Принцев.net

– Твоя взяла. Кстати, где кексы брал? Выглядят аппетитно.

– Мама снова от Катюши передала.

Рука с чайником еле заметно дрогнула, как и мой голос, когда я переспросила:

– Катюша? Та самая твоя…

– Та самая. На свидание, что ли, сходить с ней.

И на меня пристально уставились два серых глаза. Я бы, может, и хотела, но так и не смогла отвести взгляда. Сталь в них плавилась, но продолжала резать по живому. И я знать не знала, как сказать правду, не разрушив дружбы.

– Ой!

– Дура!

Ногу обожгло резкой болью. И я, растерявшись, лишь закусила губу. Стас же не медлил. Он выхватил из моих ослабевших пальцев чайник и, поймав меня за руку, потащил к табуретке, попутно доставая с верхнего кухонного ящика аптечку.

– Малая, ты хоть иногда мозг включай! Или весь краской выело?

Я молчала, наблюдая за его ловкими загорелыми руками, которые обрабатывали ожог. Стас всегда был таким – в критических ситуациях собирался и действовал, пока другие терялись и превращались в трясущиеся желейные статуи.

– Больно? Подуть?

Он смотрел на меня снизу вверх, аккуратно придерживая обожженное бедро. И от прохладных пальцев на голой коже меня снова бросило в жар.

– Подуй.

Сама не узнала в этом голосе с легкой хрипотцой свой. Заметил ли?

Если и заметил, то ничего не сказал. Наклонился чуть ниже и, почти касаясь, легонько выдохнул. Обожженное место защипало. Я прикрыла слезящиеся от боли глаза. И показалось, что кожи рядом с ожогом коснулись мягкие теплые губы.

– Все, малая. Отомри.

Шепелев плюхнулся рядом и закинул в рот кекс. Целиком. Всегда удивлялась, как в кого-то может помещаться так много. Не хомяк же.

– Ты тоже бери, – он пододвинул блюдо ближе ко мне, – чай, так и быть, сам налью. А потом пойдем в приставку порубимся.

Я только закатила глаза, пока старательно уговаривала сердце бухать потише. А еще лучше – замереть.

– Видела в комнате тесты. Легко удается решать?

Стас обернулся, улыбнулся мимоходом и снова взялся за чайник:

– На раз. Не зря репетитора брал. Сам бы вряд ли смог осилить такой объем информации.

Он поставил передо мной кружку и присел напротив. Я обхватила кружку, наклонилась над ней, чувствуя, как горячий пар оставляет испарину на лице. Из окна тянуло сквозняком, и плечи медленно покрывались пупырышками. Уютно. В этой квартире, рядом со Стасом я всегда чувствовала себя дома.

– Ну вот, а ты сомневался. Осталась такая малость…

– И не говори, – с сарказмом бросил, скривившись в усмешке, – осталось всего-то поступить.

– Ты справишься. Всегда справляешься.

Шепелев только снова усмехнулся, потрепал меня по волосам, перегнувшись через стол. А затем наскоро опрокинул в себя почти полную кружку горячего чай и, крикнув “кто последний, тот дурак”, рванул к приставке.

К вечеру похолодало. Мы неторопливо шли по мощеным старым аллеям, пока морской ветер бросал в лицо волосы и оседающие капельки тумана. Я держала Стаса под руку, наслаждаясь теплом человеческого тела. Мне правда не хотелось его отпускать. Кажется, во мне снова проснулась девятилетняя девочка, которая желала стать для Стаса особенной. Но что может быть особенней такой долгой дружбы, что длится почти всю жизнь?

– И не лень тебе тащиться со мной? Потом ведь одному возвращаться.

– Оставь меня на ночь, и мне не придется возвращаться.

