Сокровище старого особняка

– Обещаю. – Саша из всех сил сдерживала слезы.

– Иди, иди – устало махнула рукой Юваля, – иди мне надо отдохнуть. Остальное я сказала твоей маме.

На Лютеранском кладбище

Через неделю Юлия Валентиновна Лабазова тихо скончалась во сне. И похоронили ее, как она и завещала на Смоленском лютеранском кладбище, которое мирно сосуществовало рядом с другими местами упокоения петербуржцев – Армянским кладбищем и Смоленским православным. У последнего всегда было многолюдно из-за паломников, стекавшихся поклониться святой Ксении Петербуржской – покровительнице города. Небольшое армянское кладбище было тихим, уединенным и очень ухоженным, а расположенное рядом Смоленское лютеранское кладбище, запущенное и таинственное, было особенно интересно тем, кто увлекался историей Санкт – Петербурга. Оно было создано чуть более сорока лет после основания города для того, чтобы хоронить иноверцев, и, несмотря на название, было открыто для всех не православных христиан, в том числе и католиков. На Васильевский остров выбор пал из-за того, что именно здесь селились учёные, военные, ремесленники и другие иностранные специалисты, приехавшие из Европы в столицу Российской империи.

Готы обожали его и, как подозревали жители Васильевского острова, кроме этих вполне безобидных созданий в черном, собирались там и последователи разных мрачных, темных культов. Кладбище закрывалось в шесть часов вечера, но жители близлежащих домов иногда видели мелькающие тут и там огоньки, и рассказы об этом будоражили воображение случайных посетителей и раздражали родственников, пришедших посетить могилы. Первый раз Саша побывала здесь на экскурсии с Ювалей. Ходить было можно было только по выложенным булыжником тропинкам и те, кто привык к асфальту, а это были практически все посетители кладбища, оступались и поскальзывались. Юваля же, несмотря на свой почтенный возраст ступала так легко, словно ходила по булыжникам всю жизнь. Памятники на этом кладбище здесь имелись самые разные – от скульптур ангелов, лица которых имели портретное сходство с усопшими, надгробий в виде железных саркофагов, полуразрушенных склепов до современных памятников со свежими букетами. У кладбища имелась богатая история, поэтому Саша с Ювалей долго бродили от памятника к памятнику, от склепа к склепу, и Юваля рассказывала о том, кто лежит, и чем он прославился. У одной из оград они остановились. За решеткой было несколько надгробий, одни из них были очень старыми. На ступеньках лежали увядшие гвоздики, а рядом стояла безвкусная аляповатая ваза с роскошным букетом темно -красных, почти черных роз. Юваля достала из сумочки тряпку, смела грязь со ступенек, ведущих к ограде и с трудом опустилась на одну из них.

– А здесь кто похоронен? – спросила она.

– Здесь нашли упокоение члены одного очень несчастного семейства, – печально ответила Юваля. – Когда -то они сбежали в Петербург из Франции, надеясь, что страшное прошлое осталось позади.

Судя по мрачному выражению лица Ювали, это им не особо удалось.

– И что же произошло? – спросила Саша.

– Им было не просто, но они оказались трудолюбивыми и честными, много работали, завоевали уважение и честно зарабатывали свой хлеб… – она замолчала.

– И?

– А потом злые гены сыграли с членами этой семьи злую шутку, она разделилась и постепенно иссякла, как иссякает русло ручейка, не питаемое водами рек и океанов.

Напыщенный стиль был абсолютно не свойственен старой даме, и Саша поняла, что она действительно очень расстроена. Девочка решила не терзать ее вопросами, но их было так много, и все казалось таким странным, что она продолжила спрашивать.

– Извини, пожалуйста, Ювалечка, но ты разговариваешь сейчас со мной, как будто мне пять лет. Не могла бы ты объяснить все нормальным человеческим языком. Отчего бежали, что скрывают и какое, извини, ты имеешь к этому отношение.

Юлия Валентиновна улыбнулась, потрепала Сашу по щеке и сказала.

– Милая девочка рассказывать надо так долго и все так запутано, а главное – так неприятно и печально, что мне надо собраться с силами.

– Но, хотя бы скажи, какое ты имеешь к этому отношение, и кто приносит сюда цветы?

– Я, – помедлила Юваля, – член этой семьи.

– Ты – Юлия Валентиновна Лабазова? – Изумилась Саша.

