Темаркан: По законам сильных

Вайрэк лежал, распластанный на крыше, чувствуя боль в выкрученном суставе и острое, режущее унижение. Он проиграл. Не просто проиграл – он был повержен легко, почти играючи. Его сила, его навыки, его честь – всё это оказалось бесполезным против грубой, эффективной правды улицы.

Ирвуд отпустил его и отступил на шаг. Он не извинялся. Он просто констатировал факт.

Вайрэк медленно поднялся. Ярость ушла, оставив после себя лишь холодную, звенящую пустоту и горький привкус поражения. Он посмотрел на Ирвуда, и впервые видел не дикаря, а представителя другого, более жестокого и эффективного мира. И в этот момент его осенило. Он анализировал проблему уже не как обиженный ребёнок, а как стратег, только что проигравший битву. «Вывод: я не могу победить его на его поле. Он всегда будет быстрее и жёстче. Значит, нужно не менять правила его игры, а заставить его играть в мою. Перенести войну туда, где моё оружие – ум и знания – будет иметь значение».

– Так не пойдёт, – сказал Вайрэк тихо, стирая с губы кровь. – Нам нужен инструмент. Настоящий. Нам нужна книга.

Ирвуд, который ожидал чего угодно – слёз, угроз, новой драки, – на мгновение опешил. А потом расхохотался. Громко, грубо, без всякого веселья. – Книга? – прохрипел он. – После всего этого – ты снова о своих закорючках? И где мы её возьмём? Попросим у Феодора?

Вайрэк не улыбнулся. Он смотрел на Ирвуда, и в его глазах, отражавших тусклый свет далёких фонарей, Ирвуд впервые увидел не отчаяние или гордость, а холодный, расчётливый блеск хищника, нашедшего след. – Мы её украдём, – сказал Вайрэк. – Из его кабинета.

Идея была настолько дикой, настолько самоубийственной, что Ирвуд на мгновение перестал смеяться. Рисковать всем – карцером, побоями, может, и чем похуже – ради бумаги с закорючками? Это было за гранью его понимания. Но Вайрэк, видя его сомнение, сменил язык. Он перестал быть учителем. Он стал стратегом. – Это не просто бумага, – сказал он, и его голос стал низким и убедительным. – Это карта. Это оружие. Точно такое же, как твоё знание о привычках надзирателя с перебитым носом. Только мощнее. Представь, что ты сможешь читать приказы на доске раньше всех. Знать, кого отправят на работы. Знать, когда будет следующая проверка. Это – власть. Настоящая.

Этот аргумент попал в цель. Ирвуд замолчал. Слово «оружие» он понимал. Слово «власть» он понимал ещё лучше. Он посмотрел на Вайрэка по-новому. Аристократ предлагал ему не просто научиться читать. Он предлагал ему овладеть новым видом силы. Ирвуд перестал видеть в нём сломанный клинок. Он увидел игрока. Такого же, как он сам, только игравшего в другую игру – с буквами вместо ножей и планами вместо кулаков. И этот игрок только что предложил объединить их доски, их фигуры, их правила. Предложил стать сильнее, используя то, что Ирвуд всегда презирал. Аристократ оказался не просто умён. Он был опасен. И это Ирвуду нравилось.

Азартный, опасный огонёк загорелся в его глазах, вытесняя злость и унижение. Он перестал думать о риске. Он начал думать о плане. Его разум, привыкший просчитывать траектории брошенного камня и маршруты отхода, теперь с лихорадочной скоростью просчитывал новую, куда более сложную задачу. Это было не просто воровство. Это была операция, требующая расчёта, времени и идеального исполнения. Впервые за долгое время он почувствовал, как его мозг, отточенный годами выживания, заработал на полную мощь, упиваясь сложностью задачи. Вайрэк, видя эту перемену, нажал сильнее, переходя от общей идеи к конкретике.

– Когда его кабинет пуст? Когда он уходит? Кто-нибудь охраняет коридор ночью?

