Полная версия
Илья Сова
Текст из преисподней
Пролог
Небо было сплошным, грязно-серым одеялом, наброшенным на город и придавившим его к земле. Оно не просто было серым, оно было враждебным, живым существом, источающим мелкую, назойливую дрянь, что даже язык не поворачивается назвать дождём. Это была мокрая пыль, взвесь ледяной воды и городской грязи, которую порывистый, свистящий ветер гнал по улицам, заставляя её проникать под воротники, за манжеты, впитываться в одежду до нитки. Он не шёл, он именно что висел в воздухе, этот мерзкий промозглый туман, превращая всё вокруг в размытое, аморфное пятно. Тротуары блестели маслянистым, скользким блеском, лужи у обочин были полны взбаламученного песка и окурков, а редкие прохожие, сгорбившись, бежали по своим делам, уворачиваясь от шквалов ветра, рвавших зонты из рук.
Сквозь эту хмарь, не обращая внимания на разгулявшуюся стихию, уверенно, почти машинально двигалась фигура мужчины. Его длинное пальто чёрного цвета развевалось на ветру, но походка его от этого не становилась менее твёрдой. Он не бежал, и не суетился. Он шёл с холодной, почти зловещей целеустремлённостью человека, который знает, куда и зачем направляется. В руке тлела сигарета, и короткие, резкие затяжки заставляли её кончик яростно краснеть, борясь с сыростью, словно маленький рукотворный огонёк, бросивший вызов всему небу.
Он подошёл к зданию из серого камня, с тускло горящей над входом лампой, освещавшей табличку «Полицейский участок». У входа он замедлил шаг. Сделав несколько последних, глубоких затяжек, он вынул сигарету изо рта, посмотрел на неё с каким-то отстранённым любопытством и бросил на крыльцо, потом с силой вдавил её подошвой ботинка в мокрую плитку, будто хоронил что-то. Жест был полон презрительного пренебрежения к этому месту. Раздался тихий, шипящий звук, и огонёк погас, побеждённый влагой.
Толкнув тяжёлую дверь, он шагнул внутрь, выпуская из лёгких густые клубы с сизого дыма, которые тут же повисли в прохладном воздухе приёмной. Его тяжёлые, массивные ботинки гулко отдавались по кафельному полу, нарушая казённую, давящую тишину учреждения. Он не смотрел по сторонам, его взгляд был прикован к фигуре дежурного офицера, сидевшего за бронированным стеклом.
Дежурный поднял на него глаза, оценивающе скользнув взглядом по мокрому пальто и небритым щекам вошедшего.
– Вам кого? – голос его был глухим, отрепетированным, прошедшим сквозь мелкие отверстия в стекле.
Мужчина остановился прямо перед окошком, положил ладони на стойку, оставляя мокрые следы.
– Кто у вас здесь старший? Пропустите к нему.
– А по какому вопросу? У него приёмные часы по средам, записывайтесь, – отрезал дежурный, уже собираясь опустить взгляд в бумаги.
Но мужчина не двинулся с места.
– Скажите, что у меня есть информация касательно ограбления ювелирного на прошлой неделе.
Дежурный сурово нахмурил густые брови, его пальцы постучали по столешнице.
– Дело закрыто. Преступник задержан.
И тут мужчина неприятно оскалился. Это была не улыбка, а обнажение зубов, жёсткий, ехидный оскал, от которого по спине дежурного пробежал холодок.
– Закрыто? – он тихо, с наслаждением рассмеялся, – Посадили какого-то мелкого жука, отчитались перед начальством и спите спокойно? Милый мой, вы сидите не в том зоопарке. Вы посадили не того. И я пришёл вам это доказать.
В голосе его звучала такая уверенная, ядовитая убеждённость, что дежурный невольно откинулся на спинку стула. Он старался не показывать страх, выпрямил спину, сделал вид, что поправляет рукав формы, но пальцы его слегка дрожали. Молча, не сводя с гостя настороженного взгляда, он снял трубку внутреннего телефона, набрал короткий номер.
– Простите за беспокойство, тут к вам человек. Насчёт дела из ювелирного. Утверждает, что мы ошиблись с задержанным, – он помолчал, слушая в трубку, затем кивнул, – Так точно.
Он положил трубку и безэмоционально, жестом указал вглубь коридора.
– Налево. По коридору, последняя дверь направо. Вас ждут.
