Лис, Сова и город лжи

Их дорогая мебель выглядела абсурдно и неуместно на фоне облезлого фасада дома и разбитого асфальта. Несколько картин в золочёных рамах, упакованных в пузырчатую плёнку, стояли на скамейке у подъезда – когда-то синей, а теперь облупившейся и с выломанной доской в середине. Рядом стоял парадный лакированный стул с гнутыми ножками и блестящей тканью обивки – в луже, впитывая в себя грязь этого нового мира.

У соседнего подъезда сидели на скамейке две местные женщины в пуховых платках. Они лениво лузгали семечки, сплёвывая шелуху на тротуар, и с нескрываемым любопытством наблюдали за зрелищем.

– Глянь-ка, Марин, диван-то какой, – лениво протянула одна. – Интересно, почём продадут?

– А тебе что, надо? – другая усмехнулась с лёгким презрением. Выражение её лица говорило, что она такой диван даром бы не взяла и другим не советует.

– Мне-то не надо. Просто любопытственно.

– Мм, – покивала её товарка. Продолжила флегматично: – Шкаф-то вон какой. Места столько занимает. И мыть неудобно. Непрактичные они, эти верховские.

Рейн отвернулся. Смотреть на чужое падение стало невыносимо. Он сунул руки в карманы и зашагал прочь, по направлению к рынку.

***

Центральный рынок Низа был местом, где жизнь била ключом, не взирая на царящую вокруг грязь и серость.

В первых рядах торговали едой: подвешенные за ноги тушки кур безвольно свешивали обмякшие шеи, на прилавках грудились вяленые рыбины, тугие зелёные помидоры бултыхались в рассоле, ярко пахло специями и свежим хлебом, а если принюхаться – под этим прятался неизбывный запах чего-то подгнившего. Продавцы, ещё оживлённые с утра, зазывали попробовать и предлагали скидку за опт.

Рейн, не останавливаясь, прошёл дальше и свернул в самый дальний ряд, накрытый брезентовым тентом. Здесь торговали более интересным для него товаром.

Парень пошёл вдоль прилавков, скользя по ним взглядом. Тут продавали то, что не встречалось в толстых глянцевых каталогах Верхнего Фрихайма: глушилки для сигнала, поддельные удостоверения, взломанные гаджеты и, конечно, пропуски в Верх.

Рейн подошёл к прилавку, за которым знакомый продавец – худой парень, который, кажется, и жил здесь – как обычно, ковырял какую-то плату. Рейну всегда казалось, что он делает это не столько по необходимости, сколько для собственного удовольствия.

– Два, – коротко бросил Рейн, протягивая мятые потёртые купюры.

Продавец оторвался от своего занятия, достал два пропуска, провёл первым из них через считыватель, подключённый к ноутбуку, чтобы записать идентификатор. В любой момент система могла вычислить и заблокировать поддельный пропуск, поэтому всегда стоило иметь запасной.

В ожидании Рейн со скукой уставился на листок-объявление, перечитывая его содержание, должно быть, в тысячный раз: «Карты рейтинга! +5, +10, +20 единиц!». Рядом в прозрачной банке, привязанной металлическим шнуром к прилавку, лежала разноцветная россыпь тех самых карт – словно билетики лотереи. Это были небольшие кусочки пластика, различающиеся цветами в зависимости от своего достоинства. Достаточно было приложить такой к своей официальной карте – и алгоритмы, если повезёт, на какое-то время посчитают тебя более благонадёжным.

Как раз в этот момент у соседнего прилавка разгорался скандал. Мужик в заклеенной изолентой куртке возмущённо махал зажатой в заскорузлых пальцах розовой карточкой на 10 единиц.

– Не работает твоё фуфло! Я всё сделал как надо, а рейтинг как был в минусе, так и остался! Верни деньги!

Продавец, невозмутимый, как скала, лишь пожал плечами.

