Цена невинности

Лика вышла из кухни, вытирая руки о полотенце. На ее лице играла тихая, спокойная улыбка, которой не было еще утром. Она встретилась взглядом с сестрой, и в этом молчаливом взгляде было все понимание, благодарность и огромное, выстраданное облегчение.

– Все? – тихо спросила Лика.

– Все, – так же тихо, кивнув, ответила Дина, опуская на пол топающего Тимура.

Они действительно справились. Дина была здорова, ее ремиссия была стабильной и крепкой. Деньги, этот камень на шее, символ страшного выбора и унижения, наконец-то вернулись к тому, кому принадлежали. Их налаженная, скромная, но такая прочная жизнь продолжалась. И это было главной победой.

В тот вечер они устроили себе маленький праздник. Не в честь возвращения долга – нет. В честь своего освобождения. В честь того, что остались вдвоем, выжили, выстояли и построили свой маленький, но надежный мирок.

Лика испекла яблочный пирог по бабушкиному рецепту, Дина накрыла на стол лучшей скатертью, а Тимур, важно восседая в своем высоком стульчике, стучал ложкой по столу, требуя свою порцию внимания и сладкого пюре. Они смеялись, вспоминали забавные случаи из больничной жизни Дины, строили планы на лето – съездить в соседний город, погулять по зоопарку.

Глядя на эту картину, Лика ловила себя на мысли, что то щемящее чувство вины и стыда наконец-то отпускает свои цепкие лапы. Оно, конечно, никуда не денется полностью, но теперь оно было не хозяйкой положения, а лишь тихим гостем из прошлого.

Их жизнь вошла в самое спокойное и плодотворное русло. Маленький Тимур рос не по дням, а по часам, превращаясь из пухлого младенца в смышленого, активного и не по-детски серьезного мальчика. Его карие глаза, столь чужие для сероглазой Лики, подмечали все вокруг, а смех, заразительный и громкий, стал главной музыкой в их доме.

Дина, успешно закончив колледж с красным дипломом, не просто осталась работать в колледже. Ее трудолюбие, аккуратность и невероятная ответственность, отточенные временем борьбы за собственную жизнь, не остались незамеченными. Руководство колледжа предложило ей занять должность секретаря директора. Это была уже серьезная, ответственная работа с достойной зарплатой. Для Дины это было не просто трудоустройство – это было признание. Признание ее как специалиста, как человека, который состоялся, несмотря на все удары судьбы.

По вечерам, когда Тимур уже засыпал, утомленный играми и прогулками, сестры иногда сидели на кухне за чашкой чая. Они говорили о работе, о планах на будущее, о том, какой Тимур сегодня сказал новый звук. Они были единым целым, крепкой бухтой, пережившей самый страшный шторм.

Казалось, ничто не может нарушить эту новую, хрупкую и такую дорогую нормальность. Они были просто семьей. Маленькой, но невероятно сильной. Они отгородились от прошлого высокой стеной, и призраки по имени Волковы стали казаться всего лишь страшной сказкой, которую когда-то прочли и теперь старались забыть.

Но они забывали одну простую истину: от призраков прошлого невозможно убежать. А сегодня они праздновали. Праздновали свою победу.

Пока в подмосковной квартирке, пахнущей яблочным пирогом и детской присыпкой, царило тихое, выстраданное ликование. Воздух был наполнен смехом и беззаботным стуком ложки Тимура по столику его стульчика. Они ели теплый пирог, пили чай и болтали о пустяках – о том, как Тимур пытался поймать голубя на площадке, о новом платье Дины для работы, о том, куда поехать летом. Это был их скромный пир победителей, праздник в честь того, что самый тяжелый груз наконец-то был сброшен с плеч. Казалось, сама Вселенная одобрительно улыбается их маленькому мирку, защищенному от бурь и ураганов большого мира. Но Вселенная, как часто бывает, иронизировала.

В тот самый вечер, в нескольких десятках километров от них, в огромном, холодновато-величественном особняке Волковых, наступал час ужина. Стол был сервирован безупречно: хрусталь искрился, столовое серебро отбрасывало блики на белоснежную скатерть, аромат изысканных блюд смешивался с дорогими духами Галины Александровны Волковой.

