Дорогуша

Вообще-то он очень хорошенький, высокий, загорелый, весь обвешан разноцветными фенечками и постоянно улыбается. Обычно к жизнерадостным людям меня не тянет – слишком уж сильно хочется причинить им боль, – но, пожалуй, все-таки умеренного намокания женских трусиков этот тип заслуживает. Слегка перегибает палку, стараясь угодить Клавдии. Остановился у нее. Может, мне удастся как-нибудь его испортить – представляю, как она взбесится. Знаете, есть такое выражение: «от его улыбки в комнате стало светлее»? Я теперь понимаю, о чем оно. Вот у Эй Джея улыбка как раз такая.

Нет, ну ясный пень, речь не о моей комнате.

Я чуть не уснула, пока перепечатывала семнадцать писем на тему углубления дна долины Сомерсет-Левелс и резкого повышения платы за переработку садового мусора. Несчастная редакторша отдела «Дом и Недвижимость» с неуместным именем Джой [8] отметила вслух, как сильно я поправилась за праздники. Вообще-то у нее натура такая – вечно до всех докапывается, но сегодня меня это взбесило как никогда. Она считает, что оказывает нам услугу, предупреждая о разных опасностях: меня – о лишнем весе, Лану – о том, что ей надо поберечь нервы, Клавдию – о родинках, Джеффа – о хромоте и, что всего ужаснее, Майка Хита – об импотенции (она как-то раз заметила пакетик, с которым он вернулся из аптеки после обеденного перерыва). Думаю, раньше Джой весила примерно семьсот фунтов, а потом все их сбросила и за счет государственного медицинского здравоохранения отрезала себе все, что обвисло. А теперь считает своим долгом вербально калечить каждого встречного.

Самое отвратное в этой истории – то, что мы НИЧЕГО не можем сказать Джой в ответ, потому что у нее тонна всяких ущербностей. Она из тех цилиндрообразных, безнадежно уродливых женщин с лицом как у Кромвеля, которых иногда встречаешь на улице: они еще красят волосы в ярко-розовый или синий цвет в попытке прибавить себе привлекательности, но этим только подчеркивают свою безобразность. В итоге я не могу прокомментировать ни ее толстую левую ногу, ни заикание, ни нейропатию лицевого нерва, из-за которой у нее рот постепенно сползает с лица, – ведь тогда меня проклянут за дискриминацию инвалидов. Бред полный. Разве не приятнее работать с кем-то вроде меня? С кем-то из тех людей, которые говорят гадости у вас за спиной, а не в лицо?

Возиться с убийством Джой мне неохота, но все-таки иногда нравится представлять себе, как она лежит ничком на серебряном блюде, фаршированная и покрытая глазурью, обложенная пучками петрушки и с большим зеленым яблоком, втиснутым между челюстями.

В обеденный перерыв к Рону приходила мэрша. Она довольно приятная, в детстве помоталась по приемным семьям, а теперь у нее ребенок-инвалид и муж с постоянными инфарктами, так что дерьмеца из Чаши жизни она хлебнула неслабо. Впрочем, я стараюсь близко к ней не подходить: от нее несет, как от электрического аромадиффузора, который врубили на полную катушку. Еще у нее непереносимость глютена, что делает непереносимой покупку ее обеда. Мне приходится ходить за ним в вонючую кулинарию на углу – ту, где парень с черными ногтями и дредами расхаживает в фартуке, перепачканном хумусом, шаркает ногами и покручивает кольцо у себя в носу.

В перерыв мимо моего рабочего места проплыла Лана в блузке цвета дроздовых яиц, натянувшейся под напором ее внушительных активов. Я практически уверена в том, что в половине случаев ей нет надобности проходить мимо моего стола (она могла бы передвигаться по противоположной стороне комнаты), но она нарочно выбирает именно этот маршрут, чтобы на меня посмотреть. Как убийца, который возвращается туда, где спрятал труп, чтобы просто подивиться, как быстро тот разлагается, или чтобы трахнуть останки. Но я все равно улыбаюсь ей в ответ – не выхожу из роли, – и мы перебрасываемся парой фраз. Когда с болтовней покончено, я улыбаюсь снова. Р-раз! – взмах волосами. Два! – игривое хи-хи. Три! – картинка у меня в голове: она распростерта на бильярдном столе и я бью ее ножом во все дыры. Я понимаю, почему мужики на нее западают. Она вся такая игристая, веселая, и сиськи у нее как две водяные бомбочки. Последние два парня ее бросили – я слышала, как это обсуждалось на кухне. После первого у нее случился нервный срыв. А когда ушел второй, она, насколько мне известно, пыталась покончить с собой. Не знаю, серьезной ли была попытка – реально попробовала или просто проделала стандартное «таблетки-плюс-пальцы-в-горло», – но в целом такой расклад, конечно, объяснял, почему Крейг так ею увлекся. Он любит тех, у кого все плохо.

