Цена невинности

Тата Шу

Цена невинности

Цена невинности.

Глава 1.

Воздух в конторе «Волков и партнеры» был прохладным и стерильным, пахнущим дорогими сигарами, старой кожей и законом. Лика Карчава, стараясь не скрипеть новыми туфлями, шла по глянцевому полу коридора, чувствуя себя букашкой в безупречно отлаженном механизме. Ее практика здесь была почти чудом – место для стажеров здесь расхватывали выпускники самых престижных вузов страны, а ее скромный университет даже не числился в списках поставщиков кадров.

Именно тогда она и увидела его. Артем Волков. Молодой юрист, чья фамилия красовалась на вывеске. Он вышел из переговорной, улыбаясь клиенту, и его взгляд скользнул по ней. Не прозрачный, сквозной, каким обычно смотрят на стажеров, а заинтересованный, живой. Он был красив по-голливудски: идеальные черты лица, открытая улыбка, русые волосы, аккуратно уложенные набок. Через неделю он пригласил ее на обед, через месяц – в оперу.

После оперы они поехали к Артему в городскую квартиру.

Дверь закрылась с тихим щелчком, поглотив уличный шум. Они стояли в просторной гостиной Артема, где панорамные окна открывали вид на ночной город. Воздух был наполнен едва уловимым ароматом его парфюма – древесным и холодным.

– Хочешь вина? – его голос прозвучал глуховато в тишине.

Лика лишь кивнула, чувствуя, как комок нервов сжимает ей горло. Опера, машина, эта роскошная квартира – все было как в сказке, которую она читала в дешевых романах. Но теперь сказка требовала от нее участия, к которому она была не готова.

Он протянул ей бокал. Его пальцы коснулись ее руки, и она вздрогнула. Артем улыбнулся своей обезоруживающей голливудской улыбкой и мягко провел рукой по ее плечу.

– Ты вся напряжена, Лика. Расслабься. Здесь только я.

Именно этого она и боялась. Его прикосновения, которые днем заставляли ее сердце биться чаще, сейчас казались чужими и тяжелыми. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и Лика закрыла глаза, стараясь не отпрянуть. Его поцелуй был уверенным, опытным, но ее губы не отвечали, они были холодными и неподвижными.

Он повел ее в спальню. Приглушенный свет мягко выхватывал из полумрака линии огромной кровати. Артем привлек ее к себе, его руки скользнули по ее платью. Он раздел ее до нижнего белья. Пытаясь разжечь в ней ответный огонь. Но ее тело не слушалось. Его возбужденная плоть упиралась ей в плоский живот. Ее тело было деревянным, скованным страхом. Внутри не было ни возбуждения, ни томления, лишь леденящий ужас и одна навязчивая мысль: «Сейчас. Сейчас это должно произойти. Я должна…»

Его дыхание стало чаще, его движения – настойчивее. Лика зажмурилась, стараясь мысленно убежать, спрятаться. Но побега не было. Только она, он и ее собственное предательское тело, которое отказывалось играть по правилам взрослой игры.

Внезапно он остановился и отстранился. Его взгляд, еще секунду назад затуманенный страстью, стал ясным и изучающим.

– Лика? Ты здесь со мной?

Она не могла говорить. Она лишь смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых стояли слезы стыда и растерянности.

Артем медленно выдохнул и сел на край кровати, проводя рукой по волосам.

– Я не насильник, – тихо сказал он. – Ты вся дрожишь, как мышь в когтях у кошки.

Он встал, прошелся по комнате и вернулся с ее накидкой.

– Давай я отвезу тебя домой, – его голос снова стал деловым и собранным, адвокатским. В нем не было злости, лишь легкая усталость и… недоумение.

Лика молча кивнула, кутаясь в шелк. Ей было невыносимо стыдно. Она испортила все. Этот идеальный вечер, его настроение, свои же собственные надежды. Она была не той, кем должна была быть. И этот страх оказаться недостаточно хорошей, страстной, опытной парализовал ее сильнее всего. У нее никогда не было мужчины. Только на это она списывала свое состояние.

Два дня Артем был без настроения, но потом опять начал кружить вокруг Лики. Через две недели он пригласил ее на ужин к родителям.

– Не нервничай, они простые, – уверил Артем, ведя свой «Порш» по элитному пригороду. Но ничего «простого» в огромном особняке из стекла и бетона, висящем над озером, не было. Это была состоятельность.

