Найди меня

Я наклоняюсь вперёд и говорю тихо – так, чтобы слышали только он и Лирион:

– Достаточно далеко, чтобы вернуться за вами обоими.

Тавиэль делает шаг ко мне сбоку:

– Совет готов выслушать твоё слово.

Я выпрямляюсь и смотрю прямо в глаза каждому из них:

– Моё слово простое: я верну её. И если хоть один из вас попытается снова встать между нами, этот зал станет вашей могилой.

Тишина падает тяжёлым покрывалом; даже свет витражей кажется тусклее.

Рафаил откидывается на спинку кресла:

– Заседание объявляется закрытым.

Двери зала захлопываются с глухим эхом.

Коридор пуст, только мягкий свет факелов колышется на стенах.

Я стою неподвижно, прислушиваясь к собственному сердцу – оно бьётся ровно, но внутри всё ещё горит тот же огонь, что разгорелся в Купальне.

Тавиэль выходит следом и тихо прикрывает за собой двери.

Он не спешит заговорить – просто смотрит на меня так, будто взвешивает каждое слово, которое собирается сказать.

– Ты сделал им больно, – наконец произносит он. – Даже не коснувшись меча.

– Это только начало, – отвечаю я. – Но мне нужно больше, чем их страх. Мне нужна она.

Тавиэль подходит ближе; его шаги почти неслышны.

– Агата… – он произносит её имя так осторожно, будто боится потревожить что-то древнее и хрупкое. – Ты понимаешь, что её нет в пределах этого мира?

Я сжимаю кулаки:

– Я видел её. Я чувствовал её рядом. Она жива.

– Жива… да. Но не здесь. Её увели туда, куда даже ангелы не ходят без крайней нужды.

Я поворачиваюсь к нему:

– Говори прямо.

Он смотрит мне в глаза:

– Предел.

Слово отзывается во мне холодом. Предел – место за гранью миров, где время течёт иначе; туда отправляют тех, кого хотят стереть из самой ткани реальности.

Никто не возвращался оттуда.

– Значит, туда я и пойду.

Тавиэль качает головой:

– Ты не понимаешь… Предел – это не просто тюрьма или пустота. Это живое пространство. Оно питается теми, кто в него попадает. Оно будет играть с тобой так же, как Совет играл с твоей памятью, только там ставки выше: ты можешь потерять саму суть себя.

Я делаю шаг к нему:

– Если она там – я пойду хоть в саму Пустоту. И вернусь с ней.

Он долго молчит, потом достаёт из-под плаща небольшой свёрток и протягивает мне.

– Это клинок серафима и личный камень Агаты. Я не имею права давать это тебе, но у меня есть долг перед теми, кто когда-то спас мне жизнь.

Я беру свёрток; ткань тёплая на ощупь, внутри что-то тяжёлое и холодное – как кусок ночного неба с застывшими в нём звёздами.

– Когда ты откроешь врата Предела… у тебя будет только один шанс вернуться обратно. И только если она захочет уйти с тобой.

Я встречаю его взгляд:

– Она захочет.

Тавиэль чуть улыбается уголком губ:

– Тогда готовься. Врата открываются лишь раз в столетие… и это случится через три ночи.

Глава 1. Агата

Глава 1. Агата

– Я люблю тебя, – его голос дрожал, но в нём звучала сила, – послушай, как бьется мое сердце рядом с тобой, быстро-быстро.

Он взял мою руку и прижал к своей груди. Под пальцами я почувствовала мощные удары – словно внутри него бился не просто орган, а целый мир. Я подняла взгляд и утонула в его голубых глазах.

– И я люблю тебя, безмерно люблю, – шепчу ему в губы.

Мы слились в поцелуе, жадном и безудержном. Его руки обвили меня так крепко, что казалось – он боится отпустить хоть на миг. Мы повалились на кровать, и всё вокруг исчезло: стены, время, реальность. Остались только мы и этот огонь между нами.

