Когда гаснут звезды

– Чего, словно змеи, зашипели на парня? – спросил один,– У него теперь одна только радость…

Натанцевалась скоро и Марфа. Свалилась на стул и стала обмахиваться полотенцем. У-ух, ну и жарко же стало после танцев! Аж, пот по спине течет! Потом выпила рюмочку и вдруг вспомнила, что муж её так и не вставал. Пошла снова за печку, а Лёня там калачиком свернулся, голову под бревно положил и спит так, как на пуховой подушке. Попыталась она его снова растормошить, но ничего не получилось. Махнула на него рукой, накинула шаль, пальто одела и вышла на крыльцо, подышать.

Морозно сегодня было, свежо, что даже горло обжигало холодом. Небо было звездное, тишина вокруг, только голоса из избы слышны. Марфа вдохнула морозного воздуха полной грудью и громко выдохнула:

– Хорошо…

Она закрыла глаза на миг и только хотела о чем-то важном подумать, как рядом раздался знакомый голос:

– Здравствуй, Марфа…

Женщина дернулась, открыла глаза и посмотрела в ту сторону, откуда послышалось её имя. Прямо за воротами, держась одной рукой за калитку, стоял Тихон. Он пристально смотрел на неё и его глаза, казалось, светились.

– Здравствуй, Тихон,– еле произнесла Марфа.

Мужчина прошел в открытую калитку и встал около крыльца. Он все еще не отрывал глаз от Марфы.

– С мужем?

– С мужем,– подтвердила она.

– Почему же ты тут, а он там?

– Подышать вышла. А тебе какое дело?

– Подумал, что меня ждешь,– он улыбнулся.

– Все уже сказано тебе было. Зачем заново по кругу начинать?

Тихон тяжело вздохнул. Наступила тяжелая пауза. Первая пришла в себя Марфа:

– Ну чего встал? Иди в избу то, там хоть согреешься.

– Тебя увидел и остолбенел. Вот и вся наука.

– Наука! – язвительно повторила Марфа,– У всех у вас одно на уме! Наука!

– Зачем же ты так, Марфа? Обидел я тебя чем то? Сделал что-то не так?

Женщина отвернулась от него:

– Иди же, Тихон, не тереби ты душу мою…

– Марфа?

– Иди уже. Нечего с замужней женщиной стоять. Чего люди подумают? Позоришь меня.

– Виноват я перед тобой, только тем, что не боролся за тебя. Упустил тебя. За это я себя никогда не прощу.

– Много у вас, Тихон Даниилович, будет таких еще Марф. Нечего об этом думать.

– Марфа?

Но женщина не отозвалась. Она стояла к нему спиной, и он не видел, как на её глазах проступили слезы.

– Марфа? – повторил он и, поднявшись на крыльцо, встал рядом с ней,– Зачем все это притворство? Мы ведь не чужие друг другу люди…

Марфа молчала, сдерживая в себе всхлипы. Тогда Тихон тяжело вздохнул и, толкнув дверь, громко вошел в дом, оставив женщину наедине с собой.

Хмель разом как будто вышибло из её головы после этой встречи. Марфа всхлипнула и, закрыв ладонями лицо, тихо заплакала. Немного успокоившись, она собрала все вои силы и вошла в дом. Прошла за печку и стала тормошить мужа. Лёня отмахивался от неё во сне, обзывал нецензурными словами жену и никак не хотел вставать. Тогда Марфа в отчаянии схватила ковшик с холодной водой и плеснула мужу прямо в лицо. Глаза Лёни резко открылись, он часто заморгал, замычал и стал оглядываться:

– Гхм… умм…

Потом уставился своим невидящим глазом прямо на Марфу, попытался резко вскочить, но тело его предательски качнулось, и он снова оказался на полу у печки. Марфа ойкнула от неожиданности, отскочила от него.

– Стерва-а-а! – крикнул ей муж,– Курва такая!

Он схватил полено и со всей дури швырнул его в Марфу. Чудом женщина успела увернуться, прижавшись к подоконнику маленького окна.

– Дура!

