История Арвита Эвергина. Конец света – начало нового мира

"Нога… Зажата… Не сильно…" – донеслось сквозь помехи. Голос Кориса был странным. Не испуганным. Усталым. И… решительным. "Ящик… цел. Тащу". Он начал пятиться, волоча тяжелый ящик за собой под плитой, к узкому проходу, который еще не завалило. Каждое движение давалось с трудом, нога волочилась, но он не останавливался. Он выбрал груз. И теперь нес его, как щит от призраков прошлого. Коробка конфет осталась лежать в иле, медленно погружаясь в забвение под опускающейся мутью.

Вытащить ящик из-под завала удалось. Привязать трос – кошмар в темноте и тесноте. Подъем на поверхность сквозь слои горячей и ледяной воды, с декомпрессией под нависшей угрозой нового обвала, был пыткой. Когда Корис наконец показался на поверхности, его вытащили на палубу катера. Он рухнул на мокрый металл, срывая шлем. Лицо было бледным, под глазом – кровоподтек, губа рассечена. Но в его руке, сжатой до побеления костяшек, была не коробка конфет. Он держал оторванную металлическую ручку от медицинского ящика. Сам ящик, привязанный тросом, медленно поднимали краном.

Арвит упал на колени рядом с ним, помогая снять тяжелые баллоны. Вода стекала с них ручьями. Корис поднял на Арвита глаза. В них не было прежней паники. Была пустота после боя, глубокая усталость и… вопрос. Он не произнес ни слова. Но Арвит понял. Он видел коробку. Он понял все.

"Ты вытащил груз, Ашборн", – тихо сказал Арвит, его голос был хриплым от напряжения и соленой воды. "Ты сделал выбор". Он не добавил «правильный». Это было неважно. Корис выбрал и вынес свой груз. Ценой крови и страха.

Корис закрыл глаза, резко кивнул. Его рука разжалась, и металлическая ручка со звоном упала на палубу. Он спас ящик. Но призрак прошлого, поднятый со дна, теперь плыл с ними на поверхность. И Арвит знал – разговор в кабине грузовика по дороге в больницу будет другим. Груз, который выбирают, оказался тяжелее воды. И тяжелее камня. А коробка конфет осталась на дне, но ее тень легла между ними, молчаливая и неотступная.

Вернувшись на берег, их встретила не овация, а гнетущая тишина, нарушаемая лишь воем ветра и хлопаньем брезента. Команда спасателей, только что копошившаяся у лебедки, замерла. Все взгляды прикованы к качающемуся на тросе единственному ящику и к Корису, которого Арвит почти нес, поддерживая под локоть. Напарник хромал, опираясь на него, лицо под слоем ила и крови было мертвенно-бледным, глаза смотрели куда-то внутрь себя, не видя берега. Его дыхание было прерывистым, поверхностным.

Молчание: Первая реакция – шок. Все видели муть, взметнувшуюся со дна, слышали перекошенные голоса по рации, ждали худшего. Появление Кориса живым и с ящиком казалось чудом. Их лица выражали изумление, смешанное с тревогой: "Он вообще нырнул? Ашборн? Дрожащий Ашборн?" "И вытащил что-то? Сквозь ЭТО?"

Тишину разорвал старший водолаз, Борк – коренастый, видавший виды мужчина с лицом, изборожденным шрамами и усталостью. Он первым шагнул вперед, не к ящику, а к Корису. Его тяжелая рука крепко сжала плечо напарника, не давая ему упасть. "Держись, парень", – его голос, обычно грубый, прозвучал неожиданно мягко. Этот жест – высшая мера признания среди своих. За ним двинулись другие: медик с аптечкой бросился к Корису, двое крепких спасателей осторожно приняли у Арвита его вес, усаживая на развернутый ящик. Молчание сменилось гулом низких голосов: "Легче, легче с ним…", "Ногу смотри, вон кровь на комбезе…", "Ящик-то… целый? Консервы не потеки?" В их действиях не было пафоса, только практичная солидарность и уважение, заслуженное кровью и риском.