Его язык проникает в мой рот, а руки скользят по бедрам под юбку, касаясь моих трусиков.

Я издаю тихий стон и прогибаюсь в спине.

– Агата, – его хриплый голос только пробуждает во мне больше страсти, —тише, нас могут услышать другие.

Я открываю глаза и усмехаюсь:

– Тебя правда сейчас это волнует?

– Немного, за стеной твои коллеги. Но… – он наклонился ближе, и его дыхание коснулось моей шеи, – мне всё сложнее думать о чём-то ещё.

Я запускаю пальцы в его волосы и притягиваю к себе:

– Я хочу тебя и мне все равно на окружающий мир.

Я слышу его смех, который он заглушает в изгибе моей шеи, его пальцы продолжают изучать мои кружева и чувствуют влагу ткани.

– Какая ты мокрая, – тихо стонет он мне в губы и углубляет поцелуй.

Я просовываю руку между нами и провожу пальцами по прессу, опускаясь ниже и достигаю его твердой плоти.

– Агата, – хрипит он.

– Саймон, пожалуйста…– умоляю его я.

Он скользит губами по моей шеи, и я утопаю в сладком аромате – запах Саймона, его губы находят мои, слегка касаются и продолжают движение: он находит мою ключицу – поцелуй, перемещается к ложбинке между грудей – поцелуй, его горячее дыхание касается моих сосков, теперь мне тесно в этой майке, я ерзаю.

– Кажется тебе это больше не надо, – он срывается с меня майку, ткань врезается в кожу, и я стону от наслаждения.

Он припадает к груди и берет в рот мой сосок, сначала слегка облизывает его, потом посасывает, рукой он массирует другой сосок, и я невольно царапаю его спину от удовольствия. Он спускается ниже и проделывает с юбкой тот же трюк, что и с майкой.

– Саймон, в чем я выйду отсюда? – смеюсь я.

– Подумаем об этом потом, родная, – это слово врезается в мой мозг и мне становится тепло на душе.

Я чувствую горячее дыхание на моих трусиках и в следующую секунду Саймон припадает ртом к влажной окружности между ног и начинает слегка покусывать через ткань, я цепляюсь за его волосы, прогибаюсь в спине и пытаюсь заглушить стон о простыни. Саймон сдвигает в сторону ткань и указательным пальцем входит внутрь меня, я резко втягиваю воздух, пальцы на ногах согнулись, и я задрожала. Он игрался со мной, слегка покусывал, потом посасывал, возвращался к соскам и потом снова вниз, двигая пальцем внутри меня. Через минуту мои трусики оказываются там же где и вся моя одежда: разорванная на полу. И вот я лежу перед ним совершенно голая, легкий ветерок касается моей груди и соски затвердевают.

Саймон снова припадает к ним, кусается, лижет и снова кусает, оттягивает.

– Если ты сейчас меня не трахнешь, то я умру и это будет на твоей совести, – шиплю я.

– Тихо, моя хорошая, не торопись, мне доставляет удовольствие твоя нетерпимость, – хрипит он мне в губы.

Через секунду он припадает к моим бедрам, и я чувствую, как его язык проникает внутрь меня, растягивая. Я хочу дотронуться до него, но вдруг замечаю, что мои руки скованы какой-то синей энергией, но я не успеваю подумать об этом, потому что Саймон к языку добавляет сначала один палец, а потом второй и я отключаюсь от реальности и просто утопаю в этих безумных ощущениях. Саймон крутит языком внутри, втягивает мой клитор, затем отпускает и облизывает, я чувствую приближения оргазма, мышцы напрягаются, внутри меня начинает настоящий пожар, мне кажется, что я сейчас сгорю вместе с ним. Саймон ласково проводит рукой по моим бедрам, а затем кладет одну руку на живот, словно, успокаивая меня. Я кусаю себя за плечо, чтобы заглушить стоны и на меня обрушивается оргазм.

Саймон выходит из меня и я чувствую, как мои руки освобождаются вместе с его поцелуем, он сплетает наши пальцы.