– Слушай, друг, никаких гарантий. Это же не официальный магазин. Хочешь гарантий – иди в «Технику для жизни», купи десять кофемолок и три телевизора. Рейтинг точно поднимется. А здесь – как повезёт. Сам знаешь.

Мужик что-то ещё побурчал, попытался пригрозить, но, встретив абсолютно равнодушную реакцию продавца, с матом швырнул чип в грязь под ногами и побрёл в конец ряда – там из-под прилавка разливали самопальный алкоголь.

Рейн молча взял свои новые пропуска, сунул их в карман куртки и двинулся к выходу с рынка – снова мимо продуктовых рядов, на этот раз обдавших его запахами солений и квашеной капусты.

Два ключа – для него и для Сольвейг. Для их тайных, таких ненадёжных встреч, тянущихся тонкой нитью между их мирами – абсолютно разными. Где-то там, на холмах Верха, огромная, бездушная машина системы щёлкала шестерёнками, время от времени вышвыривая сюда новых изгоев, а здесь, внизу, люди продолжали верить в чудеса, покупая за последние деньги кусочки пластика с призрачной надеждой.

Заморосило. Сжав пропуска в кармане, Рейн накинул капюшон и ускорил шаг. Пора было к Вигге. Пора было работать.

***

Обиталище Вигге располагалось на верхнем этаже, в мансарде допотопного деревянного дома, притулившегося на окраине старой промзоны. Рядом располагались и полуразрушенные, и вполне работающие цеха, однако людей на территории всегда было до странного мало, они были сосредоточены на своих занятиях – перегонке вагонеток с сырьём или погрузке грузовиков – и не особенно смотрели по сторонам. В самом доме тоже проживали какие-то люди, но они вели себя тихо и незаметно, основную часть времени безмолвный дом казался и вовсе пустующим. И Вигге, и Рейна такая ситуация очень устраивала.

Рейн взбежал по скрипучей деревянной лестнице. Вигге возился с печатным станком, кропотливо выверяя уровень краски. Это был худой, жилистый мужчина лет шестидесяти, с седыми, коротко бритыми волосами. На впалых щеках, как обычно, виднелась седая щетина.

– Опоздал, – бросил он, подняв от станка серо-стальные, на удивление молодые глаза. – У Харона зудит, уже звонил.

– Знаю, – Рейн скинул куртку, примостил на гвоздь возле двери.

– Что это у тебя? – Цепкий взгляд Вигге сразу засёк тяжёлый предмет, оттягивающий карман куртки.

Замявшись, нехотя Рейн всё же вытащил павербанк. Неожиданно для себя почувствовал жар смущения на щеках.

– Это… подарок. – Он хотел произнести эти слова небрежно, но в голосе сама собой прозвучала лёгкая гордость.

Вигге протянул ладонь. Рейн подал ему устройство. Старик повертел его в руках, оценивающе щёлкнул языком.

– Вещь. Серьёзная. Дорогая. – Он вернул павербанк и посмотрел парню в лицо. – От неё?

Чёрт! Но что скрывать… Рейн молча кивнул.

Вигге тяжело вздохнул. Взял со стола тряпку, вытер руки.

– Слушай… Ты же знаешь, я к тебе как к родному. – Он сделал паузу, ещё раз машинально протёр ладони, затем отложил тряпку и взглянул на Рейна. – Вещь хорошая, не спорю. А вот от кого – нет. – Вигге обличающе указал на павербанк в руке Рейна. – Не доведёт тебя до добра эта богатка из стеклянной башни. Ты ж сам это понимаешь. Ты для неё забава. Экзотика! Наиграется и бросит. А ты уже влип. По уши.

Парень отвернулся к висящей на гвозде куртке, сунул павербанк в карман. Слова Вигге падали в душу как колкие льдинки. Он знал, что старик говорит правду. Самую что ни на есть горькую правду. Но Рейн не хотел в неё верить.