Командир Рорк стоял чуть в стороне, возле разбитой тумбы управления краном. Его обычно каменное лицо было непроницаемо, но взгляд, острый как бритва, скользнул с поднятого ящика на Кориса, потом на Арвита. Он видел не только грязь и кровь. Он видел пустоту в глазах Кориса и новую, тяжелую тень понимания в глазах Арвита. Рорк знал про панический страх Ашборна перед водой – это было секретом Полишинеля в отряде, поводом для закулисных пересудов. Подход Рорка был тихим, но его появление заставило суетящихся вокруг Кориса спасателей расступиться. Он остановился перед Корисом, который сидел, сгорбившись, пока медик обрабатывал рассеченную бровь. Рорк не хвалил. Не задавал глупых вопросов.

Его глаза, серые и усталые, впились в Кориса. Не оценивающе, а… видяще. Как будто он разглядывал карту местности после боя. «Ашборн», – голос Рорка был низким, без рации, но слышным всем вокруг. «Ящик». Он кивнул в сторону груза, который осторожно опускали на берег краном. "Один?" Вопрос был не упреком, а констатацией цены.

Корис поднял голову. В его глазах, на миг вернувшихся из глубин, мелькнуло что-то – не гордость, а горькое смирение. Он попытался встать, но Арвит и Борк удержали его. "Один… командир", – выдохнул он хрипло. "Остальные… под завалом. Не достать".

Рорк медленно кивнул. Его взгляд скользнул к сжатому кулаку Кориса, где все еще белели костяшки, будто он до сих пор держал ту ручку. Потом – к Арвиту. Их взгляды встретились. Рорк увидел там подтверждение всем догадкам. Он не знал деталей, но знал, что это погружение было для Кориса чем-то неизмеримо большим, чем просто задание. Он сделал шаг ближе, наклонился так, чтобы его слова были слышны только Корису и Арвиту: "Один ящик – это сто пайков. Сто шансов. Ты дал им шанс, Ашборн". Он выпрямился, его голос снова стал командным, обращенным ко всем: "Грузить! Быстро! До темноты на Больничный пост! Остальные водолазы попытаются разгребсти завал и достать еще ящики!" Но перед тем как развернуться, он еще раз коротко, по-солдатски, кивнул Корису. Это был кивок не командира подчиненному, а ветерана – ветерану. Признание состоявшегося боя. Принятия тяжести выбора.

Слова Рорка о "ста шансах" словно влили в него каплю тепла. Он не расплакался, не улыбнулся. Он закрыл глаза, откинув голову назад, к холодному солнцу, пробивающемуся сквозь пепельную мглу. Его тело обмякло, дрожь стала глубже, но теперь это была дрожь истощения после сверхчеловеческого усилия, а не паники. Он выпустил воздух долгим, сдавленным выдохом. Он сделал это. Не идеально. Не без потерь. Но он выбрал и вынес груз. Призраки прошлого не отступили, но он впервые ощутил под ногами твердую почву настоящего долга.

Арвит: Он стоял рядом, рука все еще лежала на плече Кориса, чувствуя под ладонью его дрожь. Он видел кивок Рорка. Слышал его тихие слова. Чувство… гордости? Да, но гордости особой, смешанной с горечью и тяжестью знания. Он видел коробку конфет. Он понял цену этого "одного ящика". Его взгляд встретился с полуприкрытыми глазами Кориса. Без слов. Но в этом молчании было больше понимания и связи, чем во всех их предыдущих разговорах. Арвит слегка сжал плечо Кориса – жест поддержки, солидарности, молчаливого "Я видел. Я знаю. Ты не один".

Ящик погрузили в кузов грузовика. Кориса, несмотря на его хриплые протесты ("Я в порядке! Контузию не отменяли!"), заставили сесть в кабину – не на место стрелка, а на пассажирское. Арвит сел за руль. Двери захлопнулись, отсекая гул ветра, крики команды и скрежет крана. Внезапная тишина кабины оглушила. Запах мокрого неопрена, соли, крови и бензина. Пыль и пепел за окном медленно оседали на стекла. Корис сидел, прислонившись головой к холодному стеклу, глаза закрыты. Его дыхание постепенно выравнивалось. Арвит вставил ключ зажигания, повернул. Мотор заурчал глухим, усталым звуком.

