Полная версия
«Что за хуйня?» – промелькнула запоздалая мысль сквозь сонный туман.
Огонёк замер прямо напротив окна.
Александр подскочил. Сердце, только недавно успокоившееся, снова рвануло в бешеный галоп. Адреналин, знакомый и ненавистный, ударил в виски.
С рывком, сбрасывая одеяло, он вскочил с кровати. Шаги были нервными, он чуть не упал, споткнувшись о ковёр. Рука вцепилась в тяжёлую портьеру. Сердце колотилось так, что вот-вот вырвется наружу. Он должен был увидеть и узнать, откуда этот свет.
С грохотом кольца сорвались по карнизу. Он распахнул шторы так резко, что стёкла задребезжали.
И застыл.
На тёмном фоне лесной стены, чётко вырисовываясь на фоне чуть более светлого неба, стоял силуэт. Невысокий, одетый во что-то длинное, тёмное, с капюшоном, натянутым глубоко на лицо. Лица не было видно, только чёрная бездна под капюшоном. Фигура стояла неподвижно, метрах в пяти от окна, на краю освещённого участка газона. В опущенной руке слабо горел, освещая низ фигуры, тот самый тусклый огонёк – маленький фонарик. И этот безликий капюшон смотрел прямо на него, стоящего в окне в одних трусах, с бешено колотящимся сердцем.
Время остановилось. Звуки исчезли. Остался только этот немой взгляд из-под капюшона и леденящий душу ужас.
Александр попытался крикнуть, но из горла вырвался лишь хрип. Он сделал попытку шагнуть назад, оторваться от этого гипнотического вида, но ноги не слушались. Фигура не двигалась. Она посто стояла и смотрела.
Щёлк!
Резкий, сухой звук, будто выключатель. Только не свет, а сама реальность.
Мужчина вздрогнул всем телом. Во рту был привкус пыли и перегара. Тело покрыто липкой, холодной испариной. Одежда та же, в которой он поднимался на чердак, мятая, прилипшая к спине. Он огляделся, дико вращая глазами. Утро. Серый, скупой свет пробивался сквозь шторы.
Он был в гостиной загородного дома, куда решил сбежать, чтобы насытиться вдохновением. Проснулся на диване, куда и лёг после ночных гуляний по чердаку. Кожа была мокрой от пота, от леденящего страха, который он только что ощущал так реально. Кошмар, рождённый стрессом, виски и чердачной пылью.
Он провел дрожащей рукой по лицу, смахивая холодную влагу. Грудная клетка болела, как после долгого бега. Сердце всё ещё колотилось, но уже медленнее и не так сбивчиво. Он уставился на шторы. На те самые шторы, которые в кошмаре он распахнул с такой силой. Они висели ровно, нетронуто. За ними был только обычный утренний свет, а не бездна с безликим стражем.
Александр тяжело откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
– Просто сон, – прошептал он хрипло, —Всего лишь сон.
Но холодный пот, липнувший к телу, и ледяная дрожь, пронизывавшая кости, говорили о другом. Говорили о том, что граница между чердачной пылью и кошмаром, между реальным шумом и игрой подсознания, была тоньше, чем ему казалось. И тень в капюшоне, казалось, всё ещё витала где-то на краю зрения, в самой гуще утренних теней.
