Родная партия. Том 2

– Егор Кузьмич? – я решился подтолкнуть его к началу речи.

– Да, в общем-то, у меня есть одна оценка касательно личности вашего будущего начальника. Так сказать, решение назначить вас заместителем заведующего отделом агитации исходило из моих побуждений.

– И почему?

– Мы все строим партийную работу на дружеских, товарищеских отношениях. Это ленинский дух, и в ЦК я его всячески оберегаю. Отдел, в который вы перейдёте, имеет стратегическое значение для партии. На кону ускорение страны, и то, как будет работать агитпроп, повлияет на успешность выполнения политических задач. Вы меня понимаете? – Лигачёв слегка наклонился в мою сторону.

– Должно быть, я понимаю важность моей задачи в отделе.

– Именно, товарищ Озёров. Вы сумели произвести фурор на капиталистов, это хорошо. Но нужно работать с советскими людьми, с коммунистами, и важно, чтобы человек, который отвечал интересам и задачам КПСС, был правильным.

– Я понимаю, товарищ Лигачёв.

– Ну, Андрей Григорьевич, буду ждать от вас разумные инициативы. И политические выводы касательно действий, которые будут предприниматься в отделе, тоже сделайте. Дисциплина в партии – это формула наших дней. Ещё один момент – скорее всего, вам предложат войти в группу подготовки новой программы партии. Прошу вас по-товарищески – не соглашайтесь.

Так хотелось задать вопрос «почему?», что сразу зазудела рана. Однако пока что я не в столь хороших отношениях с Лигачёвым, чтобы расспрашивать своего куратора и высокого начальника. Ему нравится дисциплина. С ним будет сложно.

– Понял вас, Егор Кузьмич.

– И на этом всё, – он пожал мне руку и попрощался.

Вышел из подъезда ЦК. Солнечно и сухо, мороз высушил московский воздух. Служебная «Волга» повезла меня домой, но в самый последний момент я приказал водителю:

– Нет, вези на Котельническую.

Ключи в портфеле, рядом с партбилетом. В квартире Лиры было пусто. Ну и прекрасно. И ничего нового – ни книг, ни пластинок, ни безобразных статуэток, как слон в ванной комнате…

Налив горячей воды, я медленно опустился в неё, размокал и смотрел в потолок. За окном – январь. Как много времени у меня сожрала погоня за должностью, за властью, чтобы на что-то повлиять.

Снежные хлопья стукались в стекло, потевшее от горячей ванны. Пар шёл вверх, собирал мои мысли, грёзы, страхи, и растекалась моя жизнь в эти минуты, где я, кажется, победил смерть и поражение.

Как жаль, что в этом мире нет вейпа… Советские сигареты не раскуришь, слишком тяжёлый табак. Я почесал здоровой рукой бровь, раздумывая над тем, кем мне теперь быть.

Времени на спасение СССР осталось совсем мало. Шесть лет. Весь восемьдесят пятый год я боролся с проблемами, которые достались в наследство от настоящего «Андрея Ивановича», который стал теперь мной – Андреем Григорьевичем. Сейчас выпал шанс взять ситуацию под контроль. Как и прежде, самым тягостным был вопрос: «Что делать?»

Перед отъездом в Кабул я отдал два конверта Татьяне. Секретарша имела хорошие отношения в ИНИОНе, где собирали информацию по гуманитарным наукам; не зажатые догмами и тисками старческого косноязычия, они могли подсказать, куда двигаться. Больше всего я не хотел привести СССР к ещё более худшему краху, чем это случилось у Горбачёва.

И страны не стало, и демократии не так уж много – народ задвинут корпоратами, – и свободы маленько, и то под вопросом, в чём её содержание. В конце концов, державы мира утратят стабильность и впадут в череду конфликтов, а потом мы потопим подлодку, либо её потопили китайцы, с испугу или на упреждение, и мистер Трамп, золотоволосая кукурузная голова, скажет всему миру: «Гудбай!»

Чтобы ракеты не взлетели, нужны сглаживающие факторы. Нужна какая-то взаимность, взаимопонимание: «Мы советские, а вы – американские люди, но нужен честный диалог лицом к лицу». Равенства достичь сложно, но всё же возможно.

У Горбачёва были интересные планы, но всё разбилось об его неуверенность, незнание и неправильную расстановку акцентов. И ещё этот мерзкий конфликт с Ельциным… Боже, я помню ещё по истфаку, сколь тухлым был его конец. Врагу бы не пожелать такое положение в политике, из триумфа надежд во тьму ненависти и презрения.