Голос серьезный, а в глазах смешинки. Знает, что не оставлю. Знаю, что нельзя. К двадцати семи во мне не осталось ни веры в сказку, ни прежней безбашенности и решительности. Сделать один микрошаг навстречу и потерять друга? Лучше два назад и ждать, пока подойдет поближе, чтобы снова назвать малой. Малой я для него всегда была, малой и останусь.

– А по мордась не ась?

– Только не веником, – он скорчил умильную рожицу и продолжил, – тонкими пальчиками, нежными поцелуями…

– Пусть Катюша тебя целует.

И замолчала. Какого черта приплела ее к разговору? Чтоб эту Катюшу и ее кексы.

– Не ревнуй меня, малая. Пусть в руках моих другая, в сердце всегда – только ты.

Шепелев отвесил шутливый поклон, бросив на меня взгляд из-под ресниц. Под светом уличных фонарей тени рисовали на лице его причудливый узор. Теперь и правда захотелось коснуться кончиками пальцев, провести по скуле, повторяя ее очертания.

– Ну и шут гороховый, – бросила я вместо этого и ускорила шаг. Пора было заканчивать с этим спектаклем.

– Стой. Да стой же ты!

Он нагнал меня и, закрыв широкой ладонью глаза, вложил что-то в руку.

– Держи. Подарок.

– Что?

На ладони лежал маленький налобный фонарик.

– На твоей улице вечно фонари не горят. А так свет всегда при тебе. И не страшно.

– Да я не из пугливых вроде, – с сомнением протянула я.

Около моего дома и правда фонари вечно выходили из строя. Но я уже привыкла шататься по темени. Боги, мне двадцать семь. Что со мной может случиться?

– Зато я пугливый. Бери. Чтобы я меньше переживал. Видишь, скоро или до инфаркта, или до седины доведешь.

Он провел ладонью по коротким волосам, среди которых не было ни одного седого. Мне хотелось что-нибудь ляпнуть в ответ, но… В груди вдруг как-то странно екнуло и потеплело. Какой Шепелев, такой и подарок. И волнуется ведь. Разве своей Катюше он хоть раз дарил что-то подобное? Вряд ли.

– Спасибо. Поможешь закрепить? – и протянула ему фонарик.

Глава 14. Юлька

– А Наташка, дочь тети Тамары, за вторым дитем пошла. Эх, как годы летят! Только недавно вы с ней под столом детское шампанское распивали под Новый год…

Мамино щебетание обдавало уши теплом и нежностью. У себя дома хорошо, но нет лучше места там, где прошло детство. Я вздохнула. Годы и правда летят. Соседская девчонка давно и счастливо замужем, детей, вон, рожает, а я…

А я двадцатисемилетняя незамужняя бездетная Юля.

Вот если бы Костик сделал мне предложение. Я – в красивом белом платье с тюльпанами в руках, а он – в шикарном костюме и с любовью в глазах. А какими красивыми были бы у нас дети! Сын – с его шоколадными глазами и моими кудряшками. А дочь…

– Дочь, ты где?

Мамин голос вырвал меня из страны грез и мечтаний.

– А? В смысле “где”? – уставилась недоуменно на маму.

– Не знаю, но точно не в этой комнате, – засмеялась она. – Я уже в пятый раз спрашиваю, как Верочка поживает? Давно не видела ее.

– Ой, мам! Да как обычно: работа, работа, Стасик Шепелев, снова работа.

Мама иронично усмехнулась:

– Они с этим мальчиком еще не разобрались в своих отношениях?

Даже моя мама понимает, что между Стасиком и Мишкой химии больше, чем элементов в таблице Менделеева. Подруге бы это хоть как-то донести.

– Мне кажется, планета вымрет быстрее, чем они сообразят, что нравятся друг другу, – со смешком ответила я.

– Ну, dum spiro spero, – тихо проговорила мама. Зелень в ее глазах покрылась пеленой задумчивости.

Где-то коротко провибрировал телефон.

– Это твой, – сообщила мама.

Я в спешке схватила телефон и увидела долгожданное имя. Костик. Самопроизвольно вырвался радостный вскрик.