Глава 3
Утренний свет, серый и нерешительный, пробивался сквозь задёрнутые шторы, выхватывая из полумрака гостиной знакомые очертания: спинку дивана, где он проснулся мокрым от холодного пота, пустой стакан с остатками вчерашнего виски, мёртвый экран ноутбука. Александр сидел, уставившись в свои дрожащие руки. Тень капюшона всё ещё висела в углу сознания, липкая, как паутина. Он поднялся. Мышцы ныли, голова гудела тяжёлым похмельным звоном, смешанным с остатками ночного ужаса. Шаркая ногами по полу, мужчина побрёл в ванную. У него было единственное желание – смыть с себя отпечатки ночи. Смыть пот, смыть запах страха и виски, смыть липкое ощущение того кошмара, которое не отпускало, даже когда он открыл глаза на реальный, пусть и хмурый, рассвет. Вода хлынула горячими иглами. Александр прислонился лбом к холодной кафельной плитке, позволяя потокам бить по затылку, плечам и спине. Пар заполнял кабину, становился густым и белым. Он закрыл глаза, и сквозь шум воды в голове снова всплыл силуэт. Чёрный, безликий, с фонариком в руке. Он резко открыл глаза и начал втирать шампунь в волосы с такой силой, что кожа головы заныла. Холодок страшных воспоминаний скользнул по спине. Вода смывала грязь, но не смывала память. Он вышел из душа, завернувшись в жёсткое полотенце, и направился к кухонному гарнитуру. На кухне сварил крепкий кофе, чёрный, без сахара. Горький, как его нынешнее состояние. Александр вышел с чашкой на крыльцо. Утро было прохладным и влажным. Воздух пах хвоей, сырой землёй и обещанием дождя. Лес, начинавшийся прямо за покосившимся забором, стоял стеной из тёмной зелени. Такой непроницаемый и молчаливый. Мужчина присел на скрипучую ступеньку, втягивая аромат кофе. Лес показался ему не дружелюбным, а наблюдающим. Каждая тень между стволами настораживала. Он допил кофе до гущи, ощущая, как кофеин начинает растапливать лёд в жилах. Пустота в холодильнике и подступающее чувство голода заставили его действовать. «Вольво» взревел неохотно, кашлянув сизым дымом. Дорога в ближайший городок петляла среди лесов и полей. Александр включил радио. Заиграла какая-то поп-музыка, её звук лишь раздражал. И он тут же выключил. Тишина в салоне была гулкой, заполненной только шумом мотора и его собственными тревожными мыслями. До ближайшего города было около двухсот километров. К счастью, спустя пол часа пути ему попалась заправка с небольшим супермаркетом. А рядом с ним стояла невзрачная закусочная с неоновой вывеской «У Глории». Супермаркет оказался унылым коробком на окраине. Александр механически наполнил тележку необходимым минимумом: яйца, хлеб, паста, томатный соус в банке, замороженные овощи, сок, несколько пачек чипсов. И кофе. Много кофе. В тележку следом отправился ящик пива и бутылка скотча. Взгляд Александра упал на стойку с сигаретами. Он бросил курить года три назад. Но сегодня он купил пачку «Мальборо» без раздумий. Нервы требовали хоть какого-то ритуала. Хоть иллюзии контроля. На кассе желудок предательски заурчал. Запах жареного лука и мяса коснулся обонятельных рецепторов через открытое окно. Пойдя на поводу своих потребностей, Александр заглянул в соседнюю закусочную. Закусочная была полупустой: пара местных старичков у стойки, семейство с ребёнком в углу. Мужчина сел у окна, выходящего на парковку. Обстановка была простой, но чистой. Клетчатые скатерти, пластмассовые цветы в вазочках и меню под толстым стеклом. – Добро пожаловать в «У Глории». Что будете? – голос был неожиданно лёгким и мелодичным. Он поднял глаза. Над ним стояла официантка. Невысокая, стройная, в простом чёрном фартуке поверх джинсов и белой футболки. Светлые, пшеничного цвета волосы были собраны в небрежный хвост, выбивавшийся тонкими прядями на лоб и щёки. Но больше всего Александра поразили её глаза. Один очень