Бестселлер 2025. Сборник номинантов одноименного конкурса

Когда вернулись из школы домой и вошли в квартиру, на пороге сидели коты и смотрели на нас вопросительно.

─ Всё хорошо, котята ─ сказала я, скидывая куртку и шапку. ─ Меня похвалили. Учительница сказала, что доклад хороший. Нужный. Скоро роботы будут на всех направлениях работать, заменяя человека.

Коты повернулись и понуро побрели в комнату.

─ Да вы что, мои хорошие. Вы подумали, что вас я заменю? Да никогда! Разве друга можно заменить даже умным роботом. Не переживайте.

Я прошла в комнату, собрала оставшиеся детали от робота, самого робота-кошку, всё аккуратно уложила в коробку и закрыла крышкой. А для большей убедительности задвинула коробку под кровать.

─ Теперь вы спокойны, мои дорогие кошки?

Я взяла на руки Кузю и крошку Матильду, поцеловала их и погладила. Не дрожите, так. Успокойтесь.

─ Вы – мои друзья навсегда. И я вас очень люблю.

Главное в жизни, если есть рядом мама и папа, бабушка и дедушка и друзья, тогда ничего не страшно и всего можно добиться.

Григорий Корюкин

Москва

Полярная чайка

(отрывок)

…И вот я лечу на самолёте в Москву. Молясь о чуде. Мысленно догоняя поезд с Ларисой, где она заплаканная и обречённая на разлуку мечется между Хибинскими хребтами, уносясь всё дальше и дальше от меня.

Самолёт утомлённо гудит, вздрагивая от порывов встречного ветра. Матовый свет освещает силуэты людей. За иллюминаторами копошатся циклоны. Гоняются друг за другом облака. А где-то далеко внизу, в пространстве земли, продавливая рельсы несётся на юг пассажирский поезд с ней. С печальной, растерянной, одинокой и увядшей, как цветок ромашки без воды. Поезд дребезжит и качается, как дрезина, перебирая пространство Балтийского щита и удаляя Ларису от меня. Нас разделяли скалистые горы и безымянные озёра, и её ни достать, ни догнать, ни криком, ни плачем, ни погоней, ни остервенелыми мыслями. Зачем я её отпустил? В каком беспамятности? В каком безумии? Надо было убедить, доказать, высказать, как нужна она мне, как любима, как неповторима! Как опустошена и безлика будет жизнь без неё. Я сам заточил её в клетку безысходности, где моя чайка томилась уже два года. И вот я её выпустил на волю. Она с горьким криком отчаяния выпорхнула, освободившись из неволи. А я остался ни с чем – черно-белый негатив со штампом в паспорте. Мне стало страшно. Я вжался в кресло, как преступник, ожидающий контрольный выстрел в голову.

Качающееся кресло самолёта, заставило меня вспомнить, штормовое Баренцево море. Наше судно «Искатель» исследовало тогда прибрежный шельф у островов Новой Земли. Погода была жуткая – невыносимая. И мы, преодолевая бурлящие валы волн, искали тихую бухту, чтобы спрятаться от шквалистого ветра. Я стоял в рубке и спорил с капитаном о необходимости продолжения работ. Моя голова раскалывалась. Рубка ходила ходуном. Волны яростно били нас в правую скулу, накатывали, качали, трясли, озверело шлёпали наотмашь, захлёстывая веером взброшенные борта прыгающего на волнах судна.

– Надо рвать когти! Погода – капец! Мы же не хотим собой рыб кормить?

Ворчал капитан Степан Степанович Говоров.

– Сколько можно испытывать судьбу? Ходим туда-сюда, а результата нет. Пустое море. Одна треска. Да и та по банкам отсиживается.

– Предупредите рыб. Я не съедобный! – Воскликнул наш рулевой Коля Моргун по кличке «Анчоус».

Я стоял у иллюминатора и боролся с морской болезнью и ноющей головной болью. Меня тошнило и выворачивало нещадно.

– Кэп! Ты не прав! Пусто – это не значит ничего и никогда. Надо верить в чудо! Включать мозги. И бороться, несмотря на обстоятельства. Геофизики здесь обнаружили большие структуры. Значит, будет результат. Давайте ещё поработаем! – воскликнул я, задыхаясь от позывов тошноты и морщась от головной боли.