– Ну, путь до Лабазовых был долгим, мы назывались иначе, наша фамилия постепенно русифицировалась. Три века назад нас именовали иначе.

– Целых три века? -ахнула Саша, и как же вас тогда называли?

– Много будешь знать, скоро состаришься – в абсолютно непедагогичной манере ответила Юваля, и прозвучало это так жестко, что Саша поняла – спрашивать абсолютно бесполезно.

– А кто же приносит сюда цветы? – спросила она.

– Ну, кто принес гвоздики, я могу предположить. Но вот розы…– она внимательно оглядела букет, – такую роскошь нам приносить некому, и, честно говоря, это мне совсем не нравится.

– Может быть, перепутали, – подсказала Саша.

– Дай-то бог, – вздохнула Юваля. Они вновь пошли по тропинке из булыжников, и Саша с грустью заметила, что теперь ее названая бабушка двигалась тяжело, припадая на левую ногу. Юваля все время оглядывалась, останавливалась, чтобы перевести дух, и как показалось Саше, даже украдкой перекрестилась.

Неожиданно для всех Юлия Валентиновна завещала, чтобы погребальная служба по ней была проведена в католическом храме святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте. Это вызвало недоумение у всех кроме Саши. Каждый раз, когда они гуляли по Невскому, Юваля заходила в этот храм. Она же рассказала Саше его историю. При входе в церковь старая преподавательница набрасывала на голову легкий кружевной шарф, который она называла мантильей, набрасывала нечто подобное и на голову Саше, потом бродила по храму и ставила свечи. Однажды, когда она рассказывала Саше о великолепном, лучшем в Петербурге церковном органе, у нее проскользнуло, что «прабабушка не пропускала ни одной службы», из чего Саша поняла, что этот храм был своим для семьи Лабазовых. Тогда она не обратила на это внимание, но сейчас у нее в отличие от других, пришедших попрощаться со старой преподавательницей людей не возникло никаких вопросов. Народу собралось прилично. Это были в основном ученики Юлии Валентиновны. Со многими из них Саша была знакома, встречаясь в ее доме. Это были люди разного возраста, в основном интеллигенция, но три типажа выделялись и притягивали взгляды присутствующих – старуха с рыжими волосами, в черном очень потертом плаще и шляпке, похожей на морскую зюйдвестку, к которой была пришпилена порванная в нескольких местах вуаль, неожиданная для этого головного убора. Даже под вуалью было видно, что яркостью макияжа, эта дама напоминает кинозвезду из двадцатых годов. Судя по согнутой спине и дрожащим рукам, лет старухе было много лет, и она непрерывно плакала.

Еще одним неожиданным вкраплением в группу провожающих в последний путь были двое небрежно одетых мужчин – соседи Юлии Валентиновны по дому – художники Захар Померанцев и Петенька Питерский. Оба были люди богемные и, как говорила Юваля, «не без вредных привычек». Во время службы они рыдали, передавая друг другу не очень чистый клетчатый платок. Горько плакала Елена Александровна, сурово сжимал губы Всеволод Анатольевич, а Саша до сих пор не могла поверить, что бабушки у нее больше нет.

Она тоже плакала, но странным образом замечала все происходящее и все время оглядывалась на старуху в черном. Было в ней что-то необычное, а что, Саша не могла определить.

Похоронили Юлию Валентиновну на Смоленском лютеранском кладбище, за той самой старой оградой, у которой она останавливалась вместе с Сашей. По желанию покойной цветов не приносили, но кто – то положил темно – красные до черноты розы, а букет лилий принес темноволосый мужчина средних лет. Он подошел к старухе в черном, которая вместе со всеми приехала на кладбище, поцеловал ей руку и заговорил. Беседа продлилась довольно долго, и Саша, отошедшая в сторону от родителей, смогла как следует рассмотреть странную пару. Подошедший выглядел импозантно даже среди подтянутых и хорошо одетых университетских коллег Елены Александровны. Он был одет очень элегантно, просто, но видимо очень дорого и как-то по-иностранному.

Говорили очень тихо, как и полагается на кладбище, но явно не о бренности бытия. Мужчина вначале любезно улыбался, потом начал нервно жестикулировать, словно убеждая в чем – то, а старуха лишь ехидно улыбалась. Незнакомый красавец пожал плечами и смешался с толпой провожающих, а к Саше подошла Ася и взяла ее за руку.