светлый, голубой, как горное озеро в ясный день, а другой янтарно-коричневый, цвета виски. В них было что-то одновременно открытое, и в тоже время отстранённое. Лёгкие веснушки рассыпались по переносице. На шее тонкая цепочка с маленькой серебряной подвеской в виде сердца. – А? – Александр растерялся, продолжая нагло пялиться на девушку. Он смущённо ткнул пальцем в меню, – Пожалуй, блинчики с ветчиной и сыром. И кофе. Чёрный, без сиропа и без сахара. – С молоком? – уточнила она – Д-да, – Александр сразу пожалел о своём ответе. Он ненавидел кофе с молоком, но почему-то согласился с официанткой. – Хорошо, минут через пятнадцать принесу ваш заказ, – сказала она, делая пометку в блокноте, – Я Анна. А вы здесь новенький? Просто в округе все лица знаю. – Александр. Да, снимаю дом за поворотом на двадцатом километре. Я писатель, – добавил он, не без внутренней иронии. «Ага, блять. Писатель, который не пишет.» – О! Да у нас тут знаменитость! – Анна подмигнула, и в этом жесте не было лести, лишь добродушное подтрунивание, – Знаю этот дом. Не поверите, раньше там жил тоже писатель. После его смерти, дом очень долго пустовал. Дом такой…эээ атмосферный. Надеюсь, привидения не беспокоят? Она сказала это шутливо, но в её глазах на мгновение мелькнуло неуловимое предостережение. – Пока только сквозняки на чердаке, – ответил Александр, стараясь звучать небрежно, но внутри что-то ёкнуло. – Старая постройка. Этому дому нужен хороший плотник, – кивнула Анна. Она повернулась, чтобы унести заказ, и Александр заметил тонкий серебристый шрам на её левой руке, чуть выше запястья , как от ожога или пореза. Потом она скрылась за стойкой, оставив его размышлять о её разноцветных глазах, шраме и странной ремарке про «атмосферный» дом. Блинчики были горячими и сытными, кофе крепким, и с ненавистным Александром молоком. Наблюдая за Анной, которая ловко управлялась со столиками, он почувствовал лёгкое, почти забытое чувство. Что-то вроде интереса, отвлечения от собственной чёрной трясины. Когда она принесла счёт, он расплатился и оставил щедрые чаевые. – Спасибо, Александр. Заглядывайте ещё. Будьте осторожны – дорога после дождя очень скользкая, – сказала она на прощание, и снова в её взгляде было что-то большее, чем просто вежливость. Он загрузил пакеты в автомобиль. Пока ехал обратно, небо окончательно затянуло свинцовыми тучами. Первые тяжёлые капли забарабанили по крыше, когда он подъезжал к дому. Лес казался более мрачным и настороженным под дождём. Александр быстро занёс пакеты на кухню, чувствуя, как поспешность возвращает тень тревоги. Дом встретил его пустотой и запахом пыли. Вечер наступил рано из-за туч. Он сварил пасту с томатным соусом, съел её почти без вкуса, сидя за столом у окна и наблюдая, как дождь хлещет по стеклу. Затем достал пачку сигарет. Вспомнил прошлый свой ритуал – открыть пачку, вытряхнуть одну, прикурить. Горький дым заполнил лёгкие, вызвав лёгкое головокружение. Он вышел на крыльцо, под навес. Дождь стучал по крыше, лес тонул в серой мгле. Александр затягивался дымом, пытаясь найти в этом хоть каплю успокоения, но каждая тень в промокшем саду казалась движущейся. Вспышка молнии на мгновение осветила мокрые стволы сосен, и ему почудилось, что между ними что-то мелькнуло. Он резко отбросил окурок, втоптал его в мокрые доски крыльца и зашёл внутрь, плотно прикрыв дверь. Он должен был писать. Это была единственная причина быть здесь. Космический корабль «Вайолет», затерянный в поясе астероидов. Экипаж на грани бунта. Тайна древнего артефакта. Сюжет крутился в голове неделями. Александр сел за письменный стол, открыл ноутбук. Экран засветился холодным синим светом. Он открыл документ с надписью «Глава 1». Чистый лист и мигающий курсор казались насмешкой. Руки зависли над клавиатурой. Идеи испарились, оставив