Орден «Скидыщь»

Он заметил: каждый раз, когда Минотавр заносил дубину, его левое колено чуть подгибалось. Там слабость. Туда нужно бить.

Собрав последние силы, Гудини сделал ложный шаг в сторону, заставив Минотавра рвануться за ним. И в тот миг, когда дубина пронеслась мимо, Гудини прыгнул и со всей мощью ударил каблуком в левое колено чудовища.

Раздался треск. Минотавр взревел от боли, рухнул на одно колено. Дубина гулко ударилась о землю.

– Ты… не сможешь… – прорычал он, пытаясь подняться.

Но Гудини не остановился. Он бил снова и снова: по лицу, по шее, по груди. Каждый удар был криком отчаяния, вызовом судьбе.

Гул битвы ещё не улёгся. Каменные стены всё так же эхом отдавали последние удары, словно сам лабиринт не спешил отпускать из своей памяти кровавую симфонию. Тело чудовища лежало неподвижно. Каменный осколок торчал из его горла, а Гудини, обессиленный, стоял над поверженным врагом, не веря до конца, что победил.

И вдруг произошло то, чего он не мог ожидать.

Глаза Минотавра, уже затухающие, вспыхнули новым светом. Это был не животный огонь ярости, а что-то иное – осмысленное, человеческое. Его хрип превратился в слова:

– Ты… достоин.

Гудини замер. Слова вырвались из глотки, которую он только что пробил камнем, и звучали не как предсмертный бред, а как суд над его мужеством.

– Ты не испугался… не отступил. Ты бился не за славу и не за кровь. – Голос становился всё крепче. – Я вижу в тебе силу, которой не было у других.

Гудини нахмурился.

– Что за игра? Ты мёртв, – холодно произнёс он.

Но Минотавр, напротив, начал подниматься. Его рана закрывалась прямо на глазах, каменный осколок выталкивался из шеи, а мышцы затягивались новой плотью. В воздухе пахнуло магией древних богов.

Человек попятился, сжимая кулаки, готовый продолжить бой. Но чудовище не нападало. Оно поднялось во весь рост и впервые не угрожало, а смотрело прямо в глаза Гудини – с уважением.

– Ты достойный противник, – произнёс он, и голос его гремел, как колокол. – Я научу тебя всем тайнам.

Гудини не верил. Всё его тело, каждая мышца требовала настороженности, но где-то в глубине сознания вспыхнула искра: может быть, в этих словах скрыто то, чего он искал?

– Ты хотел знания, – продолжал Минотавр. – Но знания не даются слабым. Они приходят только к тем, кто способен встретить смерть в глаза и не отвести взгляда. Ты доказал это.

Гудини медленно выпрямился.

– И чему же ты хочешь меня научить? – спросил он, стараясь скрыть недоверие.

– Тайнам лабиринта, – ответил Минотавр. – Я хранитель, а не палач. Я был создан, чтобы испытывать, но не убивать. Каждое испытание – ступень. Каждый бой – ключ. Но мало кто понимает это. Они видят во мне чудовище и погибают, не задав вопроса. Ты – первый, кто понял, что путь лежит через разум, а не только через силу.

Эти слова отозвались в душе Гудини. Ему всегда казалось, что лабиринт – не просто ловушка. Он чувствовал в нём скрытую логику, замысел, будто стены были написаны языком, который ещё предстояло расшифровать.

– Если ты хранитель, – произнёс он, – то почему сражался до конца?

Минотавр нахмурил звериное чело.

– Такова воля строителей. Они приказали мне быть врагом, и я исполнял. Но суть моя иная. Испытание должно завершиться не смертью, а откровением. Ты сломал этот круг.

Они пошли по коридорам лабиринта вместе. Каменные стены мерцали, будто реагировали на их шаги. Гудини заметил, что рядом с Минотавром плиты словно послушно расходились, открывая новые ходы.

