину родительница, которая пришла с жалобой. С её слов, её дочери вчера учитель Людмила Семёновна за непослушание вырвала чёлку. Людмила Семёновна и не отрицала:

– А что я по-вашему должна была с ней делать, если она больше ничего не понимает?

Родительница не унималась. Она подробно рассказала всем участникам семинара о том, что на сончас приходил директор школы, и они с Людмилой Семёновной закрывались в отдельной комнате. Дети были предоставлены каждый сончас сами себе. В результате, кто-то из детей научил всех заниматься анонизмом, чем и занимались все дружно. Некоторые – даже с помощью резиновых игрушек.

Разразился скандал. Представители ГОРОНО и городского методического центра потребовали директора немедленно, но он лыка не вязал, к телефону не подходил.

Надежда Васильевна никакие претензии в свой адрес не принимала, поясняя, что при свидетелях – педагогах была отстранена от кураторства класса шестилеток, а проверять деятельность директора школы не имела полномочий. Валентина Михайловна сказала, что она ничего не знает и ничего по этому вопросу пояснить не может.

Семинар покинули кто в гневе, кто в слезах, кто в разочаровании, а кто во всём одновременно. Руководство точно удалилось в гневе.

Надежда сохраняла спокойствие на гневно-растерянный вопрос директора:

– Что произошло? Как такое могло случиться?

Надя ответила:

– Обо всём этом я Вас предварительно предупреждала. Вы не хотели слушать, теперь все вопросы к Вам.

В школу явились представители ГОРОНО. Теперь вдруг все осознали, что Роман Романович имеет очень много нареканий, замечаний, но а конфуз с шестилетками скрыть никак не получится. Предложили передавать дела Надежде Васильевне.

Школа жила своей особенной школьной жизнью. Единственным чистым и желанным местом в школе для Надежды по-прежнему были её уроки литературы. Здесь она погружалась в совершенно иной мир, непохожий на тот, в котором она была принуждена находиться.

Тургенев всегда был особый любовью Надежды Васильевны. Уроки по его творчеству Надя любила. Наверное, и дети это чувствовали. Особенно ей удавались уроки, посвящённые анализу эпизода произведения. Непосредственная работа по анализу текста – это необыкновенное наслаждение. Надежда не только любила анализ, но и умело его осуществлять так глубоко и интересно, что и детям, да и самой нравилось.

Очередной раз учащиеся в хорошем смысле удивили её: один из старшеклассников подметил такую деталь в тексте, которую Надежда Васильевна не увидела. Да не просто не увидела, а не увидела за десятки лет. Ей казалось, что она уже всё знает об этом тексте. Оказалось, что – нет. Вот, что значит свежий взгляд! Надежда была под впечатлением, чувствовала себя именинницей. Она любила открытия!

Но жизнь, как известно, слишком много радости никому никогда не выдаёт. Надежду Васильевну вскоре после семинара в классе шестилеток пригласили в райком партии, в школьный отдел. Товарищ Рохина, не предлагая Надежде Васильевне сесть, отошла к окну и издалека показала Надежде наполовину исписанный лист бумаги. В самом конце отдельно стояла закорючка.

– Женщина, – обратилась начальник школьного отдела райкома партии к Надежде Васильевне, – позвольте узнать: почему Вы себя аморально ведёте? Вы всё-таки учитель!

– Надежда Михайловна! Почему Вы так странно ко мне обращаетесь? Вы знаете, как меня зовут. Почему Вы рассматриваете анонимки, хотя послания без подписи сейчас рассматривать запрещено? – учтиво и спокойно спросила Надежда Васильевна.

– Если бы Вы были порядочным человеком, то коллектив не настаивал бы на том, чтобы райком партии занимался Вами. Вы позорите школу своим поведением.

Надежда Васильевна была глубоко возмущена и задета за живое, но не подавала виду.