– Работать будем? – буркнул он, направляясь к своему столу.

Вигге покачал головой, но настаивать не стал. Он просто вздохнул – долгим, усталым вздохом человека, который уже видел, чем заканчиваются подобные сказки.

Глава 8. Шёпот звёзд

Сольвейг спешила вверх по Длинной лестнице чуть ли не вприпрыжку. Хотелось улыбаться, ведь в её душе наконец-то воцарилась лёгкость. Смутное чувство вины – липкое и противное, как паутина на лице, – которое грызло с самого пробуждения, теперь отпустило. Подарок – практичный и полезный – был у Рейна, а Сольвейг чувствовала себя освобождённой и оправданной.

Теперь она могла со спокойной совестью позволить себе мечты о Кайле.

Дорога домой пролетела в розовых, лёгких грёзах. В памяти всплывали обрывки вчерашнего вечера: бархатный голос Кайла, его идеальные манеры, его улыбка и то, как он внимательно слушал её рассуждения – словно каждое её слово имело значение. «Он такой… взрослый. Настоящий», – думала Сольвейг, и на губах сама собой расцветала улыбка.

В прихожей её встретил голос Теодора:

– Добро пожаловать домой, Сольвейг. За время отсутствия вам трижды звонил Кайл Вандербилт. Он просил перезвонить ему, как только вы вернётесь. Проявил настойчивость, – в интонации прозвучал лёгкий одобрительный намёк.

Из гостиной вынырнула Алисия – с восторженной улыбкой.

– Кайл? Три раза?

– Полностью разделяю твои чувства, Алисия, – поддержал Теодор, его голограмма над умной колонкой улыбнулась. – Господин Вандербилт – более чем перспективная партия. Взаимный интерес – это прекрасный фундамент для дальнейшего развития отношений.

– Сол, не заставляй его ждать! – Алисия хлопнула в ладоши, её глаза сияли. – Беги скорее звони!

– Да, конечно! Я сейчас! – с энтузиазмом откликнулась Сольвейг, подхваченная всеобщим настроением.

Она взбежала по лестнице, но на пороге своей комнаты заставила себя остановиться, сделать глубокий вдох и выдох. Нельзя показывать, что она, запыхавшись, мчалась на его зов как глупая влюблённая малолетка. Нужно выглядеть спокойной, уверенной в себе и непринуждённой.

Взяв планшет, Сольвейг чинно присела на край кровати, расправила плечи, пригладила волосы.

– Теодор, соедини, пожалуйста, с Кайлом, – произнесла она ровным, насколько это было возможно, голосом.

Экран планшета ожил, и сердце Сольвейг стукнуло невпопад. Буквально через несколько секунд Кайл ответил на звонок и возник на экране: в домашнем, но от этого не менее стильном джемпере, с тщательной укладкой волос и в целом настолько идеальный, словно он сошёл с рекламного постера. Фон позади говорил о хорошем вкусе и претензии на интеллектуальность: стеллаж с книгами в кожаном переплёте, дизайнерский торшер, небольшая картина в абстрактном стиле.

– Сольвейг! – Голос Кайла прозвучал с таким теплом и облегчением, что невозможно было не растаять. – Наконец-то! Ты была так прекрасна вчера, что я, кажется, с тех пор только о тебе и думаю.

Сольвейг чувствовала, как кровь приливает к щекам, а сердце трепещет, словно птица, но она изо всех сил старалась сохранять лёгкую, непринуждённую улыбку.

– Спасибо, Кайл. Вчерашний вечер в самом деле был замечательным. Надеюсь, ты не слишком устал? Мы столько танцевали…

– Как можно было устать от столь умелой и чуткой партнёрши? – взгляд Кайла лучился. – Будь моя воля, я бы танцевал с тобой всю ночь напролёт.

– Спасибо, – Сольвейг с показной, кокетливой скромностью опустила взгляд. – И я бы не отказалась от подобного. А как твои дела сегодня?

