Ушла в винтаж

– Я даже не знаю, как оценить ряд маминых вещей. Например, у нее в кабинете лежит копье туземцев с острова Калимантан.

– А где это – Калимантан?

– Вот именно. – Он открывает еще один ящик, взметнув облачко пыли. – Старые игрушки. Узнаю их. – Он рассматривает поезд. – Надо проверить на сайтах коллекционеров. Ты в порядке?

Я изображаю ту же фальшивую улыбку, которую носила весь день, стараясь скрыть драму, разыгрывающуюся у меня внутри. О таких вещах девочки папам не рассказывают. У меня уже голова начинает болеть от проглоченных секретов.

Когда папа отходит, я перелистываю страницы блокнота и вдруг натыкаюсь на список, не имеющий отношения к покупкам.

Десятый класс: Планы на учебный год:

1. Баллотироваться в секретари группы поддержки

2. Устроить незабываемую вечеринку

3. Сшить платье для школьного бала

4. Найти себе друга сердца

5. Сделать что-нибудь опасное

Ну вот, приехали. Ни на предыдущей странице, ни на следующей – никаких записей. Никаких объяснений, как столь важный список оказался в таком невзрачном блокноте. Поставленные задачи, да что там – мечты, которые хочется воплотить в жизнь. И ни слова о том, удалось ли это сделать.

От сидения на коленях на цементном полу подвала у меня замерзли ноги. Я встаю, разминаюсь. На бабушкин список падает тонкая полоска солнечного света.

– Папа! – кричу я, подойдя к лестнице. – В каком году родилась бабушка?

– В тысяча девятьсот сорок шестом. Послевоенный ребенок. А что?

В начале десятого класса ей было шестнадцать, прямо как мне. С шестьдесят второго года прошло больше пятидесяти лет. Готова поклясться, бабушка носила крутейшие очки «кошачий глаз», а по вечерам в пятницу похихикивала над своим молочным коктейлем вместе с парнем-спортсменом, который никогда не обманывал ее с какой-нибудь BubbleYum.

При воспоминании об обиде ко мне возвращается чувство, будто меня ударили в живот. Боже, где же этот воинственный смурф с молотком из сна, сейчас он мне нужен как никогда. Он мог бы стать моим мультяшным наемным убийцей и преподать Джереми хороший урок. Не смертельный, нет. Игрушечный молоток будет в самый раз. Главное, чтобы было больно.

Я беру ручку и переворачиваю страницу блокнота.

Десятый класс Мэллори: Планы на учебный год, составленные в начале октября:

1. Джереми. Наорать на него? Воздвигнуть мавзолей в его честь? Попросить разрешения вернуться к нему? Сделать вид, что ничего не произошло?

2. Зарыть свой мобильник в огороде. Еще один звонок – и… Я не знаю. Все-таки хорошо, что у меня нет молотка.

3. Стать сильной. Ну или по крайней мере перестать быть слабой.

4. Надеть бабушкино синее платье куда-нибудь, где меня увидит Джереми, чтобы он забыл BubbleYum и вспомнил вчера, когда мы лежали у него на кровати и он назвал меня красивой.

5. Э… Найти хобби?

Ужасный список. Каждый пункт не предполагает достижения цели, а лишь доказывает, насколько моя жизнь завязана… точнее, была завязана на Джереми. А бабушкин список более динамичный, более искренний. Думаю, в свои шестнадцать она жила гораздо интереснее, чем я сейчас – простой беззаботной жизнью. Сшить платье к выпускному? Серьезно? И это главная драма? Чудеса.

Я сижу в кресле-качалке, поглаживая старую древесину ручек. Возможно… возможно, именно в этом кресле мой прапрадедушка стругал мыло. (А был ли у меня вообще прапрадедушка? В моей сегодняшней фантазии – да.) В комнате царит сладковатый, слегка плесневелый дух прошлого: запакованные в коробки истории и артефакты из богатой на события, полнокровной жизни, прожитой в открытиях, путешествиях и изменении мира к лучшему – именно этим занималась бабушка, работая в своей благотворительной организации «Последний шанс». Всего этого она достигла благодаря незамысловатым юношеским начинаниям.

