Адописные иконы: Когда он заплачет

– Итак, перейдём к главному: зачем Сатане понадобилось создавать эту икону и какое зловещее пророчество с ней связано?

Ди Брюль, не вправе ничего скрывать, поведал, что Люцифер создал четыре иконы, мерзкие подобия божественных образов, наделив их силой своих самых верных приспешников – четырёх владык преисподней: Люцифуга, Астарота, Агалиарепта и Ариила. Собранные воедино, эти иконы могли высвободить мощь, сравнимую с силой самого падшего ангела. Он спрятал их в разных местах, чтобы в час предательства своими соратниками мог призвать адское воинство на свою защиту. И наложил на те иконы проклятие: ни ангелы, ни демоны не могли ощутить их присутствие, не смели прикоснуться к ним. Но…

– Но, видимо, в гордыне своей Люцифер забыл упомянуть людей, – проронил Марк, инстинктивно бросив взгляд на послушника Иф, съёжившегося в страхе у стены. – Тех, кого он презирал, не видя в них угрозы?

– Именно, – мрачно подтвердил Ди Брюль.

– Выходит, Сатана, который не в состоянии сам их найти, рассчитывает, что кровь самого Люцифера должна указать смертным путь к дьявольским иконам, – продолжал допрос прокуратор. – И когда же свершится это ужасное пророчество?

– Когда икона с ликом Люцифера явится миру и прольет черные слезы, – прошептал Ди Брюль, – тогда настанет час исполнения.

– «Когда Люцифер заплачет – адом будет править Сатана», – пробормотал Марк, вспомнив древнее пророчество, и взглянул на Ди Брюля с подозрением. – Но почему именно в Сен-Дени была написана эта дьявольская икона?

Марк чувствовал явный подвох. Любое пророчество, словно искусно сплетенная сеть, требовало определенных действий, условных узлов, чтобы воплотиться в реальность. И эта сила, стоявшая по ту сторону допроса, невероятно сильно сопротивлялась усилиям прокурора Марка выяснить правду, и ему становилось все труднее удерживать трость, пламя которого, то становилось синее, а то совсем блекло.

– «Только тогда, когда кости королей увидят свет…», – прохрипел Ди Брюль чужим, потусторонним голосом, – «… там, где было создано проклятие, и сердце ребенка найдет упокой среди королей, а иноверцы измажут лица королей и будут прогнаны иноверцами – икона вберет в себя силу и начнет свой путь к свержению Люцифера из ада.»

С древних времен известно: чтобы вдохнуть, невероятную силу в проклятие, необходима мощная энергия, и осквернение могилы является самым эффективным средством для этого. Королевские усыпальницы полны невероятной, потусторонней энергией из-за людского притяжения к ним, для поклонения последнему приюту великих владык. Но как такое возможно, что кости королей Сен-Дени увидят свет? Может, имелось что-то другое? И почему сердце ребенка должно найти упокой среди королей, когда известно, что у королей всегда вырезали сердце и хоронили вне стен Сен-Дени? Что за ребенок? Почему только сердце? И, как иноверцы измажут лица королей и сами же себя прогонят? Условия свершения проклятия казались сплошной бредятиной.

Прокуратор Марк убрал трость, и свет её тут же угас. В сознании его пульсировала лишь одна мысль, обжигающая, как клеймо: совершено злодеяние – дерзкое, богохульное написание пророчества, чреватое неисчислимыми бедствиями для Земли. Предотвратить его последствия – задача, титаническая в своей неопределенности, когда неизвестны ни последовательность событий, ни место, ни час? Предстоит, вероятно, ждать веками, ведь для Сатаны время – ничего не значит.

– Утверждаю вердикт! – провозгласил прокуратор Марк. – За сговор с силами ада, за создание запретных пророчеств, но ввиду оказания содействия и помощи прокуратору тьмы – Ди Брюль приговаривается к заточению в аду на восемьсот лет, без права возвращения к земной жизни ни в каком обличье.

Ди Брюль, исполнив волю прокуратора, замер на мгновение, и тело его, безвольно обмякнув, рухнуло на плиту для мертвецов. Веки сомкнулись, словно запечатывая бренный мир. Приговор прозвучал, и теперь ничто не удерживало его от перехода в небытие. Впрочем, даже в царстве теней он не был в безопасности: прокуратор тьмы, он же перфект небес, мог призвать его на допрос из самой преисподней.