Горбачёв не подпустит конкурента к креслу генсека. Ельцин его сбросил, но к исходу битвы не стало СССР. Значит, мне нужна другая опора, другой инструмент. Кто же тогда? Партия? Она будет подчиняться Горбачёву, даже если он ей отрубит голову. КГБ? Комитет, в котором проверка и надзор доведены до предела возможностей, легко впадает в конспирологию, а значит, я для них «какой-то не такой», а может и антисоветский элемент. Милиция? После Андропова её позиции ослаблены.

Советская интеллигенция будет любить и обожать Горбачёва, потом так же легко его возненавидит; в ней скорее всего столько напыщенности, что она оторвалась от народа и поверила в свою непогрешимость. Горбачёв держал возле себя весьма умных и талантливых людей по советским меркам, но и они разбежались впоследствии, и знания их были слабыми, слишком идеалистичными для проведения реформ. Хотя я понимаю, зачем нужно уходить от коммунизма к демократическому социализму. Дальше двигаться не позволит экономика – полная буксовка началась давно, а скоро пойдёт наружу системный кризис. Ещё чуть-чуть, и взорвётся Чернобыль, и вот тогда…

В общем, выбор у меня небольшой. Оставался народ. Молодёжь. Комсомол. Это хорошие варианты, но всё это нужно готовить. Может быть, нужна другая партия – кроме родной будет антипод, через которую получится увереннее протолкнуть действенные решения. Разумеется, переход к многопартийности в такой стране, как СССР, не в девяносто первом году, а в восемьдесят шестом, приведет к крайне неопределенным изменениям в истории. Я могу получить всплеск процессов, которые окажутся за пределами политического управления.

Значит, нужна сильная власть? Дисциплина – формула наших дней?

Капля упала с крана. Я посмотрел на него, потёр металл от налёта. Нужна сильная власть, а ещё деньги. Много денег. Очень много денег. Либо заработать, либо сэкономить. Не знаю, в каком состоянии окажется СССР со мной после девяносто первого года, если удастся его спасти, но совершенно точно придется изменить фундамент экономики.

Вдруг раздался звонок в дверь.

–

* – лёгкая победа, успешный раунд в игре

Глава 4. Вверх и форвертс

Посадка в Бирюзовом зале ресторана была слабой, несмотря на январский вечер. Однако это не мешало нам скрасить жизнь в «Праге». Тем более такая встреча…

Я собрал всю команду: Сергея Курочку, Ивана Витальевича С., только вернувшегося в страну после поездки в ГДР, и даже Татьяну Гиоргадзе, поначалу стеснявшуюся, удалось уговорить присутствовать на этой встрече.

Они ещё не знали, какое предложение мне сделал Лигачёв, да и волновало их совсем другое. Мое возвращение радовало и пьянило их: они расспрашивали про здоровье и искренне расстроились, когда узнали про ранение. Даже Иван, будучи человеком с эмпатией размером со спичку, принял угрюмый вид.

– Давайте выпьем за счастливчика, добряка, нашего дорогого товарища Андрея! С возвращением! – хлопнул по здоровому плечу Курочка. – Ну же, все вместе!

Иван тоже положил руку на плечо – правда, на нездоровое, из-за чего мне пришлось сдерживать возмущение от колющей боли.

– С возвращением из Афганистана, – его усы, черные и смолистые, смягчились улыбкой. – Отлично, что удалось вернуться раньше, чем закончилась эта неожиданная командировка… Как там?

– Там плохо, – признался я.

– У-у-у-у, сейчас будет политическая лекция о проблемах интернационального долга, – Курочка встал с шампанским. – Но прежде тост. Пусть Андрей поднимется ещё выше. Таких коммунистов в стране – вольных, нетривиально мыслящих, действительно прогрессивных, – у нас очень мало. Так что мой тост: Вверх и форвёртс*!

– Ура-ура-ура! – подала голос весёлая Татьяна.

Чокнулись, выпили и закусили, и Курочка попросил дать полчаса добрых разговоров обо всём: «Как же мы по тебе соскучились, комсомолец!». Я вежливо слушал и поддерживал разговор, хотя и намеревался перевести ресторанный ужин в плоскость рабочих обсуждений.

За время моего отсутствия перемен было немного. С одной стороны, я должен радоваться этому обстоятельству – не прозевал какой-нибудь важный исторический поворот. С другой стороны, раз ничего не произошло, то и локомотив истории движется по тем же рельсам, что и прежде. И моё влияние всё так же равно нулю.