– Ты чуть не сожгла тут все, в тебе трещит огонь.

– Мне плевать, я хочу больше, – шепчу ему в губы и просовываю руку между нами расстегиваю штаны и спускаю их.

Он ухмыляется:

– Вот за что я полюбил тебя.

– За дерзость?

– За твой огонь, – с этими словами он входит в меня медленно, наполняя меня собой постепенно, я выгибаюсь в спине и Саймон припадает к моей шеи. Его движения становятся резкими и быстрыми, что вызывает во мне еще больше желания, я обхватываю ногами его талию, словно хочу слиться с ним полностью, до молекул. Он целует меня и мои стоны растворяются, между нами. Саймон сжимает мои бедра и резко садится, угол меняется, и я получаю еще большее удовольствие, начинаю двигаться на нем вперед и назад, моя грудь подпрыгивает, и он хватает один сосок зубами и слегка прикусывает, волна удовольствия накрывает меня с ног до головы, Саймон берет меня за волосы и слегка оттягивает назад, чтобы я смотрела прямо на него:

– Ты моя, – шепчет он мне, – только моя.

– Я твоя, Саймон, навеки.

– Смотри прямо на меня, если ты закроешь глаза – я остановлюсь, ты поняла меня?

Я смеюсь и киваю.

– Да, мой господин.

Он целует меня, а затем снова кладет на лопатки, его движения дикие, рваные, словно он хочет оставить свой след на мне, я неотрывно смотрю ему в глаза и наслаждаюсь тем, как он ходит по краю. Он входит в меня с большей силой, и я двигаюсь ему навстречу, в комнате слышен только звук наших соприкасающихся тел. Он продолжает смотреть на меня, под его полузакрытыми глазами я читаю дикое желание и что-то еще, цвет его глаз меняется на более глубокий оттенок, по венам вдруг заскользила какая-то энергия.

– Агата, я не могу сдерживать себя.

Я кладу ладонь на его щеку:

– Не надо, поглоти меня всю.

В тот же миг всё вокруг взорвалось светом. Между нами пронеслась ослепительная вспышка – не больно, а сладко-жгуче. Казалось, наши души вырвались из тел и переплелись в одном потоке энергии: мой внутренний огонь смешался с его силой ветра и молний.

Комната исчезла; мы парили в бездонной синеве. Вокруг нас кружились вихри света и тени; наши силуэты сияли золотыми искрами. Я чувствовала каждый удар его сердца внутри себя так же ясно, как свой собственный пульс.

– Агата… – голос пробивается сквозь вязкую темноту. – Агата!

Я выныриваю из сна, как из холодной воды. Резко распахиваю глаза и сажусь на кровати. Одеяло сползает на пол, а по спине медленно стекает тонкая ледяная струйка пота. Сердце бьётся так громко, что я слышу его в ушах.

В комнате полумрак: сквозь неплотно задернутые шторы пробивается утренний свет – золотистые полосы ложатся на пол и на край кровати. За окном шумит море: глухой рокот волн вперемешку с криками чаек.

Что это, мать твою, было сейчас?

В голове ещё пульсирует сон:

Лунный свет на постели, чужие руки на моей талии, дыхание у самого уха, тёмные глаза Саймона – глубокие, как штормовое море… и шёпот: «Агата…»

Я вздрагиваю.

– Агата, ты в порядке? – голос Лукаса возвращает меня в реальность. Он сидит на стуле у окна, локти упёрты в колени. Его голубые глаза изучают меня внимательно и настороженно. – Ты что-то бормотала… кричала даже. Я не понял, что это было.

Я смотрю на него и чувствую странное дежавю: эти глаза… да, они тоже были во сне. Но там это был не Лукас. Там был он. И от его взгляда внутри всё переворачивалось иначе – опасно и сладко одновременно.

Я пытаюсь выровнять дыхание: это был сон… просто сон.Но сердце всё ещё бьётся слишком быстро.