Арвит посмотрел на Кориса. На его бледное лицо, на кровь, запекшуюся у виска, на тень невероятной усталости. Он смотрел на человека, который только что сражался с океаном и с демонами своего прошлого. И победил. Ценой крови, но победил.

"Расскажи", – тихо, но отчетливо сказал Арвит, глядя не на дорогу, а прямо на профиль напарника, залитый серым светом апокалипсиса. "Про воду тогда. Про выбор".

Кабина грузовика превратилась в исповедальню на колесах.

Двигатель выл монотонно, приглушая вой ветра снаружи. Грузовик подпрыгивал на разбитой дороге, отбрасывая тени от фар на стены разрушенных зданий – угрюмые декорации к исповеди. Корис не открывал глаз, его пальцы судорожно сжимали мокрый рукав комбинезона.

«Десять лет назад…" – его голос прорвал тишину, хриплый, будто скребущийся из-под завала. «Цунами в Порт-Хайнете. Я… был на берегу с Линой. Ей десять. Она…" – он сглотнул ком, «…выпросила деньги на конфеты. "Космические Взрывы", в синей упаковке со звездами. Бежала за ними в магазин у причала…"

Арвит стиснул руль. Конфеты. Этот проклятый символ. Он видел обертку под водой.

«Удар волны… – Корис говорил ровно, как докладывал о завале, но каждое слово было осколком стекла в горле. – Магазин – карточный домик. Я… полез в окно. Вода по грудь, темнота… Крики. Не ее. Людей… которых давило. Я плыл на голос… Родителей. Они были в подвале… заперты. Вода прибывала…" Он замолчал, в кабине слышался только стук его зубов, не от холода, а от ярости к себе. «Они кричали: "Лина! Найди Лину!"… А я…"

Арвит знал, что будет дальше. Спасатель всегда знает. Выбор. Всегда проклятый выбор.

«Я услышал ее. Слабый стук… из-под стеллажей у кассы. "Кори!.". – он имитировал детский всхлип, и Арвит вздрогнул. Так могла звать Алиса. Должен был быть там… – пронеслось в голове.

«Плита… – Корис ударил кулаком по колену. – Перекрыла путь к ней. Я мог… пытался сдвинуть… Руки в крови. Вода поднималась… А сзади – родители… Их крики…" Голос его сорвался. «Я метнулся туда… К подвалу. Думал – вытащу их, потом к Лине… Но дверь… Искореженный металл. Топор сломался… Вода…" Он замолчал, задыхаясь. «Она дошла до подбородка… Крики стихли. Просто… бульканье. Потом… тишина».

Арвит видел это. Не Порт-Хайнет, а свой район. Кайрин, прижавшая Алису к себе в дверном проеме их дома, за секунду до того, как этажи сложились как папье-маше. Он чувствовал эту тишину после обвала. Глухую, давящую, полную укора.

«Я вернулся к стеллажам… – шепот Кориса стал едва слышен. – Вода почти у потолка. Дышал в воздушный карман… Лину… не стучала. Я нырнул… нащупал…" Он сжал глаза, будто от боли. «Только… коробку. Эти "Космические Взрывы". Сухие… в полиэтилене. А под плитой… лишь тряпка от ее платья».

Грузовик резко тряхнуло, ящики сзади грохнули. Корис открыл глаза. Они были сухими и пустыми, как выжженная земля.

«Я вынырнул с конфетами… – горькая усмешка исказила его губы. – Нашел их, блин. Единственное, что вытащил».

Арвит не смотрел на него. Он смотрел на дорогу, уходящую в пепельную мглу. Его голос прозвучал глухо, но каждое слово было гвоздем в крышку его собственного гроба вины:

«Я был на смене. Кайрин… звонила. Говорила – трещина пошла по стене в гостиной. Сказал… "Не паникуй, выходите во двор". А сам…" – он резко переключил передачу, мотор взревел, «…докладывал о подтоплении в другом районе. Думал – успею. Всегда… думал, что успею».

