Текст из преисподней

Выбор был между ужасом и катастрофой и он выбрал ужас.

Участок встретил его гулкой суматохой. Переполненный зал ожидания, взволнованные голоса, плач женщины. Александр, не обращая внимания на очередь, прорвался к стеклянному окошку дежурного. Усталый сержант с мешками под глазами принимал очередное заявление о пропаже сумочки.

– Мальчик! Сайлос Уорен! – его голос сорвался, звучал хрипло и громко. Все вокруг на мгновение притихли, – Я знаю, где он! В лесу, у старой мельницы, провалился в овраг. Глубокий овраг, заваленный папоротником! Он там, он жив, нужно торопиться!

Дежурный уставился на него, его рот приоткрылся от удивления. Из толпы вырвалась пара: мужчина с посеревшим лицом и женщина, вся в слезах.

– Вы знаете где наш сын? Отведите меня к нему, умоляю! – женщина вцепилась Александру в рукав, её пальцы дрожали.

– Они играли в прятки, и он… он упал в овраг. День назад был сильный ливень и там было скользко, – Александр избегал взгляда родителей, смотря в глаза сержанту.

– Он там! Надо ехать сейчас же!

В участке поднялась новая волна суеты. Слова Александра действовали как электрошок. Сержант схватил рацию. Родители, между надеждой и новым страхом, требовали немедленных действий. Александр опустил главное, то откуда он владеет информацией о местонахождении Сайлоса. Любая попытка объяснить, превратила бы его из спасителя в главного подозреваемого или пациента. Его молчание было ложью, но ложью во спасение себя. Ему поверили достаточно, чтобы начать поиски. Он и сам вызвался поехать.

Лес был мрачен и недружелюбен. Команда полицейских, волонтеры с фонарями, родители продвигались по намеченному сектору. Александр шёл в середине группы, его сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет. Он всматривался в очертания деревьев, в заросли, вспоминая текст. В глубине души он чувствовал себя обманщиком, ведомым призраком собственного вымысла. Часы ползли мучительно медленно. Над лесом сгущалась ночь, фонари выхватывали из темноты лишь мокрые стволы и колючие кустарники. Надежда таяла с последними лучами солнца. Родители плакали тихо, уже не от страха, а от отчаяния.

И вдруг тишину ночи разрезал негромкий, прерывистый звук. Совсем не крик, а скорее всхлип, жалобный, детский.

– Тише! – скомандовал кто-то из полицейских.

Все замерли, затаив дыхание. Звук повторился слабый, но отчетливый. Это был плач и он доносился снизу, справа. Александр первый рванулся в ту сторону, толкая папоротник и мокрые ветки. Его фонарь выхватил край глубокой, скрытой пропасти в земле. Почти отвесные скользкие стены. И на дне, прижавшись к мокрому камню, сидела маленькая фигурка. С синими от холода губами, дрожащий, с лицом, измазанным грязью и слезами. Он поднял голову на свет фонарей, глаза огромные, полные страха и нахлынувшего облегчения.

– Мальчик здесь! Жив! – крикнул кто-то.

Началась операция по спасению. По спущенной верёвке, его достали из оврага. Рыдания матери не стихали, отец крепко прижал сына и не хотел выпускать из объятий. Сайлоса укутали в спасательное одеяло и быстро понесли к машине «скорой», ждавшей на опушке, ведь мальчик больше суток провёл на холодной сырой земле, без еды и воды.

Александр стоял в стороне, наблюдая, и огромная тяжесть спала с его плеч.

Чья-то рука тяжело легла ему на плечо. Обернувшись, он увидел старшего из полицейских с каменным лицом.

– Александр Леннокс? – спросил он. Голос был ровным, но в глазах читалась сталь.

– Да, – тихо ответил Александр.

– Прошу проследовать с нами. У нас есть вопросы. Много вопросов…

Наручники щёлкнули на запястьях холодным металлом. Звук был оглушительно громким в тишине ночного леса. Александра обыска вали по протоколу. Затем посадили в полицейскую машину. Родители Сайлоса, поглощенные сыном, даже не обернулись. Он смотрел в запотевшее стекло на мелькающие огни.

«Пиздец, я влип».

В участке его поместили в камеру предварительного заключения. В углу стояла голая скамья. Внутри стоял запах дезинфекции и отчаяния. Допрос был долгим, изматывающим. Два детектива, в лучших традициях хороший и плохой коп.

– Откуда вы знали, где искать мальчика, мистер Леннокс?