Лицо Лукаса меняется: тревога уходит, уголки губ поднимаются в знакомой ухмылке.

– Тебе что… снился секс?

Щёки мгновенно заливает жар.

– Вот ещё чего! Придумал тоже… Мне снилось, что я убегала от чудовищ. Огромных… страшных.

– Уверена? – он прищуривается и кивает в сторону прикроватной тумбочки, где раскрытая книга лежит лицом вниз. – Или мне начинать ревновать тебя к твоим книжным героям?

– Нет уж, – фыркаю я и тянусь за резинкой для волос. – Книжные мужчины остаются в романах.

Собираю волосы в хвост – привычное утреннее движение помогает собраться с мыслями.

Лукас поднимается со стула и медленно подходит ко мне.

– Кто тебе это сказал? – его голос становится ниже. Он останавливается совсем близко. – Я прямо перед тобой. Тот самый горячий бунтарь из твоих романов.

Я смеюсь:

– Лукас, на что это ты намекаешь?

– На то, чтобы превратить твой сон в реальность.

Он садится рядом на кровать, берёт моё лицо в ладони и медленно целует меня.

И тут внутри меня всё переворачивается не так, как должно быть: вместо тепла поднимается тошнотворная волна желчи; кожу жжёт от его прикосновений; где-то глубоко просыпается ярость – необъяснимая и дикая.

Что со мной не так? Это же Лукас… любовь всей моей жизни.

Но тело будто сопротивляется ему само по себе.

Я осторожно отталкиваю его:

– Лукас, прости. Я только проснулась… Хочу прийти в себя после этих ужасных снов.

Он кривится, убирает руки и резко встаёт с кровати. Движения резкие, почти злые. Он хватает футболку со спинки стула и натягивает её через голову.

– Куда ты сейчас пойдёшь? В кафе снова?

Опять эта тема! Я чувствую раздражение:

– Да! В моё кафе! Оставленное мне отцом! Ты что-то имеешь против?

– Имею! Ты хочешь всю жизнь прожить здесь ради мечты своего отца? Не увидеть мир?

Его слова бьют прямо в сердце: я знаю, он прав. Отец умер два года назад; мать исчезла с любовником; а я застряла на этом острове среди запаха кофе и солёного ветра с моря… Но признаться себе в этом я пока не готова.

– Пока это кафе не сможет дышать без меня – я не оставлю его.

Он усмехается безрадостно:

– Как обычно: верна своим принципам до конца… Упрямая и контролирующая всё вокруг. Это кафе живёт уже двадцать лет и ничего не меняется! Найми администратора хотя бы!

Я знаю: он говорит разумные вещи. Но стоит мне представить себя вдали от этого места – сердце разрывается пополам. Словно если я уеду отсюда хоть на день – потеряю что-то важное навсегда.

– Лукас… разговор окончен. Мы больше к этому не вернёмся.

Я начинаю застилать кровать ровными движениями – так проще скрыть дрожь пальцев.

Он смотрит на меня пару секунд молча, потом бросает:

– Да уж… Как всегда: есть твоё мнение и больше ничьё.

И выходит из комнаты, громко хлопнув дверью так, что дрогнули стёкла.

Я вздрагиваю от звука и зажмуриваюсь: слёзы уже жгут глаза.

– Папа, помоги мне, хоть знак дай какой-то.

Поднимаю взгляд к потолку; моргаю часто-часто, чтобы слёзы не скатились по щекам.

С улицы доносится рёв мотоцикла. Я выхожу на балкон: Лукас надевает шлем; садится на свой чёрный байк; мотор рычит громче ветра; он уезжает прочь по узкой улице между домами.

Соседний балкон оживает голосом моей подруги:

– Он снова сделал это?

Я облокачиваюсь о перила; ветер треплет мои волосы; солёный запах моря щекочет ноздри.

– Он прав… – говорю тихо сама себе. – Я застряла здесь…

И впервые за долгое время эта мысль звучит как приговор.