Тишина повисла густая, как смог. Две трагедии, два невынесенных груза, звенели в тесной кабине.

«Я не нашел даже платья, Корис, – выдохнул Арвит. – Только… куклу Алисы. Грязную. В щели тротуара».

Корис повернул голову. В его пустых глазах что-то дрогнуло – не жалость, а узнавание. Свой.

«Конфеты… тот коробок под водой… – прошептал Корис. – Я увидел – и… забыл про ящики. Хотел…" – он сжал кулаки, «…выдернуть его. Выбросить. Сжечь. Чтобы он не… смотрел».

«Но ты не сделал этого, – тихо сказал Арвит. – Ты выбрал ящик».

«Потому что… – Корис посмотрел в темное окно, на свое отражение – изможденное, в грязи и крови. – Потому что там, наверху… сотни таких, как Лина. Живых. Им нужны эти консервы… а не мои… проклятые конфеты». Его голос сорвался. «Но это не… отпускает. Ни на секунду».

Арвит знал. Вина – не груз. Груз можно поставить на землю. Вина – это цемент, залитый в душу. Она неотступна.

«Они бы простили, – внезапно сказал Арвит. Он не уточнил, кого – Кайрин с Алисой? Родителей Кориса? Лину? Он говорил о них всех. – Потому что мы… здесь. Потому что тащим этот проклятый груз дальше. Потому что спасли Эмбрейн. Потому что… вытащили ящик».

Корис ничего не ответил. Он снова закрыл глаза, прислонившись головой к стеклу. Но его дыхание, наконец, стало глубже, ровнее. Не мирным. Принятым.

Грузовик свернул к освещенному зданию Больничного поста. За окном мелькнули силуэты медсестер, носилки, огни «скорых». Ад другой, но все тот же. Их исповедь закончилась. Долг звал снова.

Арвит заглушил мотор. Внезапная тишина оглушила. Он посмотрел на Кориса.

«Готов нести груз дальше, Ашборн?»

Корис открыл глаза. В них не было прежней паники. Только усталая решимость.

«Да, – хрипло сказал он. – Потому что его выбираешь ты. Каждый раз».

Они вышли в холодный, пропахший лекарствами и пеплом воздух, навстречу новому витку долга, оставив в кабине грузовика тяжелое эхо прошлого и хрупкую нить понимания, протянутую между двумя сломанными, но не согнувшимися людьми. Груз конфет остался на дне. Груз вины – с ними. Но теперь они несли его не в одиночку.

Часть 2. Тень и Свет: Имя в Пепельном Небе

Южный склад утонул окончательно. Волна, пришедшая следом, похоронила под грязной пеной и илом не только остатки припасов, но и надежду на легкую передышку. Грузовик с единственным спасенным ящиком и двумя измотанными спасателями прибыл на Больничный пост – не столько больницу, сколько гигантский перевалочный пункт для раненых и умирающих, размещенный в полуразрушенном спортивном комплексе.

Кориса почти вынесли из кабины. Его лицо было землистым от пережитого ужаса и боли, нога подгибалась. Диагноз врача был краток: «Закрытый перелом малой берцовой, сильный ушиб, гипотермия, шок. На койку. Минимум на неделю, если не хотите хромать вечно». Корис попытался буркнуть протест, но Арвит одним взглядом заставил его замолчать. «Отдыхай, Ашборн. Это приказ». В его голосе не было прежней сухости, только усталая солидарность. Они оба знали цену этому «отдыху» – койка в общем зале, где стоны сливались в один нескончаемый гул, а запахи антисептика, крови и немытого тела висели тяжелым одеялом. Тень прошлого Кориса легла и сюда, но теперь это была тень, с которой он начал учиться жить.

Арвит сдал ящик с провиантом на склад, отметился у дежурного командира Рорка, который следовал за ними (получив лишь кивок и новое задание на завтра – разбор завалов в 5-м секторе), и его ноги сами понесли его вглубь комплекса. Не к спискам, не к отчетам.