только шум дождя, шум его собственных мыслей, шум вчерашнего падения коробки на чердаке, шум тикающих часов. Он попытался начать: «Капитан Джон Райдер почувствовал холодную липкую пелену страха…» Ему показалось слишком банально и он зажал клавишу «Удалить». «Сквозь иллюминатор корабля «Вайолет» мерцали миллионы осколков камня и льда…» И опять не то, что ему понравилось – стереть. Курсор мигал, мигал, подчеркивая его беспомощность. Раздражение накатывало волнами. Голова раскалывалась. Он вспомнил Анну, её легкую улыбку, её разные глаза. Но даже этот образ не мог пробиться сквозь стену тумана в его голове и тревожности. Он вскочил, чтобы взять пиво из холодильника. Нервы звенели, как натянутая струна. Не глядя, он схватил кружку с остатками утреннего холодного кофе, стоявшую рядом с ноутбуком. Вдруг его рука дрогнула. Одно неловкое движение и кружка опрокинулась. Тёмно-коричневая жидкость хлынула на клавиатуру ноутбука, залила клавиатуру и потекла под корпус. – БЛЯТЬ! – крик вырвался из груди, гулкий и яростный, эхом отразившийся в пустом доме. Александр отшвырнул кружку, она с грохотом покатилась по полу. Но было поздно. Экран ноутбука моргнул раз, другой, покрылся разноцветными полосами и погас. Тихое шипение, запах гари. Мёртвый чёрный экран. Волна бессильной ярости захлестнула его. Он вцепился пальцами в волосы, сжав зубы до хруста. Кошмары, страх, одиночество, творческий блок, и теперь ещё убитый ноутбук. Все его планы, его бегство, его попытка начать всё заново превратились в лужу холодного кофе и дымящийся хлам. Александр словно отключился от реальности происходящего, шагнул к буфету, вытащил оттуда недопитый вчера графин дешёвого виски, открыл крышку. Начал пить прям из горла большими, обжигающими глотками. Горло горело, желудок сжимался, но он пил. Пил, чтобы залить ярость. Пил, чтобы затопить страх. Пил, чтобы добить остатки сознания, которое приносило только боль. Он пил, пока бутылка не опустела, а комната не начала медленно вращаться. Потом, пошатываясь, он добрел до дивана и рухнул на него, как подкошенный. Темнота накрыла его почти мгновенно, тяжёлая и беспросветная, как болотная трясина. *** Александр проснулся от вибрации. Глухой, ритмичный гул, проходящий сквозь пол и спинку дивана, как будто кто-то тяжёлый и неторопливый ходит прямо над его головой, на чердаке. Виски оставил после себя адскую головную боль, сухость во рту и чувство полной опустошённости. Эта вибрация поднимала внутри волну раздражения. Александр лежал неподвижно, затаив дыхание и слушая. К вибрации неожиданно добавился звук шагов. Медленных и тяжёлых. Страх, знакомый и леденящий, вновь сковал его. Но теперь к нему примешивалась пьяная отчаянная ярость. Он резко встал. Голова раскалывалась, мир плыл. В кухне он схватил первый попавшийся под руку тяжёлый предмет – чугунную сковороду. Движимый смесью ужаса и пьяной решимости, он направился к верёвке чердачного люка. Рука дрожала, когда он дёрнул за неё. Скрип петель прозвучал оглушительно громко в ночной тишине. Лестница опустилась. Тот же запах пыли и забвения, но теперь к нему примешивался резкий холод. Он полез вверх, сжимая рукоять сковороды до побеления костяшек. Фонарик телефона выхватил знакомый пейзаж запустения. Пыль, тени, груды хлама. Шаги прекратились. Наступила тишина, глубокая и зловещая. Александр медленно поворачивался, луч скользил по балкам, по ящикам и коробкам. Он замер. Маленькое круглое окно. Оно снова было распахнуто настежь. Старая форточка болталась на одной петле, как вчера. Сквозняк гулял по чердаку, принося запах мокрого леса. Но вчера он закрыл его на шпингалет! Он отчётливо помнил этот ржавый металл под пальцами! – Кто здесь? – его голос прозвучал хрипло и неуверенно, потерявшись в огромном пространстве чердака. Ни ответа, ни