– Максимыч, кстати, в последние дни декабря довёл до конца постановление по комсомольской работе, – Курочка ловко закинул себе в рот зелёную виноградину. – Всё о том же информационном обеспечении.

– О чём речь? – спросил я.

– Наверху недовольны тем, что мы собираем в плане информации и что передаём.

– Ну, естественно… – прошептал рядом Иван. – Наверху раньше не хотели знать правды, а теперь спохватились.

– А ещё нас посетил генсек ООН, Перес де Куэльяр, – заметила Татьяна.

Она сегодня была в скромном платье, в спокойном бежевом тоне. Её руки от стеснения прятались под стол. Ей было неудобно. Ей было неприятно. Возможно, даже тяжело. Она согласилась присутствовать только по моей большой просьбе.

– Когда это случилось?

– В середине ноября.

– Ясно… Интересные люди вас посещали, конечно…

– Ладно, Андрюха, хватит уже тянуть кота за то самое место, – Курочка махнул, как будто разрешил: – Вижу, тебя разрывает нам рассказать. Ну что, на какие мысли тебя навёл Афганистан?

– Если кратко: катастрофа.

Тишина за столом.

– Впечатляющий вывод. Он войдёт в политический доклад генсека на съезде? – пошутил Курочка.

– Я на полном серьёзе. Мы теряем деньги, время, ресурсы, людей, чтобы получить ровным счётом ничего. Как результат, ни нормальных реформ, ни нормальных условий для решения текущих проблем. Это положение меня в корне не устраивает.

– Крамольненько, – иронично заметил Иван.

– Зато как есть. Трушно говорю.

– Чего сказал? – Загоготал Курочка. – Ты на пуштунский язык перешёл?

Ой, как же тяжело на эмоциях не возвращаться к зумерскому сленгу!

– И я собрал вас для того, чтобы обсудить выход из ситуации.

Ребята переглянулись.

– Афган тебе солнцем вдарил, Андрюх?

– Нет, Сережа, я считаю, что нужно что-то менять, и нам следует действовать.

– Мы уже как-то обсуждали это… По-ленински вскрывали недостатки, так сказать. Товарищеская дискуссия, да.

– О, это когда Андрей запалил за столом диссидентские разговоры? – Курочка снова кинул в рот виноградину. – Хм, это было забавно. Не, ну так-то я согласен. Движение стопорится, ускорение как не было, так и нет.

– Именно. Афганистан – проблема номер один в международной повестке.

– Ну, заговорил-то как, Андрюша… Государственный муж, Генеральный секретарь ЦК.

– Дай ты ему высказаться, – внезапно вставил Иван. – Андрей, говори дальше. Мне очень интересно.

– То, что я видел в Афганистане, напоминало мне сказку про… забыл название. Труд, который бесполезен…

– Сизифов? – уточнила Татьяна.

– Да! Он самый. Мы сидим в Афганистане, вздыхаем и ждём перемен, а тем временем страна не только не превратилась в социалистическую, но наоборот – становится антисоциалистической. Это второй Вьетнам, если так можно выразиться.

– Вьетнам всё же империалистическая акция, – поправил меня Курочка. Он наконец-то вошел в серьезное русло и даже сел как на собрании.

– Да. Они боролись с коммунистами, а мы боремся с капиталистами. Уже, кажется, шестьдесят лет как. Там, во Вьетнаме, американцы обвалились, а мы победили. Теперь мы поменялись местами – пытаемся удержать страну, в которой наши позиции были изначально слабыми. Афганские комсомольцы ведут себя как дети, инфантильные парнишки, верящие в скорый невероятный успех по щелчку пальцев. А может, на самом деле это всё восточная культура, они дурят нас ради своей выгоды.

– Но ведь не мы же устроили им революцию, – Курочка вновь препирался. – Апрельская революция произошла сама, без нашего участия.

– И спустя годы было наделано так много ошибок, что теперь о социализме там говорить приходится только с винтовкой в руках. Мой вывод грустный и даже противный для вас, но он таков: пора оттуда уходить.

Тишина.

– Надеюсь, уши у стены отсохли, – подметил Курочка и засмеялся. – Давайте чокнемся за великий стратегический ум Андрюши Озёрова.

– Я считаю, ты прав, – тихо поддержал меня Иван.

– И я тоже, Андрей Григорьевич, – высказалась Татьяна.