Мама понимающе хмыкнула, затем, встряхнув курчавой, как у меня, головой, встала с дивана:

– Пойду проверю, как там утка в духовке.

Проводив ее легкую походку взглядом, я быстро пробежала глазами сообщение:

Костик: Крошка, ты там надолго?

Я улыбнулась, и мои пальцы тут же резво настрочили ответ:

С мамой болтаем. А ты скучаешь уже?

Скучновато. А может…

Быстро поправила волосы, чуть приподняла бровь, улыбнулась – и сделала селфи. Взгляд получился игривым – мне нравится. Отправила получившуюся фотографию Костику.

Ответ пришел почти сразу.

Вау, красивая у меня крошка. Прям не налюбуюсь.

Я прижала телефон к груди и тихо захихикала. Господи, какой же он классный. И этот мужчина мой.

А потом новое сообщение:

“Но ты бы еще больше скрасила мой вечер, если бы приспустила лямочку платья…”

Щеки мгновенно вспыхнули, дыхание сбилось, а резко ослабевшие руки еле удержали телефон. Он такой дерзкий, и при этом все равно такой милый. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а в голове одна мысль: я ему нравлюсь. Правда нравлюсь. Но все же…

Ю: Но я же у мамы…

К: Ну так я ж просто написал. Вдруг случайно в кадр что-то погорячее бы попало.

И смайлик-сердечко. Губы сами собой растянулись в глупой улыбке. Ну как его не любить?

Ю: Без шансов. Тут ничего горячее чая сейчас нет.

К: Понятненько. Ладно, общайся. Но не сильно задерживайся.

Я долго смотрела в экран, будто ждала, что он сейчас выйдет оттуда. И, честно говоря, была бы совсем не против.

Затем набрала:

Как скажете, мой господин.

Отложив телефон, я откинулась на спинку дивана и в блаженстве закрыла глаза. Несколько свиданий – часы болтовни ни о чем – взгляды, улыбки, мимолетные прикосновения: меня с каждым мгновением тянет к нему все сильнее и сильнее. Вырвался счастливый вздох.

Затем я открыла глаза и осмотрела комнату. Что-то мама задерживается.

Теперь, когда мои ноги все же доходят до родительского дома, это событие воспринимается как мини-праздник. После того, как в семнадцать лет переехала в квартиру, которую мне подарила мне мама, я стала все реже навещать ее. Хотя мы и живем в соседних районах, но…

Все дело в Агате. Каждый мой визит обычно заканчивается скандалом, разбитой посудой и слезами мамы. Потому в гости к ней приходить я стала очень редко. И нервы дороже, и тарелки целы.

Сейчас Агаты дома нет, собственно, потому я и тут.

Вскочив с дивана, я отправилась исследовать квартиру. Мои глаза с радостью цеплялись за знакомые детали: вот на стене наши с сестрой счастливые лица, вот мои школьные грамоты, которые я заработала когда-то в школе слезами, кровью и потом, вот кусок обоев, разрисованный маленькой Агатой, а вот и ее комната.

Мой шаг замедлился, когда я приблизилась к двери. Она была приоткрыта, и из щели пробивался тусклый свет, создавая почти зловещую атмосферу. Странно, обычно Агата всегда столь предусмотрительна, ведь ее комната – это ее святилище, куда нет доступа даже маме. На это указывала также алая надпись на двери: “Не заходи – убьет”. Я усмехнулась, представив себе сцену из мрачного фильма ужасов. Надеюсь, это не написано кровью какого-то несчастного, случайно забредшего в эту комнату по ошибке.

Пробормотав: “Кто не рискует, тот не пьет шампанское, а его я обожаю”, – сгорая от любопытства, отворила дверь.

Воображение уже нарисовало череп козла на стене, черные свечи и, вместо кровати, гроб в духе романа Брэма Стокера. Это вполне соответствует характеру моей сестрички. Та еще вампирша. Энергетическая.