К Майку Хиту в конференц-зал пришла лесбийская пара, чей ребенок поперхнулся виноградиной в «Пицце Хат», и официантка, которая сделала мальчишке прием Геймлиха и спасла ему жизнь. Я написала пресс-релиз о студентах, которые поднялись на Килиманджаро в поисках гималайских медведей, и помогла Джеффу набрать на компьютере репортаж о финале чемпионата графства по игре в шары. Когда вернулась с обеда, у меня на столе лежало яйцо «Киндер-сюрприз».

Джефф Трешер [9] – наш спортивный редактор. Думаю, он был здесь еще на этапе закладки фундамента. Он весь день сидит за столом в углу, в красной вязаной кофте с дырками, перчатках без пальцев и с тремя ортопедическими опорами на спинке стула. Джефф мне нравится. Он придерживает передо мной дверь и смеется над моими шутками. Еще он большой спец в области садоводства и ездит по выставкам со своими гигантскими кабачками. Обучил меня латинским названиям моих любимых цветов: Bellis perennis (маргаритка), Centaurea cyanus (василек) и Amaranthus caudatus (амарант пониклый [10]). Если однажды нашу редакцию затопит дерьмом, вторую шлюпку я точно брошу Джеффу.

В обеденный перерыв доехала до дома родителей. Джулия держится не очень. Разбила окно в задней стене. Пробоина совсем маленькая, но все равно я озверела. Вынуждена была опять ее наказать. А ну марш обратно в кладовку, маленькая негодница!

После работы встретилась с Крейгом в «Нандос», он захватил с собой страховые документы на машину, «чтобы сравнить ставки страховых контор – где совсем страх, а где не так уж и страшно», а то стоимость ремонта выходила уж слишком высокой. Курицу подали жесткую. Но я не стала жаловаться. Была не в настроении.

Хвала Всевышнему за порно. Как только Крейг в тот вечер заикнулся о возможности секса, я свалила в спальню под предлогом «работы над романом» и один за другим пересмотрела все сохранившиеся в истории поисков старые любимые хиты, чтобы увлажнить свою розовую старушку. Я иногда вспоминаю, как в детстве пряталась где-нибудь, чтобы прочитать похабные отрывки в маминой Джеки Коллинз или по шесть, сука, раз подряд перемотать папин «Основной инстинкт», и просто диву даюсь, как я тогда вообще выживала. Теперь-то это повсюду и уже не так возбуждает.

Иногда возбудиться удается с помощью чатиков. Конечно, скромность не позволяет мне сказать, что я мастер похабных комментариев, но я реально мастер похабных комментариев. Как это происходит: подлавливаешь их в каком-нибудь чатике, доводишь до того, что они умоляют перейти в приватную переписку в Ватсап, и все – попались. Как только они в мессенджере, им от меня не уйти.

Хи-хи-хи.

Правда, секс-переписка может пойти кувырком, когда в дело включается Т9 и губит всю романтику. Я уже сбилась со счета, сколько раз писала, что хочу «ему отмотать», или просила его «консилиум прямо в меня» или «вылизать мне щелкунчик». А один тип предложил «выбрать меня с Дали». Некоторые бывают очень напористы. По Скайпу общаться эффективнее, но для этого нужно бриться и худеть, а мне сейчас влом заморачиваться. Чатиться одновременно с троими или четверыми – это все равно что работать в супермаркете «Аргос» во время предрождественского угара. Одному подавай фото задницы, другому – груди, какому-то типу из Австралии скоро пора спать, и он непременно должен посмотреть, как я кончаю на камеру, а тип из Торонто хочет поболтать о суицидальных мыслях, которые его преследуют с тех пор, как умер его брат. О да, там кого только не встретишь.

В прошлый раз мы с одним из моих постоянных собеседников обсуждали возможность встречи в гостинице в Лондоне – он хотел меня связать. Еще один сказал, что подкараулит меня в темном переулке и сделает все, как я велю: схватит, сорвет с меня одежду, попытается придушить и будет кусать меня за ухо, одновременно нашептывая в него всякие мерзости – точь-в-точь как мне хочется.