Артем, сиявший как новогодняя елка, не мог усидеть на месте. Он то и дело поглядывал на свою спутницу – эффектную брюнетку Валерию, – чье подчеркнуто-сдержанное платье и безупречный макияж кричали о дороговизне и вкусе. Она сидела с идеально прямой спиной, улыбаясь вежливой, отрепетированной улыбкой, и ее взгляд скользил по интерьеру с легкой, почти незаметной оценкой собственника.

Волкова, мать семейства, пыталась вести светскую беседу, но чувствовала напряжение. Ее муж, Виктор Васильевич, погруженный в свои мысли, молча ел. А Егор, мрачный и отстраненный, сидел в самом конце стола, будто вихрь холодного воздуха исходил от него, отталкивая всех. Он почти не притрагивался к еде, медленно вращая в пальцах хрустальный фужер, его взгляд был устремлен куда-то внутрь себя, в привычный ад, из которого он не находил выхода.

И вот, отложив ложку, Артем звонко постучал ножом по бокалу.

– Мама, папа, Егор… У меня важная новость, – его голос дрожал от счастья и волнения. Все взгляды устремились на него. Даже Егор медленно поднял глаза. – Я не мог дольше тянуть. Я хочу представить вам официально свою будущую жену. Лера, я тебя очень люблю. – Он взял руку Валерии, и та ответила ему томным, обожающим взглядом. – Сегодня я сделал ей предложение, и она сказала «да»!

Галина Александровна ахнула от радости, захлопала в ладоши. Виктор Васильевич снисходительно улыбнулся, кивнув:

– Поздравляю, сын. Рад за тебя.

Но все взгляды, будто по команде, метнулись к Егору. Его реакция всегда была главной. Он был скалой, о которую разбивались или которой одобрялись все семейные инициативы.

Егор медленно поставил фужер на стол. Его лицо не выражало ничего, кроме ледяной непроницаемости. Он смотрел на Валерию. Смотрел на ее безупречную ухоженность, на расчетливый блеск в глазах, на уверенность, с которой она уже примеряла на себя роль миссис Волкова. И этот образ наложился на другое воспоминание. Всплыло, яркое и болезненное, как удар кинжалом.

Тот самый ужин. Два года назад. Артем, такой же сияющий, привел в дом другую девушку. Не с безупречным макияжем, а с едва заметным румянцем и легким слоем помады. Ее волосы пахли не дорогим парфюмом, а просто чистотой. И глаза… Бездонные, огромные, полные искреннего смущения и такого трепетного внимания к каждому его слову, что у него, Егора, на мгновение перехватило дыхание. Она ловила каждое слово Артема, смотрела на него с обожанием, в котором не было ни капли расчета. Лика.

Тогда он тоже сидел молча. Но внутри все клокотало от какого-то дикого, необъяснимого интереса. Тогда он впервые почувствовал ту самую «нездоровую искру», которую потом попытался выжечь огнем и железом.

А сейчас он смотрел на Валерию – красивую, идеальную партию для его брата – и чувствовал лишь пустоту и горькую, едкую насмешку над самим собой. Артем нашел замену. Красивую, блестящую, удобную. Он перевернул страницу. А он, Егор, остался в прошлом. С его памятью о хрупкой девушке с бездонными глазами, которой он сломал жизнь, и с пачкой денег, которую она ему вернула, поставив жирную точку в их истории.

Его лицо исказила едва заметная гримаса боли. Он отодвинул стул. Глухой скрежет ножек о паркет прозвучал как выстрел в наступившей тишине.

– Поздравляю, – произнес он хрипло, обращаясь в пространство, а не к конкретному человеку. Его голос был плоским, безжизненным. – Извините.

Не глядя ни на кого, особенно на счастливое лицо брата, Егор развернулся и вышел из столовой. Его тяжелые, мерные шаги затихли в коридоре, ведя в его личные покои – в его личную тюрьму, откуда не было выхода.

За столом повисло неловкое молчание. Сияние Артема померкло. Валерия натянуто улыбнулась, в ее глазах мелькнуло недоумение и уязвленное самолюбие. Галина Александровна вздохнула, понимая, что ничего иного от старшего сына ожидать не стоило.

Но никто из них не мог даже предположить, что холодная ярость и бесконечное чувство вины, только что усилившиеся в Егоре до предела, уже готовы были перерасти в нечто иное. В новую, всепоглощающую одержимость. Потому что теперь он видел – Артем свободен. Артем счастлив с другой. И это означало только одно: те призрачные цепи, что связывали Егора с его жертвой, ослабли.

