Томление

LbIdarka

Томление

Пролог. Из дневника Ани

3 апреля

Который день в ушах одни и те же песни на полную громкость

Голос, ставший таким родным, тембр заставляющий внутри трепетать какие-то струны. Как будто он тот самый, который знает про тебя все, тот, кто может вытащить тебя настоящую на свет, принять тебя такой, какая ты есть. Он поет про тебя, он поет про вас. Невозможно остановиться и не слушать.

15 апреля

Мы так стремимся к чувствам, которые испытывают герои созданных миров, но забываем, что их выдумали. Таких чувств не бывает. Невозможно так чувствовать.

Хотя это откуда-то придумали…

Тогда почему этого нет?

Почему тебя раздирает на куски от жестокой необходимости чувствовать так, но ты не можешь?

Потому что не знаешь, как. Потому что не умеешь.

Ты, твое тело, твой мозг и сознание не заточены на это – нет такой настройки.

Но почему же тогда тебя так рвет? Почему ты так хочешь познать это?..

А может бывает такое, просто мы забыли, как это.

Потому что все вокруг слишком легко. Нет драм, тем более нет эсхиловских трагедий.

Если нет такого чувства глубины падения, то откуда взяться чувству всепоглощающей страсти и любви?

Осталось только воспоминание, передающееся через поколение. Оно прорывается в творчество, но не в жизнь.

А тот, кто не может в творческую сублимацию вынужден жить трескаясь, разрушаясь под гнетом эха очень древних возможностей, которые теперь никому не доступны.

25 апреля

Больно.

Жар разносится от сердца, стучит так сильно.

Ждешь что что-то случится, потому что уже нельзя дальше быть в повседневности.

Из строчек складывается страх, хаос и желание.

Его голос как проводник.

Но опять недостаточно!

Почему всегда недостаточно? Что нужно сделать, чтобы было достаточно?

Условности сильны. Ты не можешь до конца порвать с ними, они пропитали тебя, полностью сформировали.

Но кто сказал, что что-то изменится, если ты порвешь узы условностей?

А в самые уязвимые моменты выплывают картинки высокой сочной травы, густого зеленого леса, пахучего желтого сена, поля, красочные лужайки, мощеная дорога…

И везде незримо ты и он.

Ты настоящая и открытая, такая, какая задумывалась.

Вот только прошлое это или будущее?

А может вообще несостоявшееся, потому что ты уже свернула не туда?

1 мая

Все по-прежнему.

Пустота

И только его песни, как маяк…

5 мая

Слезы появляются также внезапно, как и боль внутри меня. Я не понимаю ее природы, как и не понимаю о чем плачу. Пытаюсь остановиться и понять.

Может быть так влияют звучащие в наушниках слова песни?

Но какие струны души они задели, как вызвали эти чувства?

Эти слезы.

Они оплакивают?

Оплакивают меня несостоявшуюся?

Оплакивают прошлую жизнь?

Оплакивают то, что случается прямо сейчас со мной, но где-то в другом мире?

Я не знаю.

Внутри открывается черная дыра пустоты.

С недавних пор она появляется с завидным постоянством. Хотя быть может была всегда, просто я ее не ощущала. Она затягивает в пучину невозможности.

Невозможности быть тем, кем мне должно быть. Невозможности жить там, где мне должно жить. Невозможности любить того, кого мне должно.

Я не знаю, как выглядят эти должно. Ни одно из них.

Меня будто заперли в клетке, оставили такой как есть, но что-то важное закрыли, заставили забыть.

Почему же я вспомнила об этом сейчас?

Зачем мне это?

Запись без даты

Ощущение чего-то тягучего. Томление совсем рядом, где-то за легкой завесой. Так хочется ее отдернуть, чтобы окутало тебя полностью, поглотило, захватило, утянуло…

Томление – такое забытое, но емкое слово.

То, что предшествует.

Что дарит ту самую жизнь.

Ради чего все и затевается.

Томление…

Оно ведь лучше эйфории.

Потому что тебе уже хорошо. Ты уже совсем другой в этом состоянии, а впереди только лучшее и оно еще будет и будет…

Как хочется бежать дальше!

Как хочется застыть в этом состоянии!