Арвит точным шагом подошел к медсестре в приемном отделении. Узнав, что Эмбрейн Вейвуд находится в этой больнице, направился в сторону, указанную медсестрой.

Она уже не лежала за ширмой. Ее перевели в относительно тихий угол бывшей раздевалки, где койки стояли чуть реже. Нога все еще была в шине, но она сидела у небольшого, заклеенного пленкой окна, через которое пробивался серый свет. В руках она держала потрепанную книгу, но не читала, а смотрела в окно, на вечно падающий пепел. Ее профиль, бледный и все еще хрупкий, казался вырезанным из тонкого льда на фоне грязной стены. Свет пепельного неба падал на ее темные волосы, создавая призрачный ореол – единственное сияние в этом мраке. Тень страдания еще не покинула ее черты, но в глубине глаз появилась какая-то тихая решимость, понимание. Она видела ад вокруг и не отворачивалась.

«Вейвуд, – произнес Арвит, подходя, его голос звучал чуть громче, чем требовала формальность. – Как нога?»

Она вздрогнула, словно вынырнув из глубоких раздумий, и повернулась. Увидев его, в ее глазах мелькнуло что-то теплое, быстрое, как солнечный зайчик на пепле. «Мистер Эвергин. Нога… терпимо. Врачи говорят, срастается. А вы? Я слышала… про Южный склад. Про воду». В ее голосе была тревога, не притворная.

Арвит махнул рукой, стараясь выглядеть привычно собранным, но тень усталости под глазами и чуть замедленные движения выдавали его. «Справились. Ашборн отличился. Ногу сломал, но ящик вытащил. Лежит теперь здесь же». Он кивнул в сторону зала. «Герой на неделю».

«Неделя… в этом аду может быть вечностью, – тихо сказала Эмбрейн, ее взгляд снова скользнул в окно. – Или мигом. Как повезет». Она помолчала. «А вы? Вы ведь тоже были в воде?»

«Был. Не в первый раз. Не в последний, – ответил Арвит. Он подошел ближе, к ее койке. На тумбочке лежала ее книжка – сборник стихов, удивительно уцелевший. Рядом – крошечный кусочек сухаря. Он почувствовал знакомое сжатие в груди, смесь боли за нее и того странного тепла, что возникало только рядом с ней. Его профессиональная маска трещала по швам. «Холодно тут?» – спросил он, скорее чтобы что-то сказать, глядя на ее тонкую руку, лежащую на одеяле.

«Всегда холодно, – она улыбнулась слабой, но искренней улыбкой. – Или кажется, что холодно. После метро… ледяная вода, знаете ли, въедается в кости. И в душу». Она посмотрела на него прямо. «Но вы… вы приносите немного тепла, Арвит Эвергин».

Он замер. Она назвала его по имени. Второй раз. И сказала это так просто, так естественно. Его сердце глухо стукнуло где-то под ребрами. «Эмбрейн…" – начал он, не зная, что сказать дальше. Благодарность? Отрицание? Признание, что и ему рядом с ней… теплее?

Она перевела взгляд на свои руки, вдруг смутившись. «Знаете… – ее голос стал тише, почти шепотом, заглушаемым гулом из зала. – Эмбрейн… Это имя… оно звучит как что-то из прошлого. Из того мира, который был до… всего этого. Оно тяжелое. Как надгробие». Она подняла глаза, в них была мольба и надежда. «Здесь… в этом пепельном небе… может, можно быть кем-то… легче? Кем-то, кто еще может жить?»

Арвит смотрел на нее, не дыша. Он понимал. Понимал это желание сбросить груз старого имени, старой жизни, похороненной под обломками. Понимал жажду начать хоть что-то заново, пусть даже только в имени.

«Как… как ты хочешь, чтобы тебя звали?» – спросил он, и его голос звучал непривычно мягко, без привычной служебной струны.