– Замечательно. Пришлось немного поработать из дома… Впрочем, как обычно, – Кайл улыбнулся с солидной сдержанностью, показывая, что Комитет не может обойтись без него ни дня. – Вообще, я позвонил, чтобы спросить. Могу я добавить тебя в друзья в «Кено»? Хотелось бы оставаться на связи.

Сердце Сольвейг сделало кульбит. Он спрашивал разрешения! Так галантно, как будто это было что-то важное, а не обычная формальность.

– Конечно, Кайл! – она поспешила ответить, опасаясь, что он передумает. – Я буду только рада.

– Отлично. Тогда я сейчас же напишу тебе там, – Кайл улыбнулся своей чудесной тёплой улыбкой. – До скорого, Сольвейг.

– До скорого, – прошептала она, и звонок прекратился.

Буквально через секунду на экране планшета всплыло уведомление: «Кайл Вандербилт хочет добавить вас в друзья». Сольвейг с трепетом нажала кнопку «Принять».

Его профиль в «Кено» был таким же безупречным, как и он сам. На аватарке – фото в неофициальной обстановке, однако такое, которое не стыдно показать даже высшему руководству. В графе «Деятельность» значилось: Советник по стратегическому развитию в Комитете социального благополучия. «Образование»: Магистр экономики и управления, Университет Фрихайма (с отличием). Раздел «Интересы»: Современное искусство, классическая литература, поло, благотворительность.

Сольвейг пролистала фотографии. Вот Кайл на каком-то благотворительном гала-ужине, в идеально сидящем смокинге. Вот – на теннисном корте, красиво запечатлённый в динамике удара. Вот – с улыбкой на фоне картин в какой-то галерее. Каждая деталь складывалась в картину безупречной и безусловно успешной жизни. Сольвейг всё больше убеждалась: Кайл прекрасен. И он интересовался ею.

Сообщения от Кайла сыпались одно за другим. Он был внимательным, остроумным, находчивым собеседником. Он спрашивал её мнения по разным вопросам, хвалил её вкус, цитировал классиков, шутил изящно и ненавязчиво. Сердце Сольвейг переполняла воздушная, головокружительная радость.

За перепиской незаметно наступил вечер, а затем и ночь. Они нехотя, с трудом попрощались, Кайл пожелал ей спокойной ночи, и в его тоне, хоть и вежливом, уже сквозила интимная нежность.

Сольвейг понимала, что не уснёт, не стоило и пытаться. Эмоции переполняли, ей хотелось улыбаться и танцевать, а ещё хотелось продолжать и продолжать прекрасный, волшебный диалог с Кайлом – всю ночь напролёт. Чтобы успокоиться, девушка тихонько спустилась вниз, накинула пальто прямо поверх пижамы и выскользнула через заднюю веранду в тишину ночного сада.

Воздух был холодным и влажным, пахло горечью – опавшей листвой и последними осенними цветами. Сольвейг куталась в пальто и с блаженной улыбкой смотрела на небо – плотную, молочно-серую пелену ночного Фрихайма, сквозь которую едва проступали тусклые точки нескольких звёзд. Всё было идеально.

Вдруг в густых зарослях у забора раздался тихий, отчётливый шорох.

Сольвейг вздрогнула и отступила к веранде. Сердце застучало уже от страха. Но через секунду она поняла – шуршал кто-то маленький, совсем не опасный.

– Кто здесь? – прошептала девушка, вглядываясь в синеватый сумрак.

В ответ – снова шорох. Затем от тёмного силуэта куста отделилась тень поменьше. В темноте на секунду сверкнули изумрудные глаза.

Сольвейг осторожно, чтобы не спугнуть, сделала шаг вперёд и плавно присела на корточки. Тень смотрела на неё. Это был котёнок. Вернее, подросток, долговязый и угловатый, как все бывают в таком возрасте, с шерстью цвета мокрого асфальта и светлым пятнышком на груди.