Но перед глазами открылась вполне себе светлая комната: стены, выкрашенные в веселенький сиреневый цвет, белые занавески, сквозь которые пробивался лучик уходящего солнца. В углу стоит пустой мольберт. Агатка редко рисует на чем-то помимо стен. Кровать занавешена шикарнейшим фиолетовым балдахином. Я, стоя на пороге и открыв рот, в изумлении взирала на эти покои “принцессы”.

“И это она еще говорила, что моя квартира пропитана ванилью?” – пробурчала вслух. Заметив торшер с белым черепом на верхушке, почувствовала, как накатывает облегчение. Все же это комната моей сестры.

Тихонько ступая по мягкому ковру, я подошла к столу, на котором царил творческий беспорядок. Какие-то книги, сваленные в кучу, много исписанной и скомканной бумаги, баллончики с краской, где-то даже заметила кусок засохшего пирога. Я отшатнулась и брезгливо поморщилась. Какая гадость!

Уже было повернулась к выходу из комнаты, как вдруг заметила в углу стола лежащую фотографию какой-то парочки. Что это у нас? Глубокие синие глаза, заразительная улыбка с ямочками на щеках – он определенно красив. Но, что самое удивительное – его большие руки обнимали маленькую на его фоне Агатку. В последний раз я видела ее такой счастливой лет пять назад. Кто же это? Не помню, чтобы у сестры был молодой человек. Хотя, с нашими непростыми отношениями, могла просто и не знать об этом.

Руки машинально перевернули фотографию, где красивым почерком был написан текст. Шепотом прочла:

Целовала бы твои теплые ладони,

Твою родинку на ключице…

Но на коленях молю Его,

Того, кто помог бы тебе вернуться.

Молю о том, чтоб распахнул врата,

Где царствовали Адам и Ева,

И вернулся бы ты в этот мир,

Заражая его смехом, как прежде…

Целовала бы твои теплые ладони,

Твою родинку на ключице…

Но даже Он оказался бессилен,

Слова мои – пустое эхо.

По щеке пробежало что-то влажное. Я и не заметила, как начала плакать. Сердце сжалось, а в голове роились мысли. Что же произошло с ними?

– Что ты делаешь в моей комнате? – раздался сзади спокойный, но холодный голос.

Жди беды, когда Агата говорит таким тоном. С замершим сердцем, медленно повернулась к бледной от ярости сестре. Она стояла в боевой стойке, ее бирюзовые глаза сверкали, словно лазерные лучи. Точно вампирша.

– Я повторяю, что… – она осеклась, заметив в моих руках фотографию.

Минутная пауза. Я боялась даже пошевелиться. Агата в гневе может и косы повыдергивать, что неоднократно было проверено. Кожа на макушке до сих пор помнит. Аккуратно взглянув на лицо сестры, чтобы отследить стадии агрессии и желания покалечить меня, заметила, что оно было уже не злющее. Скорее, растерянное и потерянное. Ее недавно яркие глаза казались совсем потухшими и блеклыми. Заметив мой взгляд, сестра встрепенулась.

– Откуда…? Зачем…? Отдай!

Со странным отчаянием она вырвала фотографию из моих рук. Бережно разгладила углы и прижала ее к груди. В густо накрашенных глазах заблестели слезы.

Походу я нашла то, что не должна была. В груди заворочалось чувство вины.

– Агат…– начала я неловко.

– Уйди! – глухо проговорила сестра, не глядя на меня и все еще прижимая к себе фотографию. – Не говори ничего. Просто уйди!

Никогда не видела ее настолько грустной и подавленной. Наверное, и правда стоит оставить ее одну. Я вышла из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь.