Она улыбнулась снова, чуть шире, и в ее глазах вспыхнул тот самый свет, что пробивался сквозь пепел неба. «Эмри. Просто… Эмри. Так меня звали… очень-очень давно. До того, как мир решил стать сложным и тяжелым». Она произнесла новое имя осторожно, как пробуя его на вкус. «Эмри». Оно звучало коротко, звонко, как капель воды (пусть и воображаемой) в этой иссушенной пустыне смерти.

«Эмри…" – повторил Арвит. Слово было непривычным на языке, но оно легло легко, как обещание. Как признание чего-то нового и хрупкого, что рождалось между ними здесь, среди теней. Он видел, как она затаила дыхание, ожидая его реакции. «Хорошее имя. Оно… светлое». Он не нашел других слов. Но они были искренними.

«Спасибо, Арвит», – прошептала она – уже Эмри. И в этом имени, в ее взгляде, полном благодарности и доверия, был тот самый свет, который они нашли в пепельном небе. Свет надежды, тепла, человеческой связи вопреки всему.

В этот момент из-за угла вышла медсестра, хмурая и усталая. «Эвергин? Вам к командиру. Срочно. Обнаружили группу выживших в руинах библиотеки. Завалены. Ваша команда на выезде через десять минут».

Мгновение – и маска спасателя снова на месте. Тень долга накрыла свет их мгновения. Арвит кивнул медсестре, затем повернулся к Эмри. В его глазах было сожаление, неизбежность и… обещание.

«Я должен», – сказал он просто.

Эмри (да, теперь это было ее имя!) улыбнулась ему, и в этой улыбке не было упрека, только понимание и та же тревога, что была у нее, когда она спросила про Южный склад. «Возвращайся живым, Арвит. И… помни свет».

Он сжал ее руку на мгновение – быстро, почти неосознанно, но это был жест, немыслимый для него еще неделю назад. Потом развернулся и пошел на зов долга, унося с собой в сердце короткое, звонкое имя – Эмри – как талисман, как крошечную звезду, зажженную в кромешной тьме. Пепел продолжал падать за окном, но в углу у койки оставался слабый отблеск света, зажженного именем и взглядом. Тень и свет. Долг и надежда. Груз выбора был снова на его плечах, но теперь в нем было что-то новое – легкое, как шепот имени Эмри.

Глава 3. Эмри: Шепот сквозь Гул Катаклизмов

Неделя. Семь дней, прожитых в ритме завалов, новых вызовов и редких, украдкой вырванных минут у койки Эмри – теперь Эмри. Арвит чувствовал, как что-то внутри, долго мертвое, начало потихоньку оттаивать под теплом ее тихих улыбок, под звуком ее голоса, произносящего его имя без формальностей. Корис, хромая, вернулся к ограниченным обязанностям, его взгляд стал тверже, но тень прошлого все еще витала вокруг него. Командир Рорк, отметив их измотанность после особенно тяжелого выезда, неожиданно бросил: «Эвергин. Три дня. Отдыхай. Не хочу терять опытного спасателя из-за глупости». Приказ был неожиданным и почти невероятным в текущем аду.

Первая мысль Арвита была простой и ясной: Эмри. Он почти бежал к Больничному посту, представляя ее удивление, ее улыбку, возможность поговорить не под гул сирен, а просто… побыть. Тепло, зародившееся в груди, сменилось ледяным ужасом, когда усталая медсестра на входе в ее сектор лишь пожала плечами:

«Вейвуд? А, та хрупкая, у окна. Выписали. Вчера».

«Выписали? Куда?» – голос Арвита звучал резче, чем он планировал. «Ее нога…"

«Кость срастается, – медсестра отмахнулась, закатывая глаза. – Мест мало, тяжелых полно. Сказала, что у нее есть куда идти». Она уже отвернулась к другому пациенту. Арвит стоял как вкопанный. Куда идти? В этом рушащемся мире? У нее не было ничего, кроме тонкой сорочки и имени, которое она сбросила!