Марк вновь водрузил на переносицу рубиновые очки, и, медленно ступая, приблизился к застывшему в оцепенении молодому монаху. Его лицо, искаженное ужасом, будто приклеилось взглядом к невидимой точке впереди. Еще бы, не всякому смертному выпадает сомнительное счастье лицезреть подобное зрелище. Главное, чтобы юноша не лишился рассудка, ведь у прокуратора на него были свои планы. Марк склонился, провел пальцем под носом послушника Иф, собирая выступившую голубую кровь. С неспешной театральностью поднес окровавленный палец ко рту и, прикрыв глаза, прикоснулся к нему кончиком языка.

– Привкус меди, как у избранных. Знаешь ли ты, что кровь – это живая библиотека, хранящая знания не только о своем владельце, но и о целых поколениях предков? Нужно лишь уметь ее читать.

Марк еще раз коснулся языком голубой крови, затем, уронив подбородок на грудь, замер, погружаясь в откровения, сокрытые в крови юного монаха. Палец, словно застывший в воздухе, украшала капля крови, которая, казалось, испарялась прямо на глазах.

– Те же светлые волосы, горделивая осанка, длинная шея и пронзительно-голубые глаза, как у твоей прабабки – Анны Ярославны. Видимо, это пугающее сходство с ней посеяло страх в сердце твоего отца. Он выбрал наследником трона третьего сына, лишь бы избежать конфликта власти с королевским окружением и противостояния со Святой Церковью. Король испугался, что ты, подобно своей русской прародительнице, покусишься на старые католические устои. В твоих жилах течет столько королевской крови, сколько не сыскать ни в одном французском монархе.

Прокуратор Марк приподнял голову и, наклонившись, впился изучающим взглядом в испуганное лицо юноши.

– Ты – именно тот, кто мне нужен. Ты пойдешь со мной.

– Что будет с аббатством Сен-Дени? Я слышал пророчество о королях…

Марк присел на корточки, силясь сквозь стекла очков поймать взгляд послушника Ифа. – Неужели тебя волнует лишь это? Тебе безразлично, куда я тебя поведу?

– Я исполню любое ваше повеление, – прошелестел послушник Иф, – но сердце мое навеки принадлежит Сен-Дени. Обители, приютившей меня, согревшей душу, даровавшей смысл жизни и научившей смирению пред Господом. Месту, где находят последний приют коронованные особы, в святой тиши его стен.

Марк выпрямился, разведя руками в жесте показного отчаяния.

– Что Сен-Дени? Прах и тлен! – прогремел его голос. —Аббат Сюжер жаждет обновления Сен-Дени. Да будет так. А ты пойдешь со мной и станешь хранителем пророчества, чтобы оно не исполнилось. Это твой долг.

Прокуратор Марк знал: оставив Сен-Дени, юный монах Иф, в чьих жилах текла гремучая смесь кровей самых благочестивых и влиятельных монархов, никогда не упокоится рядом с предками в его священных стенах. Он станет призраком, обреченным на вечное скитание, тенью, живущей до тех пор, пока существуют те, кто отбрасывает ее. Имя его канет в Лету, и ни одна молитва не вознесется в его честь.

Оставив молодого монаха наедине с молитвой в церкви Сен-Дени, словно даруя ему последнее свидание с обителью, прокуратор Марк направился к аббату Сюжеру. Войдя в келью, он застал настоятеля, поглощенного глубокой думой, сидящим на своем топчане. Увидев Марка, монах лишь слабо приподнял руку, не поднимаясь в знак приветствия, а лишь устало взглянул на него. Казалось, последние сутки не только морально надломили его, но и иссушили физически, будто незваный гость невольно вытянул из него всю жизненную энергию, оставив лишь изнуренное желание покоя и тишины.

– Ты утаил, что под твоим кровом король королей, – с гневом проронил Марк.

– Какой смысл в словах, сир, когда вам и так все ведомо? – прозвучал тихий ответ.

– Отныне его место рядом со мной. Наутро мы отбываем. Можешь проститься с ним.