– Я не знал, а предположил. Овраг – логичное место…

– Логичное? В том огромном лесу? Вы указали конкретное место, скрытое папоротником! Также вы знали подробности обстоятельств, то что парни играли в лесу в прятки.

– Удача…

– Удача? – Плохой коп расплылся в хищном оскале, – Не морочьте нам голову, Леннокс! Я скажу, как было всё на самом деле. Вы либо любитель маленьких мальчишек, либо похититель, желавший выкупа. Заманили его в лес, потом что-то пошло не так. Возможно, вам помешал его друг Энди, а вы придумали легенду, будто они были там вдвоём и играли в прятки. Потом вы поняли, что план трещит, испугались, что Энди опознает вас, и решили «спасти» Сайлоса, чтобы выглядеть героем. Верно? Я ничего не упустил?

– Я скажу вам правду…

Александр глубоко вздохнул и попытался рассказать про печатную машинку, про своё состояние транса в момент написания рассказа, как он потом увидел на заправке объявление. Глаза детективов стали круглыми и пустыми, как у рыбы. Хороший коп покачал головой с жалостью, а плохой усмехнулся.

– Богатая писательская фантазия, да? Очень удобно. Машинка вам шептала на ушко? – плохой коп презрительно фыркнул, – У нас есть свидетели, которые видели подозрительного мужчину у леса вчера днём. Под ваше описание. И отсутствие алиби на время похищения. Готовьтесь к серьёзным обвинениям, мистер Леннокс, – он зловеще улыбнулся.

Александр поджал нижнюю губу и замолчал. Его правда была безумием. Ложь в их глазах была очевидна. Он оказался в ловушке. Ему предложили позвонить адвокату, но он отказался. Он сидел на жёсткой скамье, глядя на серую стену и слушая ночные звуки участка: шаги, звонки телефонов, приглушённые голоса. Отчаяние было таким густым, что им можно было дышать. Он спас мальчика, чтобы самому угодить за решётку. Ирония судьбы оказалась горькой.

Утро пробилось тусклым светом через маленькое зарешёченное окно камеры. Александр не спал. Голова гудела от недосыпа и напряжения. Послышались шаги в коридоре, а затем звяканье ключей. Дверь камеры со скрежетом открылась. Тот же лейтенант, что нацепил на него наручники в лесу, стоял в проёме. Лицо его было непроницаемым.

– Леннокс. На выход! Вы свободны.

Александр поднял голову, не веря ушам.

– Что? Почему?

– У нас появились новые обстоятельства. А у вас алиби. Выходите, поскорее.

Его вывели из камеры, вернули вещи: ключи, телефон, пустой кошелёк. В приёмной участка, у выхода, его ждала Анна.

Она стояла, прислонившись к стене, в простом синем платье и лёгкой куртке. Лицо было бледным, но решительным. Разноцветные глаза, встретившись с его взглядом. В них не было прежнего ужаса. Только усталость и вынужденная твёрдость.

– Она пришла сама, – пробурчал полицейский, кивая на Анну, – Вчера ночью и дала показания под присягой.

Александр подошёл к ней. Слова застряли в горле.

– Анна… Я…я не знаю, что сказать. Спасибо? Прости?

– Не здесь, – тихо прервала она его, – Пойдём. Моя машина рядом.

Они вышли на улицу. Утро было серым и прохладным. Переполненные тучи грозились обрушить дождь. Анна повела его к скромному старенькому «Форду». Когда они сели в машину, молчание висело в салоне тяжёлым грузом. Александр не смел заговорить первым. Анна завела мотор и тронулась с места.

– Я мельком увидела тебя по новостям на работе. Потом сразу приехала в участок. Они допрашивали меня, – наконец заговорила она, глядя на дорогу. Голос был ровным, но Александр уловил лёгкую дрожь. Она сжала руль, – Всё, что ты тогда сказал у меня дома, – она замолчала, собираясь с мыслями, – Я вдруг подумала, чисто гипотетически, вдруг у тебя дар. И…Что если ты… такой, какой есть… мог сделать что-то плохое ребенку, ты бы не пришёл тогда ко мне и не рассказал бы… про то. И не поехал бы в полицию, – Она глубоко вдохнула, – Я сказала им, что в то время, когда пропал мальчик ты был со мной. Ну и это отчасти правда.

Александр остолбенел. Она лгала. Солгала в полиции под присягой ради него, рискуя собой.

– Анна, – его голос сорвался, – Зачем? Ты же, вроде, боишься меня. Ты сказала уйти и не возвращаться.