Интересно, удалось ли ей тогда встретить красивого внимательного парня, и через сколько свиданий они в первый раз поцеловались? Действительно ли они проводили все время в беседах о жизни, о любви и об американской мечте? Ведь ничего, кроме черно-белого телевизора, у них не было, поэтому они, наверное, только и делали, что болтали. В том числе по телефону, конечно, но в основном лично. Не так, как сейчас: когда я иду в магазин за травяным чаем для больной сестры, а парень рядом со мной вдруг начинает обсуждать, с каким вкусом лучше брать рис быстрого приготовления. Разумеется, я отвечаю «со вкусом курицы», но тут же обнаруживаю, что он говорит по гарнитуре со своей женой. Он еще и на меня смотрит как на сумасшедшую, как будто разговаривать с воздухом – это нормально, и все равно покупает рис с говядиной. С говядиной? Серьезно?

Я перестаю раскачиваться. Хочу жить в мире, где нет места разговорам с пустотой и компьютерным романам. Неужели я многого прошу?

В тысячный раз звонит телефон. Я смотрю на дисплей. Джинни. Сестра – хранительница моих секретов. Если бы я кому-то и могла рассказать о BubbleYum, так это ей. Ради того, чтобы услышать голос сестренки, можно даже нарушить телефонное воздержание.

– Привет! – говорю я.

– Где ты была? Опять потеряла телефон? – спрашивает Джинни. – Сейчас не время терять мобильник.

– Почему сразу «потеряла»? Просто его игнорировала.

– Ну и как, пальцы не зудят от недостатка технологий в организме?

Не зудят. Они горят. За последние двадцать четыре часа я семьдесят восемь раз тянулась за телефоном. В половине случаев для того, чтобы позвонить Джереми, а еще меня так и тянуло сразу же выложить в Friendspace каждый малейший шаг. Мне приснился смурф-убийца! Я узнала, что мой парень – кибербабник! Откопала список пятидесятилетней давности!

Соцсети – это просто способ ежедневно напоминать виртуальной вселенной о своем существовании путем рассылки текстов и обновлений избранным друзьям. Вот я понятия не имею, что случилось с моими френдами за последние двадцать четыре часа. Это все равно что, живя в пещере, иметь лампочку прямо над головой, но никогда ее не включать. «Один день проживу и без телефона, спасибо».

– Давай начнем с простого, – предлагает Джинни. – Ты нашла фотографии бабушкиного тайного ухажера Эдуардо? И если да, он там верхом на коне? А сколько у него пуговиц на рубашке расстегнуто?

От слов о «тайном ухажере» меня потряхивает, но не сильно – все-таки связь с моей нынешней ситуацией слишком зыбкая. Я закатываю глаза. Джинни на два года младше меня, и при этом намного остроумнее. Искрометнее. И фигура у нее более женственная. Да и вообще она красивее.

Но это не мешает мне ее любить. Как правило.

– Судя по твоему молчанию, либо он совсем без рубашки, либо ты закатываешь глаза, что маловероятно, потому что шутка удачная, согласись. Я ее придумала еще час назад. Спасибо, что наконец-то взяла трубку и дала мне возможность пошутить.

– Ты закончила свой монолог? Просто у меня вчера был худший день в жизни.

– Что, у Эдуардо такие страшные волосы на груди? Седые и кудрявые?

– Эту шутку ты тоже припасла специально для меня?

– Она была последняя, – вздыхает Джинни. – Ладно, давай обсудим твоего интернет-гиганта. Это ведь ты вчера во Friendspace назвала своего бойфренда придурком?

– Да.