Снаружи, над Сен-Дени, по-прежнему бушевала гроза, дождь хлестал по стенам, а молнии пронзали небо. В своей скромной келье послушник Иф, как всегда, чувствовал себя в безопасности, словно здесь, в этих стенах, его оберегал сам Господь. Но сознание скорой утраты этого мира уже омрачало его душу тихой грустью. Преклонив колени перед простым деревянным крестом, он пытался навечно запечатлеть в памяти запах своего убежища, его успокаивающую простоту.

Медленно, словно с чувством вины, вошел аббат Сюжер, сжимая в руке цепочку с свисающим золотым крестом. На его концах красовались геральдические лилии, а в самом центре, словно бьющееся сердце, сиял красный рубин. Остановившись позади послушника Иф, аббат бережно надел крест ему на шею.

– Аббат монастыря Клерво, Бернард, – тихо начал настоятель, – передал моему предшественнику, аббату Адаму, этот крест династии Капетингов, с символами Непорочной Девы, вместе с письмом, где просил укрыть тебя в нашей обители, дабы избежать распрей власти во Франции. Архиепископ Римский, Ги де Шатольон, преподнес этот крест королеве Анне Ярославне, из русского рода Рюриковичей, – в память о ее коронации с королем Франции Генрихом Первым, из рода Капетингов, в годовщину их свадьбы в 1053 году.

Аббат Сюжер положил руки на плечи послушника Ифа и поцеловал его в затылок.

– Ты отправляешься с прокуратором Марком в дальний путь, который не каждому смертному под силу. Не забывай, кто ты есть: Иф, из династии королей Капетингов, Шётконунгов и Рюриковичей, послушник церкви Сен-Дени, воспитанник аббата Адама и аббата Сюжера.

У настоятеля по щекам потекли слезы, и он крепче прижал к себе послушника, чтобы тот не увидел его слабости.

– Отец Сюжер, храните Сен-Дени, – с дрожью в голосе попросил молодой монах.

– Обязательно, сынок, – ответил аббат Сюжер. – Обязательно.

До восхода солнца настоятель обители провел в молитвах, не покидая своей кельи. Когда совсем рассвело, он с огромной печалью в сердце направился в комнату послушника Иф. Тот, одетый в монашескую одежду, лежал на своем топчане, скрестив руки на груди. Его лицо выражало мертвое спокойствие. Аббат осторожно подошел к нему и с большим нежеланием коснулся тела, чтобы убедиться в уходе послушника. Тело оказалось холодным. Сюжер, склонив голову, осмотрел тело и только теперь заметил, что одна кисть руки послушника сжата в кулак, словно он что-то держал. Отпечаток креста остался на одежде, но самого символа божественной власти не было. Значит, он забрал его с собой.

– Он мертв? – раздался голос за спиной.

– Он мертв, – оглядываясь, подтвердил аббат. – Брата Ифа больше нет с нами.

Стоящий в дверном проеме монах Фома перешагнул порог и, перекрестившись несколько раз, поинтересовался:

– Будут указания внести это в летопись?

У монаха Фомы обнаружился невероятно красивый почерк, и поэтому в обители ему поручили вести летопись аббатства Сен-Дени, с надеждой сохранить для потомков происходившие события. Но никто не знал, что он еще вел свою, скрытую от всех, летопись, внося туда то, о чем монахи пожелали бы оставить в тайне навечно. Теперь же Фома стоял у мертвого Иф, ожидая указания аббата, не зная, как сейчас поступить.

Увидев лист пергамента на полу у топчана, Фома, не спросив даже разрешения у аббата из-за невероятного любопытства, поднял его и с интересом, а скорее со страхом, стал рассматривать его.

– Что там? – вопросил с беспокойством аббат Сюжер, увидев страх в глазах монаха. – Дай сюда!

Фома протянул пергамент, который оказался наброском адописной иконы, сделанным рукой Ди Брюля. Не понимая, откуда он тут взялся, аббат Сюжер машинально перевернул его. На обратной стороне обнаружился аккуратно написанный синим цветом текст на латыни почерком послушника Иф.

– Что это значит? – поинтересовался Фома, обладающий небывалой зрительной памятью. – На самом дьявольском рисунке написано: «Когда икона заплачет, то смертью станет править Сатана», а на другой стороне – условия ужасного пророчества!

