Орден «Скидыщь»

Толик Полоз

Орден "Скидыщь"

Часть I. Маскарад теней

Глава 1. Бал под масками

Венеция умела скрывать свои тайны лучше любого города Европы. Каналы отражали в водной зыби мраморные дворцы, а маски – человеческие лица, давно утратившие собственное выражение. В ту ночь город готовился к особому празднику. Площадь Сан-Марко сияла огнями, и казалось, что сама луна решила принять участие в бале, растворившись в бездонных небесах, словно маска на чужом лице.

Но за роскошью праздника скрывалось иное действо. В одном из древних палаццо на Гранд-канале, куда не пускали простых смертных, собирались те, чьё существование считалось легендой. Их называли по-разному: одни – Орденами, другие – Тенями.

Зал был освещён свечами в серебряных канделябрах, и каждая маска, каждая фигура в плаще казалась ожившей статуей. На мраморном полу отражались арабески, а воздух был густ от запаха ладана и дорогих вин. Музыка оркестра доносилась из соседнего зала, но здесь царила тишина, будто все звуки внешнего мира растворились за массивными дверями.

В центре стоял длинный стол, покрытый чёрным бархатом. На нём не было еды – лишь свитки, старинные печати, кристаллы, руны и знаки, которые знали только посвящённые.

Первым вошёл человек в чёрной маске с узкими прорезями. Его фигура двигалась, как вода, скользя между тенями. Это был Гарри Гудини – мастер побегов, легенда иллюзий. Он поднял руку, и все присутствующие почтительно склонились: умение исчезать и появляться в нужный момент было ценнее любых замков и мечей.

Следом вошёл исполин. Его рост и плечи выдавали в нём борца. Иван Поддубный, «чемпион чемпионов», шёл без маски – его лицо знали все, а скрывать было нечего. Но в глазах его блеск выдавал, что он пришёл сюда не только как силач, но и как страж, готовый защитить собрание от любого вмешательства.

Вскоре появился седой человек в простой белой маске, за которой угадывалась усталость и вечное стремление к истине. Альберт Эйнштейн. Его пригласили не ради формул и теорий, а ради способности видеть мир иначе, сквозь границы очевидного.

– Бал под масками… – произнёс он негромко, рассматривая своды зала. – Какая ирония. Маска скрывает, а формула открывает.

Но самое удивительное началось позже.

Сначала вошли люди в длинных белых одеяниях с резными табличками из обожжённой глины. Их называли шумерами – хранителями первых знаков и первых тайн. Их присутствие говорило о том, что речь пойдёт не просто о делах современности, а о наследии тысячелетий.

Затем явились тамплиеры. Их серебряные кресты сверкали в свете свечей. Никто не удивился: ведь они умели возвращаться из небытия, словно сама история подчинялась их клятве.

В противоположной стороне появились масоны – в бархатных мантиях, с угольниками и циркулями, как символами того, что мир можно измерить и построить заново. Они говорили мало, но каждый их жест был как кирпич, заложенный в вечное здание.

Не прошло и минуты, как в зал вошли иллюминаты. Их золотые маски были безглазны, но именно это пугало сильнее всего. Их взгляда никто не видел, а значит, каждый чувствовал себя под их пристальным оком. Они считали себя светом в тьме, но за светом скрывались жёсткие тени.

И наконец – скандинавы. Их было немного, но они несли с собой дыхание севера. На их плащах блестели руны Вальхаллы, а их присутствие напоминало о битвах, где решалось не просто будущее людей, но судьбы богов.

Все собрались. Оркестр стих. И начался Маскарад теней.

Гудини первым нарушил молчание:

– Мы собрались не ради иллюзий, хотя они нужны. Мы здесь ради истины. Мир меняется, и если мы не удержим равновесие, хаос накроет и Восток, и Запад.

Эйнштейн поправил маску, словно та мешала ему мыслить.

– Пространство и время не таковы, какими вы их знаете, – сказал он. – Человечество готово шагнуть дальше. Но каждый шаг требует жертвы. Если ордены не объединятся, шаг будет падением.

Тамплиеры кивнули. Масоны нахмурились. Иллюминаты улыбнулись.

И тогда заговорили шумеры, их язык звучал как камень, падающий в колодец:

– На нашей глине начертаны нити судьбы.

Скандинавы подняли свои кубки и произнесли:

– Вальхалла зовёт тех, кто не боится конца. Но и у богов есть пределы. Пусть же маскарад покажет, кто достоин снять покров.