– Ты это сделала, потому что…

– Он правда придурок, – перебиваю ее я.

– Согласна, конечно – но откуда такие душевные перемены?

Я рассказываю ей все. Как мы целовались, и про Джеймса Тейлора, и про Джереми в кимоно – вплоть до разновидности сальсы. Она слушает молча, лишь изредка вставляя «ммм…». Я нарочно говорю монотонным голосом. Если получится сохранить бесстрастный тон, может быть, и сердце останется спокойным. Закончив хладнокровный отчет, я слышу, как она вздыхает и шепчет:

– Ну и подонок.

– Ну что, есть у меня основания чувствовать себя паршиво? – спрашиваю я в надежде, что она со мной согласится, но еще больше надеясь, что она скажет «вот дурочка, конечно нет». И вдруг окажется, что я себе все напридумывала – подумаешь, у каждого есть кибержена на стороне. Наверное, мне надо просто позвонить Джереми, извиниться и назначить очередное свидание с поцелуями. – Мы ведь не расписаны. И потом это всего лишь игра.

– Те письма к игре не относятся, – мягко возражает Джинни.

Я соскальзываю ниже в кресле:

– Знаю.

– Мне как-то попался такой тест в Интернете. Типа «десять признаков того, что твой парень тебя обманывает». – В голосе сестры появляются деловитые нотки. О Джинни надо знать всего две вещи. Первая – она всегда права. И вторая – она всегда права.

– Как раз то, что я мечтаю сейчас почитать.

– Я уже прочитала за тебя. Так даже лучше. Где-то в середине списка есть такой пункт: из-за своего туннельного зрения, сфокусированного на Джереми, ты начинаешь придумывать для него оправдания. А теперь ты увидишь свет в конце туннеля и поймешь, что он придурок.

– Но до этого он вовсе не был придурком. Он так мило за мной ухаживал, вечно меня смешил…

– Мэллори, он носит футболки с треугольным вырезом.

– У него красивая накачанная грудь.

– И Мистер Глубокий Вырез хочет, чтобы ты об этом узнала. Нельзя доверять парню, у которого декольте глубже твоего.

– Почему ты мне раньше не сказала?

– Потому что ты была в него влюблена, – просто отвечает Джинни. – Ты все равно не стала бы меня слушать.

Я ковыряю трещину на ручке кресла. Ну вот, я только что дала сестре разрешение спустить на Джереми всех собак. Кто знает, как давно она это в себе носит. Но сама я, кажется, не готова поливать грязью бывшего бойфренда. Бывшего? А к чему я, собственно, готова?

– Так что там в этой статье?

– Там говорится, что совсем не обязательно переспать с кем-нибудь, чтобы это считалось изменой. Интрижка может быть чисто эмоциональной – любая связь, выходящая за рамки дружбы. Все, что он ей там понаписал, – с тобой он так общается?

– Нет, но так никто не общается. Вот мы с тобой сестры – и как часто мы говорим друг другу «ты так много для меня значишь»? Такие вещи проще написать, чем сказать. А когда мы встречаемся – ну… тусуемся. И он иногда признается мне в любви.

– Но он хотя бы что-то тебе говорит из того, что пишет этой девице?

Мне сразу вспоминаются их письма. Сотни писем.

– Нет.

– Плюс ты говоришь, что они вовсю флиртуют, так что, может, там что-то большее. Думаешь, она живет где-то здесь? Может быть, они познакомились летом в хоккейном лагере?

– Она играет в лякросс.

– Откуда ты знаешь?

– Не важно.

Я пинаю пустую коробку, а потом добавляю:

– Просто я изначально недостаточно хороша для него.

– Неправда. Ты слишком хороша для него, а он подонок, который говорил про тебя гадости, – она замолкает. – Так что надо идти вперед. Эдуардо! Давай найдем тебе Эдуардо!

– Гадости? – переспрашиваю я. – Джереми меня в письмах даже не упоминает. Я невидимка.