– Хорошо! Если это так, то, пожалуйста, – достоверные факты, данные об их проверке, подтверждение их подлинности.

– Но у меня этого ничего нет.

– Если нет, тогда всё, что вы мне здесь сказали, – это клевета. Вы сейчас оклеветали меня от своего имени или от имени райкома партии?

– Да, меня предупредили, что Вас голыми руками не возьмёшь!

– А это и не требуется! Принесите извинения или предоставьте факты, и я уйду.

– Какая нахалка! Мало того, что аморальная, так ещё и нахальная!

– Хватит, я больше не намерена говорить с Вами в таком тоне. Я полностью запомнила анонимку, её содержание. Теперь я пойду в приёмную первого секретаря горкома партии и изложу её содержание в Ваш адрес. Пусть Вам тоже скажут всё то, что Вы сказали мне.

– Это невиданно! Вы меня оскорбили! Я это так не оставлю!

– И Вы меня оскорбили, и я это так не оставлю!

– Я сейчас приглашу членов райкома партии, и Вы всё, что сейчас сказали мне, повторите при свидетелях!

– Пожалуйста!

Через пять минут на всех стульях в кабинете вдоль всех стен сидели чопорные дамы, работники райкома. Совершенно спокойно Надежда Васильевна рассказала обо всём, что произошло в этом кабинете. Надежда сама о себе знала, что она борец, и не собиралась отступать. Да, собственно, и отступать-то было некуда. Завершив последнюю фразу, Надежда объявила, что она откланивается и вышла из кабинета. За дверью повисла тишина, но недолгая. Женский голос сказал:

– Зря ты с ней связалась. Мало того, что ты не права, да ещё, вот увидишь, она тебе не по зубам: умна, отчаянна, смела, да ещё и, наверняка, – есть поддержка. Посмотри, как она держится: как королева. Зря ты всё это затеяла!

– Так меня же попросили!

– Вот кто попросил, тот пусть с ней и связывается. Тебе-то это зачем?

Кто просил, Наде было ясно: передать школу в другие руки – это для некоторых равносильно было тюрьме.

Дома ждал сюрприз: молодая бабушка Мария потихоньку показала Наде письмо -анонимку, пришедшую сегодня по почте, где Надежду в оскорбительной форме обвиняли во всех смертных грехах – стыдно, неприятно, жаль маму. Надя прокомментировала эту ситуацию кратко:

– На войне, как на войне. Для некоторых все средства хороши. Только сейчас эту же галиматью я выслушала в райкоме партии.

– Тебя исключат из партии, а потом снимут с работы? Что делать?

– Пока ничего, будем жить, как жили.

– К чистому грязное не пристанет, – сказала свой вывод старенькая бабушка Пелагея, – хотя у этих советских чудаков – всё может быть.

– Ты подслушивала? – хором спросили собеседницы.

– Конечно, я ведь тоже переживаю. Ничего, Бог не выдаст – свинья не съест! Не бойся, внученька, никого.

Но свинья видно есть умела. Надежду вызвали в райком партии, дали выговор с занесением в личное дело коммуниста. Один из присутствующих членов райкома, преподаватель ВУЗа, правда, спросил:

– Я что-то не понял всё-таки – в чём же вина, что неправильного сделала Надежда Васильевна? Из того, что здесь озвучено по этому поводу, ничего понять нельзя.

Но его тут же успокоили, сказав, что просто так райком партии выговоров не даёт. А Надежда Васильевна через год придёт снимать выговор, осознает своё поведение и исправит свои недостатки.

Семья была в ужасе, но всех успокоил муж Нади:

– Ну и что, выговор! У меня их двадцать пять: в основном, за невыполнение плана, есть и за пожарную сигнализацию, за плохую работу с рационализаторами, за что только нет. А вот перейти работать в другую школу – непременно надо. Зачем это ежедневное Бородино? Школ достаточно в городе, тем более есть и ближе к нашей квартире. Надо поберечь себя!

