Найди меня

Воспоминание не давало мне покоя: его кожа, лёгкая небритость, взгляд, который разбудил во мне что‑то иное – не просто влечение, а обещание перемен. Сон был как звонок: тихий, но настойчивый. Каждая деталь отзывалась в теле теплом, в груди – решимостью.

Я вдохнула глубже. Вода обволакивала тело, в воздухе пахло мылом и лимоном, слышался лёгкий скрип старой рамы окна. Внутри всё смешалось – вина из-за Лукаса и страсть из-за того парня.

«Хватит прятаться», – сказал внутренний голос, не яростно, а просто фактом. Я подумала о Лукасe: о том, как мы отдали друг другу многое, но перестали разговаривать по‑взрослому. Я любила его за умение слушать; любила ту поддержку, которую он давал. Но теперь молчание тянуло между нами пропасть.

А сон – с другим, но таким настоящим теплом – словно обычный мир намекал: у тебя есть выбор.

Я подняла взгляд к окну, где над горизонтом ещё догорал последний розоватый след заката. Море отвечало тёмной ровной гладью. Голос в голове крепчал: поговори. Не обвиняй, а скажи, чего ты хочешь. Пойми, чего он хочет.

Я вынырнула из воды, обмоталась полотенцем и взяла в руки телефон. В голове складывался план, тихий и серьёзный, как решение взять билет на поезд: вечером – без крика, без ультиматумов. Сказать правду, не прятаться за усталыми шутками и оправданиями. Спросить, что чувствует он. И честно рассказать, что мне приснилось – не как повод, а как предчувствие перемен, которые я больше не готова игнорировать.

Телефон зажужжал снова – сообщение от Никоса с эмодзи: «Спокойной ночи, спи крепко». Я улыбнулась и набрала номер Лукаса. Дыхание ровно, внутри – новый, тонкий жар: не только от воспоминаний сна, но от решимости. Нежность, которую я вспомнила во снах, не должна оставаться только сном. Я хотела понять, можно ли перенести её в реальность – осторожно, шаг за шагом.

– Лукас? – позвонила я и уже знала, что этот разговор станет началом чего‑то важного, будь то возрождение или расставание. Главное – честность. Только она могла склонить чашу в ту сторону, где снова появится воздух. – Позвони мне, как сможешь, нам нужно поговорить. – Я произнесла это тихо, но в голосе была сталь.

Глубокий вдох. Решимость разливалась по телу. Дана была права: мысли ранят, но не убивают. Можно жить с болью и можно действовать вопреки ей.

Я провела ладонью по запотевшему стеклу и посмотрела на себя: рыжие волосы, которые всегда выпадали из хвоста, серые глаза с примесью усталости, веснушки, как карта прежних лет. Стройная фигура, но лицу чего‑то не доставало – той уверенности, которая была до папиной смерти. Я задумалась: что осталось от меня после того удара, кто я теперь?

Чем дольше смотрела, тем сильнее казалось, что кто‑то стоит у меня за спиной. Внезапно в голове промелькнул его шёпот, будто эхо из сна:

– Агата, ты чудо природы, ты самая прекрасная…

Я резко обернулась – пусто. Сердце бешено стучало, лёгкий страх сменился смехом:

– Господи, надо сказать «нет» романам перед сном.

Переодевшись в домашние шорты и майку, я вышла во двор. Воздух был тёплый, пахнул ночью, травой и чем‑то сладковатым – отдалённый аромат жасмина от соседской решётки. Внутренний дворик наполнялся тихой музыкой: кто‑то играл по соседству на гитаре, струны трепетали, и этот звук как будто растягивал вечность.

Дана стояла у барной стойки, глаза её были красные, она была в гневе.

– Вот же засранец этот Никос, – бормотала она, наливая вино. – «Селена», – подтрунивала она, изображая голос.

Я стояла у двери и не удержалась – рассмеялась. Дана подпрыгнула и, не придумав ничего лучше, брызнула водой.

