Аномалия. За гранью огня

Нужно набраться смелости для прыжка в неизвестность и надеяться, что за ним последует полет, а не падение в пропасть под названием Никсон Девон Мертенс. Мне придется столкнуться с ним. Возможно, он даже не помнит меня. И я не должна помнить. Все прошло. Все давно прошло.

***

Растерянность сдавливает грудь в тисках тревоги. Проекция прошлого затмевает будущее. Боль. Страх. Неуверенность. Стыд. Желание оставить все, как есть. Плыть по течению. Возможно, когда-нибудь потом жизнь подарит удачный шанс. Лодка сомнений раскачивается так сильно, что по ночам невозможно погрузиться в глубокий сон.

Последние дни июня собираю вещи, мысленно прощаюсь с Лурком. Привычная утренняя прогулка по сонному городу выравнивает мысли. Покупаю какао в кофейне у старого парка и иду по разбитым дорожкам. Знакомый пейзаж дарит немного спокойствия. Милый дедушка, выгуливающий черного спаниеля, щебет воробьев, ясное небо, спешащая по делам пара, занимающаяся спортом девушка. Внезапный озноб пробегает по спине. Чуть сбавляю шаг и вытаскиваю из рюкзака наушники. Музыка – это помощь и лекарство для моей души. Открываю приложение, нахожу знакомое название. «Орион». Малоизвестный исполнитель, скрывающий лицо и настоящее имя. Завораживающая инструментальная музыка служит прекрасным фоном и вдохновением для работы над картинами. Устраиваюсь на траве неподалеку от небольшого озера и достаю блокнот. Долго сжимаю карандаш в руках, не решаясь разрушить чистоту нового листа, но стоит только начать. Несколько быстрых, четких штрихов, и эскиз наполняется очертаниями снежных гор, озера и цветов. Отпечаток моих снов.

Я продолжаю лелеять наивные фантазии. Как будто что-то внутри создает необъяснимые импульсы. Мечтаю о выставках моих картин, где их увидят другие люди. Возможно, эти рисунки случайно помогут какой-нибудь потерянной, запутавшейся душе, как и мне помогает музыка. В пансионате не поощряются занятия любым творчеством, а комнаты могут проверяться помощниками кураторов. Поэтому обычно я вырываю страницы с набросками и оставляю их где угодно: в парке, небольшой кофейне, сквере. Бывает жаль. Но часто в рисовании завораживает сам процесс, напоминающий медитацию. В Лиртеме я тоже планирую рисовать тайком, потому что мама всегда плохо относилась к этому увлечению.

И снова озноб проскальзывает вниз по шее. Мышцы превращаются в камень. Панических атак не было давно, и мне не хотелось бы ощутить их повторение прямо сейчас. Бегло осматриваюсь по сторонам, не замечая ничего пугающего. Стараюсь вновь сосредоточиться на прорисовке крохотных цветов в снегу. Мне нечего бояться. Лурк – небольшой, тихий городок. В последнее время люди шепчутся о растущей опасности, исходящей от Темных Призраков Альрентера. Пропажа людей, грабежи, убийства, вербовка, шпионаж – все это не сходит с лент новостей, которых нас заставляют смотреть по вечерам.

Сердце не внимает логике здравого смысла. Карандаш падает в траву, и вспышка паники пронзает грудь. Тело сводит от напряжения. Я пытаюсь расслабиться, сконцентрироваться на музыке или на плавающих в озере листьях, когда взгляд цепляется за едва различимый силуэт у громадного дуба на противоположном берегу. Черная одежда, накинутый капюшон. Он наблюдает за мной. В голове грохочет гром. Галлюцинации? Дежавю снов, когтями впивающееся в сердце? Бандиты? Или… щемящая печаль разливается под ребрами, затмевая страх. Когда-то он также наблюдал за мной, пока я рисовала. Нет. Конечно нет. Это глупость. Безопаснее верить в мистику снов, чем в призраков прошлого. Вскакиваю на ноги, хватаю рюкзак и несусь прочь. Обернись, Кэти. Обернись. Если это он, то… то что? Я бы хотела посмотреть, каким он стал. Хотя к чему этот обман? Я видела немногочисленные фото в его соцсетях и знаю, как он выглядит. И все же. Оглядываюсь назад. Никого. От этого еще больше не по себе. Не хочу испытывать судьбу и быстро ухожу из парка.