Растроганный тем, что даже перед смертью послушник Иф, беспокоясь об аббатстве, постарался донести наставнику то, что услышал в старом дефюе, аббат прочитал вслух: «Сен-Дени. 1140. Там, где было сотворено проклятие – икона Сатаны вберет в себя силу и начнет свой путь, когда свершится: Кости королей увидят свет. Сердце ребенка найдет упокой среди королей. Иноверцы измажут лица королей и будут прогнаны иноверцами».

– Брат Фома, – обратился аббат Сюжер после прочтения текста, грозно смотря на взволнованного монаха, – я запрещаю вносить это событие в летопись аббатства! Требую забыть обо всем этом! Ты меня правильно понял?

– Да, святой отец, – опустив голову, проронил летописец, заранее зная, что он не сможет предать такой факт забвению и обязательно внесет его в свою тайную летопись.

– Сожги это, – аббат протянул листок, но, вдруг вспомнив указания прокуратора Марка, с беспокойством добавил: – Никто не должен знать об этом пророчестве. Прокляну!

В 1144 году аббат Сюжер закончил обновление церкви аббатства Сен-Дени, выполнив обет, данный самому себе и прокуратору Марку. Аббатство Сен-Дени стало воистину великолепным произведением искусства, явившись прародителем готического стиля.

Глава первая

2019 год. 2 января. Франция.

Во внутренний двор таможенной зоны аэропорта Орли, отмеченной строгой надписью «DOUANE ZONE» въехал бронированный микроавтобус с надписью на дверях «service de sécurité des transports». Остановившись напротив входа в здание, из него вышли двое охранников сопровождения – облаченных в непроницаемую черную форму, с надписью «service de sécurité» на бронежилетах. На плече, вместо привычных французских FAMAS, что некогда были верными спутниками французской полиции, грозно свисали российские карабины «Вепрь 12» в зловещей комплектации «молот». Сотрудники охраны, отточенными до автоматизма движением, проследовали к задним дверям микроавтобуса. После введения кода багажное отделение распахнулось, являя взору четыре алюминиевых чемодана, предназначенных для перевозки особо ценных грузов, с особой системой вентиляции внутри.

Чёрный автомобиль С-класса с российскими дипломатическими номерами въехал в особую зону аэропорта. Остановившись у бронированного микроавтобуса, его двери открылись. Первым выбрался агент Службы Безопасности транспортной компании Феликс Маонио с чёрным портфелем в руках и без промедления осмотрел алюминиевые чемоданы специальным прибором на наличие скрытых номеров, видимых только в ультрафиолетовом спектре. Убедившись, что чемоданы именно те, которые были отправлены в начале пути, Маонио проверил пломбы, после чего утвердительно кивнул в сторону чёрного автомобиля. Получив сигнал, из него выбрался представитель Российского посольства, на ходу раздавая распоряжения секьюрити. Те же, подчиняясь приказам, вынув алюминиевые чемоданы из микроавтобуса, сразу направились к служебному входу в здание таможни.

Французские таможенники оказались недовольны прибытием очередной транспортной компании с особо ценным историческим грузом – слишком много возни с их оформлением. После католического Рождества и предновогоднего наплыва туристов с невероятным шквалом подарочного груза основная часть работников решила взять положенные отгулы за сверхурочное время, и теперь нагрузка на оставшихся таможенников оказалась значительной.

– Я представляю Службу безопасности транспортной компании, – начал агент Феликс Маонио. – Моя задача: сопровождать груз и доставить его до адресата в целости и сохранности. А так как страховая сумма предметов огромна, то я обязан присутствовать при всех таможенных действиях со стороны Франции, чтобы не возникло ненужных инцидентов с грузом до прибытия в порт назначения в Шереметьево.

Дежурный комиссар, привыкший ко всякому, недовольно поморщился, начиная просматривать предоставленные документы.

– Здесь указано, что вывозятся иконы, которые представляют историческую и национальную ценность. Вывоз такого груза запрещен Евросоюзом.

– Иконы представляют историческую ценность только для России, – пояснил представитель посольства. – Они были незаконно вывезены из страны, что подтверждено сопроводительными экспертными документами, и теперь достояние России возвращается на родину. На территории Евросоюза они находились незаконно.

– Вы, собственно, кто? – поинтересовался комиссар.

– Я представитель посольства России и являюсь гарантом приобретения бизнесменом Олегом Анатольевичем Волковым старинных русских икон для государственных музеев нашей страны.

Комиссар некоторое время просматривал документы, явно в чем-то сомневаясь.