Родители Артема оказались любезными, но сдержанными. Отец, Виктор Васильевич, по стопам, которого пошел Артем, оценивающе пожал ей руку, мать, Галина Александровна, улыбнулась точно рассчитанной, не теплой улыбкой. Ужин протекал размеренно, с правильными разговорами о политике, перспективах рынка и планах Артема в конторе.

И тогда в столовую вошел он.

Дверь отворилась беззвучно, и в комнате, казалось, сгустился воздух. Он был выше и мощнее Артема, одет в простую черную рубашку, обтягивающую торс, прорисованный каждым мускулом. Брюки и ботинки. Его волосы были темными, чуть растрепанными, а лицо – не идеальным, как у брата, а резким, сильным, с жесткой линией скул и упрямым подбородком. Но главное – глаза. Жгуче-карие, почти черные. Они медленно обвели стол и на мгновение остановились на Лике. И ее мир перевернулся. Взгляд Егора Волкова ударил ее с физической силой. В горле пересохло, сердце замерло, а затем забилось с бешеной силой, громко отдаваясь в висках. Вся ее кровь бросилась к щекам, а затем отхлынула, оставив ледяной холод в кончиках пальцев. Она инстинктивно опустила глаза, уставившись на изысканный фарфор своей тарелки, чувствуя, как этот взгляд прожигает ее кожу.

– Егор, наконец-то. Знакомься, это Лика, подруга Артема, – прозвучал где-то далеко голос Галины Александровны.

Он что-то ответил низким, глуховатым баритоном, который заставил по спине Лики пробежать мелкую дрожь. Она не осмелилась поднять на него глаз весь оставшийся вечер. Сидела, скованная странным, пугающим ощущением, пытаясь механически отвечать на вопросы, но слыша только собственное бешено колотящееся сердце. Она ловила себя на том, что ждет его реплик, краем глаза видела его большую, сильную руку на столе. Это было иррационально, дико, необъяснимо. Она любила Артема. Артем был светлым, добрым, безопасным. А его старший брат… Он был бурей. Землетрясением. Опасностью. Той ночью, вернувшись в свою маленькую квартирку, Лика долго ворочалась, пытаясь выбросить из головы образ чужих карих глаз. По телу пробегала волна возбуждения, когда она вспоминала его взгляд на себе.

А потом рухнул ее мир.

Сначала у Дины, младшей сестры, поднялась температура, которая не сбивалась. Потом синяки на тонких ручках. Анализы. Страшное слово из уст врача, белое, как стены больницы: «лейкемия». Родители, сломленные горем, но полные надежды, везли Дину в онкологическую клинику. Их седан не вписался в поворот на мокром шоссе. Лике позвонили из ГИБДД.

Тишина после этого звонка была оглушительной. Пустота. Острая, режущая, как осколки стекла от той самой аварии. Они ушли мгновенно. А Дина выжила. Она одна осталась в больнице, борясь за жизнь, которую у нее пыталась отнять болезнь, а у судьбы – случай.

И эта борьба требовала денег. Огромных, неподъемных для Лики денег. На лечение, на дорогущие препараты, на шанс. Сбережения родителей и ее сбережения, скопленные на черный день, растворились очень быстро. Артем был ее единственной надеждой. Он говорил о своей любви, о будущем, его семья владела юридической фирмой. У старшего брата фармацевтический завод. Артем поймет. Он поможет. Она мчалась к ним в загородный особняк, давя на газ своей машинки, не видя дороги от слез. Ее пальцы дрожали, когда она звонила в домофон. Охранник узнал ее и пропустил.

Дверь открылась не через несколько минут, а почти сразу, как будто кто-то стоял за ней. И это был не Артем. На пороге, заслонив собой весь свет из холла, стоял Егор. Он был в потертых джинсах, босиком, в руке он держал стеклянный бокал с темным виски. Его взгляд, тот самый, жгучий и пронизывающий, медленно прополз по ее лицу, залитому слезами, по ее плащу, и в его глубине не было ни удивления, ни сочувствия. Была лишь холодная, хищная оценка.

– Лика, – произнес он своим низким голосом, в котором не прозвучало ни одного вопроса. Он просто констатировал ее присутствие.

Она попыталась сглотнуть комок в горле. «Артем… он дома?»

– Брата нет. Улетел в Цюрих с отцом. На две недели. – Его глаза не отрывались от нее. – Что случилось?