Почему я до сих пор думаю о нем? Боль сплелась со всеми эмоциями. Я ждала. Не верила в предательство. На что я надеялась? На раскаяние? Дружбу? На то, что он появится здесь и скажет, что все случившееся – обман зрения? Спустя три года я все еще вязну в болоте обид, сожалений, печали и боли. Из-за него я не хочу возвращаться. Из-за него хочу сбежать подальше. Из-за него я прячусь. Смахиваю первые слезы жалости к себе. Я могу быть сильнее. Жизнь не останавливается. Мир продолжает движение, даже если мы замираем на месте.

Я всего лишь хочу быть свободной.

ГЛАВА 2. Это не мой дом

Ник

Ты один из нас. Тебе не стать другим. Ты создан для того, чтобы подчинять и ломать людей. Чем раньше осознаешь свою роль, тем будет легче. Мы на вершине этого мира, а все остальные скоро превратятся в театр блеющих марионеток. Выживут лучшие. Никто не помешает нам править Вельрумом. Твоя внутренняя сила велика, поэтому я хочу, чтобы ты занял достойное место среди избранных.

Выкидываю в окно очередную сигарету и со всей силы давлю на газ арендованной машины. Сегодня пришлось засветить одно из имен фальшивых документов, но не думаю, что это станет проблемой. Оставляю позади неоновые огни города. Адреналин растекается по венам приятными волнами. В этой жизни у меня осталось не так много зависимостей: скорость, курение и…. Блокирую мысли, свернувшие не туда. Съезжаю с моста, погружаясь во мрак. Ни луны, ни звезд, ни фонарей. Прекрасные декорации моего настроения. Сверяюсь с присланными координатами и навигатором и сворачиваю на грунтовую дорогу.

Жизнь – это борьба. Вроде боев, в которых я иногда участвовал. В отличие от ринга, в жизни не всегда есть победители, но обязательно присутствует слишком много дерьма. Выдыхаю вверх сигаретный дым, и на секунду кажется, что в серо-белом облаке мелькает знакомый хрупкий силуэт. Настоящее проклятие.

Впереди показывается строение. Останавливаю машину и выхожу, ощущая, как ночной воздух приятно холодит кожу. Ночь всегда была моим любимым временем. Ночь и тьма. В темноте проще раствориться. В темноте не нужны маски.

Лампочка над облезлым входом мигает зеленым светом. Отличное место для встречи. Впрочем, какие дела – такой и фон. Без раздумий толкаю дверь.

Огромное пространство, заваленное коробками и вещами, напоминает склад. Воняет резиной и гарью. Металлические лестницы по бокам ведут на огражденную площадку. Наверху темнеет несколько дверей. Ни одного окна. Тусклые светильники мерзко потрескивают от нестабильного напряжения. Я выжидаю. В этой ненормальной игре предпочитаю отдать право первого хода другим.

– Мы гадали, придешь ты или нет, – расплывчатые тени выступают из глубины, превращаясь в людей. Это неуловимые Призраки Альрентера. Черные плащи или пальто, черные маски. Стильненько.

– Встречаемся не первый раз.

– Верно. Третий? Сегодня я привел друзей, – Барри шагает вперед, поправляя шляпу. С ним я знаком, и он не прячет стареющую морду за маской. Уродец – один из тайных агентов Альрентера, осевший в Рокаде и ведущий скрытую борьбу против Блэкмунда. – Им тоже интересно. Все еще не могут поверить, что отпрыск главных врагов сам пришел к нам. Это ли не удача? У богатеньких свои причуды. Подростковый протест?