– Кабинет Феодора… – прошептал Ирвуд, и его лицо преобразилось, стало сосредоточенным, хищным. Он полностью погрузился в свою стихию, в мир теней и расчёта. – Он уходит после вечернего колокола. Всегда. Ключ у него на поясе, но второй есть у Брока. Коридор ночью пуст, но… – он на мгновение замолчал, вспоминая детали, – …замок у него старый, альтэрийской работы, пять штифтов. Сложный. Мне такой вскрывать не доводилось, но я видел похожие у скупщиков краденого. Нужен правильный инструмент. Просто гвоздём не возьмёшь. И одна доска в полу перед самой дверью скрипит, как раненая лиса. Наступишь – и вся стража сбежится. Её нужно обойти.

Он говорил уже не как мальчишка, а как опытный взломщик, оценивающий сложность работы. Вайрэк слушал, и в его душе росло странное, тёмное восхищение. Он видел перед собой не дикаря, а мастера, эксперта в своём жестоком, но эффективном искусстве. – И последнее, – добавил Ирвуд, его голос стал ещё тише. – Нам нужно отвлечение. Громкое. Очень громкое. Такое, чтобы все надзиратели, включая Брока, сбежались в другое крыло. – Драка, – тут же предложил Вайрэк, вспоминая хаос в спальне. – Слишком просто, – отрезал Ирвуд. – Драку разгонят за минуту. Нужен шум, который не прекратится сразу. Что-то, что заставит их паниковать. Они замолчали, глядя друг на друга. Их союз, только что треснувший от ссоры, теперь скреплялся общей, опасной целью. Они сбились в густой тени массивного дымохода, и их тихий, возбуждённый шёпот смешивался с воем ветра. Два сломанных мальчишки на холодной крыше приюта, глядя на далёкие огни чужой, сытой жизни, начали разрабатывать свой первый совместный, опасный план. План, который мог либо поднять их наверх, либо сбросить в самую тёмную яму этого серого, безжалостного мира.

Глава 12. Краденая легенда

Ночь на крыше была холодной и мокрой. Ветер, завывавший в широком дымоходе, приносил с собой запах мокрого камня и далёкого, едва уловимого угольного дыма со стороны городских кварталов. Мелкий, пронизывающий дождь периода «Дождестой» начал накрапывать с упрямой монотонностью, заставляя их сбиться теснее под широкий каменный козырёк массивного дымохода – единственное место на всей крыше, дававшее хоть какое-то укрытие от непогоды. Капли шипели на ещё тёплых камнях, собирались в маленькие ручейки и стекали по покатым каменным плиткам вниз, в темноту.

Вайрэк сидел на корточках, сосредоточенно выводя план на плоской каменной черепичной плитке, где вековая сажа и пыль, смоченные первыми каплями дождя, превратились в податливую для черчения поверхность. Острый осколок сланца в его пальцах двигался с почти каллиграфической точностью, оставляя на камне тонкие, белые линии. Он чертил с врождённым пренебрежением к грязи, словно это был лист дорогого пергамента в тишине отцовской библиотеки. Вот коридор, вот поворот, вот кабинет Феодора.

– Не так, – раздался тихий, хриплый голос Ирвуда.

Он подался вперёд, и его тень накрыла хрупкую схему. Он грубо, грязным указательным пальцем стёр аккуратную линию, которую только что вывел Вайрэк, и провёл новую – короче, прямее и опаснее.

– Твой путь слишком длинный, – продолжил он, не поднимая головы. – Пока мы доберёмся, надзиратель уже сделает круг и вернётся. У нас нет столько времени. Он всегда сворачивает у лестницы. Но вот тут, – палец ткнул в пустое пространство у стены, – слепая зона. Он её не видит. Идти нужно здесь.

Вайрэк на мгновение поморщился от этого варварства, от грязи, размазанной по его безупречному чертежу. Но он молча кивнул, принимая правку. Прагматизм, холодный и острый, как осколок сланца в его руке, давно победил аристократическую брезгливость.

«Он не знает законов геральдики, но язык теней для него – родной, – с холодным, отстранённым восхищением подумал Вайрэк, внося исправления. – Он – идеальное оружие. Грубое, но эффективное. И сегодня я направлю его на цель».