шороха. Только сквозняк и мерцание пылинок в луче фонаря. Сковорода в руке показалась вдруг нелепо тяжёлой и бесполезной. Александр подошёл к окну и, дотянувшись, с силой захлопнул его. Шпингалет был цел. Он задвинул его, вложив в это движение всю злость. Адреналин, смешанный с похмельем, вызывал тошноту. Он спустился вниз, поднял лестницу и захлопнул люк. Опёрся лбом о прохладную древесину стены, пытаясь перевести дух. Дом снова стал тихим. Даже слишком тихим. Он пошёл на кухню, чтобы налить воды. Проходя мимо входной двери, он остановился как вкопанный. Дверь была распахнута настежь. Александр отчетливо помнил, как запер её на все замки и задвинул цепочку, вернувшись из магазина, а потом он пролил кофе на ноутбук. После он пил, рухнул на диван. Он не подходил к двери, и тем более не открывал. Холодный ночной воздух врывался в гостиную, смешиваясь с запахом пыли и виски. За порогом была чернота ночи и шум дождя. Александр стоял, глядя на зияющую черноту дверного проёма, сковорода бессильно повисла в его руке. В голове не осталось ни ярости, ни пьяной храбрости – только абсолютный ужас. Дом, который должен был стать убежищем, оказался ловушкой. И дверь нараспашку была не выходом, а входом для чего-то незримого, что уже здесь, внутри, смеялось над его беспомощностью. Он шагнул назад и посмотрел на вспыхнувший экран телефона. Рука дрожала так, что он едва мог нажать кнопку. «Нужно звонить. Куда блять? В полицию? И что я им скажу? Что окно на чердаке открывается само? Что дверь распахивается? Они подумают, что я сумасшедший или пьяница. Что, вобщем-то, недалеко от правды.»
Он стоял посреди комнаты, глядя на чёрный прямоугольник открытой двери, за которой лил дождь и гудел лес, и чувствовал, как последние остатки контроля ускользают сквозь пальцы. Дом больше не был его. Что-то другое делило с ним это пространство. И оно только что вышло за дверь или только что вошло…
Глава 4
Александр захлопнул дверь с таким грохотом, что эхо прокатилось по всей гостиной. Он устало потёр переносицу. Дрожь, начавшаяся в коленях, сотрясала всё его тело. Острый липкий страх заполнил горло и сжал лёгкие. Тёмный провал открытой двери в густой мгле придавал ощущение чужого и враждебного присутствия.
– Сука! Это место сведёт меня с ума! –крикнул Александр, и его голос сорвался на визгливую ноту. Руки не слушались, пальцы скользили по засову, запирая его с лихорадочной поспешностью. Затем он заметался по дому, как загнанный зверь. Щелчок за щелчком загорался свет по всему дому. Яркий свет, почти болезненный, должен был рассеять тени и выгнать притаившуюся панику.
Мужчина обыскивал каждый угол дома с маниакальной тщательностью. Заглядывал под диван, за шторы, в шкафы, размеры которых внезапно казались подозрительными. Александр замер над люком, ведущий на чердак. Сердце бешено ударялось о рёбра. Иррациональная уверенность, что кто-то прячется на чердаке, гвоздем засела в мозгу. Страх сменился странной, почти гипнотической тягой. Он должен был подняться и убедиться, иначе здравый смысл пообещал его покинуть.
Фонарик в руке дрожал, выхватывая из мрака уже до боли узнаваемый хаос. И тут луч скользнул по знакомому угловатому силуэту, торчащему из картонной коробки – печатная машинка «Адервуд». Александр подошёл и отодвинул коробку. Пальцы коснулись холодных металлических клавиш. Странное успокоение разлилось по нервам.
Он вытащил её. Она оказалась тяжёлой. Смахнув пыль и грязь рукавом, почти машинально спустился вниз в гостиную. Поставил машинку на письменный стол, с трудом вставил в каретку пожелтевший лист бумаги, найденный в той же коробке, откуда вывалилась машинка. Александр, выдохнув в предвкушении, нажал пробел, после которого с характерным металлическим лязгом каретка сдвинулась.
«Исправна! Это невероятно», – подумал он.