Только сейчас поняла, что все это время не дышала. Я глубоко вдохнула, и в легкие потоком ворвался свежий воздух. Сердце, казалось, стучало в ушах. Зря зашла в эту комнату. Зря взяла эту фотографию. Зря прочла эти строчки. Двадцать семь лет – а ума не прибавилось. С Агаткой и так отношения отвратительные, теперь еще и это… Чувство вины задолбило мою душонку еще сильнее.

– Юлечка! – раздался голос мамы.

Вздохнув еще раз, я направилась к ней, на ходу придумывая варианты, как буду извиняться перед сестрой.

Глава 15. Мишка

Я сонно потирала глаза, которые пришлось продрать с утра пораньше из-за трели мобильника. Так заработалась, внося последние правки в эскиз, что забыла поставить телефон в режим “не беспокоить”. Кто ж знал, что я могу кому-то понадобиться в десять утра в рабочий день?

– Да?

– Мишка, ты сегодня свободна?

Собиралась съязвить, но голос у Гаты был какой-то… бесцветный, что ли. Поэтому я просто перевернулась на другой бок, старательно вытягиваясь в струнку и стараясь не отрубиться.

– Подожди, Гат, я только глаза разлепила. Давай минут через пятнадцать тебя наберу?

– Хорошо, – и она бросила трубку.

Через пять минут я уже стояла у раковины с зубной щеткой во рту, листая заметки и календарь в телефоне. Пусть Юлька и говорит, что сейчас лето – время отдыха, моих дел меньше не становится. Нет, наверно, если бы работала репетитором, тоже бы балду сейчас пинала и по свиданиям разгуливала, потому что для работы не сезон. Но я чертов фрилансер, для которого что лето, что зима – один хрен. Сама себе директор, бухгалтер и работник. Деньги зарабатывать – это не в офисе за оклад штаны протирать – приходится вкалывать и днем, и ночью. А я и так что-то в последние дни загуляла конкретно. Еще немного – и сопьюсь во цвете лет.

– Так-так… Эскиз я выслала, по обложке правки пока не пришли, в ТикТоке черновиков еще на пару дней хватит… – бурчала себе под нос, прикидывая, чем для меня обернется еще один выходной. Выходило, что ничем плохим. Да и голос Гаты тревожил не на шутку. И решив, что друзья важнее работы, плюнула и набрала номер подруги.

Гата ответила после первого же гудка. В животе неприятно заныло в предчувствии беды.

– Гат, я свободна. Встретимся?

– Да.

– Забегай ко мне. Адрес помнишь?

– Через полчаса буду. К чаю взять чего-нибудь?

– Кажется, что без носовых платков нам не обойтись. Их и бери.

Агата, издав приглушенный смешок, отключилась, а я бросилась прибирать квартиру. У меня в гостях Юлькина сестра была всего пару раз. И ее приход всегда сопровождался беспорядком. Как и сейчас.

Быстро смахнув в мусорный пакет коробки от китайской еды и бургеров, запустила робот-пылесос, соображая, стоит ли перекусить до прихода Гаты. Обычно по утрам я не завтракала, но сейчас живот урчал и бурчал, требуя пищи. Решила закинуться засохшими остатками вчерашнего бургера, а позавтракать уже с Гатой. Чувствовала, что разговор будет долгим.

– Она зашла без спроса в мою комнату! – красивые глаза пылали яростью, когда Гата, со злостью кромсая булку, рассказывала о том, как опять напортачила Юлька.

Сколько помню, девчонки никогда не ладили. Сначала Юлька отказывалась таскаться с мелкой и брать ее на “взрослые” тусовки и во “взрослые” игры, а потом и сама Гата начала сторониться старшей сестры. Иногда казалось, что забитые рукава, черная одежда и мрачный макияж – всего лишь способ показать Юльке, какие они разные. Вряд ли моя принцесса могла даже представить, насколько Гата ранимая под всей этой броней.

– Она зашла к тебе, и все еще живая? – мои глаза шутливо округлились в изумлении. – А как же парочка смертоносных проклятий?