– На иностранца смотришь? – кивнула она в сторону мужчины.

– А почему ты решила, что он иностранец?

– Он с этой бабкой по-французски говорил и между прочим о тебе. Они не знали, что я понимаю и поэтому не стеснялись в выражениях. Бабку эту зовут Виктория, и она живет здесь, на Ваське. Француз сказал, что подвезет ее, а она отказалась

Незнакомец вновь подошел к старухе, о чем -то снова тихо заговорил, а та кивком указала на родителей Саши, на которых незнакомец очень внимательно посмотрел, словно запоминания. Также внимательно он оглядел и Асю, которая подошла к Елене Александровне, и та мягко привлекла ее к себе. Потом он поклонился странной старухе и быстро пошел к выходу из кладбища. Поминок, по желанию Юлии Валентиновны не устраивали, и, попрощавшись, публика стала тихо расходиться. Кто – то поехал домой, а ученики Юлии Валентиновны отправились в кафе помянуть старую учительницу. Ася пошла домой к Саше.

Когда подруги оказались одни, Ася выглянула за дверь, села на диван и трагическим шепотом произнесла:

– Сашка! По – моему, ты попала в какую – то фантастическую историю. Слушай и не перебивай. Пока ты там рыдала…

– Ты тоже рыдала, – быстро сказал Саша.

– Рыдала, – согласилась Ася, но, рыдая, узнала много интересного. – Она выдержала долгую паузу, внимательно посмотрела на Сашу – Даже не знаю, может быть, надо сразу рассказать Елене Александровне? Все так необычно,

Саша поняла, что подруга говорит серьезно.

– Вначале, расскажи мне, а потом решим.

Согласна, – Ася утерла вновь набежавшие слезы и начала рассказ.

– Я сразу обратила внимание на эту сумасшедшую в церкви. На нее вообще – то все кроме твоих родителей смотрели, даже ты. Но я понимала, что ваша семья с ней незнакома. Ты бы мне рассказала, такую тетку раз увидишь – на всю жизнь запомнишь. Я заметила, что она все время ворчала, сама с собой разговаривала. И я подумала, что ее недовольство как -то связано с Юлией Валентиновной и, когда увидела на кладбище, тихо пристроилась сзади. Потом подошел этот красавчик и говорили они, Сашка, хоть и шепотом, но по-французски. То есть – шифровались по полной.

– Я сразу поняла, что он иностранец! – вставила Саша.

– Француз!

– Так вот, он начал разговор сразу с вопроса. Вам удалось узнать, где это находится? А та ответила, что нет, но скоро узнает. Он тогда говорит: предлагаю помощь и двадцать пять процентов. А она так шепотом, хи-хи-хи. Узнать, где это находится, могу мол только я и поэтому мне полагается восемьдесят процентов. Помилуйте, мол мадмуазель ла какая -то

– Какая мадмуазель?

– Ну, или ла Валуа или Лавальер, или Ла-Рошель

– Час от часу не легче! Ася, Валуа – это династия, Лавальер – человек, а Ла- Рошель – город!

– Я же просила не сбивать меня! Я твоей любимой истории не знаю и знать не хочу. Ты лучше слушай дальше.

– Слушаю.

– Француз говорит, вы бы мадмуазель ла какая-то, типа не рыпались бы, мы люди серьезные и можем рассердиться. Один уже не послушал, и сами знаете, что произошло. Помощь предлагаю один раз.

А она опять хихикает и так зловещенько говорит, что без нее ничего не найдете. И чем на нее, бедную старую женщину, наезжать, то лучше бы с разобрались с воровкой, которой все досталось то, что должно было принадлежать ей, сироте. Дальше она показала на Елену Александровну и сказала, что вот мамаша захватчицы, а где сама эта Александра она не знает.

– Захватчица – это я, – прокомментировала Саша, и что же я захватила?

– Что-то, что хочет добыть этот мажор и, держись, подруга, за что, вероятно, был убит этот как его Леднев.

В комнате воцарилась тишина, и Саше показалось, что стало как -то холоднее и темнее.

– Давай, расскажем родителям! -предложила Ася.

– И они меня вообще из дома не выпустят, – покачала головой Саша, – и лето пропадет. Даже в Орехово не поедем. Здесь мы, вроде под присмотром, а там – не на глазах, бегаем по озерным просторам, по лесам и долам. Нет, если расскажем, будем сидеть на приколе все три месяца. Нет, надо действовать иначе.