Надежда всё и всех любила в школе. Она так привязывалась к людям! Многие отвечали ей взаимностью. Но учебный год близился к концу, да и в покое эта банда точно не оставит. Надя решила, что подумает.

Первомайские праздники обещали передышку. На девятое мая вместе с мужем Надя отправилась на возложение венков на кладбище к могилам участников войны. Муж Александр – руководитель колонны цеха. Надя залюбовалась им: красивый, крупный, нарядный, уверенный в себе и, вместе с тем, – душа коллектива.

Подъехали чёрные Волги. Первый секретарь горкома партии должен возглавлять торжественное шествие. Только не в голову колонны он отправился, а к колоннам своего родного завода, где много лет проработал директором. Более того, к первому подошёл к Александру: подал ему руку, приобнял, тепло поздоровался. Надежде Васильевне поцеловал ручку. Надя, конечно, была польщена таким вниманием, но и одновременно удивлена. А вот кто уж точно был поражён, так это начальник школьного отдела райкома и все остальные, кто давал выговор.

Надежда увидела не только их замешательство, но и страх. Нехорошее, мстительное чувство шевельнулось в её душе. Она решила довершить удар: взяла под руку жену первого секретаря, и пока мужья общаются осыпала её комплиментами. Результат был предсказуем – шок усилился у подателей выговора и достиг максимальных значений.

– Так им всем и надо, – сказала про себя Надя.

– Это ты о чём? – удивился Александр.

– Подателей выговора чуть не парализовало.

– Да что ты? – засмеялся муж, – а я их и не заметил.

– Ну, и правильно сделал, что на них смотреть! Кто они все такие?

Надя словно накаркала. Скоро её обидчики, действительно, стали никто. Перестройка уже стучала в двери.

Дома довольная Надя спросила у мужа:

– Почему ваш бывший директор подошёл именно к тебе?

– Ну как это почему? Вместе работали, да, кроме того, ты обратила внимание, что внешне мы с ним похожи?

– Да, пожалуй, есть сходство.

– Да не то слово. Я когда, бывало, иду через проходную, мне охрана говорит, что они знают, что я не директор, потому что директор уже проехал. А я шучу с ними и говорю, что я снова вернулся, их работу проверяю. А женщинам ничего объяснить было невозможно. Каждый день они облепляют меня и просят всё, что им нужно: квартиру, ребёнка в садик устроить, материальную помощь. Я всех приглашаю в кабинет и обещаю всем помочь. Мне же надо дойти до своего цеха. Они потом приходят к директору в кабинет и уверяют, что он их пригласил и всё обещал.

Когда директор приходил в цех, первым делом шёл ко мне:

– Опять наприглашал, опять наобещал? – довольно улыбался муж.

А сам смеётся, видит, как мы похожи. Хороший мужик, работать было с ним – одно удовольствие.

Надя была довольна этой ситуацией. Везде, даже в партии, есть хорошие люди.

– Хорошо, что я надела белый костюм. Он мне идёт, – довольно подумала Надежда. – Конечно, надо было соответствовать, а белые одежды – есть белые одежды. Это всегда прекрасно.

Глава 3. Ветеранский пожар.

Из школы, которую Надежда закончила, где стала учителем и завучем, где её любили педагоги, дети, родители, пришлось уйти. Надя, конечно, переживала, потому что сама очень привыкала к людям, любила своё дело, которому так честно и от всей души служила. Но нет худо без добра. Это было ближе к дому, отсутствовал груз проблем, субъективных, не связанных с профессией.

В новой школе Надежду Васильевну встретила секретарь Нина Маркеловна:

– Надя, здравствуй! Вот кого я рада видеть! Будешь работать у нас?

– Да, няня, буду, если ты не против.

– Я-то не против! А как Дарья Дмитриевна?

– И я не против, – проговорила Дарья Дмитриевна, директор школы, выступая из своего кабинета в секретарскую, – конечно, не против: молодые кадры нам нужны, проходите!