Она резко свернула на его улицу.

– Боюсь, – признала она тихо, – Боюсь этого дара твоего. Или проклятия. Я не знаю! Но я не могла позволить… – она не договорила, но он понял.

«Не могла позволить им посадить невиновного. Не могла позволить мне пострадать за спасение ребенка»

Она остановила машину у его дома

– Выходи. Ты выглядишь ужасно.

Он послушно вышел. К его удивлению, она последовала за ним в дом. В прихожей она сняла куртку, повесила её на вешалку с привычным жестом, как будто была здесь сто раз. Александр стоял, потерянный, посреди своего же хаоса: немытая посуда, разбросанные книги, стопка бумаг с машинописным текстом рядом с зловещей печатной машинкой.

– Садись, – скомандовала Анна, направляясь на кухню, – Я что-нибудь приготовлю. У тебя есть хоть что-то съестное?

Он молча показал на пустой холодильник. Она вздохнула, порылась в шкафчиках. Нашла пару яиц, завалявшуюся луковицу, полпачки спагетти и томатного соуса на дне в стенках банки в самом дальнем углу холодильника. Принялась готовить с сосредоточенной деловитостью, словно это была ее кухня. Александр сидел за столом, наблюдая за её быстрыми и уверенными движениями. Запах жареного лука и томатов наполнил кухню, странно успокаивающе. Это была самая обыденная и самая невероятная сцена в его жизни: девушка, которая боялась его до истерики, теперь готовила ему обед после ночи в полицейском участке.

Она поставила перед ним тарелку дымящихся спагетти и села напротив. Сама не ела, а пристально смотрела на него. В её глазах больше не было паники. Были только вопросы, глубокие, мучительные вопросы.

– Ешь, – приказным тоном сказала она, – А потом расскажи всё. Откуда ты знал про меня? Про шрам? Про то, что случилось? И откуда ты знал, где искать этого мальчика? – Она обхватила чашку растворимого кофе руками, будто ища опоры, – Я солгала в полиции, Александр. Рискую, но не нужно понять. Не знаю почему, но я тебе верю, хоть и боюсь тебя. Кто ты? Пожалуйста, расскажи мне всю правду.

Александр взял вилку. Его рука задрожала. Он посмотрел на тарелку, потом на её лицо, такое открытое, требовательное, всё ещё хранящее следы пережитого ужаса, но готовое слушать. Он отложил вилку и сделал глубокий вдох. Начал с самого начала, с того момента как приехал в этот дом. Рассказал про пугающую вибрацию с чердака, печатную машинку, эпизоды беспамятства, в которых печатал пророческие тексты, тёмный силуэт с фонариком.

Он говорил долго, сбивчиво, временами запинаясь, временами почти шепотом. Анна слушала молча, не перебивая. Её лицо было каменной маской, только глаза выдавали бурю внутри. Страх, недоверие, попытки осмыслить невероятное, и странное, болезненное понимание.

Когда он закончил рассказ, на кухне повисло гнетущее молчание. Анна смотрела не на него, а куда-то в пространство перед собой. Потом её взгляд медленно переместился на печатную машинку.

– Значит… – её голос был тихим, хриплым, – Ты ничего не знал. Ни про меня. Ни про мальчика. Ты просто печатал. И это оказывалось правдой, – она медленно покачала головой, – Это ахуенно странно, Александр.

Она посмотрела прямо на него. В её глазах стояли слёзы, но не от страха, а от осознания непостижимого, – Ты контролируешь это?

– Нет, – прошептал он, – Это как приступ. Чёрный провал, я выхожу из него, и там… – он кивнул в сторону листов со словами про Сайлоса, – Лежит правда. Я не знаю, откуда это берётся. Я не знаю, кто или что говорит моими руками, – Голос его сорвался, – Я боюсь этой машинки, Анна. Боюсь следующего раза. Что я напишу в следующий раз?

Анна долго смотрела на него. Потом встала, подошла к окну, глядя на хмурый сад. Её плечи были напряжены.

– А я… – она произнесла так тихо, что он едва расслышал, – …я боюсь, что однажды ты напишешь его. Того, кто… – она не договорила, обернувшись. В её глазах горел новый, острый страх. Не перед ним, а перед тем, что он мог узнать, – И что тогда? Что ты сделаешь с этим знанием, Александр?