И тут ее храбрость, собранная в кулак по дороге сюда, лопнула. Она не могла выложить ему всю свою боль, свое горе, рассказать о смерти родителей, о сестре. Это было слишком интимно, слишком свято для этого холодного взгляда. Она стояла, беззвучно шевеля губами, и слезы текли по ее щекам сами собой.

– Мне… срочно нужны деньги, – выдохнула она, ненавидя себя за эту фразу, за этот визит, за всю эту унизительную ситуацию. – Очень большая сумма. – Она лихорадочно думала о том, что запустит в соцсетях сбор денег для помощи ее сестре, продаст родительскую квартиру и обязательно эти деньги вернет, только на это нужно время. – Я верну. Чуть позже. Все верну.

Егор не двинулся с места. Он медленно поднес бокал к губам, сделал небольшой глоток, его карие глаза изучали ее над краем стекла.

– Сколько? – спросил он просто.

Она назвала цифру. Цифру, от которой у нее самой перехватило дыхание.

Он не моргнул глазом. Деньги для него, очевидно, были просто цифрами.

– И зачем они тебе? – его голос был ровным, почти бесстрастным.

Но она не могла. Не ему. Она вдруг испугалась, что Артем узнает правду и это оттолкнет его. Нужны ли ему молодому и перспективному ее проблемы? Она покачала головой, сжимая руки в кулаки, чтобы они не тряслись.

– Я не могу сказать. Просто поверьте, это вопрос жизни и смерти.

Он помолчал, все так же глядя на нее. Молчание затягивалось, становясь невыносимым, давящим. Потом он отставил бокал на консоль у двери.

– Хорошо, – сказал Егор тихо, и в его тишине послышался скрежет стали. – Деньги у меня есть. И я дам их тебе. Здесь и сейчас. Всю сумму. И можешь мне их не возвращать.

В его глазах вспыхнул тот самый огонь, что был за ужином, но теперь он не просто прожигал, а сжигал дотла. Лика почувствовала, как по ее спине бегут мурашки.

– Что… что мне нужно сделать? – прошептала она, уже заранее зная, что ответ снесет ей голову.

Он сделал шаг вперед, сократив дистанцию между ними до опасной. Он пах дорогим виски, свежим воздухом и чем-то диким, мужским, животным.

– Проведи со мной ночь, – произнес он четко, без эмпатии, без сомнения, с ледяной прямотой. – Одна ночь. И ты получишь свои деньги.

Воздух вырвался из ее легких. Мир сузился до его темных, неумолимых глаз. Стоило ей сделать шаг навстречу – и она спасет Дину. Стоило сделать шаг назад – и она потеряет все. Честь. Достоинство. Любовь Артема. И, возможно, сестру.

Где-то далеко зазвонил телефон, но звук тонул в оглушительной тишине, повисшей между ними. Егор ждал, не двигаясь, величественный и непоколебимый, как скала. Судья и палач в одном лице. Он ждал. Ждал, что она скажет «нет» и тогда он ей даст в два раза больше.

Ей оставалось только произнести слово. «Да» или «нет».

Глава 2.

Егор только что вернулся с собственного завода – день был напряженным, и он наливал себе виски, чтобы снять остатки адреналина после разбора очередного конфликта с поставщиками. Услышав резкий, нервный звонок, он нахмурился. Никто не беспокоил его в этих апартаментах без предупреждения.

Он рванул дверь с раздражением, готовый оборвать очередного назойливого курьера или соседа, и замер. На пороге, залитая слезами, стояла «она». Тот самый лучик света, что сидел напротив него за ужином у родителей. Та самая девушка с бездонными серыми глазами и робкой улыбкой, которая заставила его забыть на мгновение, о чем говорит его отец. Лика. Девушка Артема.

Но сейчас это была тень той девушки. Ее лицо было бледным, размытым слезами, глаза – огромными и полными такого отчаяния, что его собственное сердце, привыкшее к броне, сжалось непроизвольным, резким спазмом. В его груди что-то екнуло, защемило – теплое и острое одновременно. Он увидел ее тонкую шею, взгляд, полный животного страха, и по телу пробежала волна желания – необъяснимого, дикого и моментально признанного табу. «Братская». Это слово отпечаталось в сознании красным светом.