– Лабиринт – это книга, – объяснял зверь, его голос раскатывался по сводам. – Каждая стена – буква. Каждый поворот – слово. Но прочесть её можно лишь тогда, когда ты видишь не только глаза́ми, но и сердцем.

– И чему ты собираешься меня научить? – не выдержал Гудини.

– Искусству видеть ключи, – ответил Минотавр. – Сила без знания – ничто. Но знание без силы – ещё опаснее. Ты должен соединить их.

Они остановились у стены, на которой линии трещин образовывали странный узор.

– Смотри, – сказал Минотавр. – Что ты видишь?

Гудини присмотрелся. На первый взгляд, это был просто хаос трещин, случайный рисунок. Но постепенно, чем дольше он смотрел, тем отчётливее проступали линии. В них угадывался символ – круг с пересечёнными диагоналями.

– Это ключ, – сказал он тихо.

Минотавр кивнул.

– Верно. Каждый знак – дверь. Но чтобы её открыть, нужно не только увидеть, но и почувствовать, какая жертва связана с этим знаком.

– Жертва? – насторожился Гудини.

– Всё знание требует платы. Даже ты, человек, заплатил кровью за то, чтобы услышать мои слова.

Они остановились в зале, где стены расходились и образовывали подобие каменного амфитеатра. В центре тлел древний огонь, будто горящий с начала времён. Его свет отбрасывал длинные тени, и Гудини заметил, что на полу вокруг пламени выложены узоры из белых камней.

– Садись, – сказал Минотавр.

Они устроились у огня. Зверь снял с плеч дубину и положил рядом. Она больше не была оружием – лишь символом прошедшей битвы.

– Зачем тебе это? – спросил Гудини. – Ты говоришь о знании, но зачем оно нужно тебе?

Минотавр долго молчал. Его дыхание напоминало далёкое эхо грозы.

– Я – тень. Меня создали, но у меня нет своего пути. Я могу лишь ждать тех, кто придёт. И лишь достойные могут освободить меня от вечного одиночества. Ты – один из них. Если ты пройдёшь лабиринт, я смогу уйти с тобой, в мир, где есть не только стены и камни.

Гудини почувствовал в груди странное тепло. В этом существе, которое ещё недавно было его врагом, звучала тоска, понятная каждому живому.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда учи меня.

Первым уроком стало дыхание. Минотавр объяснил, что лабиринт чувствует пульс и дыхание того, кто идёт по его коридорам.

– Если ты идёшь с хаосом в сердце, стены поведут тебя в круг. Если ты дышишь ровно, как море, лабиринт откроет дорогу.

Гудини попытался. Он сидел у огня, закрыв глаза, и слушал собственное дыхание. Сначала оно было рваным, тяжёлым после схватки. Но постепенно ритм выровнялся. Он почувствовал, что стены вокруг будто смягчились, перестали давить.

– Так ты открываешь врата в глубь, – сказал Минотавр. – Это первый ключ.

Следующим было движение. Минотавр заставил его вставать снова и снова, отрабатывать шаги, повороты, удары. Но это было не сражение, а танец.

– Ты должен стать тенью, – говорил он. – Тень не сопротивляется стенам, она скользит по ним. Так и ты должен скользить по лабиринту.

Гудини двигался, и вскоре понял: каждое его движение совпадает с узором на полу, с трещинами на стенах, с ритмом дыхания. Всё сливалось в единое целое.

Когда огонь угас, Минотавр встал и положил руку Гудини на плечо.

– Запомни, – сказал он. – Я был твоим врагом, чтобы ты мог стать сильным. Но теперь я твой наставник, потому что ты доказал силу духа. Лабиринт не враг тебе, он лишь зеркало. Ты боишься – он пугает. Ты веришь – он открывает дорогу.

Гудини посмотрел в глаза зверя и впервые не увидел там звериной ярости – только древнюю мудрость.

– Что дальше? – спросил он.