В этот момент зазвенели колокола Сан-Марко. Ночь наполнилась звуком, похожим на зов или предупреждение.

Бал под масками продолжался. Танцы в соседних залах скрывали напряжение в сердце дворца. Но в этой комнате танцевали не тела, а тени. Каждое слово было шагом, каждый жест – движением в сложной хореографии истории.

Гудини подходил к каждому, словно проверяя цепи, в которых заковано человечество. Поддубный стоял у дверей, как живая стена. Эйнштейн рисовал на столе уравнения, которые никто не мог до конца понять. Тамплиеры шептались о возвращении реликвии. Масоны мерили углы на мраморной плите. Иллюминаты улыбались сквозь безглазые маски. А скандинавы пели древний гимн, похожий на гул ветра в горах.

Все знали: эта встреча изменит ход истории.

Но что именно решат – никто ещё не знал.

Наконец заговорил старейший из тамплиеров:

– Мы должны решить, кто поведёт человечество дальше. Маскарад теней – не игра. Это выбор. Если мы не выберем, за нас решит хаос.

В этот момент свечи погасли сами собой. В зале остался лишь свет луны, пробившийся сквозь витражи.

И тени ожили.

Они начали двигаться сами, независимо от тел, и каждый понял: игра закончилась. Началась реальность, в которой маски больше не скрывают, а раскрывают истинные лица.

Венеция в ту ночь не знала, что в её сердце решалась судьба мира. Туристы смеялись на площади, гондольеры пели свои песни, дамы кружились в вальсах. А в одном палаццо маски падали с лиц, и каждый из орденов смотрел в глаза другому без прикрытия.

И тогда Гудини улыбнулся впервые за вечер.

– Побег невозможен, – сказал он. – Но, возможно, именно это и есть свобода.

И никто не смог ответить.

Этой ночью Маскарад теней стал началом союза, о котором никто не должен был узнать. Но в трещинах времени, в тенях истории, эта встреча будет эхом звучать веками.

Оркестр за стеной заиграл громче, будто нарочно скрывая подлинные разговоры. Скрипки и виолончели переплелись в вальсе, и дамы в кружевных масках закружились по соседнему залу, а здесь, за закрытыми дверями, начинался иной танец – танец слов и теней.

Гудини поднялся из-за стола. Его движения были точны, словно он готовился к трюку. Он склонил голову в знак приветствия и тихо произнёс:

– Я отправлюсь за китайским фаянсом, вазой восемнадцатого века. Говорят, на внутренней её стороне скрыта карта древнего ордена. Если мы найдём её, у нас будет нить, ведущая к самому центру тайны.

Тамплиеры переглянулись, их серебряные кресты блеснули в свете свечей. Старший рыцарь выступил вперёд:

– Наш путь лежит в катакомбы. Там хранится Грааль интеллектуального искусства, чаша, из которой пьют лишь избранные. Но вход в катакомбы закрыт. Его открывает Геральдическая Лилия – символ, что встречается в самых неожиданных местах.

Скандинавы ударили мечами о мраморный пол, словно в подтверждение своих слов. Их предводитель, высокий воин с плащом, вышитым рунами, сказал:

– Мы пойдём искать Руны, которые укажут дорогу к этой лилии. Без них катакомбы останутся мёртвыми коридорами.

Иван Поддубный усмехнулся, но в его голосе звучала сталь:

– Сила тоже нужна. В моём городе есть театр, старый, ещё дореволюционный. Под его сценой лежит валун. В том валуне – Экскалибур. Говорят, лишь достойный сможет извлечь его. Может быть, это ключ к защите всех нас.

Масоны обменялись короткими взглядами и выступили со своим откровением. Их голос звучал твёрдо, будто удары молота по камню:

– Мы знаем об Обсидиановом Шлеме Пророка. Он позволяет видеть будущее, но искажает того, кто его носит. Шлем хранится в одном из подземелий Колизея. Без него вы будете слепы перед тем, что грядёт.

Золотые маски иллюминатов блеснули, когда один из них заговорил. Его голос был мягок, но в нём сквозила опасность:

– В гробнице Тутанхамона спрятан Посох богов. Он разрушает любой защитный купол, даже тот, что скрывает Атлантиду от глаз. Но будьте осторожны: без Доспехов Бога, спрятанных в песчаных дюнах, никто не войдёт в город. Только в них возможно пересечь черту и остаться живым.