Мужчина кивнул, развернулся и зашагал в указанном направлении. Его шаги стали нервными, порывистыми. Он словно сокращал дистанцию до кабинета, преодолевая последний рубеж. Каждая клетка его тела была напряжена, сжата в пружину.
Но едва он переступил порог кабинета, произошла поразительная метаморфоза. Вся нервная энергия куда-то испарилась, осанка его выпрямилась с развязной, почти вальяжной небрежностью. Он не вошёл, а нагло ввалился в комнату, окинул быстрым, оценивающим взглядом уставленный бумагами стол, стулья, забитые полки вдоль стен и сидящего за столом мужчину в форме. И, не дожидаясь приглашения, прошёл к свободному стулу. Тяжело опустился на него, а затем, с вызывающей медлительностью, забросил ноги в мокрых ботинках на полированную столешницу, развалившись на спинке, как у себя дома.
Мужчина в форме отреагировал мгновенно. Его реакция была резкой, как удар хлыста. Он одним движением вскочил и с силой, от которой затрещала ножка стула, скинул непрошеные ноги со своего стола.
– Вы что себе позволяете?! – его голос взлетел на октаву, глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит от смеси ярости и изумления, – У вас настолько важные сведения, что вы позволяете себе такое хамское поведение в моём кабинете?
Мужчина в ответ лишь заливисто, злостно рассмеялся. Звук был неприятным, металлическим.
– Тише, тише,– прошипел он, и его оскал снова обнажил зубы, – Успокой нервишки. Что ты мне сделаешь? Твоя мнительная власть меня не пугает.
– Кто вы такой? – проскрежетал мужчина в форме, сжимая кулаки. Его грудь тяжело вздымалась.
– Смотрел фильм такой, «Я знаю, что вы сделали прошлым летом?» – мужчина склонил голову набок, наслаждаясь моментом. Его ухмылка была мало похожа на человеческую улыбку, – Ну так вот. Я – то самое «я знаю».
– Что за цирк вы устроили в полицейском участке? – напористо наклонился мужчина в форме к собеседнику.
– Сядь на место! – закричал тот в ответ, ударяя ладонью по столу, – Сядь, я сказал! И веди себя чуть повежливее. А то ведь все твои коллеги, вся эта благородная публика, – он обвёл рукой кабинет, – Очень быстро узнают о твоих грязных делишках несколько лет назад в Альбукерке. Помнишь? Или напомнить?
Эффект был мгновенным и сокрушительным. Вся кровь отхлынула от лица. Он не произнёс ни звука, но его тело обмякло, будто из него вынули стержень. Он тяжело, почти обречённо опустился на свой стул. Теперь в его лице читался настоящий, животный ужас, смешанный с паническим страхом. Он смотрел на посетителя широко раскрытыми глазами.
– Вижу помнишь. Как быстро ты слетишь со своего тёплого поста? – продолжил мужчина, его голос стал тише, но от этого лишь опаснее.
– Что тебе нужно? – также тихо, почти шёпотом, выдохнул мужчина в форме, бессильно опуская глаза на стол.
– О-о-о, – с напущенной радостью протянул мужчина, – Я много чего хочу. Очень много. Но всему своё время. А для начала…
Он медленно, с театральной паузой, засунул руку в карман пальто и вытащил маленькую, бархатную коробочку, тёмно-синюю, почти чёрную. Небрежным движением он положил её на стол и кончиками пальцев толкнул в сторону собеседника. Коробочка, поскрипывая, проехала по гладкой поверхности и остановилась прямо перед руками мужчины в форме.
Тот медленно, словно боясь, что она взорвётся, взял её. Пальцы его заметно дрожали. Он щёлкнул крошечной застёжкой, и крышка отскочила. Внутри, на белом атласе, лежала изящная серебряная подвеска в виде птицы с расправленными крыльями. Она блеснула в тусклом свете лампы. Мужчина в форме молча уставился на неё, ничего не понимая. Потом его испуганный, полный недоумения взгляд медленно пополз вверх, на лицо мужчины напротив.
Тот сидел всё в той же развязной позе, но теперь его улыбка была совсем иной – хищной, полной ожидания.
– А это, мой друг, – тихо произнёс он, – Твоё первое задание.
Глава 1
Дверь старого «Вольво» захлопнулась с глухим стуком, слишком громким в абсолютной тишине. Александр Леннокс замер, слушая, как эхо этого звука растворяется в сосновом воздухе. Ничего: ни шелеста листвы, ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Только абсолютная тишина. Густая, тяжелая, как вата, забившая уши после взрыва. Эта тишина заполонила пространство, словно глухой купол, до звона в ушах.