– Прости что? – Дана уставилась на меня, глаза распахнуты, как будто я только что сказала ей, что планирую переехать на Луну.

Я потянула руку к губам, взглядом – на соседний столик. Люди шевельнулись, начали перешёптываться. В воздухе повис лёгкий аромат мокрого дерева и кофе, за спиной слышался щелчок кофемашины.

– Тише, пожалуйста, – прошептала я, с силой глядя на Дану.

Она только хмыкнула, положила поднос на стойку так, что чашки слегка зазвенели.

– Простите её, она чересчур эмоциональна! – громко ответила я, чтобы заглушить шепот.

– Чересчур? Эмоциональная? – она зашипела. – В твоих снах был горячий татуированный парень, и это даже не твой Лукас.

При слове «Лукас» Дана скривила рот: у них была своя история ненависти друг к другу.

Из кухни донёсся голос Никоса:

– Кто сказал «горячий татуированный парень»?

Я резко повернулась к нему и шепотом, но с нажимом:

– Эй, вы можете потише, пожалуйста?

Дана схватила меня за локоть и вытянула во внутренний дворик кафе, где листья деревьев бросали холодную тень на столики. В воздухе пахло жасмином и сигаретой – Дана тут же прикурила. Где‑то вдалеке поскрипывала дверь, слышался глухой смех.

– Луиза, принеси нам, пожалуйста, кофе! – крикнула Дана молодой официантке. Девушка кивнула и убежала.

– Хочу подробностей, Агата. Опиши его полностью. Какой был секс? Горячий? – она уставилась на меня, как на сцену, ожидая рассказа.

Я улыбнулась и ощутила, как где‑то внутри расплывается тепло.

– Дана, ты неугомонная.

– Это всё твои романы, – она ткнула пальцем в мою сторону и развалилась на стуле. – Твой организм кричит: «Агата, дай нам секса».

Я зажмурилась и на миг увидела в голове переплетённые руки, запах кожи и вкус меда на губах.

– Романы помогают мне держаться на плаву.

– Нет, – Дана сделала глубокую затяжку и выпустила дым, – ты убегаешь от реальности. Мне не нравится твой Лукас, но в одном я с ним согласна: тебе нужно уехать хотя бы на неделю.

– Но я…

– Не хочу даже слушать про «не на кого оставить кафе». Никос и я – мы твои друзья детства, – она поднял брови и подмигнула. – Ты нам доверяешь, да?

Я почувствовала, как в горле появился ком.

– Я доверяю… Просто не могу представить, что уеду. Сегодня ровно два года, как нет папы. После его смерти всё как‑то изменилось: воздух, привычки, я сама.

Дана сжала губы.

– Это депрессия, Агата. Ты винишь себя, убегаешь от боли. Можно грустить – но нельзя тонуть. Жизнь идёт дальше.

Я смотрела на неё и завидовала её лёгкости: она потеряла обоих родителей в восемнадцать, но смогла двигаться дальше. Она заметила мой взгляд и смягчилась.

– Ладно. Если не можешь уехать – начни с малого. Разрушай границы комфорта. Тебе двадцать четыре: работа – дом – работа – дом… Ты даже не ходишь с нами на пляж, в «Мечту». А раньше ты выходила из дома, смеялась.

Я рассмеялась вместе с ней; её жалящие, но добрые уколы всегда приводили меня в чувство.

– Я подумаю, но сегодня…

– Опять «потом», – Дана взяла мою руку. Её палец легко коснулся моего виска. – Отпусти. Выдохни. Позволь себе последний день поплакать – и отпусти. Мысли – это не пуля. Они ранят, но не убивают.

Слёзы текли по щекам, и я улыбнулась.

– Хорошо. Дай мне этот день.

Луиза вернулась с двумя чашками; пар от кофе поднялся тёплым облачком, наполняя ноздри горчинкой и карамелью. Дана затянулась и снова вернулась к теме.

– Ну что, и кто тот горячий парень? – подмигнула она.