– И как же?

– Сами найдем то, что ищут, опередим француза со старухой и тем самым обеспечим себе безопасность.

– Гениально, – отозвалась Ася, – осталось только выяснить, что ищут, или что ты захватила.

– Захватить я могла только квартиру Ювали и ее имущество, но ничего такого, за что можно было бы совершить преступление там нет, я уверена.

– А может ты просто не знаешь.

– Да нет же, никаких драгоценностей и никаких ценных вещей там точно нет – только старая мебель и несколько не особенно ценных картин. Если бы что -то было, то не погибли бы ее бабушка и мама в блокаду.

– Может быть сама квартира?

– Нет, Леднев предлагал деньги не за квартиру.

– Стоп! – Саша подняла указательный палец. – Ты говорила, что он называл ее мадмуазель Валуа?

– Нет, что-то вроде Валуа, точно, что на букву «В».

– Прекрасно, хоть и полное безумие, Аська! Извини и не обижайся, что я знаю, а ты нет, но именно некая графиня Валуа фигурировала в знаменитом деле об ожерелье королевы.

Саша, не напрягая память, начала излагать историю знаменитого скандала, прогремевшего в несколько веков назад.

– Итак, представим, что Валуа. Слушай! Была некая графиня де ла – Мотт Валуа, которая жила в восемнадцатом веке. Эта дама была действительно потомком вымершей династии Валуа, но видимо не очень удачным – прирожденная преступница. Она организовала грандиозную аферу, которая скомпрометировала королеву Марию Антуанетту и имела такой резонанс, что чуть ли не революцию вызвала. Дюма даже роман написал об этом называется «Ожерелье королевы». Эта Валуа сперла роскошнейшее бриллиантовое ожерелье, воспользовавшись именем французской королевы. Скандал был мощнейший. Валуа заклеймили лилией, как Миледи из «Трех мушкетеров», ты, я знаю, читала и посадили в тюрьму. Но ей организовали побег, она сбежала в Англию, там тоже изрядно покуролесила, и однажды выскочила от страха из окна. А бриллианты пропали. Точка.

– И какое это имеет отношение к нам? – пожала плечами Ася.

– По одной из версий эта графиня не погибла, а инсценировала свою смерть и удрала из Англии, причем в Россию. И бриллианты вполне могли прибыть вместе с нею.

– И где же мы будем их искать?

– Да нигде, – устало сказала Саша. – Эта версия отпадает. Юваля говорила, что их семья переехала в Россию при Петре Первом. А афера с ожерельем королевы была провернута почти через пятьдесят лет после его смерти.

– Жалко, – сказала Аська, – я бы от пары бриллиантиков не отказалась, смотри красота какая!

Пока Саша рассказывала, ее подруга нашла в Википедии статью про «Ожерелье королевы» и сейчас демонстрировала подруге фотографию, на которой было изображено это знаменитое украшение – громоздкое и такое большое, что могло оно поместиться только в гигантской шкатулке. Аське оно точно дошло бы до пояса.

– Не в моем вкусе – покачала головой Саша.

– Ну, слава Богу! Значит обойдемся. Ладно давай думать, что может скрываться в дома Юлии Валентиновны.

– Ничего в голову не приходит. Совсем ничего, – грустно покачала головой Саша

– А может быть, марка? Какая – нибудь сверхценная, которую можно продать за бешеные деньги? Спрятана, как в детективах на виду, а мы не видим.

– Она не собирала марки.

– Ну, тогда какие -нибудь документы, в которых раскрывается историческая тайна?

– Вот это уже ближе к истине. Злосчастный Леднев вполне мог бы возжелать старинные документы, и он лучше других разбирался в их стоимости, а у Ювали они точно имелись. Я сама видела. Они лежали в столике с секретом.

– Так, давай пойдем и поищем!

– Прямо сейчас, после похорон?!

Ася смутилась. В азарте она как – то забыла о печальном событии. Девочка опустила голову и замолчала, а Саша вновь стала плакать. Ей было очень стыдно, что в такой печальный день они обсуждают, что спрятано в квартире Юлии Валентиновны.