Александр опустился на стул. Пальцы зависли над клавишами. Голова гудела от остатков страха, похмелья и вдруг нахлынувшей, неудержимой волны, не творчества и не вдохновения. Это был настоящий уран в голове, требующий освободиться через напечатанные слова. Рой мыслей, обрывков фраз, образов, но все они улетали прочь, как испуганные птицы, когда он пытался поймать их для задуманной космической саги, своего проекта, над которым бился месяцами безрезультатно. Космос казался теперь бесконечно далёким и пустым, будто лишенным смысла.
И тогда, из самой глубины этого хаоса, всплыло лицо. Анна с её смеющимися глазами один цвета моря перед штормом, а второй мёда свежего урожая, и упрямой прядью волос, вечно выбивавшейся из-за уха. Анна, которую он видел лишь раз, но её образ так глубоко вклинился в подсознание. Пальцы сами потянулись к клавишам. Сначала неуверенно, потом быстрее, набирая темп.
Тук-тук-тук-ДЗЫНЬ!
Звук машинки заполнил комнату, ритмичный, гипнотизирующий, как шаги по каменному полу.
Александр погрузился с головой в работу. Мир сузился до яркого пятна света от настольной лампы, до желтоватых листов бумаги и чёрных, отчеканенных букв, появляющихся на ней. Он не думал не осознавал, что вытворяют его пальцы. Он был проводником будто чужих слов. Он просто гипнтотически печатал. Пальцы били по клавишам с нечеловеческой скоростью, каретка отчаянно звенела, снова и снова возвращаясь. Текст рос, лист за листом падал на пол, но Александр не замечал этого. Его сознание было где-то там, в этой истории, которая выливалась наружу с пугающей, кровавой дотошностью.
Он бездумно печатал, в мыслях пульсировала картинка с Анной. Пальцы стучали, как молотки, выбивая маячащие образы на бумагу.
Спустя несколько часов силы покинули его внезапно, словно кто-то выдернул штепсель. Пальцы онемели, спина пронзительно заныла. Голова была пустой и тяжёлой одновременно. Словно во сне, он встал из-за стола, пошатнулся и рухнул диван. Темнота накрыла его мгновенно, как чёрный мешок. Александр провалился в мёртвый сон, без сновидений, лишь с глухим гулом крови в ушах и остаточным привкусом железа на языке.
Утро пришло с адской болью. Голова раскалывалась на части, каждый стук пульса отдавался в висках ударами молота. Сухость во рту была такой, будто он неделю жевал песок. Похмелье было жёстокое и заслуженное. Мужчина с трудом оторвал голову от подушки. Гостиная плыла перед глазами. Он в буквальном смысле дополз до ванной. Ледяной душ обжёг кожу, но немного отрезвил, смывая липкий ужас ночи и алкогольную вонь. Затем крепкий, обжигающий кофе и первая за день сигарета немного привели его в чувства. Дым щипал лёгкие, но приносил обманчивое облегчение.
И только тогда его взгляд упал на письменный стол. На гору исписанных листов, беспорядочно сброшенных на пол и на саму печатную машинку, застывшая посреди страницы, как свидетель. Память вернулась обрывками: страх, чердак, машинка, непреодолимая потребность печатать, Анна. Его сердце ёкнуло.
С тяжелым предчувствием он подошёл и поднял первый лист. Начал читать сначала медленно, не понимая, что там написано. Потом глаза заскакали быстрее по строчкам.
«Уличный фонарь, туман, шаги, нож… «Молчи, сука…». Описание борьбы. Рана на предплечье. Кровь. Холод камней. Насилие. Подробное, физиологичное, невыносимое».
– Блять… – единственное, что смог выдавить из себя Александр хриплым голосом.