– А я пока воздержусь от шампанского, – мой бокал был оставлен в сторону. – Здесь я просто Андрей. Ну а ты, Сережа? Твое мнение?

Курочка был занят: он жевал шпикачки и блаженствовал. Обжора. Сибарит. Большой бабник – все юбки в зале высмотрел.

– И меня подводишь к крамоле?

– Не тяни кота за…

– Да понял я, понял. Кажется, наш умный Ваня в прошлом году сказал: «Интересная попытка перезапустить андроповскую политику». Хотя я не чую, чтобы что-то круто изменилось. Горбачёву нашему кто-то мешает. Не буду говорить, кто…

– Мы люди не глупые, поняли и так, – оборвал его Иван. – Получается, ты считаешь, что выйти из ДРА лучше, чем остаться?

– Безусловно. Если мы правда хотим что-то менять, то начать нужно хотя бы с этого пункта.

– Я скромно замечу, что деньги уходят не только туда… – Иван опустил взгляд в стол. – Противостояние имеется и в других государствах, которые мы поддерживаем.

– О, ну давайте отступать со всех континентов, товарищи… – съязвил Курочка.

– Сначала Афган, – надавил я. – Потом решать всё остальное по миру. Нужны деньги. Много денег на преобразования.

– Откуда в тебе такой запал?

– Из Афгана привёз, – соврал я.

– Как мы будем менять? – спросила Татьяна, потирая шею от напряжения. – Боюсь, мы не в силах на что-либо влиять. Мы же не Политбюро какое-нибудь.

– Эта сила уже появилась.

– Да? Какая же?

– Это сила – я. Вчера у меня состоялся разговор в ЦК.

– В нашем? – удивленная Татьяна подняла брови. – Почему же я не знаю.

– Тебя назначат первым секретарем? – Курочка аж выдвинулся вперед от напряжения. – Неужели?!

– Оба мимо. К Лигачёву вызывали.

– Да ну…

– Предложили должность замзавотделом.

– ЦК партии, что ли?

– Да.

Курочка присвистнул, а Иван со смешком выдал: «Ого! Ракета полетела на Юпитер». Татьяна, явно ошарашенная услышанным, попросила повторить сказанное.

– Лигачев предложил перейти в ЦК КПСС. Вы всё правильно услышали.

– Так вот зачем вы меня пригласили…

– Нет, не только, Татьяна. Давайте уже на ты. Мы здесь собрались как друзья. Мы – команда. Вы для меня родная партия. Есть КПСС, а есть вы, – видя, что они смотрели на меня слегка напуганно, я сделал пару глотков шампанского. – Не таращьтесь, а то подумают официанты, что мы и правда тут путч готовим.

Курочка громко засмеялся, встал со стула, уронив его при этом, поднял бокал и закричал от радости и одурманивающего напитка:

– Ну что за новости, ну что за победы! За товарища Андрея Озёрова!

– Ура! – воскликнула Татьяна.

Пять минут мои товарищи пережёвывали новость, обсуждая её как нечто фантастическое. Конечно, в их глазах происходящее воспринималось как невероятный престиж, и каждый из них желал бы двигаться той же дорогой, на которой оказался я.

Однако знают ли они, что меня хотят поставить не ради партии, а скорее для удержания Яковлева от каких-либо действий, идущих вразрез с линией Лигачёва? Что бы сказали они, узнав от меня, что я должен по сути шпионить за своим начальником? Эти мысли угнетали меня, хотя я всё равно ни за что не посмел бы отказаться от предложения Лигачева.

Дело не в карьеризме. Я попал в Перестройку неспроста, и раз уж оказался тут, в восемьдесят пятом, то стоит попытать шанс. Все эти школьные коммунисты из моей эпохи, любящие поспорить в этих бесконечных интернет-дискуссиях на тему «Почему распался СССР», намочили бы свои джинсы, если б им дали шанс попасть в Перестройку. Значит, раз билет не тянул, а он у меня, то в этом есть свой знак. Мне и решать, как действовать.

– Итак, друзья, я предлагаю нам объединиться и по-товарищески вести родную партию к победе, – сказав это, повернулся к Татьяне и кивком указал на сумочку. – Ты принесла его?

Татьяна по моей просьбе взяла с собой конверт Б – тот самый, что был передан ей в аэропорту перед отлётом.

– И его, и то, что было получено мной. Я всё собрала, как просили.

– Что за конверт? – поинтересовался Иван.

– Перед вылетом я оставил два конверта, А и Б, первый на случай смерти, а второй на случай, если вернусь.

– О как.