Злобный тролль

Вот так, в обещанный старой преподавательнице срок девочки оказались в ее квартире. Саша помнила и про свое обещание не горевать. Это было сложнее, поэтому она и попросила Асю составить ей компанию, а родителям сказала, что останется до утра. Они согласились, и девочка шла в свой любимый дом с почти легкой душой и надеждой, что горе скоро утихнет. Встреченный во дворе зловещий горбун рассеял их.

На звук открываемой двери выглянул сосед – художник Захар Померанцев. Выглядел он в противоречие своей фамилии далеко не цветуще. Бледная физиономия была заспана, в бороде застряли хлебные крошки и даже рыбная шелуха. Из квартиры доносились ароматы рыбы, которую он с сотоварищами выловил в Финском заливе, или в море, как называла залив Юваля. На Захаре была тельняшка и просторные шорты. Померанцев был хорошим художником и писал в основном городские пейзажи, иногда, иногда, писал и портреты. Манера письма была на любителя – размашистая и мрачноватая, а портреты никогда не льстили оригиналу, скорее, наоборот. Год назад он написал портрет Саши, который ему из сентиментальных и благотворительных соображений заказала Юваля. Портрет получился похожим, но совсем не приукрашенным. Он был сделан в манере тридцатых годов, и Сашка вышла похожей на спортсменку, шагающую на параде вместе с подобными ей крепкими духом и телом девами. Таковой она, собственно, и была, несмотря на воздушную гимнастику, высокоразвитый интеллект (так по крайней мере считали родители) и занятия языками. Ювале, прекрасно знающей свою питомицу, портрет понравился, а Елена Александровна была разочарована и уязвлена настолько, что, встречая художника на лестнице, делала вид, что не знает, или не видит его, хотя не заметить столь колоритную фигуру было просто невозможно. Картины Захара Померанцева покупали редко, но зарабатывал художник неплохо. Он делал иллюстрации к книгам, реставрировал иконы и был прекрасным мастером своего дела. После реставрации иконы выглядели освеженными и настолько благостными, что заказчики, особенно воцерковленные, проливали слезы.

– Так он же из семьи священников, – объяснила Юваля родителям Саши, которые были поражены тем, что вышло из рук художника после реставрации. Тщательность и мягкость, с которой он работал резко контрастировала с его брутальным обликом. от

– А как же фамилия?

– Так самая, что ни на есть священническая фамилия. У священников до середины девятнадцатого столетия не было фамилий и семинаристам их давали в зависимости от успехов в учебе. Те, кто учились хорошо, получали фамилии – по названию церковных праздников – Успенские, Вознесенские, Рождественские. Лоботрясам доставались «античные» фамилии – Диановы, Амфитеатровы, Меркурьевы. На, а середничкам – фамилии из мира флоры. Так появились Тюльпановы, Хризантемовы, Гиацинтовы и так далее.

Сейчас лицо потомка священнослужителей средних способностей и прилежания выражало крайнюю степень нетерпения. Было очевидно, что он жаждет поделиться информацией.

– Прошу, – он широким жестом распахнул дверь, – расскажу нечто необыкновенное, – проходите.

Девочки потянули носом. Из квартиры кроме рыбы, и табака пахло так неприятно, что заходить не хотелось. Но любопытство пересилило, и подруги проследовала за Захаром. Квартира Померанцева была крайне запущена и ноги прилипали к годами не мывшимся полам. Пахло же, как поняла потом Саша, гнилью из воды с увядшими цветами в банках, которые Захар притащил для написания натюрмортов и, видимо забыл выбросить. Повсюду стояли картины и рамы, на полу валялись принесенные в качестве реквизита предметы, добытые с помойки. Этот вывод Саша сделала, узнав разбитую ею давным-давно у Ювали вазочку, которую сама выкидывала. Неожиданным был свет, лившийся из начисто вымытых окон. Видимо ради него художник делал уступку чистоте. В кухню, куда девочек вел хозяин, можно было попасть только по узенькой тропинке, проложенной среди куч всякого барахла. Там художник попытался угостить девочек жареной рыбой не самого аппетитного вида и жареной картошкой, только что приготовленных на черной закопченной сковородке. Когда же Саша и Ася поблагодарили и деликатно отказались, Померанцев с трудом протиснулся между столом и огромным облезлым буфетом, сел у окна и начал свой рассказ.