Глава 6.

Той ночью Егор не сомкнул глаз. Слова Артема висели в воздухе его спальни, густыми и тягучими, как смог. Свадьба. Не просто регистрация в загсе и скромный ужин, а именно то, что подразумевало их семья и статус – пышная, помпезная, тщательно спланированная церемония, на которую будет приглашены полсвета Москвы.

На следующее утро Галина Александровна, сияя, подтвердила его самые худшие ожидания за завтраком, который Егор пытался проглотить через силу.

– Виктор, ты только представь! – восторгалась она, обращаясь к мужу, который за чтением газеты лишь кивал. – Церковь в Царицыно, я уже договариваюсь! Рецепшн в «Метрополе» или, может, в том новом отеле на Рубинштейна? У них такой шикарный зимний сад! У Лерочки уже есть платье от Pronovias, она показывала каталог – просто божественно! Фотографы, видео, живая музыка, фейерверк над Москвой-рекой… Артем хочет все самое лучшее!

Каждое слово матери било по Егору, как молоток по наковальне. Он видел это все в мельчайших деталях, которые его деловой ум тут же строил в логичную, безупречную и абсолютно бездушную схему. Сотни гостей, большинство из которых даже не знают жениха и невесту, будут говорить заученные тосты. Дорогой алкоголь рекой. Девушка в подвенечном платье от кутюр, сшитое не для любви, а для того, чтобы произвести впечатление на светскую хронику. Артем, сияющий и довольный, будет обнимать свою Валерию – идеальную картинку для глянцевого журнала.

И на фоне этой мишуры, этого карнавала тщеславия, в его памяти с болезненной четкостью всплывал другой образ. Ужин в их доме два года назад. Лика, смущенно краснеющая, когда Артем, смеясь, рассказывал, как они мечтают обвенчаться в маленькой деревенской церквушке где-нибудь в Костромской области, куда нужно добираться на старой «Ниве», и чтобы гостей было не больше двадцати самых близких. И как она, вся заливаясь румянцем, шептала: «Главное – чтобы ты был рядом. А все остальное неважно».

«Вот это была любовь», – пронеслось в голове Егора с ясностью, от которой свело скулы. А то, что сейчас происходило с Артемом и этой Валерией… Это была сделка. Красивая, блестящая, социально одобренная, но сделка. Артем покупал себе идеальную спутницу для выхода в свет, а она – фамилию, статус и безграничный кредит в лучших бутиках города. Они обменивались не клятвами, а инвестициями.

В душе Егор кипел от неприятия. Он видел эту женщину насквозь. В ее глазах он читал не любовь к брату, а любовь к тому, что брат может ей дать. Он видел холодный расчет, тщательно скрываемый под маской обожания. Артем был слеп. Ослеплен блеском, лестью и собственным желанием поскорее забыть прошлое, заткнуть дыру, оставленную Ликой, новой, более дорогой и современной моделью.

И самое ужасное было в том, что Егор понимал: он «не имел никакого права» ничего советовать брату. Никакого морального права.

Кто он такой, чтобы говорить о чистоте помыслов и искренности чувств? Он, купивший за деньги невинность той, кого Артем, пусть и по-своему, но любил. Он, чей поступок был в тысячу раз грязнее и низменнее, чем этот брак по расчету. Его руки были перепачканы в грязи так, что ни одна унция морального авторитета у него не осталась. Его мнение, которое раньше в семье было законом, теперь ничего не весило. Он дискредитировал себя полностью.

Те деньги, что Лика ему вернула, стали финальной точкой. Они были не просто возвратом долга. Они были молчаливым, но уничтожающим приговором ему самому. «Я чиста перед тобой. Я больше тебе ничего не должна. Ты – никто. Твое мнение, твоя мораль, твоя жажда контроля – ничего не значат. Ты не имеешь права судить меня, мой выбор или выбор моего бывшего парня».

И он смирился с этим. Он замкнулся в своей башне из сожаления и саморазрушения, наблюдая со стороны, как его брат совершает, по его мнению, огромную ошибку. Он не будет ничего говорить. Не будет предостерегать. Не будет пытаться открыть Артему глаза. Он просто будет молча наблюдать за этим грядущим цирком, зная, что его собственная вина лишает его права голоса.