Эйнштейн, молчавший до этого, встал, поправил очки и тихо сказал, словно рассуждая вслух:

– Посох и доспехи – это лишь инструменты. Но Атлантида не откроется, пока мы не найдём Трезубец Посейдона. Он скрыт в статуе Зевса в Олимпии. Внутри неё сокровищница знаний, где указано истинное местоположение Атлантиды. Но попасть туда можно только через Врата Времени. А их никто ещё не видел.

Все взгляды обратились к шумерам. Их старший, седой хранитель с лицом, напоминавшим каменную плиту, поднялся и заговорил голосом, в котором слышались эхо тысячелетий:

– Мы знаем, где врата. Сотни поколений наших жрецов хранили эту тайну. Они находятся на Александрийском маяке, путь к которому указывают скрижали Колосса Родосского. И когда свет его коснётся горизонта в час затмения, Врата Времени откроются.

В зале повисла тишина, нарушаемая лишь гулом музыки из соседнего зала. Каждый осознавал: теперь они связаны узами тайны. Бал под масками стал заговором, который изменит судьбу цивилизаций.

Музыка за стеной становилась всё громче. Казалось, скрипки и трубы пытались заглушить не только разговоры, но и саму суть того, что происходило здесь, в тайном зале. Маскированные гости кружились в вальсе, а за этой дверью плелась сеть, куда попадёт весь мир.

Гудини, наклонившись к старинной карте, что лежала среди свитков и кристаллов, заметил странный символ – узор, похожий на сплетение линий. Он на миг замер, и глаза его блеснули.

– Это не просто знак, – прошептал он. – Это вход.

– Вход куда? – спросил Поддубный, нахмурив брови.

Гудини медленно поднял взгляд:

– В лабиринт. Знания не спрятаны в сундуках или книгах. Они заключены в самом пути, в переплетении коридоров, где каждый поворот – это выбор. Карта древнего ордена не плоская. Она пространственная. Это лабиринт, что хранит истину.

Шумеры переглянулись, словно узнали забытое пророчество. Их старший произнёс:

– В наших табличках есть упоминание. «Кто войдёт в лабиринт, тот увидит зеркало времени. Но лишь тот, кто выйдет, станет хранителем истины».

Скандинавы ударили мечами о пол, и звук этот прокатился по залу, будто подтверждая услышанное. Тамплиеры наклонили головы, признавая серьёзность слов.

Эйнштейн, задумчиво поправив очки, тихо добавил:

– Лабиринт… Да, это похоже на структуру самого пространства-времени. Узлы и петли, где каждый шаг изменяет саму реальность. Возможно, древние знали то, что мы только начинаем постигать.

Гудини сжал ладонь, словно удерживал невидимый ключ.

– Я найду этот лабиринт. И когда мы пройдём его, карта сама откроется.

За стеной зазвучал новый танец, и смех гостей закружился в вихре музыки. Но здесь, среди теней и орденов, началась игра, куда страшнее любого бала.

Венеция снаружи гудела музыкой и смехом – весь город праздновал, но здесь, в зале тайного палаццо, звучала иная мелодия: приглушённый разговор орденов, собравшихся за чёрным бархатным столом.

Гудини сидел, слегка наклонившись вперёд. Его чёрная маска блестела в свете свечей, а глаза метались от свитков к кристаллам, от резных печатей к древним глиняным табличкам шумеров. Он не участвовал в споре, который разгорался между тамплиерами и иллюминатами, а будто ловил в воздухе некий незримый узор.

Музыка из соседнего зала переливалась сквозь стены – громкий вальс, в котором шаги танцующих заглушали слова заговорщиков. И это было хорошо: бал маскарадов скрывал иной бал, бал теней.

– Говорю вам, – твёрдо произнёс один из тамплиеров, стукнув кулаком по столу, – без Геральдической Лилии катакомбы останутся закрыты. Мы должны искать её!

– Лилия – лишь символ, – отозвался масон с серебряным циркулем на шее. – Символ уводит от истины. Мы должны искать артефакты, а не цветы.

– А может, цветок – и есть артефакт, – мягко, но с ледяной улыбкой заметил иллюминат в золотой маске. – Не недооценивайте метафор.

Поддубный, опершись на массивный стол, слушал молча. Его массивная фигура напоминала скалу, за которой можно было укрыться от любых бурь. Он не верил в символы, но слишком уважал чужие знания, чтобы спорить.