Я каждый раз едва сдерживаюсь, чтобы не спросить у собеседника, можно ли мне после этого его убить и лежать под ним, залитой его кровью, пока он, придавив меня сверху, испускает последние предсмертные вздохи.

Не всё сразу, я понимаю.

Но самые острые ощущения, с которыми ничто не сравнится, – это рыбалка. Я, конечно, не о карпе или карасе. Я о крупной рыбе. Крупной рогатой рыбе, которая выходит только по ночам, рыскает по улицам, ищет офисных работниц, в одиночку возвращающихся домой, или подвыпивших девиц в душевном раздрае, которые пошатываясь бредут после вечера в клубе. Мне нравится время от времени изображать такую вот девицу. Нравится играть жертву. Это вообще ни хрена не сложно, когда у тебя в кармане пальто – восьмидюймовый поварской нож.

Воскресенье, 7 января

1. Дерек Скадд.

2. Адвокат Дерека Скадда.

3. Уэсли Парсонс.

4. Наш местный сумасшедший, Стремный Эд Ширан, который околачивается на парковке у «Лидла», срывает листья с кустов, нюхает их и ржет.

5. Все, кто покупает, продает или производит мерч по «Звездным войнамt». Уже даже «Сникерс» нельзя купить спокойно: тебе и тут обязательно всучат купон на долбаный световой меч.

Ночью опять снился папа. Я спросила, кто его любимый ребенок, он улыбнулся и сказал: «Конечно, ты».

С папой я могла разговаривать о чем угодно. Теперь не с кем. Крейг? Ну это просто смешно: он вечно одним глазом в телевизоре, и, даже если тот выключен, я вижу, как он мысленно пересматривает какую-нибудь из серий «Игры престолов». С Серен мне, конечно, поговорить нельзя. С тех пор, как похоронили папу, она в Англию не возвращалась, а когда мы созваниваемся, у меня вечно ощущение, что она ждет не дождется, когда можно будет повесить трубку.

Что же до ЛОКНО, их мнение может оказаться полезным, только если мне вдруг захочется послушать оскорбительные замечания относительно моей бездетности, второсортности моей работы и невостребованности моего романа.

Не знаю, что бы мне посоветовали мама и папа, будь они живы.

Я горевала по ним не так, как это принято у нормальных людей. Серен сказала, что ей было «не по себе» при виде того, как я оплакиваю папу. Якобы это напоминало ей «дождь за окном» – струи стекают по стеклу холодные, точно лед. А я не знала, как себя положено чувствовать. Все ощущения просто разом отрубило. Однажды я это загуглила, и ВрачиОнлайн сказали, что «оцепенение, связанное с утратой, является распространенным явлением и может продлиться несколько дней, пока мозг пытается осознать произошедшее». Об оцепенении, которое длится несколько лет, я ничего не нашла. Похоже, такого вообще не бывает.

Двое старших редакторов, Клавдия и Лайнус, в обед вернулись с судебного заседания и сказали, что педофил Дерек Скадд, шестидесяти восьми лет, отделался тремя годами условно, двумя месяцами принудительного лечения и попаданием в список лиц, совершивших преступление сексуального характера. Мы все следили за его процессом уже больше года. Это просто охренительно немыслимая дичь! Ведь он заслуживает того, чтобы с него прижизненно содрали кожу и зажарили, пока он еще в состоянии орать.

Четверг, 11 января

1. Миссис Уиттэкер: соседка, старая, страдает клептоманией.

2. «Диллон» – кассир в «Лидле»: заставил меня переплатить за бумагу Крейга.

3. Мужик в пиджаке на синем «Кашкае», который каждое утро с ревом выезжает с Сауэрберри-роуд: серый костюм, очки-авиаторы, загар Дональда Трампа.

4. Дерек Скадд.

5. Уэсли Парсонс.

В саду перед домом мамы и папы распустились камелии. Вид просто потрясающий. Это еще мама сажала. Я перед работой заехала кое-что завезти – и увидела их. Джулия и на этот раз ныла и канючила. Опять, оказывается, пыталась разбить окно.

– НЕ СМЕЙ РАЗБИВАТЬ ОКНО! – наорала я на нее и потащила за волосы, пока она не рухнула на ковер. – Будешь так себя вести – я тебе еще один палец отрежу!