– Я имею в виду то, что он написал в Friendspace.

Сердце словно проваливается в бездну:

– А что он там написал?

Джинни молчит.

– Я схожу за папиным компьютером.

– Мэл, сейчас не лучшее время это читать.

Но я не слушаю. Я уже взбегаю вверх по лестнице. Папа оставил свой нетбук на барной стойке. Дрожащими пальцами я ввожу свой пароль в Friendspace. Моя страница полна комментариев и вопросов от друзей. Я нажимаю на аватарку Джереми и перехожу на его страничку.

В этой соцсети есть такая функция: можно составить список из пяти лучших друзей и прикрепить к ним любые, понятные лишь избранным шутки. Например, «Хэнк Инкли – мокрые тапки». Наверняка никто, кроме самого Хэнка, не поймет, в чем тут прикол, зато сразу видно, насколько вы близки. У Джереми напротив моего имени всегда было написано «Рыбка». Однажды мы с ним были на вечеринке, и он сказал, что я с каждым умудряюсь найти общий язык и плаваю между разными группками людей как рыба в воде. Проницательное замечание: у меня никогда не было лучшей подруги, если не считать сестры, – только несколько хороших приятельниц. С тех пор всякий раз, когда он видит, как я веду светскую беседу, он начинает изображать рыбку – это так круто выглядит, что мне хочется немедленно поцеловать его в надутые губы.

Но теперь «наши» шутки в прошлом, и в статусе у Джереми всего три слова.

– «ВСЕ В ПРОШЛОМ»?! – восклицаю я вслух. Не услышав ответа от Джинни, я оглядываюсь и обнаруживаю, что швырнула телефон на барную стойку. – Звучит так, будто он со мной порвал. Но ведь это я его бросила. Да и то еще не бросила, потому что мы не поговорили.

– Это защитный механизм. Он пытается сохранить лицо.

– Ты читала комментарии? – спрашиваю я. – Кто-то пишет, что я ушла к Корбину Гриффину. Я даже не знаю, кто это!

– Это не он в последний раз бежал стометровку?

– А чего сто́ят ответы Джереми на комментарии! Он прикалывается. Кто-то назвал его девушку стервой, а он ставит улыбочку. Какой уважающий себя человек станет отвечать на такое смайликом?! – Я со стуком захлопываю крышку нетбука. – Джереми накосячил, а виновата я.

– Все знают, что Friendspace – это не по-настоящему, – говорит Джинни. – Слушай, я понимаю, что ты расстроена. Но тебе не кажется, что завтра все об этом забудут? Кто-нибудь выложит фото бейсболиста с подрисованными усами, статус Джереми станет неинтересен, и тебя оставят в покое.

Мой телефон вибрирует: «Не вешай трубку».

Я смотрю на экран. Тридцать два сообщения. Семь от Пейдж и Кардин, моих ближайших друзей, если не считать Джинни и Джереми. Сообщения от Пейдж – целые тирады из сложноподчиненных предложений. Хорошо, что ее родители не на тарифе «плати-за-слоги». А сообщения от Кардин… это просто сообщения от Кардин. Звуковые эффекты подчеркивают ее настроение – наверняка в тот момент, когда она продирается сквозь словесную битву, развязавшуюся в Friendspace.

А еще шесть сообщений от Джереми. Сначала «КУДА ТЫ УШЛА?», потом «ЗАЧЕМ ТЫ ХАКНУЛА МОЙ АККАУНТ?» и «НА САМОМ ДЕЛЕ ТЫ ДРУГОГО МНЕНИЯ», затем «Я НЕ СОБИРАЮСЬ ЗА ТОБОЙ БЕГАТЬ» и «ПОЗВОНИ МНЕ», и наконец «ВОТ КАК, ЗНАЧИТ».