Минотавр улыбнулся своей звериной, но доброй улыбкой.

– Дальше – путь. Ты готов, ученик.

И в тот миг стены дрогнули, открывая новый коридор, уходящий в сияние, которое не могло принадлежать ни факелу, ни звезде.

Гудини сделал шаг вперёд – уже не как боец, а как ученик, которому открылась первая тайна.

Глава 5. Китайский фаянс

Лабиринт отпустил его, но эхо шагов всё ещё жило в груди. Гудини вышел из каменных коридоров и впервые за долгое время вдохнул свежий воздух. Казалось, что небо над ним было ярче, чем прежде, а каждая звезда смотрела вниз, словно подмигивая: испытание пройдено. Но он знал – это было только начало.

Минотавр исчез, оставив лишь слова: «Ты готов. Иди туда, где хранится первое звено цепи – китайский фаянс. В нём ключ к карте.»

Гудини не терял времени. Через Венецию, где всё началось, он направился в сердце Европы, а оттуда – в Пекин. Легенда о вазе XVIII века давно ходила среди коллекционеров и антикваров: на её внутренней поверхности была надпись, сделанная в особой глазури, которую можно увидеть только при свете огня, рожденного древним ритуалом.

Но слухи были туманны. Одни говорили, что ваза принадлежала императору Цяньлуну, другие – что её вывезли во времена опиумных войн. В любом случае, она была в руках тех, кто не понимал её истинной ценности. Или понимал слишком хорошо.

Гудини прибыл в особняк на окраине Пекина. Высокие стены, драконьи статуи у ворот, и охрана – не обычные люди, а бывшие воины тайных братств. Его сердце сразу подсказало: да, именно здесь хранится ваза.

Хозяин дома, седой господин Лю, встретил его с улыбкой, вежливой, но холодной.

– Господин Гудини, – сказал он, будто давно ждал. – Я слышал о ваших талантах. Но скажите, зачем вам древняя ваза?

– Коллекционерская страсть, – спокойно ответил Гудини.

Господин Лю прищурился.

– Коллекция? Или знание?

Мгновение повисло в воздухе. Оба понимали, что вежливые слова – лишь маска.

Вечером, когда они сели за стол, Лю дал знак слуге. В зал внесли вазу. Она сияла под мягким светом фонарей, и от её гладкой поверхности отражались лица гостей.

Гудини едва не протянул руку, но остановился. Слишком легко. Слишком открыто.

– Великолепна, не правда ли? – сказал Лю. – Но не думайте, что я не знаю её тайны.

С этими словами он щёлкнул пальцами. Ваза вдруг исчезла. На её месте стояла лишь пустая подставка.

Гудини улыбнулся.

– Иллюзия, – произнёс он.

– Иллюзия, – подтвердил Лю. – Но и проверка. Я хотел знать, насколько зорки ваши глаза.

И тут Гудини понял: настоящая ваза спрятана глубоко в доме, и чтобы её достать, нужно пройти не силой, а хитростью.

Ночью, пробираясь по коридорам особняка, он услышал голоса. За ширмой в саду сидели трое в масках. Их плащи украшали знаки, которые Гудини уже видел: масонский циркуль, иллюминатский глаз, и красный крест тамплиеров.

– Ваза должна быть нашей, – говорил масон. – Внутри неё надпись, указывающая путь к Граалю искусства.

– Ошибаешься, – возразил иллюминат. – Там указание на посох богов. Без него Атлантиду не открыть.

– А мы уверены, – вставил тамплиер, – что надпись связана с Геральдической Лилией. Она – ключ к катакомбам.

Гудини замер. Он не ожидал, что все ордена сошлись в одной точке. Ваза была слишком ценной, и теперь её стражем был не только Лю, но и жадные руки тайных братств.