Я напомнила ей о «моей подруге, которая не спускает глаз с ее детей». После этого она заткнулась. Мне захотелось убить ее сегодня же – становится ужасно утомительно сюда мотаться, кормить ее и по сто раз повторять одни и те же угрозы. Это все равно что ухаживать за неприятной лошадью. И пятна с ковра все никак не получается оттереть.

Но момент сейчас неподходящий. Как убьешь, назад уже не отмотаешь, а я хочу обязательно сделать это как следует.

Полиция обнародовала новую информацию о Дэниеле Уэллсе, электрике, которого безжалостно лишила жизни (и окаянного отростка) ваша покорная слуга: утопшего, оказывается, и в самом деле обнаружили без рабочего приложения. В редакции весь день шутят на тему Дэна Без Члена. Террористическую версию убийства догадались сразу отмести. Он якобы в новогодний вечер ввязался в драку в баре, и расследование пошло по этой тупиковой ветви. Зато теперь понятно, почему у него была бровь рассечена.

На обед опять салатик. Будь ты проклят, Огурец.

Эй Джей начал подкатывать к Лане. Весь такой: «Привет, Л., как поживаешь?» – прям с порога и предлагает сделать ей тост с арахисовым маслом и бананом, как тот, которым он сам завтракает. Еще я заметила, что ее чай-латте он приносит до того, как принести мой капучино, к тому же болтает он с ней дольше, чем со мной. Оба любят плавать, у обоих папы сбежали от мам, когда они были маленькими, и у обоих в детстве были какаду. Клавдия это зафиксировала и, насколько я понимаю, теперь старается придумывать ему побольше заданий. Сегодня чуть ли не на полдня отправила его наверх разбираться в архивах.

Интересно, как Лана кричит. А еще интересно: ее предсмертный крик будет таким же, как во время секса?

На чайном перерыве в три часа дня мы с Джеффом, как с нами часто бывает, поспорили. На этот раз – по поводу превращения исторических богаделен в центре города в ночлежки для выпущенных под залог. Я говорила, что это отличная идея, ведь вон сколько бездомных у нас в городе; а Джефф спрашивал: а как же быть с историей? Согласия мы так и не достигли, но в конце чокнулись кружками, так что, думаю, мы все еще друзья.

Вечером проходила запланированная акция протеста в связи с повышением муниципальных налогов, и она превратилась в полномасштабный бунт, который докатился до торгового центра в конце нашей улицы. Были даже случаи мародерства, самодельные метательные снаряды и коктейли Молотова с экологически чистым бензином, из-за которых тут и там возникали спонтанные пожары. Я вот только вернулась. Сделала несколько отличных снимков – думаю, один завтра всем просто башку снесет, и, замечу без ложной скромности, по-моему, у него есть все шансы оказаться на первой полосе следующего номера. Может, прямо завтра удастся впечатлить фотками Клавдию и Лайнуса – и наконец-то попасть туда, где мне и следует быть, – на обложку. Первая полоса газеты и мое имя на ней – ради этого стоило так долго терпеть и лезть из кожи вон.

По дороге домой ни в одном из окольных переулков никаких случайных насильников не встретила. Вечно они так: когда их ждешь, ни за что не покажутся. Точь-в-точь как чертовы автобусы.

Сидя в постели, немного поработала над романом. Продвигается не очень. Желудок всю дорогу бурчал, потому что не поела (Крейг приготовил лазанью повышенной жирности и чесночный хлеб), а если в романе ты сравниваешь зубы красавца с «полным ртом могильных плит из белых досок для серфа», то ежу понятно, что ты в полном дерьме. Сегодня получила по почте еще один отказ, на этот раз – от крупного агентства, «Гарсайд Эйдженси». Сказали, что моей книге «недостает эмоциональной глубины». Как, видимо, и мне самой. Я отправила рукопись уже тридцати семи агентам. Не может быть, чтобы все они ошибались. Похоже, пора ставить крест на моих «Часах-алиби». Да и кому нужен вымысел, когда старая добрая реальность сама по себе такая прикольная?

Пятница, 12 января

1. Женщина с двумя коричневыми спаниелями, которые вечно нападают на Дзынь и ходят без поводков, – сегодня она была в кроксах.

2. Дерек Скадд.

3. Уэсли Парсонс.

4. Джона Хилл.

5. Люди, которые дают Джоне Хиллу роли.