– Кис-кис-кис, – ласково позвала девушка, протягивая руку.

Котёнок отпрянул, замер, готовый к бегству.

Сольвейг поднялась и поспешила обратно в дом. На цыпочках прокралась на кухню, распахнула холодильник. Как назло, ничего подходящего… Порылась в запасах консервов. Бинго! Тунец. Его же все коты любят, верно? Во всяком случае, если верить фильмам. Сольвейг дёрнула за кольцо, открывая банку – отлично, запах сильный, – и поспешила обратно в сад.

Котёнка не было видно, впрочем, в темноте было сложно судить. Девушка медленно подкралась ближе к кустам – почувствовав тепло подогревающего их воздуха – и поставила банку на землю.

– Иди сюда, малыш, – зашептала она, снова присев на корточки и стараясь выглядеть как можно меньше и незаметнее. – Смотри, как вкусненько.

Прошла минута, показавшаяся вечностью. Может, он уже ушёл?.. Но затем в кустах раздался чуть слышный шорох, и из темноты медленно показалась тёмная мордочка с изумрудными глазами. Потом – всё тело. Котёнок, не сводя с Сольвейг настороженного взгляда, подобрался к банке с тунцом, обнюхал её и начал торопливо, давясь, есть.

Сольвейг сидела неподвижно, боясь шевелиться, даже дышать. Она слушала жадное чавканье, смотрела, как напряжённо вздрагивает худенькая спина котёнка и чувствовала странное, щемящее счастье. Здесь, в холодном ночном саду, у неё появился свой маленький секрет. Кто-то, кому она могла помочь.

Глава 9. Тоннели под городом

День выдался пасмурным и давящим, серое одеяло неба низко опустилось на крыши домов. В квартире Ниманов было тихо, если не считать приглушённых голосов из кухни, где Туве, укутавшись в плотный клетчатый плед, смотрела бесконечный сериал про жизнь заморских аристократов – её маленькое, дешёвое окно в другой мир. По коридору тянуло тушеной капустой и дешёвым чаем.

У Рейна был редкий свободный день, и сейчас он сидел на полу в своей комнате, перебирая стопки книг. Пальцы скользили по корешкам, обводили буквы, словно смакуя названия. «Песнь льда и пламени» Мартина – тяжёлый кирпич. Учебник по истории искусств, который Рейн украл для Сольвейг, но затем решил, что будет странно дарить верховской девушке ворованную книгу, которую она легко может купить, так что оставил себе. «Понедельник начинается в субботу» Стругацких – фантастичная история про учёных, ставших волшебниками. Томик стихов Цветаевой – яростные, рвущие что-то внутри строчки, – найденный на помойке Верха и бережно отреставрированный с помощью Вигге. «Улисс» Джойса – книга-вызов, которую Рейн брался читать уже три раза и бросал, но никак не мог бросить окончательно. Сборник рассказов Хармса, таких странных и абсурдных, что от них мурашки бегали по плечам и загривку. Увесистый том «Игры в бисер» Гессе – книга-лабиринт, в которую можно провалиться хоть на неделю, хоть на месяц. «Возвращение со звёзд» – научно-фантастический роман Лема, исследующий тему насилия.

Отобрав шесть книг, Рейн аккуратно сложил их в свой старый, потёртый рюкзак. Сверху уложил завёрнутую в целлофан толстую тетрадь в линейку – «маргиналию» – где были записаны от руки отзывы на книги, рассуждения, любимые цитаты, дополненные эскизами на полях.

На улице Рейна встретила мелкая, назойливая морось – не дождь, а влажная взвесь, висящая в воздухе и пропитывающая одежду. Парень натянул капюшон пониже, но от этой всепроникающей сырости было не скрыться: она забиралась за воротник, холодила лицо, покрывала мельчайшими бриллиантами волокна его тёмной куртки. Лямки тяжёлого рюкзака с книгами врезались в плечи.