На шум тут же прибежал Тихон и, заслонив собой Марфу, он осторожно выхватил из рук мужчины очередное полено.

– А, ну, брат, не балуй! На чужой свадьбе, не на своей! Давай-ка мы тебя поднимем…

Марфа со слезами на глазах наблюдала из-за спины Тихона, как он ловко взгромоздил на свои плечи её мужа, что был голову выше его, и повел того на воздух.

Марфа быстро отворила им дверь и вышла вслед за ними.

– Марфа, шапку его принеси и пальто! – скомандовал Тихон,– А то застудиться.

Женщина снова вернулась в дом, еле нашла шапку мужа, схватила его пальто и выбежала на крыльцо. Вместе с Тихоном они одевали её мужа и Марфа все время краснела от стыда и неловкости. Леонид же на морозе только мычал, шатался и совсем уже не понимал что происходит.

– Домой его надо,– тихо произнесла Марфа, и хотела было положить его руку на своё плечо, как Тихон тут же её оборвал.

– Я сам! Еще не хватало такого представления! Тебе еще рожать!

Всю дорогу до отчего дома Марфы, они молчали. Лёня был тяжелым и Тихон пыхтел, но геройски терпел и делал вид, что для него это всего лишь пустяк.

Уже войдя в дом и переложив податливое хмельное тело Леонида на постель, Тихон с облегчением выдохнул и сел на стул рядом. Марфа стояла рядом, опустив глаза в пол:

– Спасибо…,– тихо произнесла она.

– Пустяк, – сухо ответил Тихон и встал со стула,– Я пойду.

Как только за ним хлопнула входная дверь, Марфу вдруг торкнуло что-то внутри и она побежала за ним. Догнав мужчину за воротами, она схватила его за локоть:

– Тихон! Тихон!

Мужчина развернулся к ней и улыбнулся:

– Ну чего ты?

– Ошиблась я! Ну не могу по-другому! Совестно! С войны он вернулся! Прости ты меня, дуру! Прости!

Тихон посмотрел женщине в глаза, потом наклонился и чмокнул в щечку. Убрав её руку со своего локтя, он попрощался:

– Пойду я. И ты иди, отдыхай. Намучалась за день то.

Все это время, пока он уходил, Марфа стояла на месте и смотрела ему вслед. Ей хотелось сейчас все повернуть назад, хотелось изменить свою судьбу. Теперь же это ей казалось невозможным. Как она бросит Лёню? Как? Она тут же вспомнила его шрам на лице, невидящий белый глаз и руки, что были в ожогах. Её муж столько пережил на этой войне, выжил и вернулся к ней, а она его предаст? Как?

На горизонте давно пропал силуэт Тихона, и Марфа тихонько побрела обратно в дом. Раздевшись, она аккуратно легла рядом с мужем, стараясь заснуть.

Утром первым делом Варвара Федоровна дала опохмелиться своему зятю и вдобавок всыпала полотенцем по загривку сыну, за то, что напился на свадьбе сестры. Второй день решили не отмечать, не то время, чтобы пировать, всего в обрез и ничего не хватает.

На столе дымился чугунок с куриной лапшей, специально для опохмелья. Леонид, выпил рюмку-другую, с аппетитом теперь ел лапшу из общей посуды.

– Ох, и хороша лапшичка, тёщенька…,– довольно произнес он.

– А то, первым делом при похмелье,– посмеялась Варвара Федоровна.

Марфа ела плохо. Она все смотрела в окно, что затянуло морозом причудливыми узорами. Её думы уже далеко её унесли. Заметив это, мать обратилась к ней:

– Чего задумалась? Увидела что ли чего?

Марфа дернулась, посмотрела на мать:

– Так, голова просто болит.

– А чего вчера уперлась и обратно не пришла? Всю ночь с Клавкой и Зинкой посуду перемывали, полы драили. А ты, смотрите на неё, как королевна, ушла и будь здоров.

– Мама, я мужа домой повела. Сами же видели в каком он был состоянии.