Застрять, завязнуть, стать неспешным и в то же время сорвать все замки, разорвать все условности, отдаться страсти – и все это в один миг.

Оно наполняет тебя, открывает тебя, делает настоящим: тем, кем ты не позволяешь себе быть в другие моменты и когда этот миг пройдет, ты снова себе не позволишь.

Томление делает границу ближе. Шелест занавеси становится ближе. Тебя обдает воздухом от ее колыхания.

Но как?

Как отдернуть ее?

Что нужно сделать, чтобы провалиться туда – на другую сторону?

Невозможность этого, непонимание сводит с ума…

Откидывает в ту обыденность, где ты не хочешь быть

ведь в ней нет томления

нет тебя настоящего…

Глава 1. За завесой

Огни города манят вперед. Там жизнь. Там, наверное, станет ясно, что случилось и как я тут оказалась. Вот только что-то в этих огнях меня смущает даже в том растерянном состоянии, в котором я нахожусь. Начинаю двигаться по направлению к городу и его огням, по пути пытаясь прислушаться к себе и понять, что же не так.

Вообще-то это сложно, прислушаться к себе. Кто и когда последний раз слушал себя? Мы все время заняты делами, все время куда-то спешим. Мы слышим приходящие уведомления, но не друг друга. И не себя. Мы платим за то, чтобы понять свои чувства, осознать их, пощупать.

Только так не получается. Не работает.

Настоящие чувства – бунт.

Вызов системе.

Диссонанс, который разрушает старое, чтобы дать выход новому.

Странные мысли, не совсем свойственные мне мысли. Почему я вообще думаю об этом?

И что же не так с этими огнями?

Внезапно я споткнулась и чуть не растянулась на траве, когда тот самый диссонанс взорвался внутри меня – эти огни слишком низкие!

Да, расстилающийся передо мной город был ярким, кричащим, но огни не уходили ввысь. Их свет не представлял собой куполообразный нимб, который обычно покрывает города, ограждая их от звезд.

Неужели это не город?

Сердце помчалось вскачь, голова закружилась, глаза наполнили слезы, дышать стало трудно, почти невыносимо.

Стоп!

Нельзя поддаваться панике сейчас, я здесь одна и никто не сможет мне помочь.

Дыши, Ани, дыши.

Ведь если это огни, то там есть люди, полиция в конце концов, телефоны и понимание, где я. Это лучше, чем если бы около того злосчастного дерева, где я очнулась, на многие километры вокруг оказались поля или леса.

Дыши, Ани, дыши!

Понемногу я смогла выправить дыхание, а потом и вздохнуть полной грудью.

Надо же, со мной такое впервые. Интересно, так выглядит паника? Я не хочу больше испытывать такое чувство.

В глубине души что-то шевельнулось и пронеслось эхом вопроса: “Ты уверена?”

Оставшуюся часть пути до этого загадочного “негорода” я провела в мыслях о том, как же очутилась там, где очутилась. Пыталась воссоздать весь день по деталям, но неизменно натыкалась на пустоту там, где просто шла по дороге в магазин из своего дома. Рядом со мной не было ни души, чтобы заподозрить разбойничьи намерения, да и место для них слишком открытое и время суток слишком уж светлое.

Но когда я подошла к своей цели, все мысли разом вылетели из головы, а я встала как вкопанная. Подозреваю, что в лучших традициях комичных моментов, рот я тоже открыла, что совершенно точно не осознавала.

Я совсем ничего не осознавала, т.к. в голове набатом била только одна мысль:

Как это?

Передо мной была речка. Вода столь кристальная, что можно рассмотреть каждую песчинку на дне.

Я вздрогнула.

Ведь рассмотреть тени или отражения окружающего мира не выходило – зеркальная гладь, не была зеркалом.

Чуть горбатый каменный мост через речку, напоминал о том, как давно живёт мир, и что не все артефакты способны разрушиться под весом времени.

На другом берегу взору предстала каменная же стена, высотой метров пять и большие толстые деревянные ворота, обитые железными прутьями, будто их только вчера приладили, так они сверкали новизной.

Ворота были приоткрыты, в них вереницей пропускали то всадников на лошадях, то телеги, запряженные теми же лошадьми, то машины.

Ну как машины.