Мужчина обвёл взглядом дом. Этот дом его пристанище на пару месяцев. «Тихое убежище», как гласила брошюра. Одноэтажный сруб из тёмного, почти чёрного дерева, с широким крыльцом и огромными окнами, смотрящими в стену векового леса. Лес подступал вплотную, как зелёная, угрюмая стена. Дом казался вросшим в землю, частью этого хвойного безмолвного места. Идеально. Именно то, что он искал. Бегство.
Бегство от обложек глянцевых журналов с его лицом под заголовком «Новый король космической антиутопии» или от цифр продаж его первой книги «Звездная пыль», которые кружили голову и одновременно душили, или, возможно, от туповатого взгляда назойливой агентши Клариссы: «Александр, дорогой, читатели жаждут продолжения! Вселенная ждет твоего слова!»? А может дело в выгорании… В этой зияющей чёрной дыре, которая открылась у него в груди, когда он сел за чистый лист и понял, что там пусто. Ни звёзд, ни кораблей, ни героических капитанов, бороздящих просторы туманности Андромеды. Только белый шум паники.
Александр сглотнул острый ком в горле. Паническая атака подкралась вчера, в переполненном кафе, когда он пытался набросать сцену переговоров с инопланетной расой. Внезапный холодный пот, дрожь в руках, тахикардия, словно сердце пыталось выпрыгнуть из груди, и ощущение, что вот-вот – сейчас – он умрёт. Или сойдёт с ума. Или и то, и другое сразу. Он сбежал, едва не опрокинув стул. В след ему оборачивались ошарашенные посетители. Александр почти слышал в спину их слова: «Псих. Ненормальный. Сумасшедший». С тех пор страх висел тенью, и тишина «Тихого убежища» казалась единственным противоядием.
Он втащил чемоданы на крыльцо. Скрип половиц под ногами прозвучал как выстрел. Ключ, старый и тяжёлый, частично ржавый, повернулся в замке с громким щелчком. Внутри пахло пылью, старым деревом и сыростью. С порога в лицо ударил холодный поток воздуха, хотя на улице был тёплый летний день.
Гостиная была просторной и аскетичной. Диван, кресло у камина, массивный деревянный стол у окна – идеальное место для письма. Стол смотрел прямо в лес. Зелёный мрак подступал к самым стёклам. Александр подошёл к окну. Сосны стояли стеной. Не просто деревья, а древние, молчаливые стражи, сомкнувшие ряды так плотно, что их стволы сливались в сплошную тёмно-зелёную броню. Свет сюда пробивался с трудом, редкими, косыми лучами. Полог из переплетённых ветвей и вечнозелёных игл был непроницаемым одеялом, поглощавшим солнце. Казалось, сама жизнь обошла это место стороной. Мужчина попытался представить себя здесь, как утром он пьёт обжигающий кофе из большой фарфоровой чашки, а днём – работа над новым шедевром, вечером – прогулка по этому безмолвному лесу. Его пальцы непроизвольно сжались.
– Нужно просто начать, – прошептал Александр сам себе. Голос прозвучал чужим, потерянным в пустоте комнаты. Он открыл ноутбук. Экран загорелся, ослепительно белым в полумраке. Курсор мигал на чистой странице. «Глава 1». Внутри закипала знакомая волна: учащённое сердцебиение, лёгкая тошнота, ощущение нереальности происходящего.
«Не сейчас. Только не сейчас», – запульсировало в мыслях.
Александр глубоко вдохнул, как учил психотерапевт. Раз. Два. Три. Четыре. Держать. Выдох. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Лёгкая дрожь в руках стихла, сердце успокоилось, но пустота внутри осталась. Космос, который когда-то жил в его голове ярким, шумным, наполненным жизнью и опасностью, теперь казался мёртвой, холодной пустыней, как эта комната и как этот лес за окном.
Он встал и подошёл к камину. Закинув несколько поленьев в топку, мужчина разжёг огонь. По рукам разлился приятный жар. Его взгляд зацепился на полке, где стояла одна единственная книга. Толстый, старый том в кожаном переплёте без названия. Александр открыл её и, пролистав, удивился, что страницы были чистыми. Ни одной буквы, ни пятнышка. Он отложил книгу, чувствуя лёгкое раздражение. Белая книга на белой странице ноутбука, как символично.