Стерев рукой невидимое напряжение, он упал на пол. Сложив листы в стопку по порядку, он погрузился в напечатанный им текст и начал читать о том, как Анна возвращалась домой поздно ночью после смены в захудалой закусочной «У Глории». О пустынных улицах её родного городка, затянутых холодным туманом. О шагах, зазвеневших за её спиной на мощеной дороге. Быстрых и таких целенаправленных. О вспышке ужаса, леденящего кровь, когда из тумана вынырнула фигура в тёмной куртке с капюшоном, натянутым на лицо. О холодном лезвии ножа, приставленного к горлу, и хриплом шёпоте: «Молчи, сука, или зарежу».
Глаза мужчины предательски защипало. Сглотнув горькую слюну, он отбросил руку с листами, не желая дальше читать.
«Я не мог этого написать. Что за хуйня?» – подумал Александр.
Сделав глубокий вдох, его глаза снова вцепились в нервные строчки.
Отчаянная и яростная борьба. Анна сопротивлялась. Она била ногами, царапалась, пыталась кричать, но рука в перчатке сдавила горло. Нападавший повалил её на холодные, влажные камни. Тонкая ткань униформы трещала по швам и рвалась в клочья. Животный ужас в её глазах, которые Александр видел так ясно, будто стоял рядом. Тупой удар кулаком в висок, от которого мутная плёнка затянула взор. Острая, жгучая боль, когда нож, сорвавшись с цели, вонзился ей в левое предплечье. Истошный крик. Глубокая, пульсирующая алой жижей, рваная рана. Кровь, горячая и липкая, хлынула на камни, смешиваясь с землёй. Хриплый стон насильника, смешанный с её сдавленными всхлипами. Овладевание жестокое и методичное. Александру стало дурно от чётких подробностей каждой отвратительной детали: каждое движение, каждый звук – хруст гравия под телом, тяжёлое дыхание насильника, тихие, безнадёжные рыдания Анны.
Лицо Александра пожелтело как бумага, которую он держал в руках. Отвернувшись, скудный завтрак, состоящий только из чёрного кофе, оказался на полу. Он откашлялся и вытер рот тыльной стороной ладони. Кровь отхлынула от головы, оставив ледяную пустоту, его руки задрожали. Он читал дальше, отказываясь верить, что это были его, воспалённые алкоголем, мысли. Как самый страшный, самый мерзкий сон. Напечатанный его рукой. Слово за словом, жестокая сцена за сценой. Анна…униженная, израненная…
– Нет. Я не мог это написать, – хриплый стон вырвался из его горла. Листы выскользнули из ослабевших пальцев, рассыпавшись по полу. Мир опрокинулся. Пол ушёл из-под ног. Александр рухнул навзничь, ударившись головой о край ковра. Он лежал, не в силах пошевелиться, глядя в потолок мутными глазами. В ушах звенела тишина, разорванная лишь треском падающих страниц. Шок, холодный и абсолютный, парализовал его. Это написал он, но он не помнил этого. Он не хотел этого, как будто кто-то другой вел его пальцы. А кто-то, кто знал, кто был там.
Вопросы, лишённые ответов, бились в его оцепеневшем мозгу, пока он лежал на полу среди чёрных букв, рассказывающих о боли Анны. Боль, которая казалось такой реальной и существующей. Страх вернулся вдесятеро сильнее, чем вчера у двери. Потому что теперь враг был внутри, в его голове, в его руках, на этих листах, валяющихся на полу, как обвинительный акт.
Глава 5
Александр лежал на холодном паркете, рядом с собственной рвотой, вцепившись пальцами в ворс ковра, как будто боялся провалиться сквозь него. Голова гудела адской кузницей. Каждый удар пульса отзывался за левым виском тупой, навязчивой болью. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в тяжёлых бардовых шторах, резал глаза, как лезвие. Вчерашняя ночь растворилась в густом, непроницаемом тумане. Он помнил только стук старой печатной машинки, такой навязчивый, механический, как тиканье ржавых стрелок часов в пустом доме. Помнил это ощущение, пальцы летали по клавишам, мысли текли с бешеной скоростью, обгоняя саму возможность их осмысления, но что именно он изливал на бумагу – оставалось чёрной дырой. Попытки дать логическую оценку происходящему с провалом рухнули.