А остальные послания? В их числе сообщения от людей, которых я не знаю. Как будто кто-то разместил мой номер под рубрикой «Они заслуживают ненависти». Я начинаю просматривать сообщения, но после четвертого высказывания какого-то незнакомца сдаюсь.

ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ, ЧТО ТЫ ТАК ПОСТУПИЛА С ДЖЕРЕМИ.

ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ РАЗ СДЕЛАЕШЬ ЕМУ БОЛЬНО, Я ТЕБЯ ПРИРЕЖУ, ОБЕЩАЮ!!!

Хуже сердечных страданий могут быть только сердечные страдания, гротескно перевернутые с ног на голову и выставленные в неверном свете. Эти люди меня не знают – они понятия не имеют, что между нами произошло. Они просто радостно запрыгивают на самую свежую ветку обсуждений, весело комментируя предлагаемый сюжет лишь для того, чтобы проявить рьяную активность в Сети.

– С меня хватит! – кричу я с надрывом. – Я по горло сыта компьютерами, телефонами и… и фейковым притворством. Только полная изоляция. Никаких соцсетей, чатов и сообщений.

– Отлично. – Голос Джинни звучит ободряюще. – Пара дней без гаджетов пойдет тебе на пользу. Сосредоточься на себе.

– Забудь про пару дней. Хочется отключиться от всего этого навсегда. Я так устала от нынешнего десятилетия, и вообще от нашего века.

– Не думаю, что проблема в веке.

– Ты права. Проблема в технологиях.

– Но в данный момент ты тоже используешь технологии.

Опустив телефон, я бросаю на него полный отвращения взгляд. А потом включаю громкую связь, чтобы хоть как-то дистанцироваться от этого Зла-на-батарейках:

– Да. А ты знаешь, чем грозит использование сотовых телефонов? Раком.

– Мэллори.

– А еще люди гибнут, набирая сообщения за рулем. Все из-за этих адских приборов. А компьютеры?! Боже мой, да интернет-акулы так и подкарауливают своих жертв в Сети. Наверняка BubbleYum – пятидесятивосьмилетний извращенец из Огайо.

– Надеюсь, так и есть, – соглашается Джинни. – Правда, поэтично?

Нет тут ничего поэтичного. Я засовываю папин нетбук в чехол. Нетбук. Современная версия ноутбука. А раньше «ноутбук» означал только простой блокнот. Что-то мне это напоминает. Бабушкин старый добрый блокнот, ручкой-по-бумаге.

– Подожди. Я нашла бабушкин список, который она составила, когда ей было шестнадцать. Знаешь, что ее волновало?

– Неизученные эффекты докуривания бычков?

– Как научиться шить. Шить, Джин. Ее жизнь была намного проще, потому что не было таких заморочек, как сейчас. Цельная, полноценная жизнь. Вот почему бабушка сейчас такая клевая – у нее чудесное прошлое. Может, и нам вернуться к истокам?

– То есть носить платья с барахолки? Твой лук а-ля восьмидесятые – первый шаг? А помнишь, как ты увлеклась стилем милитари из сороковых – фу, столько камуфляжа.

– Я не об одежде. Я хочу ощутить, как жили люди, когда бабушка составляла свой список. Взглянуть на вещи проще. Почувствовать связь. Проникнуть… я не знаю… в суть, что ли. То, чего не существовало в шестьдесят втором году, меня не интересует. А уж технологии и подавно.

Джинни что-то ворчит себе под нос:

– Это в твоем стиле. Тебе приходит в голову безумная идея, но до обеда ты уже успеваешь к ней остыть. А тебе надо найти долгосрочное решение, как справиться с болью. Как Эдуардо.

– Ты можешь заткнуться со своим Эдуардо?!

– Я просто хочу сказать, что список не решит твою проблему.

– Конечно, не решит. И не надо. – Я начинаю шагать взад-вперед по комнате. – Я не могу изменить прошлое, зато могу повлиять на свое будущее – так ведь?