Вечер наступил быстро. Лес поглотил солнце, превратив окна в чёрные бездонные зеркала. Александр включил свет. Тусклую лампочку под потолком, которая отбрасывала длинные, дрожащие тени. Он разогрел привезённую с собой еду. Ел молча, прислушиваясь к тишине. Она была не просто отсутствием звука – она была безмолвной сущностью. Давила и звенела в ушах навязчивым, высоким тоном.
Затем устроившись на диване, Александр попытался почитать Эдгара Аллана По, но слова расплывались перед глазами. Беспокойство росло, и он чувствовал себя лабораторной крысой в идеально тихой камере, где каждый его звук: скрежет вилки, глоток воды, даже дыхание, казался кощунством, нарушением священного спокойствия.
Александр встал и начал ходить по комнате. Шаги гулко отдавались в пустоте. Он остановился у окна. Снаружи – абсолютная тьма. Ни огонька, ни луны, ни звезд. Как будто дом завис в космическом вакууме. Он прижал лоб к холодному стеклу. И вдруг – ему показалось, что в черноте леса мелькнул слабый, тусклый огонёк. Желтоватый, как свет старого фонаря. Мужчина несколько раз моргнул и вгляделся. Призрачный свет пропал, так же быстро, как вспыхнул, и осталась только угольная чернота.
– Наверное, блик от лампы с кухонного острова, – пробормотал он, отходя от окна, но резко нахлынувшая тревога не ушла. Мужчина обернулся на кухню, чтобы удостовериться, что лампа над гарнитуром была включена. Но тревога уже окончательно сжала горло холодными пальцами. Тогда Александр включил музыку на телефоне. Спокойную и расслабляющую, как учил психотерапевт, чтобы глушить навязчивые мысли. Звуки заполнили комнату, неестественно громкие, фальшивые на фоне всепоглощающей тишины, словно крик в храме. От возникшего дискомфорта, он тут же выключил, и с тало ещё хуже. Тишина вернулась с удвоенной силой, теперь окрашенная эхом недавнего звука.
Обойдя несколько кругов комнату по периметру, он лёг на жёсткий диван, укрывшись лёгким пледом. Когда Александр выключил свет, темнота сомкнулась над ним, плотная и осязаемая. Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в воображении образы своей вселенной: гигантский крейсер «Вайолет», рассекающий туманность, лицо капитана Джона, решительное и усталое… Но вместо звёздных просторов перед внутренним взором плыли лишь чёрные пятна, а лицо Джона искажалось маской немого ужаса.
– Ты больше не можешь писать, – шептал внутренний голос, – Ты опустошен. Выдохся. Тебя непременно ждёт провал. Все увидят, что ты – пустышка. Они будут тыкать пальцами тебе в лицо и смеяться.
– Нет! – закричал хриплым голосом Александр.
Мужчина вцепился в подушку. Сердце вновь забилось неровно. Он снова начал дыхательные упражнения, сосредоточившись на счете. Раз… Два… Три… Вдруг его слух, обостренный страхом и тишиной, уловил нечто. Не звук, а скорее вибрацию. Очень слабую, едва уловимую, идущую с потолка. Она напоминала глубокий, протяжный гул, но не звуковой, а скорее физический, ощущаемый костями. Как вибрация огромного, спящего зверя на крыше.
Александр замер, затаив дыхание. Вибрация длилась несколько секунд, потом стихла. Исчезла так же внезапно, как появилась. Осталась только тишина, теперь казавшаяся еще более зловещей после этого вторжения.
«Что это было? Старые трубы? Ветер на чердаке?», – в голове зажужжали доводы, словно рой пчёл. Ему срочно нужно было найти логическое объяснение этого шума, чтобы не провалится в паническую атаку.
Александр встал и направился в ванную. Ноги были ватными. Набирав несколько раз холодной воды в ладони, он плескал себе её в лицо. Из закапанного водой зеркала на него смотрело уставшее, измученное тревогой лицо. Влажные тёмно-русые волосы добавляли образу небрежности. Нахмуренные чёрные густые брови почти касались друг друга краями на переносице. В уголках впавших ореховых глазах залегли паутинообразные морщинки. Губы скривились в грустной усмешке.
Выйдя в гостиную, мужчина подошёл к окну, задёрнутому плотной тканью, и приоткрыл край. Тьма густая и непроглядная. И снова ему показалось, что в глубине, там, где днём мелькнул огонёк, что-то шевельнулось. Большое, тёмное, сливающееся с чернотой леса. Он резко задёрнул штору на место. Сердце заколотилось где-то в горле.