Единственное, что он мог сделать – это присутствовать на этой свадьбе. Стоять там, в самом дорогом смокинге, с самым холодным и непроницаемым выражением лица, и быть живым напоминанием самому себе о том, до какой низости может пасть человек, возомнивший себя вправе вершить судьбы других. Он будет пить шампанское за здоровье молодых, и каждый глоток будет жечь ему горло желчью и осознанием собственного падения.

Он не имел права лезть в чью-то жизнь. Потому что единственная жизнь, в которую он вмешался, он сломал вдребезги.

Тишина в столовой после ухода Егора была оглушительной. Ее разорвал нервный, слишком громкий смех Артема.

– Ну, Егор есть Егор, – попытался он сгладить неловкость, но его голос прозвучал фальшиво. – Он всегда он был человеком настроения. Не обращайте внимания.

Валерия натянуто улыбнулась, поправив салфетку на коленях. Ее глаза, еще секунду назад сиявшие триумфом, теперь метали короткие, колючие взгляды в сторону двери, куда удалился старший брат. Галина Александровна беспокойно перебирала жемчужное ожерелье.

– Он просто устал, дорогой, – сказала она, больше пытаясь убедить себя. – Понимаешь, нагрузка на него колоссальная…

Но все понимали, что дело не в усталости.

На следующее утро Егор сошел вниз к завтраку первым. Он сидел за столом, неподвижный, как изваяние, смотря в окно на подмерзший сад. Его лицо было бесстрастной маской, но в глазах стояла та самая ледяная решимость, которая заставляла трепетать конкурентов на переговорах.

Когда за стол собрались все, Егор не стал дожидаться, пока кофе разольют. Он положил руки на стол, сплетя пальцы, и его голос прозвучал тихо, но с такой неоспоримой властностью, что перебить его было невозможно.

– Вчерашнее известие, конечно, радостное, – начал он, и в его интонации не было ни капли радости. – Артем, я желаю тебе счастья. Исходя из этого, я хочу сразу расставить все точки над i, чтобы в будущем не возникало недоразумений.

Все замерли. Артем нахмурился, почувствовав недоброе.

– Этот дом – мой, – Егор медленно перевел взгляд на брата, – Здесь мое пространство, мои правила. Я не намерен делить его с чьей-либо семейной жизнью, даже твоей, Артем. У тебя есть прекрасная квартира. Более чем подходящее место для начала совместной жизни.

Артем попытался возразить:

– Егор, но мы думали… Мама и папа здесь… Это наш родной дом!

– Родители, – Егор холодно парировал, – вольны сделать свой выбор. Они могут остаться здесь, со мной. Или переехать к тебе. Или вернуться в свою квартиру на Остоженке. Их решение я приму и обеспечу материально, в любом случае.

Он посмотрел на отца, который молча наблюдал, сжав губы. Виктор Васильевич понимал старшего сына лучше всех. Он видел не просто прихоть, а глубинную, экзистенциальную потребность очертить границы, отгородиться от чужого, фальшивого, по мнению Егора, счастья.

– Что касается финансов, – продолжил Егор, и его голос стал еще жестче, – ты работаешь в юридической фирме отца. Твои доходы более чем достаточны, чтобы содержать семью. С сегодняшнего дня я снимаю с себя всякие обязательства по твоему обеспечению. Ты взрослый человек, который принимает взрослые решения. Будь добр нести за них ответственность.

В воздухе повис шок. Артем побледнел. Он всегда жил в тени щедрости старшего брата, даже свою шикарную квартиру и машину он воспринимал как нечто данное, как часть их общего семейного статуса, который обеспечивал Егор. Мысль о том, что его будут судить по его собственным, пусть и немалым, но все же ограниченным доходам, была для него ударом.

– Но… свадьба… – выдавил он. – Ты же не против того, чтобы…

– Свадьба пройдет так, как планировали, – отрезал Егор. – Я оплачу свою долю, как и обещал. Это мой подарок вам. Но это – последнее вливание. После этого – вы сами.

Он встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

– Артем, – тихо, но четко произнес Егор на прощание. – Я рекомендую тебе умолчать об этом факте твоей будущей жене до поры до времени. Чтобы не омрачать подготовку к торжеству.

Это был не совет. Это был приказ. Приказ, за которым читалась угроза: «Если она начнет скандалить и требовать большего, я могу и вовсе передумать насчет свадьбы».