Он поднял глаза на Ирвуда. В тусклом свете, пробивавшемся из-за туч, его лицо казалось высеченным из камня, диким и незнакомым. Внезапно, острой, режущей болью, в памяти вспыхнула их ссора. Лицо Ирвуда, искажённое яростью, на мгновение слилось с тем самым воспоминанием – с той же волчьей яростью, что исказила лицо убийцы его матери. Вайрэк до боли сжал кулаки, ногти впились в ладони. Он заставил себя снова опустить взгляд на план, прячась в его строгих, логичных линиях от боли и воспоминаний.

– Моя задача – шум, – произнёс он, и его голос прозвучал ровно и холодно. – Твоя – дверь.

– Понял, – так же коротко ответил Ирвуд.

Их союз, рождённый в отчаянии, теперь держался не на дружбе, а на деловом, почти военном расчёте. И это устраивало обоих.

Они разделились. План, обсуждавшийся на крыше, в холодной реальности коридоров обрёл плоть и вес. Ирвуд, как более опытный, взял на себя главную и самую опасную часть – замок на двери кабинета. Вайрэку досталась задача не менее рискованная: пересечь открытый двор, проникнуть в прачечную и создать отвлекающий шум.

– Слушай внимательно, – прошептал Ирвуд, когда они замерли в густой тени у выхода во двор. Его голос был коротким и деловым, но Вайрэк уловил в нём новые, непривычные нотки напряжения. – Услышишь совиный ух – создавай шум. Сразу после этого прячься в тени вон того контрфорса, как на плане. Жди, пока надзиратель пробежит мимо, и сразу ко мне. У тебя будет всего несколько ударов сердца. Не мешкай.

Вайрэк молча кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается в ледяной комок. Это было его первое настоящее «полевое» задание.

«Идиот, – с тревогой подумал Ирвуд, глядя на прямую, напряжённую спину аристократа. – Он двигается как лорд на балу. Если его поймают – провалится всё. Но другого пути нет… Он должен справиться. От него зависит всё».

Он чувствовал, как отправляет на задание своё самое ценное, но самое хрупкое оружие. И от этого ему было не по себе. Он прижался к стене, превратившись в тень, и стал ждать, вслушиваясь в ночные звуки.

Вайрэк сделал глубокий вдох и шагнул из тени под холодные капли дождя. Двор приюта, немощёный и разбитый сотнями ног, за долгие седмицы «Дождестоя» превратился в сплошное месиво. Земля больше не впитывала влагу, и даже мелкий, моросящий дождь поддерживал её в состоянии вечной сырости. Ноги тут же увязли в липкой, холодной грязи, а в тёмных, невысыхающих лужах, покрытых рябью от капель, зловеще отражался далёкий, колеблющийся свет единственного факела у ворот. Каждый порыв ветра, завывавший в трубах, заставлял его вздрагивать. Он бежал, пригибаясь, перебегая от одной тени к другой, и стук его собственного сердца в ушах казался оглушительно громким.

Дверь прачечной поддалась легко. Он проскользнул внутрь, в душный, влажный мрак. Воздух здесь был густым, пах сыростью, едкой щёлочью и затхлым духом седмицами не стиранного белья. Вдоль стен, словно гробы, стояли ряды огромных деревянных корыт. В дальнем углу, тускло поблёскивая в темноте, громоздилась гора медных тазов.

И тут он услышал. Тихий, протяжный ух совы, донёсшийся со стороны главного корпуса. Сигнал.

Он бросился к тазам. Схватив самый большой, он со всей силы швырнул его на каменный пол. Оглушительный, дребезжащий, металлический грохот взорвал ночную тишину. Не теряя ни мгновения, Вайрэк выскользнул обратно во двор и метнулся к спасительной тени каменного контрфорса, о котором говорил Ирвуд. Он успел забиться в неё, прижавшись к холодному, мокрому камню и затаив дыхание, за секунду до того, как из главного корпуса выбежал разъярённый надзиратель. Вайрэк видел, как тот, грязно ругаясь, пробежал мимо него и скрылся в дверях прачечной. Путь был свободен. Вайрэк дождался, пока топот надзирателя стихнет внутри, и, не теряя больше ни секунды, выскользнул из тени и бросился через двор к главному корпусу, где его уже ждал Ирвуд.