– Если бы ты только знала, что она сделала, – прошептала Гата, прикрывая глаза, в которых заблестели слезы.

– Что…

Я замолчала, чтобы не давить. Гаткины слезы я видела третий раз в жизни, а знакомы мы были с самого ее детства. Помню, как пришла к Юльке в гости после художки, а там в кроватке, прижимая к себе мягкую игрушку, лежит спящая девчушка. И даже в детстве она почти не плакала. Поэтому теперь я ощущала неловкость. Заламывала нервно пальцы, отставив остывший чай, покусывала губы. А руки почти дрожали, желая прикоснуться к плечу Гаты. Обнять малышку и заслонить от целого мира. Юлька только казалась слабой. Гата – только казалась сильной. Язвительная, ироничная, самостоятельная. Хрупкая, познавшая боль, жаждущая опоры. И сейчас этой опорой надо было стать мне.

– Иди сюда, – я раскрыла объятия, подсаживаясь поближе, – рассказывай, что случилось.

И Гата рассказала, сотрясаясь в рыданиях. Я гладила ее по вздрагивающим плечам, спине. Перебирала пальцами черные волосы. Шептала какие-то глупости. Знала, сейчас от меня не требуется советов. Только понимание. Только поддержка. Только присутствие.

– Я как панда, да? – смущенно улыбнулась Гата, когда поток слез закончился.

–Ты как чудовище, – хихикнула в ответ, разглядывая поплывший макияж, – в ванну иди, там мицелярка в шкафчике над раковиной.

– Спасибо, командир!

И, отсалютовав мне, Гата скрылась за дверью.

“Юль, ну ты и дурында. Какого черта к сестре в комнату полезла?” – спешно набрала в мессенджере подруге, надеясь, что та ответит.

Ю: “А ты откуда знаешь… Гата рассказала, да? Не знала, что вы НАСТОЛЬКО близки”.

М: “Ну уж поближе, чем вы с ней. Ты как сама, в норме?”

Ю: “Не знаю. Кажется, я очень сильно ее обидела”.

М: “Попробую объяснить, что ты просто дурочка с переулочка”.

Ю: “Ага, с квартиры двадцать девять”.

Услышав, что шум воды стих, быстро напечатала:

“Все, пошла выбивать для тебя оправдательный приговор”.

– Успокоилась? Возьми в холодильнике патчи.

– Ты и патчи? Мать, пугаешь меня, – засмеялась Гата, ныряя за ними.

– Сестра твоя притащила. Не выкидывать же.

– Юлька?

По голосу Гаты почувствовала, что та напряглась, но патчи взяла.

– Ты же знаешь ее. Глупенькая, но безобидная. Сначала сделает, а уже потом думает. Вряд ли ей хотелось тебя расстроить. Да и фотографию, скорее всего, случайно увидела и взяла, не подумав.

– Знаю, но… – Гата судорожно вдохнула. – Я когда увидела ее с нашим снимком в руках, думала, убью. Миш, я так по нему скучаю.

– Понимаю, маленькая. Но столько лет уже прошло. Тебе не кажется, что стоит рассказать обо всем сестре?

– Зачем? – ее тихий голос дрогнул, вызывая во мне волны сочувствия. Я даже не представляла, что она чувствует, живя один на один с этой болью. – Чтобы она пожалела меня?

– Чтобы тебе стало легче. Да, Юлька не поймет, потому что не испытала того же, но постарается. Выслушает. Поддержит. А тебе будет, с кем вспоминать о нем. Ко мне же не набегаешься. Да и…

Я выдохнула, подбадривая себя, чтобы не струсить.

– Она любит тебя. Поверь, у вас гораздо больше общего, чем тебе кажется.

– Я… – Гата застыла на месте, поджав губы, а потом кивнула: – Я подумаю.