Мысли пронеслись вихрем, скача с одной на другую. «Что она здесь делает? Что случилось?» И сразу же, следом, холодная, ядовитая мысль: «Вляпалась. Наверняка вляпалась в какую-то историю». Артем рисовал ее нежной, скромной, почти святой. Девочка из хорошей, не бедствующей семьи. Закончила университет. Но Егор знал жизнь лучше. За таким лицом и широкими глазами могла скрываться все что угодно – долги, авантюры, связи не с теми людьми. И раз она здесь, одна, в таком состоянии, значит, брат о ней не знает. Значит, его наивный братец ошибся. Он видел, как она пытается говорить, и его взгляд, привыкший оценивать риски и активы, скользнул по ее лицо. Отчаяние. И сумма, которую она выпалила, была все равно чудовищной для нее. Неподъемной. И тут его осенило. Если не он, то к кому она пойдет за этими деньгами? К ростовщикам? В сомнительные конторы? Станет чьей-то игрушкой надолго? Или побежит к Артему, впутает его в свои грязные истории, будет вечно висящим камнем на шее, манипулируя его чувствами? Мысль о том, что его брат, светлый и прямой, может быть использован и обманут, вызвала в Егоре вспышку ревнивого гнева. Нет. Он не допустит этого. Нужно было действовать быстро и жестко. Отрезать проблему под корень. Либо она сломается и уйдет, и он больше никогда не услышит об этой истории, либо… Либо он сам получит то, что его тело требовало с той самой первой встречи. Одну ночь. Всего одну ночь, чтобы стереть этот навязчивый образ из памяти. Чтобы доказать себе, что она не стоит того света, который видит в ней Артем. Чтобы выжечь эту нездоровую искру интереса в себе самом и навсегда выкинуть ее из их жизни. Решение созрело мгновенно, холодное и безжалостное. Это был не шантаж ради удовольствия. Это был хирургический удар – жестокий, но эффективный.

– Хорошо, – сказал Егор тихо, и в его тишине послышался скрежет стали. Его голос был ровным, но внутри все горело. Он ненавидел ее в этот момент. Ненавидел за то слабое, теплое чувство, что она в нем вызвала. Ненавидел за слезы, которые заставляли его руку непроизвольно сжаться, сдерживая порыв протянуть платок.

– Деньги у меня есть. И я дам их тебе. Здесь и сейчас. Всю сумму.

Он видел, как по ее лицу пробежали мурашки, как тело напряглось в ожидании удара. И он нанес его.

– Проведи со мной ночь. Одна ночь. И ты получишь свои деньги.

Он произнес это четко, без эмпатии, с ледяной прямотой солдата, выполняющего приказ. Приказ, который он отдал сам себе. Спасти брата. Утолить любопытство. Разрушить иллюзию. Всего одна ночь.

Он ждал. Не двигаясь. Величественный и непоколебимый, как скала. Судья и палач в одном лице. Но глубоко внутри, под слоями льда и цинизма, теплилось презрительное сожаление к этой хрупкой девушке, которая имела неосторожность понравиться ему и быть чужой.

Мир сузился до его губ, которые только что произнесли этот приговор. До его глаз, в которых бушевала чужая, непонятная ей буря, прикрытая льдом. В ушах стоял оглушительный звон, в котором тонули ее мысли, ее моральные принципы, ее любовь к Артему.

Она увидела лицо Дины. Бледное, исхудавшее, с синяками под глазами, но живое. Услышала голос врача: «Шансы очень хорошие, но начинать нужно немедленно. Каждый день на счету». Она почувствовала холодную руку матери на своей щеке в последний раз и ледяную тишину в квартире после похорон.

Другого выхода не было. Его просто не существовало в природе. Она могла гордо развернуться и уйти, сохранив свое достоинство нетронутым. И этим поступком подписать сестре смертный приговор. Ее честь, ее тело, ее будущее с Артемом – все это меркло перед одним-единственным фактом: Дине было шестнадцать, и она хотела жить.

Лика не почувствовала, как пошевелились ее губы. Звука не было, лишь выдох, забитый слезами и стыдом. Но он его прочитал. «Да».

Слово было беззвучным, но оно прозвучало громче любого крика. Оно повисло между ними, липкое и постыдное, превращающее ее из человека в товар, а его – из спасителя в палача.

Егор замер. На долю секунды в его карих глазах мелькнуло что-то стремительное и неуловимое – почти разочарование. Где-то в самой глубине, под слоями цинизма и холодного расчета, шевельнулась надежда, о которой он сам не подозревал: надежда, что она скажет «нет». Что она окажется сильнее, чище, чем он предполагал. Что он ошибся. Но проза жизни, жестокая и беспощадная, оказалась сильнее. Его расчет был точен. Он медленно, словно против своей воли, кивнул. Его лицо снова стало непроницаемой маской.