– Девчонки! Здесь такой типус был, хорош до невероятия! Такой Тролль Троллич. Я еле удержался, чтобы не побежать за красками. Жарю, я значит рыбу, а рядом с плитой – вот оно окно. Смотрю в него и вижу шлепает по двору это существо и заходит в нашу парадную. Интересно, думаю, к кому же он в гости пожаловал. Публика у нас здесь сами знаете колоритная, но и тип необыкновенный. Заинтересовал он меня чрезвычайно. Думаю, пойду и послушаю, в какую же квартиру он пожаловал. Тихо открываю дверь, смотрю в пролет и вижу, как он бродит по площадкам, смотрит на номера и пожимает плечами. Даже трость на время отставил и так она меня заинтересовала, что я ее сверху сфотографировал.

Саша с Асей переглянулись. Они понимали, что могло привести в недоумение странного посетителя. От нумерации квартир в старых районах Петербурга неподготовленному человеку действительно можно было сойти с ума. В центре перед дверями в парадных висели таблички, на которых могло быть написано: 1 этаж – кв. 91, кв. 53; 2 этаж – кв. 12, … 6 этаж – кв. 1, 23. Эта несуразица объяснялась непростой историей столицы российской империи. До революции здесь было построено огромное количество доходных домов, где квартиры сдавались в наем, и имелось жилье на любой вкус. Все зависело от имущественных возможностей съемщика. Можно было занять огромные апартаменты на бельэтаже, а можно было ютиться в каморках, подобных тем жутким жилищам, из которых герои Достоевского шли с топорами убивать процентщиц. Предприимчивые владельцы старались сдать любой угол, в том числе чердаки и подвалы. Сарайчики во дворе также шли в ход. И всем новым «квартирам» присваивались номера, которые давались совершенно произвольно, лишь бы они отличались от других имеющихся. После революции квартиры стали уплотнять, барские хоромы массово превращались в коммуналки, их делили с помощью перегородок на несколько квартир, а принцип нумерации был старым – не повторять уже имеющиеся в доме. Петербуржцы философски принимали эту особенность своих домов, а «тролля», о котором рассказывал художник, она привела в бешенство.

– Он топтался у дверей второго этажа – продолжил Захар, – что-то вынюхивал, прикладывал ухо, прислушивался, но, видимо сомневался, туда ли пришел. А потом получил со всей дури по лбу. Видно, наша обожаемая Фрида Марковна тоже следила за ним через глазок и ей надоело. Дама она крупная, сил много и двинула дверью – будь здоров! Даже на пол приземлился. А Фрида встала у порога и как завопит мол, пусть он бомжара поганый, знает, что полиция уже в пути и, чтобы летел он по всем известным ей адресам, каким, учитывая ваш нежный возраст уточнять не буду.

– Но, когда я пришла, никого в парадной не было. -сказала Ася

– А вот здесь, отроковицы, начинается самое интересное. Ты Аська пришла через сорок пять минут, а я все это время стоял у окна и ждал, когда появится этот дяденька. После Фриды он должен был пулей вылететь. Нет, не вышел, где – то завис. Я выполз по -тихому, и на площадку. Стою, слушаю, и -чу! В самом низу, у подвала, раздается какой – то скрежет. Затем снова скрежет, потом гулкий стук и – тишина. Я дверь приоткрыл, чтобы услышать, как он будет выходить – и к окну, жарю картошку, наблюдаю. Потом ты, Аська появилась. Затем, снова скрежет и этот типус выходит во двор, а навстречу ему Сашенька собственной персоной.

– Ничего не понимаю, – Сашка пожала плечами. – он смотрел на меня, словно на врага, а я его первый раз в жизни вижу.

– Да, уж, – отозвался Захар, – увидела бы, не забыла.

– А, вы его нарисуйте! – попросила Аська, – я -то его не видела, и мне завидно, а вам, как художнику, он потом может пригодиться. А Сашка запомнит и обойдет, если не дай Бог встретит этого дядьку стороной.

– Умница, девочка! – восхитился Захар – я его для иллюстрации к норвежскому эпосу о драконах и злых гномах использую. Но только вы, девочки, потерпите минут пятнадцать, а потом часика два сами мне попозируйте.

Обе потенциальные натурщицы, вспомнившие его портреты, заметно вздрогнули.

– Не волнуйтесь, полного сходства не будет, только общий образ. Ты Сашка будешь Брунгильдой, а ты, Асенька, – Титанией, королевой эльфов