Он обошел знакомых медсестер, санитаров. Ответы были уклончивыми, невнятными: «Не знаем», «Сказала – не беспокоиться», «Может, родные нашлись?». Родные? Но в ее глазах, когда она говорила о прошлом, была такая же потерянность, как у него. Арвит почувствовал холодную змею тревоги, ползущую по спине. Что-то было не так. Слишком гладко. Слишком… тихо.

И тогда его ноги сами понесли его не к выходу, а глубже, в самое сердце административной части поста – к комнате с докладами СС. Маленькое помещение, заваленное папками, пропитанное запахом пыли, пота и старой бумаги. Там хранились первичные отчеты о всех операциях. В том числе и его доклад о том злополучном вызове в метро, где он нашел Эмри. Там должны быть ее данные, адрес до… всего этого. Хотя бы район.

Дверь была закрыта, но старый замок поддался после нескольких резких толчков плечом (навыки спасателя пригодились не по назначению). Внутри царил полумрак, лишь слабый свет пробивался через зарешеченное окно. Арвит зажег налобный фонарь. Луч выхватил груды папок, маркированных датами. Его пальцы дрожали, листая папки с апрельскими отчетами. *12.04.30*7 г.* Вот оно. Его собственный отчет, написанный скупыми, профессиональными фразами в ту же ночь после метро.

Он жадно пробежал глазами знакомый текст: координаты вызова, описание завала, состояние пострадавшей… И вот они – данные:

Вейвуд Эмбрейн. Возраст: ~25 лет. Адрес до катаклизмов: ул. Лунная, 17, кв. 42 (район "Старые Верфи").

Арвит запомнил адрес. Но дальше его взгляд зацепился за приписку, сделанную другим почерком – вероятно, медрегистратора при госпитале, куда ее доставили:

Прим. мед. регистр.: При поступлении документов при себе не имела. Личность подтверждена со слов пострадавшей. Внешний осмотр: множественные поверхностные ссадины, гипотермия, закрытый перелом левой малой берцовой кости, легкая контузия. Обращает на себя внимание отсутствие следов длительного пребывания в завале (пыли, копоти под ногтями, в дыхательных путях) вопреки описанию места обнаружения (сильно запыленная зона). Одежда: тонкая ночная сорочка (х/б), видимых меток нет. Поведение: замкнутое, но адекватное. Вопросы о прошлом уклончивы.

Арвит перечитал приписку дважды. Отсутствие следов пыли… в заваленном метро? Он вспомнил тот едкий запах, ту слизь из пыли и воды. Как это возможно? И эта ночная сорочка… Она появилась там, как призрак. Холодная змея тревоги сжалась в тугой узел под ложечкой. Загадка, которую он тогда отодвинул в сторону ради долга и ее состояния, теперь встала во весь рост.

Вдруг луч мощного фонаря ударил ему прямо в лицо, ослепляя.

«Ну-ну, Эвергин. Наш герой архивными делами балуется?» – знакомый голос, с ноткой циничной усмешки, прозвучал из темноты. Арвит замер, сердце бешено заколотилось. Он узнал Келла – одного из старших техников СС, человека с острым языком и цепкой памятью. Провал.

Келл вошел в комнату, не выключая фонаря. Его лицо в отблеске света казалось вырезанным из старого дерева – морщинистым и недобрым. «Доложил бы командиру – отдыхал бы ты не три дня, а три недели на гауптвахте, если б она у нас еще была. Или на самых гнилых завалах».

Арвит опустил фонарь, пытаясь совладать с паникой. «Келл… Я…"

«Ищешь ту свою хрупкую фею из метро? Эмри, кажется?» – Келл перебил его, неожиданно точно назвав новое имя. Его взгляд был пронзительным. «Видел, как ты к ней бегал. Как кот на сметану».

Арвит стиснул зубы, чувствуя, как горит лицо от смеси стыда и ярости. «Она исчезла. Никто не знает куда. Я… я хотел найти адрес. Проверить…"

«Ул. Лунная, 17?» – Келл усмехнулся коротко и беззвучно. «Район "Старые Верфи"? Там сейчас район "Старое Дно". После того землетрясения и прорыва дамбы две недели назад. Вода и грязь по вторые этажи. Ничего не осталось».