– Подожди здесь, – бросил он сквозь зубы, и его голос прозвучал чуть хриплее, чем обычно. Он развернулся и скрылся в глубине дома, оставив ее на пороге, дрожащую от холода и унижения.

Лика не двигалась. Она стояла, пытаясь не думать, не чувствовать. Она превратилась в пустую оболочку, в автомат, который должен был выполнить одну единственную программу: выжить и спасти Дину. Все остальное не имело значения.

Он вернулся быстро. Очень быстро, как будто боялся, что она передумает и сбежит. Он был уже не в футболке, а в темной рубашке, джинсах, волосы были слегка приглажены влажными пальцами. В одной руке он держал телефон, в другой – небольшую, но увесистую сумку из плотной ткани. Он не смотрел на нее.

– Поехали, – сказал он коротко, выходя на площадку и запирая дверь.

Они молча направились в гараж. Он подвел ее не к яркому «Порше» Артема, а к большому, грозного вида внедорожнику матово-черного цвета. Он открыл ей пассажирскую дверь, его движения были резкими, лишенными всякой галантности. Лика механически забралась внутрь. Салон пахнул кожей, дорогим парфюмом и им – тем самым диким, животным запахом, который сводил ее с ума.

Поездка была быстрой и безмолвной. Он не пытался говорить, она не могла. Она смотрела в окно на мелькающие огни города, которые расплывались в цветные пятна от непролитых слез. Он вел машину собранно и агрессивно, словно участвуя в гонке.

Он остановился у неприметного входа элитного отеля. Не заезжая на парковку, он протянул ей ключ-карту.

– Комната 1407. Иди. Я подойду позже.

Лика взяла холодный пластик пальцами, которые не слушались. Она вышла из машины, не глядя на него, и побрела к двери. Ее не остановили. Видимо, его здесь знали.

Номер был огромным, стерильно-чистым и бездушным. В нем пахло чистотой и одиночеством. Лика прошла вглубь и села на край огромной кровати, уставившись в стену. Время потеряло смысл. Она не знала, сколько просидела так, прежде чем дверь открылась и вошел он.

Егор снял пиджак и бросил его на кресло. Его взгляд был тяжелым, оценивающим. Он подошел к мини-бару, налил себе виски, выпил залпом. Потом повернулся к ней.

То, что произошло дальше, было быстрым, резким и лишенным какой-либо нежности. Он не причинял ей боли намеренно, но и не старался ее избежать. Для него это была сделка. Выполнение условий контракта. Он снимал с нее одежду грубоватыми, но точными движениями, его губы обжигали ее кожу, а дыхание с запахом виски смешивалось с ее предательскими вздохами, которые она не могла сдержать. Она зажмурилась, ушла в себя, пытаясь думать о Дине, о больнице, о чем угодно, только не о том, что происходит здесь и сейчас. И тогда он наткнулся на преграду. На маленькую, ничего не значащую анатомическую деталь, которая в ее мире означала все. Чистоту, ожидание любви, обещание, данное самой себе. Он замер. Его тело напряглось над ней. Резкое, брутальное выражение его лица сменилось сначала недоумением, а затем чем-то темным и яростным. Он отшатнулся, будто обжегшись.

– Ты… – он не договорил. В его глазах бушевал ураган из гнева, недоверия и какого-то животного торжества. Он ругнулся сквозь зубы, низко, по-мужски. Это разрушало все его расчеты. Она была невинна. Девственность была доказательством ее правды. Ее отчаяние было настоящим. И он только что купил ее за пачку денег. И что она будет делать дальше? Пойдет по рукам?

Что-то в нем дрогнуло. На мгновение его движения стали почти что бережными. Его пальцы коснулись ее щеки, смахивая предательскую слезу. Но момент был упущен. Боль, острая и обжигающая, пронзила ее, и Лика наконец провалилась в блаженное небытие, в котором не было ни горя, ни стыда, ни Егора Волкова.

Когда сознание вернулось к Лике, первым, что она ощутила, была всепоглощающая боль между ног, тупая и разлитая. Потом – тяжесть чужого тела рядом, запах пота, кожи и секса, смешавшийся с ароматом дорогого виски. Она лежала навзничь, уставившись в потолок, стараясь дышать тише, чтобы не выдать своего возвращения в реальность. Реальность, которая была хуже любого кошмара.