Мы еще немного посидели, болтая о работе, а потом я проводила ее до остановки. Назад шла неспешно, пиная попадающую под ноги гальку, и думала о том, что в моей жизни не было места боли. Мне повезло, в отличие от Гаты. Она слишком рано осталась без отца. Так рано, что вряд ли помнит хотя бы его лицо. Вот только не знаю, кому сложнее: Гате, которая отца даже не помнит, или Юльке, помнящей его запах, крепкие и защищающие объятия, мелочи, связанные с ним? Сложный вопрос. Даже не хочу представлять, что чувствует маленькая девочка, оставшись без самого главного мужчины в жизни. Но, слава богам, мои родители все еще со мной. Они всегда любили и поддерживали, были рядом. Только мама вечно загонялась по поводу чужого мнения, но отец умел ее притормозить. Учеба давалась без особого труда (быть может, потому, что троек мне было достаточно). Дружба с Юлькой заменяла общение с другими девчонками, а Стас… Стас просто всегда был. Парни же мне были не интересны. Нет, конечно, лет в семнадцать хотелось романтики, жарких объятий, поцелуев, сносящих крышу, и чтобы обязательно с первого взгляда и до гроба. Вот только в гробу всякий раз оказывалось то, что по привычке я называла любовью. Закрывая в очередной раз крышку очередного гробика, я решила, что мне и одной живется неплохо. Я девочка сильная: сама себя обеспечу и спасу. Принцев не существует. А любовь… Любовь – сказки для дурачков, в отношениях рулят химия и доверие.

– Эй, Мальвина!

Вздрогнув от крика, оторвала взгляд от носков кроссовок. Недавний Тоха с пацанвой окружили меня и злорадненько подхихикивали, скаля зубы. Я огляделась. Желая побыстрее добраться до дома – решила срезать через дворы, а сейчас стояла за гаражами, скрытая от глаз прохожих. Не сказать, чтобы это пугало… Вот только парни продолжали наступать.

– Мы ждали тебя, – вышел вперед Тоха. Высокий, тощий, он держал руки в карманах, но мне и так было видно, что ладони сжаты в кулаки. Интересно, это он готовится к драке или старается сдержать злость?

– Ну, дождались? И что дальше?

В моем голосе не было страха. Спасибо папе и тренеру по тхэквондо. И Стасу, из-за которого мне и пришлось два года ходить в секцию. Зато теперь злыми малолетками меня не напугать.

– А дальше поговорим, – и, вытащив из карманов руки, Тоха сделал ко мне еще шаг.

– Ну, говори. Только быстрее, мальчик. У тети дела.

Не то чтобы мне хотелось его злить, но и желания торчать среди гаражей не было тоже.

– Пацаны, – он окинул меня с ног до головы жестким взглядом, что совсем не вязался с веснушчатым лицом, взмахнул рукой, и кольцо вокруг меня сузилось, – давайте объясним тете, почему не стоит путаться у нас под ногами.

Я только устало вздохнула. Да, их было пятеро, а я одна. Да, мне двадцать семь, а не семнадцать. И да, я женщина. Но, черт возьми, я не я буду, если не смогу надрать уши этим щенкам.

– Что, испугалась уже? – хмыкнул один из парней, поигрывая палкой от дерева, которую подобрал около гаража. – А может, менту своему звякнуть хочешь?

– А ты в КПЗ стремишься? Если да, то и звякнуть могу.

Позвать Шепелева можно было, конечно. Но я привыкла справляться с проблемами сама, поэтому только мысленно улыбнулась, сразу отметая эту идею.

– Глупая Мальвина какая-то, Тоха. По-русски не понимает совсем.

Я лишь фыркнула, старательно сдерживая смех. Кажется, детки насмотрелись боевиков и вообразили себя его персонажами.

– Что, мальчики, каждый самовыражается как может? У вас с этим проблемы. И выкинь ты уже уже палку, бога ради, – кивнула я в сторону хмыкающего, – а то ненароком напорешься еще, и в КПЗ тогда я сидеть буду.