Как из 19 века машины, как будто их только придумали. Черные, скорее экипажи, чем машины, стояли, нервно подрагивая от работающего мотора, пока одетый в какие-то доспехи человек, проверял бумаги у водителя.

Я моргнула.

На боку, видимо, у стража порядка при этом натурально висел автомат. Он находился рядом с рукой стражника, чтобы было его легко перехватить в случае надобности.

И в этом несовершенном действии затаился вопрос: “А что же должно произойти, чтобы здесь нужно было схватиться за автомат?”

Я стояла и глазела. В голове мысли путались, превращаясь в перекати-поле и катясь по пустынной земле. Я не могла осознать то, что вижу перед собой, принять и понять, как это возможно и что я, именно Я делаю ТУТ.

Не знаю, сколько простояла, пока рядом со мной не выросла мужская фигура. В своем нормальном состоянии я бы подумала и описала его, как лондонского дэнди. Именно так я их представляла, когда читала книги. Но я не была в нормальном состоянии, я вообще как будто сейчас не была, поэтому мало обратила внимание на его вид, его цилиндр на голове и вычурную трость в руках. Важным стало только лицо с мягкой улыбкой и глаза, лучащиеся добротой и какой-то отцовской заботой.

Бархатистый голос обратился ко мне:

– Знаете, вы сейчас очень четко иллюстрируете, что первое впечатление никогда нельзя повторить.

Он на мгновение замолчал, а потом доверительно продолжил будто рассказывает большой секрет:

–И мне всегда жаль, что это так. Но я помню все свои первые впечатления и согласен с вами, Чаргород восхищает и оставляет не только без слов, но и без мыслей.

В его голосе не было угрозы или предупреждения, он был утопающе мягким и при этом оставлял стойкое убеждение, что передо мной человек, которому не перечат.

Улыбнувшись еще шире, он снял перчатку со своей правой руки, блеснул серый камень на кольце указательного пальца, протянул мне руку:

– Сэр Генри Угольщиков, известный также как Канцлер. Рад знакомству.

Я снова моргнула, неприлично уставилась на него, раскрыв глаза и пытаясь осмыслить нелепицу его имени. В голове медленно и протяжно звучало:

"Генри… Угольщиков… Канцлер…"

Сэр Генри при этом, ничуть не смутившись, продолжал мягко и по-отечески смотреть на меня, не опуская руки и ожидая, когда меня отпустит, как он сказал, "первое впечатление".

А я была в ужасе. Мысли начали носится со скоростью победителя гонок на болидах, никак не желая принять действительность. Однако, его расслабленная улыбка, глаза, поддерживающие и как будто понимающие все то, что со мной произошло, и настойчиво протянутая в приветственном жесте рука произвели нужное воздействие. Исходящий от него тонкий запах хвойного леса и апельсина довершил картину и помог несколько расслабиться.

Я сосредоточилась только на его лице, глазах и понятных мне словах, которые он сказал, предпочитая игнорировать бессмыслицу его имени и приставку "сэр". Мало ли какие причуды были у родителей человека или у него самого. Наконец, протянув свою слегка дрожащую руку, я немного сдавленно проговорила:

– Ани Мерцалова, очень приятно, – тело легонько закололо словно мое имя пришпилило меня к этой реальности, как пойманную бабочку к стенду.

Его рука была невероятно нежной, а легкое, невесомое, но властное пожатие почему-то заставило окончательно расслабиться и почувствовать себя в безопасности, поэтому я также тихо, но уже с большей уверенностью спросила:

Он слегка поморщился, когда я обратилась к нему по имени.– Сэр Генри, простите, вы сказали, что это Чаргород?

– Прошу вас, милая Ани, просто Канцлер. Приличия требуют полного представления, но я все же предпочитаю свое прозвище. Оно лучше отражает меня и мою суть.

Мягко улыбнувшись и чуть склонив голову набок, он внимательно посмотрел на меня, словно то так, то этак пытался приложить к этой реальности, примерить подходит ли этот декор к интерьеру:

– Верно, это Чаргород. И, если честно, ваш вопрос, несколько обескураживает и интригует одновременно. Как вы не можете знать, что такое Чаргород и при этом стоять на его пороге?

Я замялась.