Добравшись до хранилища, Гудини увидел бронзовую дверь с замком, украшенным узором в виде дракона. Обычный вор взял бы отмычки, но он – мастер побегов. Его пальцы танцевали по металлу, словно по струнам, и замок поддался.

Внутри, на алом шёлке, стояла ваза. Настоящая. Высокая, с тончайшими узорами в виде облаков и журавлей. Она будто дышала.

Гудини осторожно поднял её и, как учил Минотавр, зажёг дыхание ровным ритмом. В тот миг пламя фонаря вспыхнуло, отразилось в глазури, и на внутренней поверхности проявились символы.

Это была надпись на старинном китайском, но она не принадлежала ни одной известной школе каллиграфии. Символы были похожи на руны, но с примесью шумерских знаков.

«Тот, кто соединит свет Востока и тень Запада, откроет первую дверь к карте знаний.»

Сердце Гудини забилось чаще. Это был лишь намёк, но намёк достаточный.

Не успел он спрятать вазу в сумку, как сработала сигнализация. Бронзовые гонги зазвенели, и в коридорах послышались шаги охраны.

Гудини побежал. Лабиринт особняка был ничуть не проще подземного. Коридоры петляли, двери закрывались перед носом, за спиной всё ближе слышался топот.

На лестнице он столкнулся с масонами.

– Отдай вазу! – рявкнул один.

Гудини не стал отвечать. Схватка была короткой, но яростной. Он использовал не только ловкость, но и силу, которую приобрёл в битве с Минотавром. Одного он ударил вазой по голове (к счастью, сосуд выдержал), второго сбил с ног приёмом Поддубного, третьего обманул иллюзией – исчезнув в тени, словно растворился.

Он выбежал в сад и, перепрыгнув через стену, скрылся в ночи.

На следующее утро он снял дешёвую комнату в квартале ремесленников. Ваза стояла перед ним, и он снова всматривался в надпись. С каждым разом она открывалась всё глубже.

Ему чудилось, что символы переливаются. И в их свете он видел очертания лабиринта – того самого, где встретил Минотавра. Но здесь стены были иными: они вели к воротам, украшенным Посохом Богов.

«Значит, ваза – первый ключ. Но впереди ещё двери.»

Он понимал: теперь за ним будут охотиться все ордена. Масоны, иллюминаты, тамплиеры, даже скандинавы – каждый считал, что ваза указывает именно на их святыню.

Но правда была глубже: она вела к карте. А карта – к знанию, которое объединяло все символы.

Гудини закрыл глаза и услышал голос Минотавра: «Ты готов. Лабиринт только начинается.»

Он вздохнул и улыбнулся.

– Ну что ж. Тогда вперёд.

И вышел в утро Пекина, где его ждали новые враги и новые тайны.

Тусклый свет масляной лампы мягко скользил по изогнутым стенам подземной галереи. Камни хранили в себе эхо веков, и каждый шаг отзывался шорохом, будто стены шептали на забытых языках. Гудини и Минотавр шли медленно, пока перед ними не возникла ниша, скрытая за грубо выдолбленной плитой.

Там, на каменном постаменте, стояла она – ваза из китайского фаянса, XVIII века, сияющая даже во мраке, словно заключала в себе собственное солнце. Белый фарфор был покрыт синими узорами: извивающиеся драконы, облака, стилизованные цветы. На первый взгляд – искусство Востока, ничем не отличающееся от прочих шедевров того времени. Но Гудини сразу почувствовал: здесь скрыт код.

– Вот она, – прошептал он, не сводя глаз с вазы. – Артефакт, о котором говорил совет.

Минотавр опустился на колено и внимательно посмотрел на сосуд.

– Для меня это просто узоры, – сказал он. – Красота, но пустая.

Гудини усмехнулся уголком губ.

– Ты привык искать силу в мышцах. Но сила бывает в деталях. Взгляни: линии не случайны.

Он осторожно поднял вазу с постамента, чувствуя, как прохладный фарфор дрожит в его руках. Поднес ближе к свету.