– Это нервы, – сказал он себе вслух, пытаясь звуком собственного голоса рассеять страх, – Усталость. Переезд. Паника. Просто паника.
Но слова повисли в воздухе пустыми и неубедительными. Он чувствовал себя не писателем, ищущим вдохновения, а незваным гостем. Нарушителем границы. Тишина здесь была не для медитации. Она была стражем и не хотела его присутствия здесь.
Он вернулся на диван, сел, обхватив голову руками. Ноутбук на столе мерцал в темноте тусклым индикатором. Чистая страница. «Глава 1». Это было не начало истории. Это была эпитафия. Эпитафия его таланту, его карьере, его рассудку, который, казалось, начал медленно, но верно расползаться по швам в этой неестественной, давящей тишине уединения. Вдохновение не пришло. Его место занял первобытный, необъяснимый страх перед этим домом, этим лесом, этой всепоглощающей, живой тишиной, неизвестным гулом с чердака и чем-то или кем-то, скрывающимся в лесу. Александр Леннокс сидел в темноте, слушая звон в своих ушах и жалкие попытки своего сердца биться ровно, и понимал, что бегство, возможно, было его самой большой ошибкой. «Тихое убежище» не давало покоя, а, наоборот, оно его поглощало.
Вдруг тишину небрежно разрезал грохот, раздавшийся на чердаке.
Глава 2
После острого звука падающего предмета на чердаке, наступившая тишина ударила по барабанным перепонкам, но внутри Александра бушевал ад. Сердце колотилось, как пойманная птица в клетку, сжимая грудь стальными когтями. Воздух, густой и липкий, отказывался заполнять лёгкие. Он судорожно хватал ртом пустоту, пальцы сжимали покрывало, белея на костяшках. Звук был неожиданный и зловещий в ночной тишине загородного дома, который запустил знакомый, ненавистный механизм паники. Адреналин, холодный и едкий, разлился по венам. Мир сузился до точки: стук крови в висках, невозможность вдохнуть, ощущение неминуемой гибели.
«Блять! Нет! Нет! Нет! Просто дыши… Зря этот сраный мозгоправ не выписал мне таблетки. Я просто сдохну сейчас!»
Немного успокоившись после дыхательных упражнений, мужчина принялся анализировать ситуацию.
– Это был тяжёлый, глухой удар, словно что-то массивное рухнуло на пол, – размышлял вслух Александр.
Этот шум аж заставил задрожать пыль на балках потолка в гостиной.
– Нужно заставить себя встать и пойти проверить. Всему найдётся логическое объяснение, – бормотал он сквозь стиснутые зубы, но команда не доходила до мышц. Тело жило своей жизнью, дрожащей и парализованной страхом. Взгляд метнулся к буфету. На верхней полке, поймав слабый лунный свет сквозь неплотно зашторенное окно, тускло поблескивал графин с янтарной жидкостью.
Собрав всю волю в кулак, Александр оттолкнулся от дивана. Ноги были расслабленные, словно после анестезии, и его пошатывало. Два шага к буфету показались марш-броском через минное поле. Дрожащей рукой он схватил графин и, с трудом налил золотую жидкость в тяжёлый гранёный стакан почти до краев. Не разбавляя и не думая о вкусе, он опрокинул содержимое в глотку. Огонь тут же хлынул внутрь, обжигая пищевод, выжигая панику. Он закашлялся, слёзы выступили на глазах. Шумно поставив стакан, он опёрся руками на столешницу.
– О-ох, заебись! Закусить бы чем-то, – прошипел Александр, морщась от послевкусия виски.
В холодильнике на роль закуски нашлись ломтик бекона и апельсин. Не лучшее сочетание, но это первое, что попалось по руку.
Мужчина прислушался. Никаких новых звуков с чердака. Только собственное, всё ещё учащенное дыхание и далекий вой ветра в кронах сосен за окном.
«А шум вообще был? Или это ебучая паника?», – подумал он.
Эта невидимая гиена, снова подбросила дрова в костёр его фобий. Но грохот был слишком осязаемым и пыль с потолка. Он видел, как она осыпалась.