Что я могу сказать этому человеку? И нужно ли вообще ему что-то говорить? Ведь я его совсем не знаю и, не смотря на его располагающее к себе лицо, могу ли доверять? Вот только я города такого не знаю. И очень даже сомневаюсь, что он у нас есть вообще, особенно с крепостной стеной и охранниками в доспехах с автоматами. Да и название – Чаргород – будто мы в сказке какой.

Может я сплю?

Может это реконструкторы?

А может и вовсе умерла?

Я сглотнула. Перед глазами пронеслись все возможные и невозможные варианты, которые я когда-либо видела в кино или читала в книгах. Ничто из этого сейчас не могло помочь мне определить, как мое местоположение, так и мое положение.

Одно я знала точно – это не сон, у меня не бывает таких снов. Слишком связно, слишком осязательно. И невзирая на дикий страх неизвестности, слишком мне уютно здесь, где бы это здесь не находилось.

Сэр Генри или Канцлер чутко наблюдал за моим лицом, так же о чем-то размышляя. Он первым пришел к какому-то умозаключению и со стальной решимостью неспешно протянул:

– Ани, если не ошибаюсь, вам нужна помощь, и я могу ее предложить. Не уверен, насколько решаема ваша проблема и захотите ли вы ею делиться, но если вы не знаете, что стоите на пороге столицы нашей замечательной Руславы, то и остановиться вам явно негде. А в этом уж я точно могу помочь.

Я вновь удивленно посмотрела на него, отреагировав на неизвестное наименование по всей видимости страны или королевства или черт знает чего, но явно не существующего в моем измерении и сознании.

Господин Угольщиков ждал моего ответа.

И что мне оставалось?

Пуститься в размышления, почему неизвестный джентльмен так проникся чужой бедой?

Какая выгода ему помогать непонятной, возможно, сумасшедшей девушке?

Признаюсь, это были соблазнительные темы для обдумывания, только в тот же миг сердце болезненно сжалось, и я четко осознала, что нахожусь в неизвестном мне мире.

Я стала снова проваливаться в жгучую панику, но тут посмотрела в серые глаза моего собеседника, отливающие каким-то странным оттенком, и внезапно успокоилась. И также внезапно поняла, что у меня есть для него четкий ответ.

Даже будь этот человек маньяком или злой ведьмой, я тут одна и совершенно не понимаю, где это тут находится, поэтому приму любую помощь, которая сама пришла мне в руки.

Я длинно выдохнула, сжимая в руках подол своего платья, и проговорила:

– Сэр Канцлер, вы совершенно правы в своих выводах. Я не знаю, где нахожусь и по всей вероятности мне очень не помешает помощь от человека, который не против ее предложить. Я очень надеюсь вас не сильно обременить, но мне действительно нужен кров и информация о вашем городе.

Сама не знаю почему, я старалась говорить, как можно подробнее и использовала, как мне казалось, максимально вежливый и чопорный тон под стать образу моего собеседника:

– Могу вас уверить, что я совершенно точно не обладаю злым умыслом и не принесу вам бед и неприятностей. Своей же историей, если таковая вообще есть, искренне поделюсь.

Господин Угольщиков ухмыльнулся:

– Сэр Канцлер. Так меня еще никто не называл

Я виновато опустила глаза, а он продолжил:

– Но вообще-то мне нравится, нужно попросить, чтобы впредь ко мне только так и обращались.

Он широко улыбнулся мне и подмигнул.

– Что касается чистоты ваших помыслов, – он сделал многозначительную паузу, и я подобралась, понимая, что ему, как и мне, не стоит верить на слово человеку, которого впервые видишь, – так вот, я довольно хорошо разбираюсь в людях и понимаю, что вы точно не будете представлять для меня или моей семьи опасности. И вообще мне кажется, мы подружимся. Так что, Ани, прошу в мою машину, покажу вам наш удивительный Чаргород.

Глава 2. Шейкер

Это совершенно точно был автомобиль, сошедший с фотокарточки начала XX века, а может и самого XIX. Черная машина заставила затаить дыхание, пока передо мной открывали дверцу, потянув за ручку в центре. С осторожностью я залезла внутрь этогоретро экземпляра и оцепенела. Хотелось воскликнуть: "Она больше внутри, чем снаружи!"