– А как отказ от мобильной связи соотносится с тем, что Джереми придурок?

– Если бы у Джереми не было ни компьютера, ни Интернета, он бы не встретил BubbleYum. Если бы у меня не было этого мобильника, меня бы не засыпали угрозами всякие незнакомцы. Из-за технологий рушится моя жизнь.

Я говорю все громче. Никогда еще я не испытывала такого волнения – мир вокруг или, по крайней мере, мой внутренний мир вдруг удивительным образом прояснился. Как будто до этого я плавала по поверхности, а теперь наконец нырнула в самую глубину. Мне хочется признаться в этом вслух. Хочется доказать, что счастье возможно. Если выдернуть все гаджеты из розетки.

– Если я вернусь в то время, когда люди еще общались между собой вживую, когда все было по-настоящему – возможно, все и будет по-настоящему. Это то, что мне нужно. Немного хорошей старомодной узаконенной реальности.

– К вечеру ты уже будешь вовсю строчить сообщения.

– Вот уж нет. Поверь мне.

– Ты правда это сделаешь?

Звучит так, как если бы Джинни меня спросила, действительно ли я собираюсь покорить Эверест в шлепанцах. В результате мне еще больше хочется отказаться от современных технологий и выполнить все пункты из бабушкиного списка. Чтобы доказать, что она не права. Точнее, что мир не прав.

– Без сомнений. Даю завет.

– Дают не завет, а обет.

– Какая разница! Клянусь. Все, поклялась. На этот раз все будет по-другому. Вот увидишь.

Теперь у меня есть цель. Я буду жить по старинке, пока не выполню все пункты из бабушкиного списка.

Глава 4

Подарки от Джереми:

1. Фиолетовая скрепка. В прошлом году мы с Джереми вместе готовили доклад по английскому. Мы тогда уже начали «общаться», но не начали «встречаться». То есть мы уже вовсю целовались, но еще не афишировали это в приличном обществе. Задача Джереми заключалась в том, чтобы изучить английскую литературу девятнадцатого века, а моя – чтобы собрать все наши мысли воедино (читай: написать доклад), а потом он его распечатал и дополнил постером с названиями некоторых произведений и фотографиями авторов. И вот прямо перед всем классом он протянул мне мою копию, соединенную фиолетовой скрепкой, потому что, как сказал Джереми, «было время, когда я носил фиолетовую рубашку, и приятели надо мной смеялись, а ты сказала, что фиолетовый – твой любимый цвет, и все заткнулись».

По правде говоря, мой любимый цвет желтый, но скрепку я все равно сохранила.

2. Плейлисты. Я в музыке не сильна, но, когда слышу песню, могу четко сказать, нравится она мне или нет. А Джереми разбирается (разбирался?) в музыке настолько хорошо, что, когда я называла ему одну понравившуюся мне песню, он тут же мог найти мне тридцать других групп, от которых я приду в восторг. Как-то в выходные он стащил мой айпод и составил для меня подборки типа «Счастливая Мэллори», «Грустная Мэллори», «Мэллори за учебой». А еще «Мэллори готова идти» – этот плейлист я слушаю чаще всего.

Интересно, в те дни, когда Джереми подбирал для меня песни, он тоже переписывался с этой BubbleYum? И составляет ли он плейлисты для нее? Какие мелодии он считает ЕЕ песнями?

3. Надушенная полоска из парфюмерного магазина с любимым ароматом Джереми. У меня таких было три или четыре: в ящике стола, в кошельке, у кровати. Когда мне не хватало Джереми, я нюхала полоски с его запахом. Да, вот такая я жалкая.

4. Колечко с рубином из ломбарда. В следующий раз, когда пойду в ломбард, продам его, пусть другие попытают с ним счастья.

5. Разбитое сердце. Возврату не подлежит.