Александр чётко решил, что нельзя оставлять это так. Неведение – худший союзник страха. Он достал из кармана телефон. Яркий луч фонарика всколыхнул пылинки в воздухе, создав миниатюрную галактику. Этот луч был словно его мечом, его щитом в темноте. Направляя его на потолок, Александр искал вход на чердак. Старая пеньковая верёвка, свисавшая с крючка, показалась змеей в полумраке. Он взял её вспотевшей ладонью и дёрнул со всей силы. Скрип ржавых петель разрезал тишину, эхом отозвавшись в пустом доме. Лестница опустилась, раскрывая чёрный квадрат проема. Запах хлынул вниз волной. Вековой пыли, сухого дерева, вперемешку с чего-то затхлым, как страницы старых книг, забытых на съедение плесени. Мужчина медленно поднялся, подгибая голову во избежании удара. Каждая ступенька стонала под его весом. Чердак открылся перед ним, как огромная, забытая легенда. Луч фонарика, словно луч прожектора на сцене заброшенного театра, выхватывал фрагменты прошлого. Горы теней по углам казались живыми, готовыми шевельнуться. Пыль лежала толстым, войлочным ковром, поглощая звук его шагов. Паутина, как седые косы, свисала с тяжёлых балок перекрытия. Повсюду стояли деревянные ящики, нагромождённые друг на друга картонные коробки, в дальнем углу стоял сундук с оторванными петлями, а также сломанные стулья, закутанные в серые простыни неведомые предметы и аккуратно сложенные стопки пожелтевших газет. Воздух был густым и спёртым. Им трудно было дышать без приступов кашля.
Александр медленно поворачивался, сканируя пространство лучом. У дальней стены, под самым скатом крыши валялась коробка, явно упавшая с одной из наспех сколоченных полок. Старая и по углам уже стёртая до дыр. Она упала вниз крышкой, и содержимое частично вывалилось наружу. Луч скользнул по груде пожелтевших бумаг, обрывкам журнальных вырезок, а затем остановился. Из хаоса обломков и пыли торчал угловатый, тяжёлый предмет. Хромированные детали тускло блеснули в свете фонарика.
– Твою мать! Ахуеть! Глазам своим не верю. Это же печатная машина! – в полном изумление Александр упал на колени перед коробкой.
Это была пишущая старинная машинка с логотипом фирмы и золотистой надписью «Андервуд». Чёрный корпус был покрыт толстым слоем пыли и серыми разводами птичьего помета. Она лежала на боку, частью ещё в коробке, частью на полу, как выброшенный артефакт цивилизации.
«Видимо, это она и создала тот душераздирающий грохот, свалившись со своей полки», – мысленно объяснил сам себе Александр.
Посветив на стену, он обнаружил что саморез, держащий край полки, вылетел из сгнившей деревянной стены, и всё содержимое с полки обрушилось на пол. Облегчение, сладкое и расслабляющее, омыло Александра. Он почти рассмеялся, горько и нервно. По шее полоснул леденящий холод, натягивающих тело в тугую струну. Мужчина направил луч выше, ища источник этого сквозняка. Он заметил маленькое, круглое слуховое окно, вделанное в скат крыши. Стекла были мутными, почти непрозрачными от грязи. Одно из них было распахнуто настежь. Старая, кривая форточка болталась на одной петле, постукивая о раму от порывов ветра.
– Бля, вот откуда вибрация была. Вот я идиот трусливый, – рассмеялся Александр, – А полка отвалилась, потому что уже не могла держать весь этот груз на двух саморезах, вкрученных в трухлявую стену.
Александр с трудом поднялся по груде старых досок и дотянулся до окошка. Запахло свежестью, смешанной с пылью. Он с силой захлопнул капризную форточку и задвинул ржавый шпингалет. Теперь она держалась, а сквозняк прекратился. Уходя, Александр бросил взгляд на безмолвный чердак, на безобидную машинку в пыли. Никаких призраков. Никаких монстров. Только запустение и хрупкие следы прошлого.
Он спустился вниз, опустил лестницу и защёлкнул люк. Дом снова казался тихим. В гостиной он погасил основной свет, оставив только маленькую лампу у дивана. Виски сделал своё дело, и тело стало тяжёлым, мысли вязкими, острые углы страха сгладились. Он сонно потянулся, почувствовав накопившуюся усталость, тяжёлую, как свинец. Александр сбросил одежду, оставив только боксеры, и рухнул на диван. Глаза слипались, и последнее, что он видел перед тем, как погрузиться в пучину сна – это плотную ткань штор, скрывающую ночь.
Вдруг в этой темноте, прямо перед его закрытыми веками, мелькнул огонёк. Тусклый и желтоватый, словно свет фонарика сквозь матовое стекло. Мужчина недовольно поморщился и отвернулся на другой бок. Спустя минуту мягкий луч света скользнул в другой стороне комнаты.