– Григорий! Ты на себя посмотри. Скоро кишки вылезут. Кондрашка хватит. А ты все работа, да работа. Себя пожалей. Сдохнешь. Ну и настырные вы, геологи! – повторял ворчливо капитан.

– Степаныч! Дорогой! Надо! Время и настырность приносят успех. Дай времени время! Дай нашей настырности стырить у моря больше информации!

Я захлебнулся от тошноты и выплюнул из себя горькую едкую пену…

Гул самолёта оторвал меня от морских воспоминаний. Стюардессы начали разносить завтрак. Пассажиры засуетились. Вдоль проходов между креслами стали скапливаться заспанные пассажиры. Зашуршали шаги и подносы с завтраком.

– Что будете пить? Чай, кофе, вино? – спросила меня любезно стюардесса. – Что-то у вас вид болезненный. У вас всё в порядке?

– В порядке. Только сердце не на месте. Так и норовит выпрыгнуть за борт.

– Может вам померить давление. Или принести таблетку?

– Принесите мне лучше чай с ядом! – пошутил я.

– Нам не надо ЧП на борту. Вот вам чай с лимоном. Наслаждайтесь. Если что – вызывайте!

– Спасибо! Постараюсь выжить!

Неожиданно самолёт провалился в аэродинамическую яму и запрыгал, как на батуте. Я закрыл глаза, ощущая привычную качку, и опять представил бурлящее море, далёкий скалисто-ледяной берег островов Новой Земли и замысловатые кувырки нашего судна.

– Григорий, спустись в лабораторию. У нас аномалия по курсу.

Я рванулся по обледенелому трапу вниз. Перила обожгли холодом руки. Липкая солёная квашня снега наотмашь ударила меня в лицо. Ноги заскользили по ступенькам, и я прокатился на коленях до входа в помещение лаборатории.

Там тихо и слажено гудели приборы. Пахло кислятиной. Смердела непотушенная сигарета. Операторы сидели у аппаратуры и что-то измеряли. На экране мониторов ползла вверх кривая концентраций метана, а чуть ниже ползли вверх кривые, указывающие на высокие содержания более тяжёлых углеводородов. Мы пересекали аномалию, свидетельствующую об углеводородном дыхании недр Новоземельского шельфа. С учётом данных геофизиков – над антиклинальными структурами осадочного чехла явственно проявлялись признаки глубинных скоплений нефти и газа.

– Докладывайте! Что там у вас? – гремел и волновался кэп. Он рвался в укрытие.

– Степаныч! Мы тебя поздравляем. Есть результат. Давай заложим в этом районе ещё несколько галсов.

– Чокнутые вы геологи! Гробите здоровье! Убиваете технику. Себя и экипаж не бережёте. Женщин своих на берегу бы пожалели. Вернётесь убогими, больными, худыми и никчёмные!

– Настырность и труд всё перетрут! – закричал я в трубку рации.

Самолёт вздрогнул. Стал снижаться. Низкое солнце ворвалось в иллюминаторы и поскакало в припрыжку по креслам. Взлётная полоса понеслась стремительно под нами. Ещё мгновение и мы увидели белое здание аэропорта, окружённое прилетающими пассажирами, зеваками, таксистами и туристами.

Я бросился к выходу. Перебежал привокзальную площадь. И быстро прошёл по улице Мира до улицы Красная. И вот я у её дома. Постучал в дверь. Дверь открыла Мария Владимировна, мама Ларисы.

– Здравствуйте! Встречайте незваных гостей.

– Григорий! Вы что, сговорились? Здравствуй, дорогой!

– А где Лариса? Мне надо очень её увидеть!

– За ней Виктор зашёл. Подожди. Она сейчас придёт!

Я откланялся и побежал искать квартиру Виктора-художника. Я нашёл нужный мне дом. Остановился в нерешительности. Замер. И отрешённо постучал в дверь. Дверь была не заперта. Я вошёл в просторный двор с редкими деревьями по углам. Около деревянного дома остановился как в копаный. Что-то меня удерживало. Словно я стоял на пороге какой-то замысловатой тайны. Постучал тихонько в зашторенное окно. Но никто не выходил. Я постучал громче и сильнее. За окном послышался неразборчивый шум, крикливые голоса. Дверь отворилась. Вышел Виктор в майке и трусах.

– Тебе чего? – спросил он.

– Позови Ларису, – настойчиво попросил я.