Ирвуд, замерший в дальнем конце каменного коридора главного корпуса, тоже услышал его. Оглушительный для Вайрэка грохот, пробившись через двор и толстые стены приюта, донёсся до него лишь глухим, далёким эхом – но это был тот самый сигнал, которого он ждал. Знак, что путь свободен. Он выждал, пока мимо него, грязно ругаясь, протопал к прачечной единственный ночной надзиратель, и шагнул к заветной двери.

Они замерли у двери кабинета, превратившись в две тени в густом, неподвижном мраке коридора. Тишина здесь была другой – не пустой, а тяжёлой, давящей, пропитанной запахом старой бумажной пыли, власти и застарелого, въевшегося запаха отчаяния. Вайрэк стоял чуть позади, его сердце глухо стучало о рёбра, отдаваясь в ушах. Он был стратегом, отдавшим приказ. Теперь наступало время исполнителя.

Ирвуд шагнул вперёд. Он двигался беззвучно, его деревянные клоги не издавали ни единого скрипа на каменном полу. Он жестом показал Вайрэку на одну из половиц прямо перед дверью – тёмную, рассохшуюся, ту самую, о которой он говорил на крыше. Они осторожно, на цыпочках, обошли её.

Ирвуд опустился на колени перед замком. Это был его мир. Его стихия. Холодный, пахнущий ржавчиной металл, тёмное дерево и тени. Он достал свой инструмент – согнутый гвоздь, который в его мозолистых, привыкших к грубой работе пальцах казался продолжением его собственной воли.

«Там, в мире закорючек на доске, я был никем, – пронеслось в его голове, пока он осторожно вставлял кончик гвоздя в замочную скважину. – Но здесь, в мире металла, дерева и теней, я – мастер. Это моя грамота. И сейчас я прочитаю этот замок».

Он прижался ухом к холодному, шершавому дереву, закрыв глаза. Весь мир сузился до кончика его импровизированной отмычки и едва уловимых ощущений, которые передавались по ней. Он не ковырялся в замке – он слушал его, чувствовал его нутро, его упрямых, ржавых стражей. Вот первый штифт… лёгкий нажим… тихий, почти неразличимый щелчок, который он скорее почувствовал, чем услышал. Второй… третий… они поддавались легче, словно ленивые, сонные охранники. Четвёртый заупрямился, заскрипев, как зубная боль. Ирвуд не стал давить. Он ослабил нажим, позволил штифту вернуться на место и попробовал снова, под другим углом. Поддался.

Внезапно где-то в глубине здания раздался сухой, старческий кашель, эхом прокатившийся по каменным стенам.

Оба мальчика замерли, превратившись в каменные изваяния. Ирвуд мгновенно выдернул гвоздь и вжался в стену, его тело стало одной напряжённой мышцей. Они не дышали, вслушиваясь в тишину, которая теперь казалась оглушительной. Но звук не повторился. Ложная лога. Ирвуд медленно выдохнул, выпуская из лёгких воздух вместе с напряжением, и снова вернулся к работе. Пятый, последний штифт. Он был самым тугим, самым упрямым, сердцем этой маленькой крепости. Ирвуд слегка повернул гвоздь, нащупывая нужный угол, и надавил. Секунда, другая…

Раздался тихий, маслянистый щелчок, который в оглушительной тишине коридора прозвучал как выстрел.

Замок поддался. Ирвуд почувствовал глубокое, почти физическое удовлетворение. Он победил.

Они проскользнули внутрь, и Вайрэк тут же почувствовал, как его окутывает атмосфера этого места. Воздух в кабинете был спёртым, пах старой бумагой, высохшими чернилами и дешёвым, горьким табаком – запахом окончательных, не подлежащих обжалованию приговоров, который пропитал тяжёлые бархатные шторы и застыл в неподвижном, спёртом воздухе. На стене висела огромная, детально прорисованная карта Ауриса. Квартал знати был обведён тонкой золотой линией, сияющей даже в тусклом свете, – его мир, его клетка. А там, за стеной, распласталась серая, безликая масса. Вайрэк нашёл глазами то место, где главный корпус приюта примыкал к внешней стене, и посмотрел дальше. Прямо за ней начиналась она – неаккуратная серая клякса, расползшаяся по пергаменту, как пролитые помои. Трущобы.