Гудини, наконец, поднялся. Его голос прозвучал негромко, но в нём была сила, которая заставила всех умолкнуть.

– Вы ищете ответы снаружи. Но ответы внутри.

Он поднял один из свитков, развернул его и провёл пальцами по витиеватым линиям. На первый взгляд это были абстрактные символы – зигзаги, спирали, квадраты, будто нарисованные рукой безумца. Но Гудини улыбнулся так, будто узнал старого друга.

– Это не карта местности, – сказал он. – Это схема движения.

Эйнштейн прищурился и встал, чтобы рассмотреть свиток.

– Да… – протянул он, поправив очки. – Это напоминает структуру пространства. Лабиринт.

Слово «лабиринт» эхом прокатилось по залу.

Шумеры переглянулись, их лица, высеченные временем, оставались каменными, но в глазах мелькнуло то, что могло быть либо тревогой, либо восторгом. Старший из них, человек с лицом, похожим на плиту из песчаника, тихо произнёс:

– Ты назвал его. Лабиринт.

– И всё же, – сказал Поддубный, нахмурившись, – что это значит? Что за лабиринт? Здание? Город? Или просто хитроумная карта?

Гудини вновь провёл пальцами по свитку.

– Это путь. Лабиринт не построен из камня. Он существует в пространстве и времени. Каждый коридор – это выбор. Каждая стена – это ошибка. Каждое зеркало внутри – это отражение самого себя.

Эйнштейн кивнул, его глаза вспыхнули.

– Он прав. Это не просто архитектура. Это структура реальности. Входишь в него – и оказываешься в сети, где твои шаги создают будущее.

Масон постучал костяшками пальцев по столу:

– Но что хранит этот лабиринт?

– Знания, – сказал Гудини, глядя прямо в глаза иллюминату. – Древние знали, что записать всё невозможно. Бумага сгорит. Камень разрушится. Артефакт украдут. Но если превратить знание в путь, его никто не сможет украсть. Чтобы получить его, нужно пройти.

Иллюминат наклонил голову.

– Проходящий становится знанием сам. Интересно… Очень даже.

Тамплиер нахмурился.

– Но где он? Где вход?

Тогда шумер достал маленькую табличку из обожжённой глины. Символы на ней были грубыми, но в них угадывалось то же самое сплетение линий.

– Венеция, – сказал он, – мы находятся там, где огонь встречается с морем. Здесь свет открывает коридор. Но входить может только тот, кто понимает узор.

Все головы повернулись к Гудини.

Он молчал. Но внутри его уже горела искра. Вся его жизнь была построена на побегах, на поиске выхода из невозможного. Он привык видеть замки там, где другие видели стены. И теперь перед ним открывался самый великий побег – побег в знание.

– Я пройду, – сказал он тихо. – Я должен.

За дверями зала музыка достигла апогея. Скрипки и трубы звенели так, что дрожали стены. Танцующие в масках смеялись и кружились, не зная, что их праздник – лишь прикрытие для заговора, что изменит судьбу мира.

В тени, под сводами палаццо, маскарад теней продолжался.

Эйнштейн вернулся на своё место и, взяв перо, начал чертить в тетради круги и линии. Его формулы сливались с символами свитка, и казалось, что древний язык и современная наука – это две стороны одной истины.

Поддубный задумчиво теребил массивную цепь на груди. Он понимал меньше всех в этих словах о лабиринтах и времени, но нутром ощущал: всё это не просто разговоры. Где-то там, под старым театром, в его родном городе, лежал валун с мечом, и, возможно, именно он будет ключом в этот загадочный путь.

Масоны переговаривались шёпотом, обсуждая, как соединить знание о лабиринте с поисками шлема пророка. Иллюминаты, молчаливые и холодные, лишь улыбались под своими золотыми масками. Скандинавы сидели молча, но глаза их блестели – руны уже говорили им то, чего остальные пока не слышали.

А шумеры, старые хранители, тихо переглядывались. Для них это был не первый бал, не первая тайная встреча. Но впервые за века кто-то из чужих догадался о лабиринте.

Ночь тянулась. Бал подходил к концу. Но никто не спешил уходить.

Гудини стоял у окна, глядя на огни Венеции, отражённые в чёрной воде каналов. Город сам был похож на лабиринт, и он улыбнулся этой мысли.