– Запросто! Лариса к тебе пришли! Проходи! Гостем будешь – с услужливой поспешностью откликнулся он. И по-хозяйски распахнул дверь.

Я переступил порог большой комнаты. Шторы были завешены. В комнате царствовал полумрак. Посреди комнаты стоял стол с открытыми бутылками, полупустыми фужерами и тарелками с закуской. Слева в углу топорщилась разобранная кровать с помятыми простынями. На краю постели сидела полураздетая Лариса.

– Кого ещё к нам принесло? Зачем ты…

И она обомлела, увидев меня. Проглотила какое-то слово и подавилась им, глядя испугано и виновато…

– Гриша! Ты!.. Ты! Не может быть! Ты же в Мурманске. Как это возможно? А!.. Я! Я! Я! Сволочь!

Она упала с кровати. Зажала кулак зубами. Сжалась. Перекосив рот. Издала такой невыносимый вой вперемешку со стоном. И стала биться в конвульсиях, грызя неистово руки.

– Вот и хорошо! Всё встало на свои места. Григорий ты увидел всё! – ухмыльнулся Виктор.

Я повернулся. И, не чувствуя своего сердца, поплёлся к выходу медленно и обречённо, словно убийца, приговорённый к вечной каторге. Меня догонял и хлестал наотмашь истеричный крик Ларисы:

– Не уходи! Не уходи! Подожди! Пойми! Я всё объясню.

И вдогонку зло и неистово:

– Ты сам виноват во всём! Бабник! Гад! Убирайся! Видеть тебя не желаю!

Она рыдала и кричала вслед мне что-то ещё обидное и матерное. Но я этого уже не слышал. Я попрощался с Марией Владимировной. Заказал такси, уехал в аэропорт и ближайшим рейсом улетел в Мурманск.

Александра Окатова

Москва

Цветочный магазин 24/7

Улица идёт по плавной кривой. Она похожа на границу. Невидимую границу между городом и не-городом: кажется, что и воздух там другой, другое небо и другое солнце. Ощущение от улицы как границы усиливается наличием заросшего кустарником и ивами оврага и протекающего по нему ручья.

Здесь, в городе – высотные дома-коробки-книжки, они образуют дворы-колодцы, отдельный мир, свой, не похожий на другие. Со своими жителями, своими законами, своими деревьями. Когда-то высаженные тут, лет тридцать назад, каштаны и как ни странно, пеканы, стали за это время мощными деревьями, такими густыми, что под ними и в летний полдень – сумерки. Трава под ними почти не растёт – не может – не хватает света и питания. Смотрятся эти деревья в колодце бетонных домов чужеродно и высокомерно, как рыцари в толпе простолюдинов. Если хотите представить себе, как эти деревья выглядят, то вспомните картину Уччелло – «Ночная охота».

С другой стороны дороги нет домов, там растёт обычный для наших мест лес – никаких каштанов и пеканов. Ёлки, ивы, берёзы, сосны. Пока нет и домов. Даже не хочется представлять, что когда-то лес вырубят и поставят очередные бетонные соты для следующих поколений людей, занятых только собой и своими самыми простыми заботами: что поесть, где поспать, даже не обращают внимания ни на каштаны, ни на пеканы.

Она не бывает на той стороне дороги, где нет жилых домов, там, где овраг и за ним лес. Она любит гулять по улице, по границе между городом и лесом. Всегда идет по той стороне, где город. Никогда не ходит по той стороне, где царство леса, но ей нравится опасная близость необжитого пространства, которое так притягивает её. Там, на другой стороне, пока нет домов, впрочем, об этом я уже говорила, зато там расположены гаражи, склады, заправки, шиномонтаж, станция скорой помощи и пожарное депо. Всего-то – прейти на другую сторону дороги, но ей отчего-то страшно сделать этот шаг.