– Видишь, как дракон изгибается? – обратился он к Минотавру. – Его хвост касается облака, а облако – цветка. Это не украшение. Это цепочка.

– Цепочка? – нахмурился зверь.

– Ключ, – твёрдо произнёс Гудини.

Он достал из-за пояса тонкий металлический прут – инструмент для фокусов, но теперь ставший его универсальным помощником. Осторожно постучал по стенке вазы. Звук был разный – глухой в одном месте и звонкий в другом.

– Полость, – заключил он. – Внутри есть второй слой.

Гудини провёл пальцами по краю крышки. Незаметная трещина – вот она, скрытая петля. Он повернул, и изнутри послышался тихий щелчок. Сосуд словно разделился на две части, обнажив внутреннюю поверхность.

Там, под блеском глазурованного фарфора, открылась новая роспись. Не цветы и облака, а строгие линии и символы, сплетённые в геометрический рисунок.

Минотавр ахнул:

– Это… карта?

Гудини кивнул, глаза его горели.

– Да. Внутренняя карта ордена.

Он поставил вазу под свет лампы, достал из сумки небольшой кусок полированного металла и поднёс его к рисунку. Свет отражался, и линии на стенках будто менялись.

– Смотри, – указал он. – Без отражения это просто узор. Но в зеркале появляется символ – Геральдическая Лилия.

Минотавр наклонил голову.

– Ты видишь то, чего не вижу я.

– Потому что я привык смотреть сквозь иллюзию, – ответил Гудини. – Это мой хлеб, моя суть.

Он следил за линиями, соединяющими лилию с другими знаками. Круги, стрелы, спирали… Всё складывалось в маршрут.

На нижней части узора были выбиты маленькие точки, почти невидимые. Гудини присмотрелся.

– Это числа, – сказал он. – Китайцы любили скрывать коды в календарях. Смотри: двадцать восемь точек – как дни лунного цикла.

Он начал соединять их в порядке фаз луны. Постепенно перед глазами возник контур: прямоугольник, внутри которого – семь колонн.

Гудини замер, дыхание участилось.

– Семь колонн… Храм Артемиды в Эфесе.

Минотавр нахмурился.

– Я слышал о нём. Один из великих храмов. Но зачем орденам скрывать путь туда?

Гудини прошёл пальцами по узору, будто хотел впитать его в себя.

– Потому что храм – не просто место поклонения. Это ключ. Они прятали карту здесь, на другом конце мира, чтобы никто не догадался. Лишь тот, кто способен разглядеть в простом узоре скрытый смысл, найдёт дорогу.

Он поднял глаза на Минотавра.

– Мы нашли её.

Но на этом загадка не кончалась. Когда он наклонил вазу, свет лампы упал под иным углом, и символы вновь изменились. Теперь лилия была соединена линиями с кругом, похожим на солнце.

– Это ещё не всё, – прошептал Гудини. – Солнце указывает на восток… на рассвет. Значит, храм связан не только с местом, но и со временем. Дорога откроется лишь в определённый день, при свете первого солнца.

Минотавр тихо зарычал.

– Сложная игра. Даже я не нашёл бы выхода.

Он вернул вазу на постамент и накрыл тканью, чтобы спрятать её сияние.

– Мы должны уйти, – произнёс он. – Теперь, когда я знаю путь, ваза может стать приманкой. Остальные ордена тоже ищут её.

Минотавр поднялся, и его шаги гулко отозвались в галерее.

– Я чувствую тени, – сказал он. – Кто-то уже идёт за нами.

Гудини кивнул.

– Они всегда рядом. Но теперь у нас есть преимущество – знание.

Он посмотрел на закрытую вазу, и сердце его наполнилось смесью страха и восторга. Храм Артемиды… следующий шаг был ближе, чем когда-либо.