Дарья Дмитриевна была депутатом Городского совета, о чём свидетельствовал яркий, депутатский, форменный значок на груди. Красивая, высокая причёска, дорогой, строгий костюм, белоснежная блузка – всё было ей к лицу, и она это хорошо знала. Всем своим видом она как будто бы говорила:

– Такая уж я уродилась ладная и красивая, удачливая во всём. Что же тут поделаешь?

– Что это Вы мою секретаршу называете няней? – подняла брови Дарья Дмитриевна.

– Она нянчила меня в детстве. Была такая худенькая, маленькая. Как она меня такую толстушку на руках носила? Не представляю! Просто, моя няня – чудесная и замечательная!

– Согласна, мы все в коллективе об этом знаем, только вот о Вас недавно слышала противоположное. Представьте, анонимный звонок: говорят – не берите, ужасный человек, отвратительный работник. А я вот возьму назло. Не люблю анонимов! Они все подлецы! Как думаете, брать Вас на работу?

– Ваша воля, всегда лучше во всём убедиться самому.

– Вот именно! Нашлись указчики! А мне нравится, что Вы никого ни в чём не обвиняете и не оправдываетесь.

– Зачем? Это бесполезно.

Приказ о Вашем принятии на работу уже готов, Маркеловна отпечатала. А подпишу его я сейчас! Вот, готово. Поздравляю, коллега! Вы приняты воспитателем в группу продлённого дня в третий класс.

– Спасибо! Постараюсь оправдать доверие.

С должности завуча Надя попала на должность воспитателя. И это была большая удача. Надежда радовалась и этому. Трудоустроиться было очень непросто: вакансий не было, да и характеристику, удар в спину, не преминули дать. В этом сомневаться не приходилось.

Дома всё шло своим чередом. Бабушки учили, развивали, воспитывали целый день единственного и неповторимого воспитанника Тимофея. Программа занятий на каждый день утверждалась и обсуждалась с наставниками Надеждой неукоснительно. Но сегодня были сделаны некоторые отступления: опять умер генеральный секретарь Коммунистической партии товарищ Черненко, как и предсказывал Тимофей.

Малыш опять стоял в траурном почётном карауле в своём полном, детском, солдатском обмундировании.

– Мама, дедушка опять умер! Можно я ещё постою в почётном карауле?

– Конечно, ты молодец! Но можно и передохнуть, перекусить. Караулу полагается смена на обеденный перерыв.

– Да, конечно, но бабушки не подойдут для караула.

– Почему это? – ревниво поинтересовалась старшая бабушка.

– Ну как это почему? У вас нет ни фуражек, ни ремней, ни автоматов. Как вы будете стоять в карауле? – изумился Тимофей.

– Наверное, дедушка Черненко не обидится, если ты немного побудешь с мамой. Ты итак долго стоял в карауле. Как ты думаешь?

– Да, не обидится, – снял фуражку, ремень Тимофей. – Да, ещё в следующий раз настоюсь, следующий дедушка из телевизора тоже скоро умрёт.

Теперь Тимофей вместо почётного караула с удовольствием уплетал блинчики с пылу и жару, которые подавала молодая бабушка.

– Вот, поминай дедушку! Человек, ведь, был всё-таки.

– Ну, это ты, мне кажется, загнул! С чего ты взял, что следующий дедушка тоже скоро умрёт? – спросила Надя, тоже поминая блинчиками умершего генсека.

– Я ни с чего не взял. Просто я так думаю, – философски спокойно и основательно ответил Тимофей. Как оказалось впоследствии, устами младенца глаголила истина.

Школа, где теперь работала Надя, находилась в рабочем районе, на окраине города. Но дети были так же чисты и прекрасны, как утренняя роса в сосновом бору. Надя быстро влюбилась в людей, а в детей – тем более. Казалось, что они знали друг друга всегда.