Салон – белый, но не кипельный, не больничный.Цвет мягко подбирался к бежу, но еще оставался белым оттенком. Длинные кожаные сидения с двух сторон, как в королевской карете.

Стоп.

Точно кожаные?

Я с недоверием еще раз провела рукой по обивке рядом с собой. Пальцы почувствовали бархатистую поверхность: мягкая, немного утопающая, если надавить, но не холодная и шероховатая. Не кожа. Только глаза мои определенно видели под пальцами белую кожу.

"Кожа пахнет,"– решила я и глубоко втянула воздух носом. Меня окутал легкий, приятный, но совершенно неизвестный запах. Будто скрестили хвойный лес с апельсиновым садом и искупали все это в солнечном море.

Не понимая, какому же чувству верить, я решила оставить в покое обивку сидений и сосредоточила взгляд на закрытой двери.

Дверь напомнила приборную панель космического корабля: вниз от стекла располагались разного размера, вида и цвета кнопочки, рычажочки и даже цепочка.

Наученная опытом и не доверяя одним лишь глазам, я протянула руку, чтобы ощутить каждую ее выпуклость. Дверь наградила меня невероятной какофонией ощущений, потому что каждая кнопочка и рычажок осязались по своему: что-то было удивительно мягким, что-то будто высечено из камня, какая-то кнопка напомнила мне о граненом алмазе, цепочка же на ощупь оказалась и вовсе веревкой.

Из неразберихи ощущений и глубокого исследования этой реальности на всех уровнях чувств меня выбил слегка виноватый голос сэра Генри:

– Понимаю, что вся эта помпезность и погоня за последними новинками может характеризовать меня, как человека увлекающегося. Возможно, где-то так и есть. Но не судите строго, Ани, автомобили – это мое хобби. Дорогое – да, и в то же время мотивирующее лучше работать, – мой собеседник задорно ухмыльнулся, хотя весь остальной его вид продолжал источать неловкость за то, что я с такой придирчивостью изучаю его "дорогое хобби". Видимо, я нашла уязвимое место моего спасителя и, не желая более его смущать, вложила в свой ответ всю восторженность, какую только смогла в себе найти:

– Прекрасный, просто изумительный автомобиль!

Сэр Генри заметно расслабился, сбросив напряжение со своих плеч:

– Спасибо, Ани. А теперь в путь. Покажу вам свой дом.

Сердце помчалось вскачь, когда мы медленно подъезжали к воротам Чаргорода. Ворота раздвигались со скрипом, тяжелые деревянные створки словно сдерживали дыхание, пропуская нас внутрь. Мир вокруг будто замер в ожидании.

Вот она – точка невозврата.

Я ясно ощутила, что оказавшись за воротами, закрою себе доступ к прошлому. У меня не будет дороги обратно. Я безвозвратно потеряюсь.

На кончиках пальцев собрался едкий холод, горло сжалось в попытке крикнуть: “Остановитесь!..”

В этот момент мы пересекли ворота и оказались на широкой площади, окруженной разноперыми домами Чаргорода.

Паника мгновенно отступила, будто ее выключили. Мышцы расслабились, я глубоко вздохнула.

Что за глупости у тебя в голове?!

Если ты как-то сюда попала, то и выбраться отсюда сможешь!

Я посмотрела в окно невероятного автомобиля на неизвестные мне улицы, дома, людей, которые прогуливались по тротуарам. Было сложно сосредоточиться, потому как я до сих пор отрицала очевидное и не могла понять, как оказалась здесь, хотя еще сегодня утром проснулась в своей кровати в своей квартире.

Вдруг в сознании возник и завис вопрос:

“Зачем?”

Возможно, в этом что-то есть?

Возможно, правильнее будет узнавать не то, как я здесь оказалась, а зачем я тут оказалась?

Я недовольно цокнула про себя.

Мало того, что мысли в последнее время посещают странные, думаю, я какими-то новыми для себя словами и категориями, так еще и пытаюсь найти скрытые и невероятные смыслы в обычных вещах. Правда вот, моя нынешняя ситуация никак не подходила под определение "обычной".