Фарфоровая ваза снова стояла на постаменте, накрытая тёмной тканью, но Гудини не мог отвести от неё взгляда. Тайна, заключённая в её узорах, горела в его сознании ярче пламени факела. Храм Артемиды – цель, которую веками прятали от чужих глаз, теперь обрел очертания в его разуме.

Но вместе с этим знанием пришло другое чувство – тяжёлое, давящее, словно сам воздух галереи сделался гуще. Минотавр дремал у стены, его дыхание напоминало далёкий рокот грома, а Гудини не спешил сомкнуть глаз.

Он знал: их наблюдают.

Едва он вышел из зала, ведущего к вазе, взгляд его зацепился за странный рисунок на каменной плите. Узкий след, будто чёрной сажей проведённый по поверхности: Ромб, вписанный в круг. Он точно не был там раньше.

Гудини присел, коснулся пальцем. Сажа осыпалась, но знак остался в памяти. Символ древний, пугающе простой.

– Орден, – прошептал он.

Минотавр открыл глаза.

– Ты что-то нашёл?

– След, – ответил Гудини. – Кто-то был здесь до нас.

– Я никого не слышал, – возразил зверь.

– Именно поэтому это и страшнее, – тихо сказал иллюзионист.

Ночь в подземельях не отличалась от дня: вечная тьма, нарушаемая лишь лампами. Но именно в этой тьме Гудини уловил странный звук. Шёпот. Не человеческая речь, а будто дыхание, тянущееся из щелей камня.

Он встал, поднял лампу и двинулся вдоль стены. Казалось, огонь дрожал сильнее, когда приближался к определённым местам.

– Здесь кто-то есть? – спросил он в пустоту.

Ответом был едва слышный смех – не громкий, а тянущийся, холодный, как скрип ножа по стеклу.

Гудини крепче сжал лампу.

Наутро, когда он снова вернулся к вазе, сердце его сжалось. По ткани, которой он накрывал сосуд, кто-то прошёлся углём. Чёткая линия пересекала поверхность, образуя знак Геральдической Лилии.

Гудини сорвал ткань. Ваза была цела, но на внутренней поверхности рисунок изменился. Или, может быть, только казалось? Среди линий, указывающих путь к Храму Артемиды, теперь проступала новая метка: тень, вытянутая фигура без лица.

– Этого не было вчера, – сказал он глухо.

Минотавр подошёл, нахмурился.

– Ты уверен, что не ошибаешься?

– Ошибок в таких вещах не бывает, – холодно ответил Гудини. – Кто-то оставил мне послание.

Имя само родилось в его голове. Он слышал о них раньше – как о мифе, как о легенде, которую передавали шёпотом на тайных собраниях. Орден, существующий вне времени, вне законов, вне самой истории. Там, где один орден боролся за власть, другой – за знание, Орден Теней существовал ради самой Тьмы.

Их не видели лицом к лицу. Их знали по меткам: ромбы в кругах, Геральдическая Лилия, вытянутые силуэты. И по чувству холода, которое они оставляли за собой.

Гудини понял: они здесь.

Он решил испытать догадку. Вечером вновь сел у вазы и погасил свет. Сидел неподвижно, слушая дыхание лабиринта. Тьма давила, и вдруг где-то на грани слуха раздался звук шагов. Один, другой. Не звериный – человеческий.

Гудини резко зажёг лампу. Никого. Лишь стены, те же трещины, тот же узор. Но на полу, прямо у его ног, лежал пепел. Будто кто-то оставил след в спешке, растворившись в камне.

Он не сказал ни слова Минотавру. Просто спрятал вазу в ткань и крепко прижал к груди.

Позднее, когда они выбрались из подземелья к заброшенному храму, где скрывался их выход, Гудини заметил ещё один знак. На колонне углём был нарисован глаз. Не египетский, не масонский, а пустой, чёрный, без радужки и зрачка.

Под ним тянулась надпись на латыни:

«In umbra veritas».