Артем молча кивнул, сглотнув горький ком обиды и осознания. Он был загнан в угол. Признаться Валерии, что его «золотые горы» оказались сильно меньше, чем она думала, – значило рисковать всем. Его тщеславие и страх потерять ее были сильнее.

– Хорошо, – хрипло сказал он. – Я понял.

Егор вышел, оставив за собой гробовое молчание. Галина Александровна беспомощно смотрела на младшего сына, понимая, что привычный мир рушится. Виктор Васильевич тяжело вздохнул и вышел следом за старшим, чтобы закурить на веранде.

Свадьба действительно прошла так, как планировалось. Роскошная церемония в Царицыно, шикарный прием в «Метрополе», фейерверк над Москвой-рекой. Со стороны это выглядело как сказка. Но для главных действующих лиц она была сделана из картона и мишуры.

Артем улыбался и слушал тосты, сжимая руку Валерии, которая сияла ослепительной улыбкой. Где-то в толпе гостей, холодный и недосягаемый, стоял Егор с бокалом в руке. Он выпил за здоровье молодых, и шампанское действительно обожгло ему горло желчью.

Он озвучил свой вердикт. Он очертил границы. Он отрезал себя от финансов брата. Он сделал все, чтобы фальшивое счастье Артема не вторгалось в его личный ад. И теперь он был совершенно один наедине со своей виной, своими деньгами и своей тоской по той, которую сломал, но которую не мог забыть.

Глава 7.

Он продержался ровно столько, сколько требовали приличия, – до разрезания торта и первого танца. Вид брата, обнимающего свою идеальную, бездушную невесту под прицелом сотен камер, стал последней каплей. Не дожидаясь конца праздника, Егор тихо вышел, не прощаясь ни с кем. Его личный водитель, загодя предупрежденный, уже ждал у подъезда. Черный «Мерседес» бесшумно отъехал от сияющего «Метрополя», увозя Егора прочь от мишуры и фальшивого веселья.

Особняк встретил его гробовой тишиной и мраком. Прислуга, получившая выходной в честь торжества, отсутствовала. Егор сбросил на диван парадный смокинг. Галстук полетел следом. Он прошел в свой кабинет, плеснул в хрустальный стакан виски, не разбавляя, и залпом выпил. Алкоголь ударил в голову, но не принес желанного забвения, лишь обострил чувства.

Он опустился в кожаное кресло у камина, в котором тлели угли, и погрузился в пучину воспоминаний. Свадьба брата, эта пошлая пародия на семейное счастье, больно задела старую, никогда до конца не заживавшую рану.

Перед его внутренним взором возник не холодный особняк, а шумные коридоры университета. Он был молод, полон амбиций и веры в будущее. Химия была его страстью, его языком, на котором он говорил с миром. Он не просто учился – он горел. И в этом огне он встретил ее. Марина. Не красавица в привычном смысле, но с живыми, смеющимися глазами и острым умом. Они часами могли говорить о молекулярных связях и поэзии Серебряного века, сидя в пустой аудитории или гуляя по ночной Москве.

Он, всегда такой расчетливый и холодный, влюбился без памяти, по-юношески безрассудно. Он видел их будущее: лаборатория, общие открытия, тихий дом, наполненный книгами и смехом. Он был готов на все.

А потом пришел тот самый офер – место в престижном исследовательском институте в закрытом городе, работа над секретными проектами, вакцинами, препаратами. Это был шанс века для молодого ученого. Но работа предполагала строжайшую секретность и переезд. Он пришел к Марине с горящими глазами:

– Поедем со мной! Распишемся там! Это наше общее будущее!

Он видел себя героем, романтиком науки, зовущим свою возлюбленную за собой к звездам. А она посмотрела на него с практичностью, которая показалась ему ледяным ударом.

– Егор, это безумие. Бросить все здесь и ехать в какую-то дыру? Жить в общежитии? Ждать тебя с работы без выходных? У меня здесь жизнь, планы.

Его планы были для нее пустым звуком. Его страсть – наивным юношеским максимализмом. Он предлагал ей весь мир, но мир этот был не от кутюр и не сиял огнями московских бульваров. Через неделю после их разговора он узнал, что Марина встречается с сыном крупного чиновника. А еще через месяц она вышла за него замуж. Чисто, быстро, без лишних эмоций.