«Так вот откуда он… – пронеслась в его голове холодная, отстранённая мысль, лишённая даже тени брезгливости. – Из этой серой язвы на теле города». Он смотрел на это пятно, и впервые видел не просто место, где живут нищие. Он видел источник силы. Дикой, необузданной, жестокой. Мир, который породил Ирвуда. Карта лгала. Это была не просто клякса. Это был другой мир со своими законами, своей болью и своей правдой, которую такие, как Феодор, предпочитали просто замазать серой краской, чтобы не видеть. Это была карта мира, каким его видел Феодор: мир порядка и мир хаоса, который нужно контролировать.

Стол Феодора был образцом педантичного порядка. Каждая стопка бумаг была идеально выровнена, каждое перо лежало параллельно другому. Это было логово паука, который плёл свою серую, удушающую паутину из параграфов и предписаний. А на полках, от пола до потолка, стояла безмолвная армия серых солдат – сотни одинаковых гроссбухов, каждый из которых был надгробием для чьей-то сломанной жизни.

Ирвуд тут же метнулся к столу и, забыв об осторожности, начал с грохотом выдвигать ящики, шаря в них в поисках монет или чего-нибудь ценного. Шум бумаг заставил Вайрэка вздрогнуть. Но он не двигался. Он не искал – он знал, за чем пришёл. Его взгляд, холодный и целенаправленный, скользнул по стопкам бумаг и нашёл его. Личный гроссбух Феодора. Он лежал сбоку, отдельно от остальных, толстый, в переплёте из серой, потёртой кожи.

В тот миг, когда его пальцы коснулись холодного, шершавого переплёта, по его телу прошла странная, пьянящая дрожь, словно ледяной разряд пробежал по руке прямо в сердце. И в голове, перекрывая все остальные мысли, прозвучала одна, соблазнительная в своей простоте.

«Не просто знать. Контролировать. Судить. Уничтожить».

Мысль была холодной, острой и пришла с такой силой, что у него на мгновение перехватило дыхание. Она казалась ему самой правильной и самой чистой мыслью за всю его жизнь. Он не стал её анализировать, списав на азарт и возбуждение от опасности. Но где-то в глубине души он почувствовал, как эта тёмная, ядовитая мысль пускает первые, сладкие корни.

Он сунул гроссбух под робу, прижав его к себе. Это было не просто знание. Это было оружие. Ирвуд, так ничего и не найдя в ящиках, разочарованно выпрямился, его плечи поникли. И тут взгляд Вайрэка упал на нижнюю полку стеллажа. Там, заваленный скучными отчётами о поставках зерна, лежал ещё один фолиант. Старый, в переплёте из потрескавшейся, тёмной кожи, без всяких надписей.

Он колебался лишь мгновение.

«Это для него, – оправдал он себя, его мысль была быстрой и прагматичной. – Чтобы он стал полезнее. Чтобы он лучше учился».

Он шагнул к полке и вытащил книгу. Она была тяжёлой, пахла пылью и приключениями. Он перевернул её. На обложке тускло блеснули стёртые золотые буквы: «Легенды Войн Теней».

– Есть, – прошептал он, обращаясь к Ирвуду. В его голосе прозвучали нотки триумфа, которые он сам от себя не ожидал.

Они выбрались обратно на крышу, и на одно короткое, пьянящее мгновение Вайрэк почувствовал себя победителем. Они сделали это. Проникли в самое сердце системы, в логово паука, и вышли оттуда с его главным оружием. Воздух, даже влажный и холодный, казался пьянящим глотком свободы после спёртой атмосферы кабинета.

Но их триумф длился недолго.

Словно само небо решило, что их удача была слишком велика, мелкий, моросящий дождь внезапно превратился в настоящий ливень, достойный своего имени – Дождестой. Ветер, до этого лишь завывавший в трубах, теперь ударил с яростью дикого зверя, швыряя в лицо ледяные, хлещущие струи. Крыша, их тайное убежище, в одно мгновение превратилась в смертельную ловушку.

– Книги! – выкрикнул Вайрэк, и его голос утонул в оглушительном шуме дождя.