Но Егор не спал. Он лежал на боку, опираясь на локоть, и смотрел на нее. Его темные глаза, теперь приспущенные, тяжелые от удовлетворения и чего-то еще, скользили по ее обнаженному телу с видом хозяина, оценивающего новоприобретенную вещь. Взгляд его был задумчивым, но не насытившимся.

– Ты притворялась? – его голос прозвучал низко и хрипло, нарушая гнетущую тишину номера.

Лика замерла, не зная, что ответить. Притворялась ли она? Нет. Она пыталась сопротивляться, уйти в себя, но ее тело, преданное и неподконтрольное, в какой-то момент отозвалось на его настойчивые, опытные ласки. Стыд за эту реакцию жгли ее изнутри сильнее, чем боль.

Он не стал ждать ответа. Его рука, большая и горячая, легла на ее плоский живот, и она вздрогнула от прикосновения. Пальцы медленно поползли вверх, к груди, обводя, щупая, заставляя кожу покрываться мурашками. Он наблюдал за каждой ее реакцией, как ученый за подопытным кроликом.

– Нет, не до конца, – сам ответил он на свой вопрос и наклонился к ней.

Его губы нашли ее грудь. Сначала это были почти нежные поцелуи, кружащие вокруг соска, заставляющие его набухать и твердеть вопреки ее воле. Потом его язык присоединился к игре, лаская и покусывая нежную кожу. Лика закусила губу, пытаясь подавить стон, который предательски просился наружу. Он перешел на другую грудь, уделяя ей такое же пристальное, почти жестокое внимание. Его рука тем временем скользнула между ее ног.

Она ахнула от неожиданности и боли, пытаясь сомкнуть бедра, но его бедро грубо раздвинуло их. Его пальцы, влажные от нее же самой, нашли тот самый чувствительный узелок, который заставил ее дернуться всем телом. Боль потихоньку отступала, уступая место чему-то новому, жгучему и пугающему. Он терзал ее губы поцелуями, то почти нежными, то яростными и требовательными, заставляя ее вкушать на своем языке горьковатый привкус виски и его собственную, дикую сущность.

Она ненавидела его. Ненавидела себя за то, что ее тело предает ее, откликаясь на ласки насильника. Но волна нарастала, неумолимая и всепоглощающая. Ее дыхание сбилось, в ушах зазвенело. Она пыталась бороться, но ее тело выгнулось в арке, совершенно неподконтрольное ей, и ее тихий, сдавленный крик сорвался с губ в момент тихого, почти беззвучного оргазма, который потряс ее до самых кончиков пальцев.

Егор замер над ней, наблюдая, как судорога удовольствия сменяется на ее лице новой волной стыда и ужаса. На его губах появилась медленная, удовлетворенная улыбка охотника.

– Вот видишь, – прошептал он хрипло, – не все так плохо.

Он дал ей пару минут прийти в себя, не отпуская, все так же тяжело дыша ей в шею. А потом его руки снова стали требовательными. На этот раз он перевернул ее на живот. Лика уткнулась лицом в прохладную ткань простыни, чувствуя, как ее сердце бешено колотится в груди. Она была истощена, разбита, но ее тело, разбуженное им, уже не могло так просто забыть о случившемся.

Его ладони скользнули по ее бокам, бедрам, ягодицам, снова заставляя кровь бежать быстрее. Он вошел в нее сзади, и на этот раз боль была не такой острой, а его движения – более размеренными, но не менее властными. Он знал, что делает, знал, как найти нужный угол, ритм. Лика, побежденная, униженная реакцией собственного тела, перестала сопротивляться. Она лежала, подавленная, позволяя ему делать что угодно, но ее плоть снова предавала ее.

Второй оргазм накатил внезапно, глухой, глубокой волной, вырывая у нее тихий, сдавленный стон. Она зажмурилась, кусая простынь, пытаясь заглушить его, но было поздно. Он почувствовал, как она сжалась вокруг него, и его собственное движение стало резче, быстрее, пока он с низким, животным стоном не обрушился на нее, заливая ее внутренности горячими толчками своей страсти.

Он рухнул на нее всем весом, его дыхание было тяжелым и горячим у нее на спине. Они лежали так несколько минут, пока его тело не остыло. Затем он перевернулся на бок, прижав спиной к своей груди оставив ее лежать липкой, разбитой и опустошенной, с горящими щеками и одним единственным вопросом в голове: как она могла испытать «это» с ним? Как ее тело могло откликнуться на такое унижение? И это было страшнее любой боли.