Сейчас зима, малоснежная и тёплая. Европейская. Деревья на той стороне можно издалека узнать по тому, как лежит иней на ветках: вот ёлки, ивы, берёзы, сосны… Всё, как всегда, ничего нового… Она идёт по своей стороне и видит на другой бетонное здание: верхние этажи – открытый гараж, видны морды машин, а вот нижний этаж – сочетание несочетаемого, так сказать: Справа – «Шиномонтаж», слева – «Автозапчасти», а между ними – будто из другой истории магазин с затемнёнными стеклянными стенами: она обращает внимание на неоновую цветную надпись «GrandRosa» цветы 24/7». Перед входом на улице мёрзнут вечнозелёные туи в горшках, выставленные для рекламы. Она даже пожалела их, так странно и чужеродно они выглядели рядом с магазином автозапчастей, будто гости из волшебного царства. В несколько ступенек лестница с перилами из тёмного дерева ведёт в магазин. Скоро Новый год и витрина, точнее, стена цветочного магазина выглядит особенно нарядно. Бывает неожиданное чувство, когда ты видишь давно знакомое, словно в первый раз. Есть для этого ощущения и особое название: «жамевю» (не путать с «дежавю»! ). Вот и её вдруг с головой накрыло ощущение предвкушения чего-то необычного, чудесного, волшебного! И она вдруг решила зайти в цветочный, просто посмотреть, хотя и ощущала неловкость – потому что покупать она ничего не собиралась. Она даже никогда не видела, чтобы кто-то заходил в этот магазин.

Она вошла.

– Здравствуйте! – сказала она. – Как у вас тут красиво!

Внутри магазин оказался ещё чудеснее! Она будто в царство цветов попала. Ни в одном из цветочных, в которых она бывала, не было таких роскошных, от пола до потолка витрин толстого стекла, несколько затемнённого, со стеклянными же полками, которых было не более трёх, поэтому каждый букет смотрелся как бы отдельно от остальных, но не перетягивая внимание на себя. Каждый цветок в свою очередь не спорил с остальными, а был самодостаточным. Она видела, что там, за стеклом дует лёгкий ветер, точнее, стекает сверху вниз, как водопад: лепестки цветов еле заметно подрагивали.

Она удивилась и спросила:

– Как вам удаётся сохранить их такими свежими?

– Там поддерживается температура от восьми до десяти градусов тепла.

– А им не холодно? – спросила она. (Пора бы дать ей имя, пожалуй, а то хозяйка цветочного тоже «она»). Ну, назовём героиню Вероникой, например, хорошее имя, женственное.

– Им – не холодно, не волнуйтесь! Вот нам бы показалась такая атмосфера прохладной, а если ты цветок, то при такой температуре проживешь гораздо дольше, чем на грядке, – улыбнулась хозяйка.

«Ведёт себя, как повелительница цветов», – подумала Вероника.

– Как интересно, – промолвила девушка, – хорошо у вас цветам!

– Обязательно надо очистить от листьев нижнюю треть стебля, которая и будет находиться в воде. Если листья попадут в воду, они будут гнить и заражать воду.

– Да, – сказала Вероника, – у нас, людей, тоже так: надо очищать память и чувства от плохих мыслей и тяжёлых воспоминаний, а то настроение быстро портится, – пошутила, значит.

– Ещё надо раз в два-три дня менять воду и мыть вазы, в которых цветы стоят. Ни в коем случае не оставлять опавшие листья и лепестки, а то бактерии будут быстро размножаться.

– Была бы я цветком, то конечно, радовалась бы такому бережному уходу! – вставила Вероника.

– А вы и так цветок! – улыбнулась хозяйка цветочного магазина. – Знаете такой цветок – вероника дубравная?

– Звучит как имя и фамилия, – засмеялась Вероника, – имя: Вероника, фамилия – Дубравная!

– Действительно, – скупо улыбнулась хозяйка. – Вам подходит! А вы хотели бы такую фамилию?

– Да, пожалуй, – сказала Вероника, – а можно и Луговая, – пошутила она, но осеклась, заметив жёсткий взгляд собеседницы.

– Чтобы цветы стояли долго, я всегда использую остро заточенные ножи, тогда срез будет ровный. А гильотину после применения следует дезинфицировать.

– Гильотину? – удивилась Вероника. Ей сразу пришла на ум картинка, будто её саму в красном бархатном платье и красных перчатках (чтобы на них не было заметно крови) ведут к месту казни, а она с непроницаемым лицом, идет такая, гордой поступью.

– А что вас удивляет? Чисто и быстро, цветы тоже ничего не успевают заметить! – сказала хозяйка цветов, – и вы бы не заметили, – добавила та.

Веронике стало не по себе от такого замечания. Но она предпочла сделать вид, что ничего не заметила. «Наверное, я просто мнительная», – отмахнулась она.