Паника, холодная и липкая, охватила его. Он инстинктивно прижал драгоценную добычу к груди, пытаясь укрыть её своей худой серой робой, но это было бесполезно. Грубая ткань мгновенно намокла, и он почувствовал, как влага просачивается сквозь неё, угрожая превратить бесценные страницы в размокшую кашу. Его движения стали суетливыми, отчаянными. Он пытался найти укрытие под козырьком дымохода, но ветер забивал воду и туда.

«Перехитрить смотрителя, чтобы проиграть небу? – пронеслась в его голове паническая, полная горькой иронии мысль. – Пройти мимо надзирателей, чтобы утопить наше оружие в грязной луже?!»

Он смотрел, как чернила на первой странице гроссбуха начинают расплываться, и чувствовал, как его триумф превращается в прах.

Ирвуд, увидев панику Вайрэка, не стал тратить время на слова. Он действовал. Его взгляд метнулся по крыше, ища спасение, и нашёл его – старое, забитое досками чердачное окно под самым коньком крыши. Он схватил Вайрэка за руку и потащил за собой по скользким каменным плиткам.

Добравшись до окна, он выхватил свой обломок ножа. Работая им как рычагом, с силой, рождённой отчаянием, он поддел одну из прогнивших досок. Раздался громкий, протестующий треск, и доска оторвалась. Они протиснулись в узкий проём и рухнули вниз, на что-то мягкое и пыльное.

Они оказались на чердаке. Воздух здесь был сухим, пах старым деревом, вековой пылью и мышами. Ирвуд, осматриваясь, вдруг замер и присел на корточки, указывая на пол. В пыли, у самой стены, стояла маленькая глиняная миска с засохшими остатками молока.

– Крыс подкармливают, что ли? – прошептал он с презрением. Вайрэк лишь пожал плечами, слишком поглощённый эйфорией от успешной кражи, чтобы придать этому значение.

Ирвуд, не теряя времени, достал из кармана огниво и короткий огарок свечи, который он припас заранее. Через мгновение по пляшущим теням разлился тёплый, живой свет.

– Давай сюда, – прошептал он, и они, сбившись в кучу у свечи, разложили на сухом, пыльном полу свою добычу.

Вайрэк первым делом схватил гроссбух. Он осторожно промокнул мокрую обложку полой своей робы и с благоговением открыл его.

– Вот наше оружие, – прошептал он, и в его голосе прозвучали новые, пугающие нотки холодной уверенности. Это был уже не голос испуганного мальчика. – Здесь записаны все его грязные дела. Я прочту это. И мы будем знать всё.

Ирвуд смотрел на ровные, непонятные строчки, на столбцы цифр, и до него впервые дошла истинная, осязаемая ценность грамотности. Это была не просто забава аристократов. Это была сила.

Затем Вайрэк, словно в качестве награды, отодвинул гроссбух и положил перед Ирвудом вторую книгу. «Легенды Войн Теней».

Ирвуд осторожно, почти боязливо, коснулся потрескавшегося кожаного переплёта. Он открыл книгу на первой странице. И замер.

Там, в тёплом, колеблющемся свете свечи, была изображена старая, пожелтевшая карта Темаркана. С реками, похожими на синие вены. С горами, похожими на морщины на лице старика. С лесами, похожими на тёмные, неизведанные пятна.

Он смотрел на карту, и его лицо, освещённое снизу тёплым светом, преобразилось. В его глазах, до этого всегда настороженных, злых или расчётливых, теперь горел чистый, почти забытый огонь. Это была не просто алчность. Это была тоска по простору. Тоска крови по родным снегам, о которых он не помнил, но которые звали его с этого пожелтевшего пергамента. Мечта о сокровищах была лишь предлогом. На самом деле это была мечта о другой, свободной жизни.

Внезапно тишину чердака прорезал резкий, сухой скрежет.

Оба мальчика замерли, как мыши под взглядом совы. Скрежет повторился, громче, настойчивее. Это был звук старого, ржавого засова на двери чердака – той, что вела не на крышу, а внутрь приюта. Кто-то снаружи пытался её открыть.

Их взгляды встретились над пламенем свечи, и в глазах, ещё секунду назад горевших триумфом и мечтой, теперь отражался один и тот же первобытный ужас.

Дверь со стоном начала медленно отворяться.