Его мир рухнул. Он оказался ненужным. Его талант, его планы, его любовь – все было обесценено в один миг. Он уехал один, с разбитым сердцем и тотальным, всепоглощающим недоверием ко всему миру. Работа не спасла. Она стала бегством. Но боль и обида глодали его изнутри.

А потом, годы спустя, когда он уже почти окаменел, пришло сообщение от старого школьного друга. В Подмосковье продавался полуразрушенный, банкротящийся фармацевтический заводик. Друг шутил:

– Егор, помнишь, как ты колбы в школе грел? Вот твой шанс!

Это был не шанс. Это была последняя соломинка. Он вложил все свои сбережения, взял огромный кредит, заложил все, что мог. Он жил на этом заводе, спал в кабинете, ел что придется. Он не строил бизнес – он выживал. Он доказывал. Себе, Марине, всему миру, что он чего-то стоит. Что его талант, его труд – это не пустой звук.

И он совершил невозможное. Завод ожил. Потом стал прибыльным. Потом превратился в мощное, современное предприятие. Он сделал себя сам. Из осколков разбитого сердца и нереализованных амбиций он выковал нового Егора – холодного, беспощадного, неуязвимого Волкова. Все юридические вопросы, все формальности с самого начала и по сей день вел его отец, Виктор Васильевич, ставший надежным тылом и партнером. Именно этот успех, эти деньги дали ему ту власть, ту уверенность, что он может все купить. И контроль. Тотальный контроль над жизнями тех, кто его окружает, чтобы больше никогда не оказаться уязвимым, обманутым, ненужным.

Он сжал стакан так, что хрусталь затрещал. Память о Марине давно потускнела, сменившись цинизмом. Но урок был усвоен навечно: мир держится на деньгах и силе. Чувства – слабость, за которую рано или поздно заставят платить.

Именно этот урок он и применил к Лике. Увидев в ней угрозу для брата, для привычного уклада, ту самую «слабость», которая когда-то сломала его самого, он решил действовать проверенным способом – купить и разрушить. Чтобы защитить. Чтобы контролировать.

Но теперь, когда она вернула ему деньги, она выбила из-под ног эту хлипкую конструкцию. Она доказала, что есть вещи, которые не купить. Что его сила – иллюзия. А его контроль – самообман.

Он сидел в темноте своего идеального, дорогого, вымершего особняка – самопровозглашенный король, который вдруг осознал, что он голый. И единственное, что у него осталось – это ад, который он построил для себя собственными руками.

Пока Егор занимался медленным химическим выеданием собственного мозга виски и горькими воспоминаниями, свадьба в «Метрополе» близилась к завершению. Последние гости, уставшие и довольные, разъезжались по своим лимузинам, шумно обсуждая роскошь приема и странный, мрачный уход старшего брата жениха.

Молодожены, Артем и Валерия, сияющие, но уже с заметной усталостью в глазах, наконец-то сели в украшенный лентами белый Rolls-Royce, который должен был отвезти их в свадебную ночь. Валерия, томно откинувшись на кожаном сиденье, мечтательно вздохнула, глядя на огни ночной Москвы. «Наконец-то, – думала она, с наслаждением представляя себе огромную, величественную спальню в особняке Волковых, прислугу, которая суетится вокруг, готовя все для первой ночи в новом статусе. – Теперь это и мой дом. Моя жизнь».

Машина, однако, проехала мимо заветного поворота на загородную трассу. Валерия не придала этому значения – возможно, водитель выбрал объездной путь из-за ночных работ. Но когда автомобиль уверенно въехал в центр города и начал замедлять ход у знакомого ей элитного жилого комплекса, где располагалась квартира Артема, ее улыбка начала медленно таять.

– Артем, милый, мы что, заедем за чем-то? – спросила она сладким голосом, все еще веря в какую-то ошибку.

Артем, который всю дорогу молчал и был странно напряжен, нервно сглотнул. Он помнил приказ брата. И свой собственный страх.

– Нет, Лерочка. Мы… мы будем жить здесь. В моей квартире.

Тишина в салоне стала густой и звенящей. Валерия медленно повернула к нему голову. Ее безупречно наведенные макияжем глаза сузились.

– Шутишь? Это какой-то несмешной розыгрыш, Артем. После такого дня – в эту… квартиру? – Она произнесла слово «квартира» с такой интонацией, будто это была коммуналка в заброшенном районе.