– Ты успокоишься? – хохотнула я.

– Нет.

Я прикрыла глаза, чтобы вернуться в свой сон. Мурашки побежали по коже при воспоминании голоса.

– Агата, не начинай здесь, в общественном месте, – Дана ухмыльнулась. – Лучше в ванной. Дома. С вибратором. Пожалуйста.

Мы обе расхохотались. Я заговорила тихо, почти шёпотом, вспоминая детали, которые вылетали из головы, как перышки:

– Голубые глаза, чёрные волнистые волосы… Лицо было размыто, но голос звучал отчётливо. Пухлые губы, длинные ресницы. У него широкая спина, крепкое телосложение. Рядом с ним я чувствовала себя защищённой.

Дана закатила глаза.

– Ты описываешь выдуманного героя из своих романов. Такие только на обложках.

– Слушай дальше, – я распрямилась и говорила всё быстрее, будто боялась растерять картинку. – Он желал меня. Мы как будто знали друг друга тысячу лет. Мы растворялись друг в друге.

Дана вздохнула с завистливой улыбкой.

– Ах, тоже бы хотелось такое хотя бы во сне.

– А я хочу это в реальности, – прошептала я. – Чтобы меня любили и берегли, а не критиковали за каждое слово.

– А татушки ты разглядела? – спросила она вдруг профессионально.

Я оживилась:

– Да. На шее – маленькая бабочка с правой стороны; у уха – роза; на ключице – фраза по‑гречески: «любовь сильнее смерти»; на груди – лезвие бритвы, по нему стекает кровь; под грудью – слово «любовь»; на рёбрах – перо и надпись: «я найду тебя, где бы ты ни была» … А левая рука вся в тату – сцена Страшного суда: ангелы, демоны. Больше я ничего не помню.

Дана плеснула кофе себе в рот, улыбаясь.

– Значит, бунтарь в татуировках, темноволосый, спортивный… А рост какой?

Я сморщилась.

– Это был сон, откуда мне знать?

– Ну хотя бы рядом с тобой – выше или нет?

Я задумалась и, неуверенно, положила палец на губы.

– Наверное, где‑то около метр девяносто.

Она хлопнула ладонью так резко, что я подпрыгнула:

– Точно! Всё сходится – выдуманный персонаж. Твой организм кричит о том, чего ты втайне хочешь.

– Ты ку-ку, – покрутила я пальцем у виска и встала. – Пора работать. Вечер, клиенты.

Дана наигранно взвыла:

– А вдруг всё разрешится без нас?

– И на кого мне оставлять кафе? – я фыркнула.

Она распрямилась, встряхнула волосы и выкрикнула:

– Вперёд! Моя любимая работа!

Мы вернулись в кафе под шум посуды и приглушённый гул разговоров, обнялись и засмеялись. Впервые за долгое время мне стало легче – как будто немного сбросила тяжесть с плеч, и воздух снова стал чуть легче.

***

В кафе повисло тихое, тёплое затишье: запах свежесваренного кофе, сладковатая нота корицы, редкие разговоры с улицы. Лампы над стойкой отбрасывали мягкое янтарное свечение, растягивая тени по кафельному полу. Дана рухнула на стул, вытянула ноги и глухо выдохнула.

– Ну всё, хватит, – я хлопнула её по плечу и собрала чашки со стола. – Идём домой, отоспишься. Завтра приходи к четырём, если хочешь.

– Почему бы нам не закрываться в девять, как все нормальные люди? – пробурчала она, глядя вверх.

Никос, сняв фартук, убирал тарелки и смеялся.

– Место не то, – сказал он спокойно. – Люди едут сюда за видом на море. Кофе и закат – это бизнес. Если мы будем как все, потеряем клиентов. Помнишь мистера Теренели? Его кафе на углу загнулось за два месяца – работал по расписанию, как в старые добрые. Клиенты ушли.

Дана встала, сняв фартук.

– Потому что мир другой, – заметил Никос. – Греция не та, что была. Бизнес не гибкий.