Мы с папой остервенело пакуем вещи. Не для того, чтобы перевезти их на новое место жительства – бабушке большая часть этого барахла не нужна, а вся мебель остается новым жильцам. Треть коробок отправится на благотворительность, треть – вещи, которые папа определил как «ценные», – в наш гараж, их предстоит пересмотреть еще раз. Остальное – это всякое добро: фотографии, газеты и разные безделушки, придающие бабушкиной жизни индивидуальность. Мне остается только отобрать детские фотографии бабушкиных детей и снимки с семейных праздников, а также найти карточки с Вивьен-подростком. Мне бы даже одна такая фотография сильно помогла.

Хотя папе трудно оторваться от коробок, куда он методично укладывает свое детство, он любезно предлагает мне пообедать в Мorgan’s Steakhouse. Мы редко ходим в дорогие рестораны, только на день рождения или в честь продажи дома. В последнее время главным поводом служили дни рождения – которые, насколько я знаю, являются ежегодными мероприятиями.

Примерно такие реплики бормочет себе под нос мама, когда оплачивает счета. Несправедливое замечание в адрес человека, угощающего меня стейком.

– Если хочешь, бери стейк, – говорит папа. – Гуляй на полную катушку. Уверен, за модель железной дороги Родни я легко выручу пять сотен.

– Ты выручишь пятьсот долларов или дядя Родни?

Папа отрывает кусок хлеба и намазывает его маслом:

– Дядя Родни в месяц зарабатывает больше, чем я за год. Он и не вспомнит о своем паровозике.

– А вдруг у него случится приступ ностальгии?

– Будь он таким сентиментальным, он бы сейчас помогал мне здесь.

Появляется наша официантка, и папа обращается к ней с лучезарной улыбкой:

– Два салата с латуком и два стейка с морепродуктами, мне с кровью, а девушке прожаренный.

– Мне обычный стейк, без наворотов, – говорю я. – И не надо его пережаривать. Чуть-чуть подрумяньте, но не до состояния подошвы. Мне нравится, когда в мясе розовые прожилки. – Официантка кивает и уже собирается идти, но я останавливаю ее. – Подождите! А можно мне еще обжаренные в масле грибы? Такие, чтобы были пропитаны маслом.

Этот заказ напомнил мне, как мы с Джереми пошли в пиццерию под названием «Сочный гриб», хотя он терпеть не может грибы. Джереми долго выковыривал их из пиццы, вынул все до одного – так, что от пиццы осталась одна лепешка.

– Постойте! – снова окликаю я официантку. – Грибов не надо.

Я ничего не ела со вчерашнего обеда в пиццерии, и стейк, наверное, сейчас не лучшее блюдо для желудка, но папа выглядит таким счастливым. Он полон надежд продать дядину железную дорогу и компенсировать расходы на наш с ним поход в ресторан. Я вгрызаюсь в латук, пытаясь убедить себя, что живот сводит оттого, что я почти сутки голодала, а не потому, что опять вспомнила о Джереми. А о Джереми мне напоминает буквально все, ведь мы встречались дольше, чем некоторые знаменитости женаты. В отличие от него, я нежно храню в памяти яркие моменты и, помимо поцелуев, такие, как освобождение пиццы от грибов. Знаю, в этом нет ничего романтичного, но мне казалось, что все это всерьез.

– Итак. – Папа запускает нож в масло и намазывает хлеб в пропорции один к одному. – Нашла что-нибудь интересное?

– Интересное – это то, что ты можешь продать или что я могу сохранить?

– Ну, либо то, либо другое. Или и то и другое. Продадим – оплатим счета.

Я тереблю салфетку, раздумывая, рассказать ли папе о списке. Но он тогда спросит, зачем мне список, или сделает вид, что список – нечто чрезвычайно важное. В любом случае я точно знаю, что он меня не поймет, благослови Господь его промасленное мужское сердце. С камина на меня со строгим упреком взирает лосиная голова, словно предчувствуя, что вот сейчас я совру.