– Мне придется задержать груз на три дня для получения дополнительного экспертного заключения. Извините за неудобства, – произнес таможенный комиссар, закрывая папку.

Представитель посольства России удивлённо посмотрел на агента Службы Безопасности. Тот же в ответ благосклонно кивнул, ведь изменить ничего нельзя, таковы инструкции «Таможенного кодекса Евразийского экономического союза». Однако вряд ли они найдут нужного специалиста, трезво оценивающего произведения искусства в новогодние праздники, – на это и было рассчитано. Больше трёх дней на дополнительную экспертизу вывозимых исторических экспонатов в дипломатическом грузе посольства таможенные службы не вправе задерживать. Тем более, весь предоставленный груз прошёл оформление через официальный аукционный дом, у которого есть международный сертификат.

Агент Феликс Маонио вместе с охраной прошёл за стойку таможенного осмотра и направился вглубь здания, унося с собой чемоданы с историческими ценностями. Представитель посольства, проводив их тяжелым взглядом, пока охрана с грузом не исчезла за поворотом, развернулся и быстро отправился к выходу из здания, набирая на ходу номер на смартфоне владельца икон, надеясь поскорее сообщить об отправке ценного груза. Выходя наружу и всё ещё ожидая ответа из Москвы, представитель посольства прошёл мимо человека, неуклюже делающего вид, что прикуривает, отвернувшись и пряча своё лицо. Кончики пальцев у него были испачканы красной краской.

– Олег Анатольевич, – говорил на ходу представитель посольства, направляясь к своему автомобилю, – иконы задерживают на три дня для дополнительной экспертной оценки. Это стандартная ситуация, и не о чем беспокоиться.

В просторной комнате заседаний престижной финансовой компании, откуда из-за панорамного окна во всю стену открывался захватывающий дух вид на мерцающую огнями ночную Москву, и где в углу, по русской традиции, искрилась новогодняя елка, дожидаясь «старого Нового года», за столом восседал Олег Волков, владелец старинных икон. На вид ему было около сорока, приятной наружности, и как глава коммерческой компании, ворочающей государственными активами, он старался выглядеть респектабельно: безупречная физическая форма, костюм, скроенный будто на заказ у лучших портных. Закончив разговор и отключив смартфон, он положил его на стол среди вороха документов. Довольный полученным известием, Волков невольно взглянул на своего компаньона, Сергея Жалкова. Тот, недовольно нахмурившись, начал неприятный разговор:

– Олег, неужели ты все-таки решился вывезти из Евросоюза эту адскую икону с ликом Люцифера?

– Ты просто ее еще не видел. Это невероятный шедевр.

– Ты сошел с ума! Если узнают, что под видом русских икон ты вывез историческую ценность Франции, то все подумают, что мы постоянно занимаемся контрабандой. Ты ставишь под удар нашу компанию и ее международный престиж.

Олег Волков прекрасно осознавал, на какой отчаянный риск идет, тайно вывозя в Россию эту странную икону. Она словно гипнозом сковала его разум, не оставив иного выбора, кроме как слепо повиноваться наваждению. Было ли это лишь его собственное желание, или же коварные сети плела сама дьявольская икона – пока оставалось загадкой. Ему отчаянно хотелось излить свое неистовое стремление к артефакту верному напарнику, другу еще со студенческой скамьи, но слова, достойные этого чувства, никак не находились. И вот, словно декламируя заученный текст, он произнес:

– Ты не понимаешь… – начал он, – Эта икона написана в технике сфумато, той самой, что Леонардо да Винчи использовал в своей «Моне Лизе»! Микроскопические мазки, едва различимые, около четверти миллиметра, неподвластные даже микроскопу и рентгену. Изображение, будто фотография. А ведь это – за четыреста лет до да Винчи! Ты только представь!

Сергей Жалков, разочарованный в странном пристрастии совладельца компании, спокойно встал со своего места, взяв папку с документами, показывая всем своим видом, что этот разговор считает бессмысленным. Одержимость иконами компаньона по бизнесу казалось невозможным остановить.

– Ты совершенно обезумел. Это же адская икона! – направляясь к выходу, бросил он фразу, полную отчаяния.

– «Адописная», – выкрикнул Волков, поправляя компаньона, – редчайшая икона, каких в мире на пальцах можно сосчитать!