– Хочешь, чтобы я прочитала?

– Да, пожалуйста.

– Так-так, товарищи, у меня деловое предложение, – Курочка остановил Татьяну, не дав ей надеть очки. – Мне кажется, мы выбрали не лучшее место для таких разговоров.

– Мы можем поехать ко мне на дачу, – предложил Иван. – Только чтобы прямо сейчас. В «Красный бор» дорога в тридцать километров. И нам надо на автобус успеть.

– Я всё оплачу, – предложил Курочка и добавил: – Ещё подождите минутку, я «Прагу» с собой заберу.

Дрова летели в печку, отогревая стылую дачу. Мороз был тяжелым – в последний раз, по словам Вани, здесь был человек в прошлом году.

– Извините. Я не думал, что будет настолько холодно, – он виновато пожал плечами. – Бутылки можно на улице оставить, в снег киньте. Андрей, зачем ты выключаешь за собой свет?

Я аж обомлел, когда мне напомнили про эту привычку. В СССР не экономили ни на электричестве, ни на воде, а я по привычке тянулся к выключателю всякий раз, когда уходил из комнаты.

– Да это так, традиция афганская, – скомкано улыбнулся я. – Там же перебои случаются, да и маскировка от духов.

– О как. Ладно. Подкинь дров, пожалуйста.

Я с Татьяной уселся на тахте, а ребята взяли себе стулья; в гранёные стаканы налили белого вина, дефицитного даже в столице из-за антиалкогольной кампании; Курочка сыграл на гитаре, из-за чего мое бодрое настроение тут же упало, тогда как у советских оно наоборот поднялось.

Терпеть не могу гитарных бардов… Стакан с вином я снова отодвинул в сторону.

– Что ж, давайте ещё раз поздравим нашего Озёрова. Гип-гип ура! – задорный Курочка с размаху ударился в мой стакан, и он громко треснул.

– Ой, как всё разлетелось… Ничего-ничего, сейчас ещё принесу, – улыбнулся Иван и пошел за новым стаканом.

– Если вы готовы выслушать, то прошу внимания, – Татьяна встала, извлекла из сумки знакомый мне конверт, затем посмотрела на меня с тонкой иронией, а потом на стул.

Я улыбнулся.

– Хорошо, для Нового года можно и на стуле выступить, – сказал я и помог ей встать.

– Итак, товарищи комсомольские и партийные работники, мне поручили зачитать текст письма товарища Озёрова, переданного в ЦК родной партии. Зачитываю:

Дорогая Татьяна,

к сожалению, тебе придется быть держательницей двух самых сокровенных конвертов. Первый конверт на случай моей смерти, а второй – на случай моего возвращения.

Если ты вскрыла этот конверт, значит я в той или иной мере жив и здоров, вернулся или возвращаюсь в Москву. Это отличная новость. Нам надо будет обязательно отметить это событие в кругу близких людей.

Я плохо переношу свою командировку. Немного стыдно, немного боязно. Но это может повлиять не только на мою судьбу, но и на будущее. Возможно, даже будущее страны окажется чуть-чуть лучше, чем оно предполагается сейчас, если я отправлюсь в Дем. Респ. Афганистан.

Итак, суть письма – в ответственном политическом задании.

Первое. Другой конверт – уничтожь без следа и остатка. Не читай содержимое.

Второе. Ты говорила, что у тебя есть друзья в ИНИОН. Ты умна и прилежна, и я это ценю. Мне нужны знания, которые есть у вас.

Я прошу тебя сделать следующее:

1. Собери всю информацию о кап. странах с высокой социальной системой защиты (Швеция?)

2. Парт. программы социалистических, социал-демократических партий Зап. Европы —сравн. анализ. Вопросы: управление гос. сектором, кооперативная политика, регуляция рыночных цен, распределение доходов и собственности, личная хоз. деятельность, законы (!)

3. Уставы профсоюзов и кооперативных обществ Зап. Европы + есть ли что по югославскому опыту?

4. Теории кооператив. социализма

Не сердись, что так много. Это всё нужно для того, чтобы понять, что мы делаем правильно, а что – нет. Жму руку и обнимаю»

– Конец, – Татьяна сложила вдвое лист.

Признаться, для меня это был необычный опыт – я никогда раньше не писал бумажные письма. В моем мире есть только мессенджеры, рилсы и войсы, а бумажные письма приходили только от налоговой. Надо будет порефлексировать на эту тему в дневнике. Аж захотелось простое письмо написать случайному человеку: «Привет! Как дела? Как твое ничего?»