Утонув в своих бессвязных размышлениях, я поздно заметила, как внимательно разглядывает меня Канцлер. Я смутилась, понимая, что он хотел бы знать мою историю и не понимая, могу ли я ее рассказать, как есть, чтобы он не принял меня за городскую сумасшедшую или плохую врунью.

Канцлер улыбнулся одними кончиками губ и проговорил:

– Ани, трудно решить все свои проблемы за одну короткую поездку. Позвольте вас отвлечь? Проведу для вас небольшую экскурсию, пока мы едем к моему дому.

Я благодарно кивнула:

– Буду признательна, сэр Генри.

Он поморщился:

– Ани, я просил, Канцлер, просто Канцлер. Ну или сэр Канцлер, – он озорно подмигнул мне, припоминая мои же слова.

– Обратите внимание, мы сейчас проезжаем наш Центральный банк. Уникальное архитектурное сооружение, оставшееся со времен до самого Разделения и потому сохранившее свои свойства защиты. За столько веков его так и не смогли ограбить, хотя как-то даже конкурс устраивали ради этого. Вполне законный и официальный.

Я смотрела в окно на проплывающее мимо здание. Оно было впечатляющим, этакой монументальной архитектурой: огромное строение, высотой с хорошую колокольню, окна были только внизу, дальше оно представляло собой монолитную плиту, отливающую зеленым оттенком. Центральный вход был украшен парными колоннами высотой метра три, которые еще ярче выдавали его зеленый цвет.

Я повернулась к Канцлеру:

– Почему здание зеленое и окна только внизу?

– Зеленый – цвет денег и достатка, хороший выбор для банка, – он хохотнул. – Что касается, окон, выше расположено хранилище, которому окна ни к чему. Приватности сохранения того самого достатка не будет, – он снова хохотнул.

Я удивилась:

– Хранилище, уходящее вверх, а не под землю? Интересное решение.

– Под землю? Зачем хранить ценности под землей? Удивительные у вас идеи, Ани. Смею предположить, что под землей было бы больше шансов добраться до тех самых ценностей нечестным путем.

Я проглотила слова о том, что это у них тут удивительные идеи, ведь стены легко разрушить. А потом я вспомнила еще об одной странности в рассказе моего благодетеля и решила сменить тему.

– Сэр… – я вновь стушевалась под его строгим взглядом и поднятой бровью, – извините, Канцлер, вы сказали про разделение. А что это значит? Что за разделение?

Видимо, я сказала что-то не то или задала запрещенный вопрос, потому что сэр Генри замер и снова стал разглядывать меня с ног до головы с придирчивой дотошностью следователя, так будто наконец осознал свою ошибку и понял, что не стоило меня не только брать с собой, но и подходить ко мне также не стоило.

Я робко пролепетала:

– Простите, если это неприличный вопрос. Вы можете не отвечать. Просто я… – Я замялась, совершенно не понимая, как оправдаться и исправить ситуацию, когда ты даже не знаешь, в чем была неправа.

– Ани, это мне стоит просить прощения за свою недостойную реакцию. Право же, я не был готов услышать такой вопрос. Вы действительно не знаете, что такое Разделение?

Я вновь смутилась и осторожно заметила:

– Понимаю, что значит это слово – когда что-то или кто-то отделен друг от друга, часто без возможности слияния вновь. Но вы же наверняка имели в виду какое-то конкретное событие, которое так назвали. И, судя по вашей реакции, оно было значимым и знаковым, и все о нем должны знать. Все, кроме меня. Я правда не знаю, что для вас значит разделение, потому что я не знаю, где нахожусь. И мне кажется, это не только про город… а про мир в целом, – к концу своей речи я перешла на шепот и опустила глаза. Мне страшно было взглянуть на своего собеседника. Я боялась увидеть в них ужас от осознания моего сумасшествия или того хуже, иррациональный страх перед самозванкой, незнакомкой, которая может принести беды.

– Без возможности слияния вновь, – Канцлер задумчиво и протяжно повторил мои слова. А затем осторожно коснулся моего подбородка и приподнял его так, чтобы я взглянула на него. Его глаза по-прежнему источали отцовскую заботу, хоть и были подернуты дымкой беспокойства. Но, кажется, он не собирался обвинять меня в сумасшествии.