– А ты на мужа не пеняй. Вроде бы с вилами не гонялся за тобой. Уложила бы его и обратно пришла. Эх, не повезло мне с девками. Все лентяйки. Старшие так и вовсе на свадьбу не приехали. Ишь, королевны, городские теперьше, им не досуг на деревенские свадьбы кататься.

Марфа тяжело вздохнула:

– Мама…

– Нет у вас теперь никакого уважения к старшим. Все сами с усами. А как делов натворите, так бежите "Мама-мама!". Вон, как Зинка. Еле с Клавкой договорилась. Пришлось умаслить её, где яичками, где картошкой семенной. Уговорили мы вместе Петьку то, чтоб женился. Вот ведь как. Теперьше и не знаю, как до весны с Костенькой доживем. Припасов-то, наверное, не хватит,– она вдруг махнула рукой и продолжила,– А-а-ааа, как-нибудь! А вы мне внука давайте рожайте! Только обязательно внука, а то девки у нас все непутевые получаются. Слышите?

Леонид постучал ложкой о край чугунка и ответил:

– Да рады бы, да вот Марфа не хочет.

– Как не хочет?

Марфа строго посмотрела на мужа, а тот лишь усмехнулся.

– Не мели, Леонид, чего не знаешь! – сказала она ему,– Как это я не хочу? Откуда ты взял такое?

– А как по-другому? Вы женщины, как захотите, так сразу в декрет, а не хотите и не заставить вас.

– И что же, из воздуха дети получаются что ли?

– Прежде всего, это бабья забота и обязанность. Я комнату получил, зарплату приношу, мебель потихоньку новую куплю. А ты, дорогая моя, озаботься ребенком. Другие же, как то рожают?

Марфа сжала губы:

– Так и женился бы на других!

Марфа вскочила со стула и ушла за печку. Леонид осторожно положил ложку на стол:

– Вот так, мама, у нас ведутся разговоры. Одна лишь недосказанность и обиды. Да и дома мы только ночуем, ведь, то на работе, то в художественной самодеятельности песни разучиваем. А муж приходит домой, а там ни ужина, ни обеда. Сам всё делаю, как холостой. Так ведь, дорогая?

Марфа ничего не ответила. Варвара Федоровна ногтем поскребла стол и произнесла:

– Не дело это. Ты, дочка, теперь семейная. Что за самодеятельность? Прежде всего – семья! Поработала и сразу домой, а если работа семейной жизни мешает, так с такой работы уходи. Ничего, я, когда вас рожала и воспитывала, не работала, отец ваш зарабатывал. Вырастили же вас! Теперь ты вся для мужа и детей, а не для чужих людей.

– Мама! Ну, что за древность! Сейчас другая жизнь! – Марфа вышла из-за печки и, скрестив руки на груди, пыталась защитить себя,– Я же живой человек, а не кукла! Я жить хочу! Да в чем я перед вами виновата? Что не понесла до сих пор? Так разве в том моя вина? Ходила я к женскому доктору, ничего она у меня не нашла. Такая же я, как и все! Да, работаю много. Люблю я свою работу. Так тоже вас это не устраивает. Закрыть меня в четырех стенах хотите? Так не получиться! Я волю люблю!

Леонид резко стукнул по столу кулаком и рявкнул:

– Хватит! Развела базар! Ей одно, она другое! Хватит! Лучше в тишине посидим!

Марфа замолчала, посмотрела на него строго, потом снова ушла за печку и стала там греметь ухватами.

– Эх, дочка-дочка…– вздыхала мать.

Домой в Заводское добирались уже на рейсовом автобусе. Был он полностью переполнен, дышать в нем было сложно, все друг друга задевали. Доехав, Марфа и Лёня от станции до дома шли молча, не разговаривали, даже по сторонам не смотрели. До самого вечера была между ними какая-то напряженность. Уже наливая себе вечернего чая, Леонид, сидя за столом в одной майке и трусах, спросил вдруг Марфу:

– Ты пожалела, что вышла за меня?

Женщина в это время поливала герань на подоконнике и от внезапного вопроса её рука дернулась и вода пролилась на пол.

– Что? – переспросила она мужа, делая вид, что не расслышала.