– Всё начинается здесь, – сказал он себе. – В лабиринте теней.

И в тот миг он почувствовал, что маска на его лице стала не просто прикрытием, а символом – маской, которую он снимет только тогда, когда выйдет из лабиринта знаний.

Музыка стихла. Гости начали расходиться. Но заговор был уже сплетён, и пути назад не существовало.

Глава 2. Вальхалла и руны лилии

Венеция утопала в рассветном тумане. Колокола Сан-Марко отбивали новый день, но для тех, кто участвовал в маскараде теней, ночь ещё не закончилась. Их мысли гудели громче любых звонов.

Гудини не спал. Он шагал по узким улочкам, слушая, как под ногами скрипят мостовые камни, будто в них скрывались голоса прошлого. В голове у него всё ещё звучало слово – лабиринт. Но рядом с этим эхом теперь жило и другое: лилия.

Эта Геральдическая Лилия, о которой говорили тамплиеры, явно имела большее значение, чем просто герб или символ. Она должна была стать ключом, дверью в неведомое.

Тем временем, в глубине палаццо, где ещё дымили свечи ночного собрания, скандинавы не покинули зал. Они сидели у длинного стола, словно каменные изваяния. Их предводитель, высокий мужчина с волосами цвета снега, вытянул перед собой резной каменный диск. На его поверхности были начертаны руны, каждая – как молния, застывшая в камне.

Один из молодых воинов тихо спросил:

– Это те самые руны, о которых говорил Старший из Тамплиеров?

– Да, – ответил предводитель. – Руны лилии.

Он положил диск на стол. Руны загорелись слабым светом, будто кто-то невидимый провёл по ним рукой.

– Слушайте, братья, – продолжил он. – Эти знаки – не просто письмена. Это слова, которые слышит только тот, чья кровь зовёт его в Вальхаллу.

Скандинавы замолчали, склоняясь над диском. Свет свечей отражался в их глазах, превращая их в два ряда пылающих углей.

Гудини вернулся в зал. Он вошёл бесшумно, как тень, и застал скандинавов над их камнем.

– Что это? – спросил он.

Предводитель не удивился. Он будто ждал Гудини.

– Пророчество, – сказал он. – О Геральдической Лилии.

Гудини подошёл ближе. Камень, покрытый рунами, манил его. Каждая линия казалась частью того же узора, который он видел в свитке, напоминающем зал.

– Читайте, – потребовал он.

Предводитель взял в руки диск и произнёс слова на древнем языке. Его голос звучал, как гул ветра в горах.

– «Когда лилия расцветёт в тьме, она укажет путь к чаше света. Но лишь тот, кто пройдёт сквозь зеркала, сможет коснуться её лепестков. Вальхалла примет его, если он не боится умереть и возродиться».

Гудини слушал, затаив дыхание.

– Зеркала… – прошептал Асмунд. – Зал зеркал.

Эйнштейн, вошедший следом, кивнул, услышав слова пророчества.

– Это похоже на метафору многослойной реальности, – сказал он. – Зеркала – это отражения возможностей. Лилия – символ выбора. Только тот, кто сумеет найти верное отражение, откроет путь.

Скандинавы молча смотрели на него. Их вера в пророчества не нуждалась в формулах. Но они понимали: наука и миф – это две стороны одной руны.

Тамплиеры вошли в зал и замерли, увидев диск.

– Руны лилии, – сказал старший рыцарь, и голос его дрогнул. – Мы искали их веками.

Он приложил ладонь к камню, и на мгновение показалось, что руны ожили, вспыхнув сильнее.

– Что сказано в пророчестве? – спросил он.

Предводитель скандинавов повторил слова.

– Тогда всё ясно, – сказал тамплиер. – Лилия – это не просто знак. Она укажет нам дорогу в катакомбы. Там – Грааль интеллектуального искусства.

– Но чтобы войти, – добавил Гудини, – нужно пройти Зал зеркал.

Эйнштейн снова поправил очки.

– И сделать это должен тот, кто готов умереть и возродиться. Вальхалла – это испытание.

В этот момент иллюминаты, молчавшие до сих пор, заговорили. Их голос прозвучал мягко, почти ласково, но в нём слышалась угроза:

– Если пророчество верно, то ключ не в самих катакомбах. Ключ – в том, кто идёт. Мы все хотим открыть путь. Но кто из нас достоин?