Рейн дошёл до остановки. Подождал. Сел в вагон почти пустого трамвая. Двенадцать остановок. За окном скользили однообразные спальные кварталы, разве что по мере продвижения они становились всё более обшарпанными.

Он вышел на окраине, где город сдавался, уступая место пустырям, складам и гаражам, расписанным граффити. Именно туда Рейн и направился – прочь от жилых домов.

Его путь лежал в глубь бетонных катакомб – развязки старых коммуникаций. Парень спрыгнул в неглубокий котлован с металлическими линиями рельсов, где подземка выходила на поверхность, и, подгадав паузу между составами, направился в тёмный тоннель.

Здесь узнаваемо пахло креозотом, металлической пылью, сыростью и стылым каменным холодом тоннелей, уходящих в километры темноты под городом. Сначала под ногами хрустел гравий, затем он сменился бетоном. Из источников света – кроме нагрудного фонарика Рейна – здесь были лишь тонкие светящиеся провода, тянущиеся вдоль округлых стен тоннеля. Они давали призрачное белое свечение, которого едва хватало, чтобы не споткнуться.

Путь был тщательно выверен – от одной безопасной точки до другой, – и нужно было уложиться в график. Каждые несколько минут воздух начинал вибрировать, отдаваясь в грудной клетке, нарастал гул, и тогда Рейн спешил запрыгнуть на узкую техническую площадку или вжимался в углубление служебной двери. Мимо с оглушительным рёвом проносился очередной поезд – обычно расписанный кислотными граффити, – на мгновение освещая тоннель ярким светом из окон. Тёплый, пахнущий раскалённым металлом воздух прижимал тело к стене, грохот наполнял голову, а потом резко обрывался – стихая вдали, оставляя в ушах звон и вновь позволяя свободно дышать. До следующего поезда.

Именно здесь, на одном из поворотов, был тот самый тоннель. Когда поезд входил в него на скорости, сжатый воздух выл особым образом – протяжно, вибрирующе, точно кто-то огромный и невидимый рыдал в темноте. Рейн всегда останавливался здесь. Ждал.

Сначала слышался отдалённый гул, нарастающий грохот, и затем – тот самый звук. Пробирающий, леденящий душу стон, который каждый раз вызывал в груди Рейна странный, щемящий трепет, смесь восторга и тоски. Вот и сейчас парень закрыл глаза, слушая, как этот звук наполняет всё его существо до последней клетки. Это было что-то огромное, что-то большее, чем он сам, этот звук словно говорил ему о бескрайней черноте космоса, об огромных пылающих звёздах, о пугающих своим масштабом океанских впадинах и, может, даже о боге. «Вот бы показать это ей, – подумал Рейн. – Она бы поняла это переполняющее чувство».

Дальше путь вёл к цели. В темноте тоннелей Рейна ждала заброшенная станция-призрак, «Восход», законсервированная на стадии отделки.

Когда-то планировалось, что Фрихайм будет расти и расширяться в этом перспективном направлении. Его подземку соединили наземными рельсами с соседним городом – Бергеном. Подразумевалось, что рабочие Фрихайма получат выбор и смогут при желании ездить скоростным поездом на работу в соседний город. Однако в Бергене произошла экологическая катастрофа: нарушилось течение реки, вода стала всё больше загрязняться промышленными отходами, рост города прекратился. Промышленность Бергена стала чахнуть, как и ведущая к нему железнодорожная ветка, поэтому станцию «Восход» так и не открыли.

Добравшись до станции, Рейн подтянулся и выбрался на перрон. В сумраке угадывались очертания былого величия: стройные ряды колонн с геометрическим узором, свисающие с потолка изящные плафоны, остовы киосков. Всё было почти готово, замерло в одном шаге от жизни – но так никогда и не заработало. Поезда проносились мимо, не замедляя хода, а пассажиры, уткнувшись в экраны гаджетов, даже не подозревали, что за стенами вагона скрывается этот застывший во времени, похожий на подводный грот зал.