Вопрос повис в воздухе, тяжёлый и неразрешимый. Александр посмотрел на свои руки, те самые, что в трансе выбивали чужие секреты на бумагу. Он не знал ответа. Ни на её вопрос, ни на его. Он знал только, что Анна вошла в его ад и протянула ему руку. И что чернильные тени прошлого и будущего сомкнулись вокруг него ещё плотнее.

Глава 8

Вечерние лучи ворвались в дом через высокие окна веранды косыми лучами, которые не столько освещали, сколько прорезали пыльные сумерки гостиной. Александр открыл глаза, не на диване, где заснул, а на прохладном деревянном полу. Его окружал хаос. Листы бумаги, испещрённые густо-чёрными отпечатками машинных букв, были разбросаны повсюду: под столом, на кресле, даже прилипли к его свитеру. Как осенние листья после урагана. Голова гудела от тяжёлого, неестественного сна, мышцы ныли от неудобной позы. И странное чувство, которое висело в воздухе, плотное и невысказанное, как запах озона перед грозой. То самое странное ведомое чувство, которое подняло его глубокой ночью, вырвало из объятий забытья и приковало к старой «Андервуд».

Он сел, потирая виски. События раннего утра начали всплывать обрывками. Анна, её каменное лицо, молчаливый уход после её странной фразы, что Александр когда-нибудь напишет про «него», сигарета на веранде, когда он вглядывался в непроглядную стену леса, пытаясь разгадать её тайну или хотя бы унять собственную тревогу, а потом холодная подушка дивана. Затем провал. Только смутное воспоминание о холодном металле клавиш под пальцами, о мерном, гипнотическом стуке машинки, который заполнял тишину дома, вытесняя все мысли. Он писал в неведомом трансе.

Собрав волю в кулак, Александр начал методично собирать листы. Бумага была шершавой на ощупь, чернила местами отпечатались на обратной стороне. Стесняясь самого себя, своей ночной истерии, он сгрёб стопку, стараясь не вчитываться в текст и положил на стол. Ледяная вода на лицо, щипание глаз от попадания шампуня – ничего не помогло. Тяжесть на душе не уходила, лишь отступила на шаг. Кофе, сваренный покрепче, и сигарета, выкуренная на том же месте веранды, где он стоял ранним утром, добавили немного ясности, но не спокойствия. Лес теперь был не угрожающе-чёрным, а серо-зелёным, влажным, но от этого не менее чужим и молчаливым.

Вернувшись в гостиную, он опустился в кресло напротив дивана. Солнечный луч лёг на стопку исписанных листов. Когда Александр взял её, его рука дрогнула. Он откашлялся, будто готовясь к публичному выступлению, и начал читать. Сверху, с первого листа заглавными буквами было напечатано:

«Законное убийство».

Ниже:

«Меня зовут Саманта Кларк. И я расскажу вам историю моего убийства.»

Мурашки побежали по спине Александра. Не литературный приём и не зачин детектива. Это выглядело как заявление, факт. Произнесенный чужим голосом, который звучал в его голове, пока его пальцы бежали по клавишам. Он читал дальше, погружаясь в текст, который становился окном в чужую, оборванную жизнь.

«Я работала в закусочной «У Глории». Не шедевр кулинарии, но чисто, сытно, народ простой. Моя жизнь была как у всех работа, квартирка-студия, подружки по выходным, мечты о чем-то большем, но без особой надежды. Пока не встретила Его.

Он вошел в закусочную как порыв свежего ветра. Дорогой костюм, идеальная стрижка, улыбка, от которой становилось тепло. Заказал кофе, смотрел на меня так будто видел только меня во всей этой забегаловке. Начал захаживать часто. Часто приносил цветы, не вялые гвоздики, а настоящие розы. Звал в рестораны, о которых я только слышала, говорил комплименты, которые не казались дешёвыми. Я совершила большую ошибку, которая стоила мне жизни. Я влюбилась по уши, как юная дурочка.

Два месяца чистого, ослепительного счастья. Он был внимателен, нежен, казалось, читал мои мысли. Приносил завтраки в постель в те редкие утра, когда он оставался. Да, вот это всегда напрягало. Он никогда не оставался на всю ночь. Всегда находилась причина: ранняя важная встреча, звонок из офиса за границу, срочные дела. Моя квартирка и правда была малюсенькой, но мне так хотелось просто уснуть и проснуться рядом. Чувствовать его дыхание, но нет, он уходил, всегда уходил. Он ничего не рассказывал о себе, о своей работе, я даже ни разу не была у него дома. Когда я пыталась узнать о нём побольше, он отмахивался, перескакивал с темы.