Какой-то идиот в Твиттере пытается мобилизовать местное сообщество на вечеринку «Приходи со Своей метлой», чтобы навести порядок после бунта. Гребаные миллениалы.

Машина утром не завелась, так что пришлось добираться до работы методом «садись на автобус и беги». Два из моих обычных маршрутов были перекрыты: полиция убирала сожженные машины и битое стекло после вчерашнего. Не знаю, почему это у них называется бунтом. К десяти вечера все уже благополучно завершилось. Люди такие ленивые, когда дело касается публичных протестов. Типа: «Ну ок, давайте швырнем парочку бутылок, накалякаем чего-нибудь на старых картонках, поорем на кучку полицейских – и по домам, чтоб не опоздать на “Игру престолов”». Дилетанты.

Когда я вошла, мокрая, как священник на детсадовском празднике в бассейне, редакция стояла на ушах. Принтеры жужжали. По чашкам разливался дымящийся кофе. Младшие редакторы исступленно колотили по клавиатурам, сгорбившись над сдвинутыми в общий пазл столами. Клавдия расхаживала туда-сюда, раскладывала важные листы бумаги A4 по ящикам «входящие задачи» и в целом вид имела обеспокоенный. Новый мальчик, Эй Джей, сидел на полу у ее стола и скреплял листы степлером – как редакционный щенок (который к тому же обучен скреплять листы степлером). Рон у себя в кабинете разговаривал по телефону с помощью гарнитуры хэндс-фри. Лайнус Сиксгилл [11] сидел у себя за столом и тоже заканчивал телефонный разговор. Вокруг его монитора стояло три стаканчика эспрессо, а на экране во всей красе полноцветного изображения была открыта фотография Дэниела Уэллса – он же Дэн-Где-Твой-Член.

– Привет! – сказала я в робкой надежде привлечь к себе внимание, но никто на меня не посмотрел. – Я, короче, вчера на беспорядках классный кадр поймала.

Лайнус оглянулся.

– Да ну! Рипичип, дорогая, и что же ты делала на беспорядках?!

Он никогда не называл меня настоящим именем – только всякими вариациями. Раньше ему больше всего нравилась версия Наша Рита-контролер [12]. Рипичип [13] он использовал регулярно, а еще – Риту Ору [14]. По пятницам после обеда он обычно предпочитал вариант Рит-Петит [15]. Я ничего не могла с этим поделать – только стояла и вежливо хихикала, как и полагается офисному обсосу вроде меня.

– Рон на последнем ППП [Первая Понедельничная Планерка] сказал, что нужно всегда быть наготове на случай экстренных новостей. Ну, типа, если у нас на глазах разворачивается какая-то история…

– Конечно, золотце, но он-то имел в виду редакторов и ведущих рубрик, а не секретаршу с ресепшен.

– Я больше не работаю на ресепшен, я – ассистент редакции, – промямлила я, утирая лоб манжетом куртки. – Рон сказал…

– Дорогуша, для тебя он мистер Пондичерри [16], – сказала Клавдия, еле-еле оторвав взгляд от монитора.

– Мистер Пондичерри, – поправилась я. – Он сказал, что на этой должности от меня требуется больше работать над собственными темами. Вот я и решила проявить инициативу. Ведь никогда не знаешь, где что произойдет, – так он сказал: драка, автомобильная авария, похищение ребенка…

Эй Джей поднял взгляд от кипы скрепленных степлером листов и улыбнулся мне так, что могильные плиты серфбордов у него во рту будто пустились в пляс.

– Но это ведь не входит в твои обязанности, правда? – снова посмотрела на меня, злобно взмахнув ресницами, Клавдия. – Предоставь это профессионалам, договорились, эм-м, душа моя?

Вот это ее «эм-м» бесило меня в ней больше всего. Как бы мне хотелось выдрать это «эм-м» из ее глотки. Но я просто мило улыбнулась – с душой.

– Мистер Пондичерри сказал, что, если я буду проявлять рвение, он, возможно, выдвинет меня на стипендию Союза журналистов. Чтобы я могла получить диплом.

– О, это было бы зачетно, – сказал Эй Джей между щелчками степлера.

Я посмотрела на него с благодарностью и повернулась к Лайнусу, как будто только того и ждала, что поддержки сидящего в позе лотоса австралийского мальчика.

Лайнус выдвинул ящик стола и достал оттуда коробочку зубочисток.