– В тени – истина, – перевёл Гудини.

Он почувствовал холодок по спине. Орден Теней знал, что он сделал. Знал, что он прочёл карту. И теперь они следили за каждым его шагом.

Когда ночь вновь накрыла их лагерь, Гудини сидел в стороне, вдали от спящего Минотавра. Он крутил в руках осколок фарфора, который откололся от вазы при открытии. На осколке всё ещё был виден фрагмент узора – часть пути к Храму Артемиды.

Он понимал: теперь он не просто искатель. Он стал целью.

Орден Теней не напал, не вырвал вазу силой. Им не нужны были грубые методы. Они играли иначе: давали понять, что путь освещён их глазами. Что каждый шаг он делает уже в их поле зрения.

– Но я не из тех, кого можно запугать, – прошептал он в ночь. – Хотите играть в тени? Я вырос в иллюзиях. Попробуйте отличить их от правды.

И огонь лампы дрогнул, словно в ответ.

Глава 6. Душа Великой стены

Гудини стоял перед гигантской громадой, уходящей за горизонт, и впервые за всё своё путешествие почувствовал себя маленьким. Великая стена тянулась, как спина каменного дракона, извиваясь в долинах и карабкаясь на горные хребты. Вечернее солнце обжигало её верхушки алым светом, и казалось, что она не мёртвое творение рук человеческих, а нечто дышащее.

Местные монахи говорили, что стена имеет душу. Что она слышит шаги путников и запоминает их дыхание. Что те, кто осмеливается искать за её пределами истину, должны доказать: они пришли не как враги.

Гудини никогда не верил слухам – пока сам не прикоснулся к холодному камню.

Ладонь его легла на плиту, и в тот же миг он ощутил дрожь, словно глубоко внутри стены ударило сердце. Низкий звук, гул, будто удар гонга, прокатился по руке.

– Ты пришёл, – прошептал голос.

Гудини отдёрнул ладонь. Никого. Лишь ветер свистел в зубчатых бойницах. Но голос остался в его голове – глубокий, старческий, несущий вес тысячелетий.

– Кто ты? – спросил Гудини вслух.

– Я – стена, – раздалось в ответ. – Я – тело империи, её броня и её проклятие. Я помню шаги каждого, кто по мне прошёл. Я вижу тех, кто скрывается за горизонтом.

Гудини вдохнул глубже. Страх сменился ясным пониманием: перед ним не руины и не памятник. Это живое существо, древнее, чем любые ордена.

Он провёл рукой вдоль плит, и картины начали вспыхивать в его сознании. Строители – тысячи рук, кровь и пот, камни, тянущиеся к небу. Сражения, копья, обрушивающиеся катапульты. Женщины, чьи слёзы падали в раствор, потому что их мужья умирали, так и не вернувшись домой.

В каждом камне стены хранились жизни. Она помнила их всех.

– Ты ищешь храм, – сказал голос. – Но каждый храм – лишь отражение. Истинная тайна всегда прячется в том, что люди строят не для богов, а для себя.

– Я ищу знания, – ответил Гудини.

– Тогда слушай меня, – сказала стена. – Я могу открыть путь, если ты докажешь, что не враг.

Перед ним раскрылся проход, будто часть стены отодвинулась сама собой. Камни заскрежетали, и Гудини вошёл внутрь. Там, в узком тоннеле, шаги отдавались эхом, а стены дрожали, словно жилицы под кожей.

– Ты должен пройти три испытания, – сказал голос. – И каждое будет не снаружи, а внутри тебя.

Первым было испытание страха. Коридор заполнился тенью, и из неё вышли все образы, что когда-либо мучили Гудини: проваленные трюки, залы смеха, лица разочарованных зрителей, образы близких, которых он не смог спасти. Страхи окружали его, давили.

Но он шагнул сквозь них, понимая, что это лишь иллюзия. Стена вздохнула – и тьма рассеялась.