Никос щелкнул Дану по носу, словно брат в шутку.

– Хватит рассуждать, – ответила она, но улыбка проскользнула в уголках губ.

Мы закрыли кафе, обошли столики, проверили окна. За дверью шумела тихая улица, в воздухе чувствовался солёный привкус моря и далёкий гул машин. Небо над горизонтом потемнело, лампы на набережной начали рассыпаться золотом.

– Ладно, леди, – сказал Никос, – сегодня нам не по пути.

– Опять к своей Мэри? – Дана язвительно покосилась.

– Нет, сегодня Селена, – ответил Никос и ушёл, расплывшись в полуулыбке.

Дана покраснела, и я не удержалась – ущипнула её за щеку. Она отмахнулась и ушла немного в сторону, а я последовала за ней, смеясь.

– Почему бы тебе просто не сказать ему правду о своих чувствах? – спросила я, тихо.

– У меня нет чувств к нему, – отрезала она. – И хватит.

Мы молча шли по стылым булыжникам. Внутри меня копилось что‑то тяжёлое, и я вдруг представила, что эти разговоры – не про кафе, а про то, что происходит между мной и Лукасом.

Через двадцать минут я стояла в ванной. Окно было приоткрыто – тёплый влажный ветер доносил запах моря и мокрого асфальта. Пар поднимался, утопая в желтоватом свете ночника. Я залезла в воду, положила голову на кромку ванны, и закрыла глаза.

Телефон зазвенел. Экран подсветил имя: Лукас.

– Да? – голос срывался от усталости.

– Я сегодня не приеду домой, Агата. Не жди, – голос Лукасa был ровен и короток. В трубке слышался отдалённый шум: музыка, возможно, разговоры.

– Почему? – спросила я автоматически, хотя уже знала, что ответ будет пустым.

Он бросил трубку. Тонкий рев гудков остался в ушах.

Пустота растянулась, как туго натянутая верёвка. Я пыталась вызвать образ того, кем он был, когда слушал меня до утра, держал за руку в темноте и умел прикасаться словами. Но вместо привычного тепла в груди – ледяная пустота и тревога, как волны, бьющие по берегу. Я закрыла глаза, но передо мной встал странный образ – горячий мужчина из сна, лицо которого казалось знакомым, но имя выскальзывало, как песок между пальцев.

Воспоминание не давало мне покоя: его кожа, лёгкая небритость, взгляд, который разбудил во мне что‑то иное – не просто влечение, а обещание перемен. Сон был как звонок: тихий, но настойчивый. Каждая деталь отзывалась в теле теплом, в груди – решимостью.

Я вдохнула глубже. Вода обволакивала тело, в воздухе пахло мылом и лимоном, слышался лёгкий скрип старой рамы окна. Внутри всё смешалось – вина из-за Лукаса и страсть из-за того парня.

«Хватит прятаться», – сказал внутренний голос, не яростно, а просто фактом. Я подумала о Лукасe: о том, как мы отдали друг другу многое, но перестали разговаривать по‑взрослому. Я любила его за умение слушать; любила ту поддержку, которую он давал. Но теперь молчание тянуло между нами пропасть.

А сон – с другим, но таким настоящим теплом – словно обычный мир намекал: у тебя есть выбор.

Я подняла взгляд к окну, где над горизонтом ещё догорал последний розоватый след заката. Море отвечало тёмной ровной гладью. Голос в голове крепчал: поговори. Не обвиняй, а скажи, чего ты хочешь. Пойми, чего он хочет.

Я вынырнула из воды, обмоталась полотенцем и взяла в руки телефон. В голове складывался план, тихий и серьёзный, как решение взять билет на поезд: вечером – без крика, без ультиматумов. Сказать правду, не прятаться за усталыми шутками и оправданиями. Спросить, что чувствует он. И честно рассказать, что мне приснилось – не как повод, а как предчувствие перемен, которые я больше не готова игнорировать.