Услышав приближение очередного поезда, Рейн прикрыл фонарик ладонью. Переждав, направился к одной из колонн, у основания которой была едва заметная трещина в облицовке. Отработанным движением поддел её – кусок искусственного мрамора отвалился, открыв нишу. Внутри, завёрнутая в прозрачный целлофан от влаги и пыли, лежала стопка книг с толстой тетрадью сверху.

Парень быстро произвёл обмен: вынул из тайника книги и положил на их место свои, принесённые в рюкзаке. Это был один из многих пунктов обмена подпольной сети буклегеров. Анонимная, рассеянная библиотека, раскиданная в таких вот тайниках по всему городу – в вентиляционных шахтах, заброшенных подвалах, на чердаках. Без лидеров, без встреч, только книги и тетради для отзывов, чтобы система не могла выследить и уничтожить их всех разом.

На обратном пути, уже недалеко от выхода на поверхность, Рейн не удержался. Спрятавшись под массивным бетонным козырьком, где не доставала назойливая морось, он присел на корточки, поставив рюкзак между колен, и с почти детским нетерпением его расстегнул. Новые книги! Его ждали: «Чужак в стране чужой» Хайнлайна, «Чума» Камю, сборник эссе Замятина «Я боюсь», потрёпанный томик с пьесами Метерлинка… Рейн бережно перелистывал страницы, вдыхая запах старой бумаги, цепляя взглядом отдельные кусочки текста, предвкушая часы, которые проведёт с этими книгами.

Затем он взял тетрадь. Страницы были исписаны разными почерками – живая летопись их тайного общества. У кого-то почерк был аккуратный и мелкий (у его обладателя и ник был под стать – «Хронист эпохи»), у кого-то – размашистый и неразборчивый, словно не поспевающий за мыслью (Рейн не очень-то понимал, что означает ник его обладателя – «Степень»).

Полистав страницы, Рейн нашёл продолжение жаркого спора, который видел в прошлый раз. «Соловейка» оспаривала тезисы «Металлического алхимика» о свободе воли в «Записках из подполья» Достоевского. «Степень» вставлял свои лирические и немного оторванные от реальности комментарии (Рейну казалось, что зачастую они вообще мало связаны с сутью разговора), а «Металлический алхимик» пытался опровергнуть их всех скопом, цитируя Ницше (Рейн считал, что его поза утомлённого жизнью циника, наоборот, указывает на его юный возраст).

Сейчас, сидя в тоннеле, Рейн ухмылялся, читая полемику на разлинованных страницах тетради. Все эти люди были для него как старые закадычные друзья, хотя он не знал ни их лиц, ни имён.

Он вернулся домой тем же долгим путём. В трамвае, покачивающемся на поворотах, Рейн смотрел в запотевшее окно на плывущие мимо серые улицы и не видел их. В голове уже складывались фразы, аргументы, цитаты для тетради. Что ответить «Степени»? Щёлкнуть его по носу за раздражающее витание в облаках или пусть? Какими аргументами поддержать близкую ему позицию «Соловейки»? И на какую из книг ему захочется написать самый подробный отзыв?

Мир за окном трамвая был холодным и промозглым, но внутри рюкзака Рейна жило целое сообщество, искреннее и настоящее. И это ощущение – принадлежности к чему-то большему, чем ты сам, – согревало лучше любой печки.

Глава 10. Новое начало

– Кис-кис… Котик… – шёпот Сольвейг был едва слышен даже ей самой. Он не давал эха, а глох, наталкиваясь на стену тёплого, искусственно подогретого воздуха вокруг кустов, где лазала девушка.

Ничего! Да где же он? Разве не разумно прятаться среди этих тёплых, всё ещё густых жёлтых листьев? Тогда куда он делся? Или, может, спит?..