– Агата! Подслушивать нехорошо, – воскликнула она, но в её голосе дрожал смех.

Я села на маленький диванчик под навесом, беря бокал в руки. Дана поставила бутылку на стол и с нажимом заявила:

– Больше не хочу его видеть.

– Вы же работаете вместе, – сказала я ровно. – Поговорите как взрослые. Вы росли вместе, может, всё ещё можно попробовать.

– Не хочу пробовать, – фыркнула она. – Хочу не слышать его имени! Хочу хоть один вечер не слышать его имя.

Я сделала вид, что закрываю рот на замок. Дана перевела тему:

– А где Лукас?

Я тяжело вздохнула и пожала плечами:

– Не придёт сегодня. И больше я ничего не знаю.

Мое настроение тут же меняется, и я беру бокал, делаю глоток, вино слегка обжигает горло, и я расслабляюсь. Я начинаю задумываться об отце и о том, чтобы он мне сейчас сказал.

– И это все? Никаких дальнейших разговоров?

Я качаю головой.

– Он придурок, не заслуживает тебя.

– Не знаю, Дана, я понимаю его, кто бы захотел быть с человеком, который плачет на протяжении двух лет и не выходит из дома.

– Ну, – тянет Дана, – например я.

Я смотрю на нее и ожидаю, что внутри снова вспыхнет чувство вины, но этого не происходит.

– Агата, послушай, ты можешь страдать хоть вечность, но верные и близкие люди будут рядом несмотря ни на что. Будут поддерживать и помогать выйти тебе из этого состояния.

– Но Лукас поддерживал меня…

– Поддерживать и помогать – разные вещи. Можно сидеть рядом и говорить: «Я рядом», но, если он только говорит, а не действует – это не помощь. Это самоуспокоение.

Её слова ударили по мне, но не как обвинение. Скорее как напоминание, как зеркало другой стороны – я вспомнила отца. Когда ушла мама, мне было пятнадцать. Папа не сидел и не горевал; он жил дальше и учил меня, показывая, что жизнь идёт своим чередом, и пока я сижу в своей комнате, пропускаю всю свою жизнь.

Решимость вспыхнула внезапно – тихая, но ясная. Я не могла подвести его и не хотела подводить себя. Жизнь – это не наказание; это тренировка, которая либо закаляет, либо ломает. Я выбрала закалку.

– Тост, – сказала я резко, как будто хлопнула дверью.

Дана подпрыгнула, но подняла бокал.

– За лучшую жизнь, – произнесла я.

– За лучшую жизнь, – отозвалась она, и мы чокнулись. Вино скатилось по горлу и оставило приятную горчинку. Мы сидели еще какое‑то время, разговаривая о пустяках и серьёзном, вперемежку смеясь и молча выслушивая друг друга, пока не стемнело окончательно. На улицу опустилась мягкая тьма, и свет фонарей стал тёплым, будто подтверждая сделанный выбор.

Когда я закрыла дверь своей комнаты, всё казалось спокойнее. Перед сном я ещё раз взяла телефон, пальцы дрогнули, но не от страха. Набрала номер Лукаса – тишина. Серые глаза в зеркале выглядели чуть тверже. Я знала: разговор будет не о обвинениях, а о правде. Я готова была сказать, чего хочу – не сарказм и не слёзы, а требование быть рядом и действовать. Путь, который начинается с честности, мог и не привести к тому, что я представляла в ночных грёзах, но он был моим шагом.

Я выключила свет и легла, чувствуя, как в груди растёт лёгкое тепло – не страсть сна, а тепло решимости. Вечер принёс не ответы, а намерение: завтра я скажу всё прямо. И это было начало – маленькое, но настоящее.

Глава 2. Саймон

Полумрак комнаты был густым, как дым. Сквозь высокое окно пробивался холодный свет рассвета, ложась на каменный пол бледными полосами. В воздухе висел запах металла