– Жалеешь, что вышла за меня?– повторил он.

– Лёня, что за вопросы? Конечно, нет. Я ждала тебя.

– На войне я изменился. Знаю, что не в лучшую сторону. Фашисты выжгли из меня что-то человеческое, это факт.

– Лёня…,– она внимательно посмотрела на мужа,– Зачем ты так?

– Я и сам это знаю. Сам себя боюсь. Я монстр, чудовище, я людей убивал. Ты только пойми, там по-другому было нельзя. Я даже привык к той жизни, жизни среди смерти. Во мне что-то умерло. Я делаю тебя несчастной, – он печально вздохнул и продолжил,– Знаешь, я несколько раз оказывался в госпитале и неделями вспоминал кто я, и после каждого такого раза, я становился все чудовищней. Ты правильно заметила, когда сказала, что не узнаешь меня. Я и сам себя не узнаю. Я другой. Я монстр.

Марфа поставила лейку на подоконник и подошла к мужу. Она обняла его и поцеловала в небритую щеку:

– Лёня, ну чего ты?

– Я монстр и внутри и снаружи. Зачем я такой тебе? Безглазый, изуродованный. Я не заслужил…

В Марфе вдруг проснулась такая жалость к мужу, такая нежность, что она расцеловала его лицо и зашептала ему, как долго ждала, как ему рада. Почти всю ночь она ему продолжала говорить нежные слова и признания, как ждала его, как бережно хранила его письма.

Утром же Марфа встала пораньше, осторожно перелезла через мужа, чтобы не разбудить его и побежала на кухню готовить завтрак. Ей так хотелось его удивить, так хотелось увидеть на его лице улыбку. Принеся в комнату сковороду с шипящей яичницей и горячий чайник, она подошла к спящему мужу и поцеловала его:

– Просыпайся…

Что еще нужно женщинам для счастья? Заботиться о ком то, вот что. Но только сердце женщины добровольно выбирает о ком и зачем, и невозможно ей этого навязать. Тогда это будет уже не забота и любовь, а услуга. Женское сердце – загадка. Вот так.

Марфа с этого дня даже как то изменилась, похорошела. Бежала с работы домой, можно сказать, даже летела. Бросила все кружки, готовила ужины, обеды, стирала рубашки. Супруги вдруг перестали скандалить и обижаться друг на друга.

На её день рождения седьмого марта Леонид притащил новый шкаф, вместе с мужиками с работы. Подарил соседям старый, трухлявый, что достался им от прежних хозяев. Внутри нового шкафа он на внутренней стороне дверки сам приделал зеркало.

– Вот, жена, смотри! – с довольной улыбкой, обратился он к Марфе,– Это теперь наш шкаф, а тут для тебя зеркало. Будешь наряжаться, и смотреть на себя.

Марфа не могла насмотреться на обновку. Загляденье, а не шкаф! Еще бы теперь ковер достать, комод, да кровать новую и совсем шикарно заживут.

– Это еще не все! – сказал вдруг Леонид и, открыв другую дверцу шкафа, вытащил оттуда обувную коробку,– Держи, жена, сапоги новые!

Марфа чуть от счастья не расплакалась. У неё уже давно сапоги развалились, всю зиму только в валенках. Она схватила из рук мужа коробку, села на стул и стала примерять. Сапоги оказались в пору. Марфа осторожно прошлась в них по комнате, потом кинулась мужу на шею и расцеловала его.

Леонид аккуратно отстранил её и засунул руки в карман. Оттуда он осторожно достал два билета и протянул их Марфе:

– Вечером идем в клуб. Там сегодня будет заграничная кинокартина. Так что, наряжайся, жена, и сапоги новые обуй. Пусть все завидуют!

Марфе казалось, что сбылась её мечта! Все как она и хотела! Марфа смотрела на мужа влюбленными глазами и уже забыла и о Тихоне и о том, что сомневалась еще недавно в Леониде. Ей хотелось сейчас лишь прижаться к груди мужа, слышать биение его сердца и пролежать так всю жизнь, не думая ни о чем. Хорошо же!