Из присутствующих самым напряженно слушающим оказался Иван. Его буквально гипнотизировало письмо. Громко сглотнув слюну, он аккуратно спросил:

– А второй конверт… который следовало сжечь, – что там?

– Революция, – пошутил Курочка. – Приказ о создании ВРК в Москве и свержение власти коммунистов.

– И ограбление банка, – вставила Татьяна, присевшая обратно на тахту. – Чтобы у ореховцев были деньги на установление советской власти. А то у Андрея каждое второе предложение про рубли.

– Ореховской, – подхватил волну Иван. – Ну ты даешь, Андрюша. Правильно я предложил нам уехать из «Праги»… Ты что, хочешь нас под антисоветскую деятельность подвести?

– Я понимаю ваши страхи. И мне понятно, почему всё это слышится так резко, радикально, по-крутому. Но вы вроде все согласны с тем, чтобы поменять текущий ход движения истории. Верно?

– Ну… Если вспомнить истмат…

– Ой, кончай уже, Иван! – засмеялся Курочка. – Только не философию сейчас.

– Хорошо.

– Я получил в Афганистане моральный урок, если хотите. Страна не вытянет и ускорение, и войну с моджахедами. Да и вообще, какой социализм удержится надолго при помощи войск, а не братской солидарности трудящихся? У них даже народной партии толком нет, на НДПА смотрят как на марионетку московскую.

Иван задумался. Курочка разлил по стаканам новую порцию, но Татьяна показала жестом: «Хватит»

– А зачем тебе буржуйский опыт, Андрюха?

– Сравнить, что можно сделать лучше, а что лучше не делать.

– Ну такое себе, – угрюмо ответил Иван. – Не уверен, что мы получим от них готовый рецепт решения всех болезней.

Такой реакции я от него не ожидал, но ладно, нет повода сейчас конфликтовать с ним.

– И в этом письме ни слова про решение Афгана, – Курочка укоряюще показал на меня указательным пальцем. – Одни экономические вопросы.

– Есть такое. Потому что помочь решить проблему с Афганистаном должен наш Ваня, – я посмотрел на него. – Конкретно его папа.

– Что? – глаза Ивана округлились.

– А ведь правда, он же в международном отделе сидит, – Курочка засмеялся. – Пусть он сходит к генеральному и скажет: «Всё, товарищи, пис энд оппортьюнити. Войне хана! Звони Наджибулле».

Я усмехнулся. Если бы всё так было легко. Сопротивление будет очень тяжелым. Нужно прозондировать почву на предмет возможных компромиссов.

– Твой папа из международного, к цековским сотрудникам генсек прислушается, – сказал я, осушая стакан. – Ой, что за дрянь?

– Что было в шкафу, то и налил, – покраснел Курочка. С ним и Иван покрылся румянцем. – Буржуй ты.

– Андрей, ты плохо представляешь себе иерархию. Невозможно просто взять и так убедить генсека в чём-то. К тому же есть начальство. Оно не терпит перескоков через их голову.

– Напротив, я её как раз понимаю. У твоего папы есть возможность хотя бы выйти на связь с ним – прямо сейчас. Если не хочешь, то проси его сделать несколько набросков решения проблемы. В ЦК больше всего информации.

– Военные будут против. Это же уступка капиталистическому миру.

– Ну хорошо! – хлопнул я артистически в ладоши. – Отлично. Будем сидеть и дальше, – а у самого в мыслях проскочила дата – до восемьдесят девятого. – И ни реформ, ни ускорения, ничего. Сам сказал, что стране будет тяжело.

– Ладно. Я попробую, но ничего не обещаю.

– А теперь предлагаю расслабиться! – Курочка достал гитару. – Чокнемся напоследок, чтобы закрыть этот большой и генеральский разговор. Итак, начали:

Он бренькнул по струнам и запел Окуджаву:

– Пока Земля ещё вертится, пока ещё ярок свет, Господи, дай же ты каждому, чего у него нет…

–

* – нем. вперёд

Глава 5. Меж трёх огней

В блокноте карандашом подчеркнуты три слова: кооператив, Ленин и Бухарин. Фамилия последнего под очень жирным вопросом. Готова ли партия принять полемику о прошлом, неизвестно, но начинать с чего-то надо же.

Потом я пририсовал ещё вопрос – речь о Лигачёве и Яковлеве. Даже не знаю, погонят ли меня сразу же, если начну форсировать только начавшиеся процессы.