Жалков остановился в дверях. Ему сильно не нравилась история со странной иконой, которая так повлияла на друга и соратника по бизнесу, что тот даже пошел на преступление.

– Поверь, – произнес Жалков тихо, полный сочувствия безумию товарища, – из-за неё будут огромные неприятности. Избавься от неё, пока не поздно.

Когда за компаньоном закрылась дверь кабинета, смартфон Волкова пропел легкомысленную французскую мелодию, и на экране высветилось элегантное имя: «Maison d’enchères DUVAL».

– Bonjour, мсье Дюваль, – приветствовал Олег Волков.

На другом конце провода, в сердце Парижа, в тесной кладовке, заваленной предметами искусства, сидел мсье Дюваль. Его неизменные атрибуты – канареечный пиджак и алая бабочка – казались сейчас кричащим диссонансом с его состоянием. Шестидесятилетний аукционист был в смятении. Крупные капли пота блестели на лбу, и он нервно вытирал их ярко синим платком, бросая украдкой взгляды на запертую дверь.

– Мсье Волков… – прошептал Дюваль, в его голосе звучал неподдельный ужас. – Ватикан… Они запросили копии экспертиз… экспертиз иконы Люцифера, что вы приобрели через наш дом. Мне страшно, мсье Волков. Мне очень страшно.

– Почему? – удивился Волков. – Все же законно. Покупатель и продавец пришли к соглашению, сделка оформлена нотариально, с международным сертификатом аукционного дома. Никаких претензий быть не может. Мы так работаем постоянно.

– Я боюсь не этого, мсье. Я боюсь… псов. «Псов Господних». Они придут. Я чувствую. Здесь… здесь творится нечто странное, мсье Волков. Чертовщина!

Глава вторая

2019 год. 2 января. Ватикан.

За массивным столом в своем кабинете, сохранившем прежний вид многочисленных предшественников, восседал худощавый семидесятилетний кардинал Буше, являющийся действующим куратором церкви Святого Сердца Мученика в Ватикане, на цокольном этаже которой разместился музей Люцифера с достоверными артефактами его существования. Облаченный в красную мантию кардинала с поясом того же цвета и повседневным головным убором, называющимся дзуккетто – небольшой камилавкой красного цвета, хозяин кабинета безразлично листал странички на ноутбуке.

При появлении клирика Сирано с папкой в руке, он вдруг резко отодвинул от себя ноутбук так, что тот чуть не упал с другой стороны стола. Кардинал с нервным напряжением ожидал его прихода уже целые сутки.

– Монсеньор Буше, прибыли копии документов экспертизы. Старик протянул дрожащую руку.

Клирик Сирано, передав ему документы в печатном виде, тут же отошел на пару шагов, оставшись в кабинете для получения дальнейших указаний. Кардинал Буше, с невероятным трепетом открыв папку, внимательно начал просматривать документы.

– Самые влиятельные эксперты Франции и Италии, в рамках аукционного дома, подтвердили подлинность иконы, – начал клирик. – Вы оказались правы, монсеньор, по поводу её происхождения. Это та самая пропавшая адописная икона с ликом Люцифера и подписью монаха Ди Брюля из Сен-Дени, датированная первым тысячелетием нашей эры.

Лицо кардинала изменилось на пару секунд, словно увидел в документах что-то невероятное.

– Тут указано, что в надписи на обратной стороне иконы, – взволнованным голосом говорил кардинал, – «Когда Люцифер заплачет – сатана станет править адом», обнаружены элементы крови с отсутствием ДНК и со странными инородными биологическими примесями.

– Не совсем так, монсеньор, – учтиво улыбнулся клирик. – В данном случае говорится, что полимер ДНК крови настолько сложный, что нуклеотиды объединились не с помощью водородных связей в двойную спираль, как у обычных людей и, впрочем, у большинства в этом мире, а неизвестным способом в шестнадцатиспиральную структуру и сжаты невероятным образом, что практически незаметны. Она не подвержена мутагенам и поэтому связи между нуклеотидами не разрушаются через 521 год, как у людей. Возраст данной крови нельзя выяснить, так как ее состояние безукоризненно – она находится в нём вечно.

– Хорошо, я оценил твои познания в этой области, – раздраженно произнес кардинал, не отрывая взгляда от документов. – Теперь поясни для старика попроще.