Опять в природе царствовал сентябрь. Куда-то летели по прозрачному воздуху какие-то тонкие паутинки, порхая и исчезая. О чём-то думали последние осенние цветы, направляя свои красивые лица к солнцу. Они все почему-то в основном были жёлтые, оранжевые или вишнёвые, точно такие же, как и сама осень. Белые облака не уступали пока место тёмно-синим, серым дождевым тучкам. Вездесущий ветер резвился и шалил. Ему нравилось любое время года.

Старый город, где теперь работала Надежда, когда-то был центром: довоенная архитектура отличилась от современной. Здесь веяло какой-то стариной, основательностью и покоем.

Здание начальной школы было отдельным. Третий класс учился на первом этаже. Надежда Васильевна приходила ровно к двенадцати часам, к окончанию четвёртого урока. Когда она подходила к школе, её третьеклассники высыпали на школьное, огромное крылечко, окружали её, брали в тесное кольцо, стремясь каждый ухватиться за любимую учительницу, где кому достанется. Самому маленькому ростиком Вите всегда места не хватало, тогда он шёл немного впереди Надежды Васильевны, слегка касаясь рукой подла её юбки. Больше места не было.

– Это что-то уникальное! За все десятилетия моей педагогической практики я это вижу впервые: моментально влюбить в себя всех детей. Только пришла, ещё сентябрь не закончился, а уж – любимица, – проговорила Нина Прокофьевна, старенькая учительница с огромным, роскошным, белоснежным, кружевным воротником.

– Да ничего тут нет особенного! Подумаешь! – возразила ей молодая, одетая по последней моде учительница, – задавака она просто – и всё тут. Чего вырядилась во всё белое?

– А это её цвет. Разве ты не видишь?

– Нет! Представьте, не вижу!

– Так это и не удивительно, – пойдём, сейчас звонок будет.

Как и везде люди были и в этой школе разные, но не признать хорошую работу Надежды Васильевны – было просто невозможно. На следующий учебный год Надежда Васильевна была переведена учителем русского языка и литературы вместе с тем классом, где она была воспитателем.

Надя радовалась: урок – самое прекрасное, что может быть в этом мире.

Надежда любила и умела работать. В пятом классе она с опережением всегда вводила не по одному понятию литературоведческого характера, а значительно больше. Это было и оправдано, и проверено практикой.

Дарья Дмитриевна сама была по образованию учителем русского языка и литературы. К концу первой четверти она решила посмотреть, как работает новая учительница, как подготовлены дети. На уроке пятиклассники находили в тексте не только определение, что было положено по программе, но и сравнение, олицетворение, звукопись. Дети определяли тему, идею произведения, завязку, развитие действия, развязку.

Дарья Дмитриевна беспокойно поправила причёску, перевернула классный журнал, убедилась, что на корочке написано – пятый класс. Звонок помог исчерпать её недоумение и нетерпение:

– Надежда Васильевна! Откуда в пятом классе они всё это знают? Кто же это им всё разъяснил? Это немыслимо! Это же невозможно!

– Знают, потому что я их этому научила. Кстати, – без особого труда.

– А не рановато? Это же не предусмотрено программой!

– Сами могли убедиться – не рано. Освоили всё, работают на уроке с удовольствием.

– Да, это верно. Я видела. Удивили, удивили! Молодец! Ничего не скажешь.

– Вы только представьте – как они будут анализировать литературный текст в старших классах!

– Представляю, так держать! Молодец! Не снижай обороты. Да, глаз у меня – алмаз! Не зря я тебя тогда взяла на работу! Не бери, не бери, указчики нашлись! Вот тебе и не бери! Хорошо всё-таки, что у меня глаз – алмаз и характер – скала! Да, кстати, завтра в Райком в четырнадцать часов. Быть обязательно, тебе будут снимать выговор.