– Я бы на это не рассчитывал, Рит-Петит. Обычно он берет стажеров прямо с журфака. Никогда еще не было такого, чтобы он отправлял на учебу секретаря с ресепшен.

– Да, но я ведь на ступень выше, чем секретарь на ресепшен, правда? Может, вы все-таки посмотрите на фотографии? Пожалуйста.

– Ри, чего он – докапывается до тебя? – вмешалась Лана Раунтри, мелкими шажками двигаясь в направлении ресепшен.

Она все время называет меня Ри, хотя мы никогда это не обсуждали и я ей на это разрешения не давала. От нее пахнет дешевыми духами и отсутствием амбиций, свои дни на работе она проводит за продажей рекламных площадей, фальшиво визжа от смеха в телефонную трубку, и шныряет туда-сюда, отирая рабочие столы задницей, затянутой в юбку, тесную, как презерватив. Лайнус заранее унюхал ее приближение и успел зашвырнуть в рот подушечку «Эйрвейвз».

– Да нет, так, просто прикалываемся, правда? – сказал он, откидываясь на стуле и принимая перед Ланой классическую позу «ноги-врозь-штаны-щас-треснут».

– Осторожнее с ним, – сказала Лана и ткнула меня локтем так, будто мы с ней лучшие подружки, хотя на самом деле ей было плевать, просто хотелось пообмениваться сексуальными вайбами c Сиксгиллом.

Рука все еще болела после тычка Ланиного локтя, даже когда дверь за ней уже закрылась.

Лайнус проводил ее взглядом и мечтательно вздохнул.

– Девица, может, и без мозгов, но комплект литых дисков у нее просто отпадный.

– Лайнус, не будь таким мерзким, – скривилась над телефоном Клавдия.

– Это вы о чем? – спросила я.

Но Лайнус и Клавдия просто переглянулись и, как обычно, меня проигнорировали.

Я проигрывала в голове уже много всевозможных сценариев того, каким образом в конечном итоге убью Лайнуса Сиксгилла. Можно анально надругаться над ним его же собственной перьевой ручкой «Монблан», а потом привязать ремнем к крутящемуся креслу, засунуть его член себе в горло и откусить по методу «под самый корешок». Можно разбить стекло шкафчика с аварийным топориком и отрубить ему голову, а потом наподдать по ней ногой, чтобы она улетела прямиком в корзину для мусора. А можно просто показать ему средний палец, крикнуть «ЧМОШНИК!» и выбежать из комнаты. Признаюсь, ни один из этих вариантов не идеален, если учесть, что а) мне совсем не хочется в тюрьму, б) мне несмотря ни на что очень хочется продвижения по службе и в) жена Лайнуса, Кира, – дочь главреда.

Но есть еще и третий, самый благоразумный способ его уничтожить: показать, на что я способна. Сделать улетный снимок или написать блестящую суперглубокую статью, попасть в новости на первой полосе, выдвинуться на стипендию Союза журналистов и переместиться на должность младшего репортера. Правда, приставка «младший» по сравнению со «старшим» или «главным» тоже пованивает яслями – как будто мне теперь придется сидеть посреди редакции в детском манежике и сосать сиську Лайнуса, – но все-таки это распахнет передо мной какие-никакие двери.

Клавдия подняла голову.

– Душа моя, Душистый мой Горошек, так что там у тебя за фотки? Может, подойдет для пятничной рубрики итогов?

Она сопроводила сказанное вздохом, как мать, которая спрашивает ребенка, что же он нарисовал, хотя прекрасно знает, что все его рисунки отправятся в помойку.

– Ой, – вырвалось у меня. – Я думала, один из кадров подойдет для первой полосы? Ну, знаете, типа «Специальный репортаж о ночи мятежей»?

Клавдия посмотрела на меня с таким нескрываемым презрением, что глаза почти полностью исчезли за прищуренными веками.

– У нас на следующей неделе тема номера – Дерек Скадд.

Для этого у них тоже есть классная фотография. Ее показывали на последнем ППП. Кто-то из фотографов поймал Скадда в тот момент, когда он зажигал сигарету на выходе из здания суда – и суровым взглядом смотрел прямо в объектив. Заголовок планируется сделать такой: «ЗЛО ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ГОРОД». То, что Дерек Скадд – зло, единственное, в чем мы с Клавдией совершенно единодушны, но это не отменяет моего желания пропустить ее чертову башку через перекрестный шредер.