Тишина накрыла зал. Взгляды всех орденов встретились.

Гудини, Поддубный, Эйнштейн, тамплиеры, масоны, иллюминаты, шумеры и скандинавы – каждый понимал, что теперь они соперники. И всё же союзники.

Предводитель скандинавов вновь поднял диск и положил его в центр стола.

– Пророчество ясно, – сказал он. – Мы должны найти Геральдическую Лилию. Она приведёт нас в Зал зеркал. И только там откроется путь к катакомбам.

– А в катакомбах – Грааль, – добавил тамплиер.

– Но лилия скрыта, – возразил масон. – Где искать её?

Шумер поднял табличку.

– В небесный чертог Одина, – сказал он. – Там и расцветёт лилия.

Все снова замолчали.

Гудини провёл рукой по столу, словно собирая воедино все кусочки этой головоломки.

– Значит, у нас три пути, – сказал он. – Найти руны, что укажут дорогу. Найти саму лилию. И пройти Зал зеркал. Только тогда мы приблизимся к Граалю.

Эйнштейн тихо усмехнулся.

– Это не три пути. Это один путь, просто многослойный. Как само пространство-время.

Свечи догорали. За окнами рассвет окрашивал каналы Венеции в золотой цвет. Маскарад теней подходил к концу, но на самом деле – только начинался.

Скандинавы спрятали диск с рунами. Тамплиеры поклялись начать подготовку к походу в катакомбы. Иллюминаты исчезли в тени, не оставив ни звука. Масоны шептались о шлеме пророка. Шумеры молчали, храня своё знание, как хранитель ключа хранит замок.

А Гудини стоял у окна и думал:

Лабиринт. Зеркала. Лилия. Всё связано. Всё – узор. И я должен пройти по нему. Не ради орденов. Ради истины.

Он поправил маску и вышел в рассвет.

Так родилось новое пророчество: союз орденов, что вскоре превратится в гонку. Каждый хотел найти лилию первым. Каждый хотел стать избранным.

Холодный ветер с моря разрывал облака, обнажая острые вершины скал. Снег и камень здесь жили рядом, словно неразлучные братья. В этой земле, где ночь могла длиться дольше дня, а тени кажутся гуще самой тьмы, скрывалось то, что веками искали ордена.

Скандинавы вернулись домой. Их путь лежал к древнему святилищу, где руны на камнях говорили громче любых слов.

Во главе стоял Асмунд – высокий мужчина с плечами, будто высеченными из гранита. Его волосы были собраны в длинную косу, а глаза сверкали, как два кусочка льда. Он был не просто воином. Его род издревле считался хранителем пророчества о лилии и о пути в чертог Одина.

Асмунд молчал, пока их ладьи рассекали воды фьорда. Но в его груди уже пылало предчувствие: сегодня он узнает больше, чем его предки за века.

– Боги шепчут, – сказал он, обращаясь к спутникам. – Сегодня ночь будет нашей судьбой.

Они поднялись в горы. Снег хрустел под ногами, дыхание превращалось в облака пара. На вершине скалы стоял круг камней – древний, как сама земля. Руны, высеченные на них, были покрыты инеем, но всё равно светились внутренним огнём.

Асмунд подошёл к главному камню. Его рука дрогнула, когда он провёл пальцами по линиям.

– Это они, – сказал он. – Руны пути.

Воин рядом с ним нахмурился:

– Ты уверен? Эти знаки слишком древние. Их язык почти утрачен.

Асмунд закрыл глаза.

– Я слышу их. Мой род всегда был посредником между мирами. И сейчас они говорят со мной.

Он начал читать. Голос его звучал низко, гулко, словно эхо в пещере.

– «Когда лилия вспыхнет во тьме, путь откроется к небесному чертогу Одина. Валькирии возьмут избранного за руку, и он пройдёт сквозь пламя и лед, чтобы увидеть трон».

Воины переглянулись. Один из них перекрестился по-христиански, другой приложил ладонь к груди, словно клялся в верности старым богам.

Ночь опустилась быстро. Северное небо вспыхнуло зелёным и фиолетовым светом – сияние танцевало, словно чьё-то дыхание. И тогда они увидели их.

Валькирии.

Они спускались с небес в вихре света. Их волосы сияли золотом, глаза горели, как факелы. Доспехи сверкали, будто выкованные из самой зари.

Асмунд упал на одно колено. Его сердце билось, готовое вырваться из груди.