В четырнадцать часов в райкоме партии, правда, другого района, Надежда стояла в торце длинного, начальственного стола, за которым сидели партийные начальники. Сначала она хотела одеться скромно, чтобы никого не раздражать, а потом почему-то нарядилась в красивое, тёмно-синее, новое, облегающее платье, надела серьги с сапфирами, огромный перстень с сапфиром в кленовых листьях, голубые шпильки, сделала причёску. Прихватила синюю, модную сумочку.

Члены райкома с удивлением рассматривали Надю, потому что в её положении было бы лучше надеть строгий, скромный костюм. Председательствующий долго и нудно читал документы о том, где, когда, по какому поводу коммунисту Надежде Васильевне был объявлен выговор с занесением в учётную карточку. В самом конце выступающий спросил присутствующих:

– Какие будут мнения, вопросы?

Член райкома учёной наружности (он сразу почему-то понравился Надежде), оказавшийся проректором местного ВУЗа, спросил:

– Из всего, что Вы прочитали, неясно – за что же всё-таки был объявлен выговор. Поясните, пожалуйста.

– Я пояснить не могу, я его не объявлял.

– Тогда Вы, Надежда Васильевна, поясните: за что же всё-таки Вам был объявлен выговор. Что такого страшного Вы сделали?

Надя с ужасом вдруг обнаружила, что на самом краю начальственного, большого стола стали появляться капли. Она поняла, что это её слёзы. Капли становилось всё больше и больше. Надя плакала очень редко, но всегда от души, как сейчас. И, самое главное, ничего с этим поделать не могла:

– Ничего такого я не сделала, – тихо ответствовала Надежда.

– Позвольте! Позвольте, наши райкомы партии просто так выговоры не дают, – прервал председательствующий.

– Тогда поясните: за что выговор, если просто так не дают, как Вы говорите, – настаивал учёный.

– Есть предложение по этому вопросу прекратить прения. Надежда Васильевна, Вы раскаиваетесь? Года хватило Вам, чтобы осознать свою неправоту? – официально, строго спросили с противоположного конца стола.

Надя молчала. Все присутствующие, сидящие за этим ужасным столом, повернулись к Надежде и шёпотом подсказывали ей:

– Осознала, осознала, осознала.

Но Надя всё равно молчала. Она достала из синей, модной сумочки платочек и вытерла им лужицу на столе.

– Что Вы молчите? Может быть, Вам ещё надо продлить выговор на год, чтобы Вы, наконец, поняли свои ошибки и раскаялись?

– Не надо, я и так всё поняла.

– Ну, не надо – так не надо, выговор снимается, прошу проголосовать.

Проголосовали все единогласно.

– До свидания, Надежда Васильевна, Вы свободны.

– Прощайте.

Это «Прощайте» оказалось пророческим: вскоре Коммунистическую партию распустила Перестройка, но пока партия вела Советский народ в светлое будущее.

– Сняли? – спросила Дарья Дмитриевна потихоньку.

– Сняли, – так же тихо ответила Надя.

– А за что давали-то?

– Не за что.

– Так не бывает.

– Бывает.

– Ну, не хочешь – не говори, сняли и сняли? Забудь и не расстраивайся. Я почему-то думаю, что за аморалку. Ты вон какая. Ну, ничего, ничего – с кем не бывает. Прошло и прошло, не об этом сейчас думать надо: проверка у нас в школе! Давай, вперёд – и не подведи!

На утро, действительно, была полная школа проверяющих. За все посещённые уроки Надя получила отличные отзывы. Простившись с проверяющими, строгая и быстрая на расправу, Дарья Дмитриевна собрала педагогов в учительской, что называется – по горячим следам:

– Ну, что скажите, заслуженные и отличники образования, увешенные мною орденами и медалями и всеми другими знаками отличия! Что скажете мне, своему безутешному директору?! – метала гром и молнии Дарья Дмитриевна.

– Как вы докатились до такой ужасной жизни и меня прокатили вместе с собой?