– Все еще не могу поверить, что участвую в дурацкой пародии на фильмы про мафию, – парирую я. – Мы собрались здесь, чтобы попиздеть?

– Похоже, что манерам тебя учили недостаточно хорошо. Не боишься, мальчик?

Я не двигаюсь. Те, кого стоит опасаться по-настоящему, не скрываются за идиотскими масками. Методы запугиваний и манипуляций знакомы мне с ранних лет. Раньше страх был моей тенью, заглушал ревом мысли и эмоции, но со временем я научился скручивать его мертвым узлом и проталкивать так глубоко, что сам поверил в собственную неуязвимость. Боятся все. Кто-то вязнет в топи страхов, а кто-то хватается за призрачный шанс, чтобы выбраться со дна.

– Ваша игра в опасных парней не слишком впечатлила.

– Сомневаешься в наших возможностях?

Сложно не закатить глаза. Я слишком вымотан, чтобы соревноваться в остроумии, поэтому отвечаю честно.

– Мне все равно.

Смешок одного из псов разряжает тишину.

– Клади, что принес. Вот сюда, – медленно произносит Барри. – Посмотрим.

Кидаю черный мешок на сдвинутые ящики.

– Часть информации нам известна, – сообщает грубый женский голос после продолжительного шуршания целлофаном. Внешний вид девушки пропитан мужской энергией, а жесты выдают опытного бойца.

– Разве меня должно волновать, что известно вам? – огрызаюсь я, усталость и раздражение давно въелись под кожу. – Документы о последних легальных и не очень сделках Ресу и Строительной Компании, должностные инструкции, карты с главного компьютера в Центре, несколько ключ-карт, доступ к камерам. Более, чем достаточно.

В прошлый раз я искал информацию, касающуюся незаконной торговли оружием и медикаментами с соседней провинцией, Дезеросом, а еще при помощи Дилана незаметно раскидывал мелкие программы-шпионы по городским сетям и занимался подставными договорами.

– Не кипятись, малыш, – женские ладони опускаются на мои плечи, и я оборачиваюсь, узнавая темноволосую девушку. Мы познакомились в баре, и хитрая сучка вывела меня на нужных людей. – Соскучился?

– Больше одного раза телок не юзаю.

Сбрасываю ее руки и обращаю внимание на три мужские фигуры, подошедшие ближе. Двое рассматривают содержимое пакета, а третий пялится на меня. Что-то в его взгляде кажется подозрительно знакомым. Смотрю на него в ответ, и наемник отводит глаза в сторону.

– Повежливее с моей дочерью, – недовольно морщится Барри. – Луна, отойди от него.

Сосет его дочурка неплохо. А после секса успела поведать трогательную историю о приемном смертельно больном отце, нуждающемся в лечении и секретных технологиях Лиртема, которые были незаконно украдены у Альрентера.

– А ты, – делает паузу, – если еще раз услышу что-то подобное, то найду чем ответить. У всех есть слабые места. Собственно, поиск таковых как раз входит в нашу деятельность. Дети, семьи, подружки. Какая-нибудь милая девочка наверняка ждет тебя в Лиртеме и наивно терпит похождения налево. Выяснить это нетрудно. Если тронешь мою дочь, то мои люди сделают из твоей девушки настоящую подстилку. Понял?

– Вряд ли поиски к чему-то приведут, – сквозь зубы произношу я, не теряя ни грамма самообладания. Почти никакой лжи. В Лиртеме ее нет. Но от одной мысли, что такие уроды могут коснуться ее тела, стягивает внутренности. Пальцы правой руки подрагивают от острого желания достать пистолет. Я отлично стреляю и с удовольствием попаду ему между глаз. – В беседах по душам не нуждаюсь. Моя часть выполнена. Ваша очередь.

– Это была небольшая подготовка, мальчик. Проверка. Неужели думаешь, что парочка вшивых бумажек способна обеспечить попадание в наш круг?

– Можешь засунуть свои шизофреничные речи про ваш круг в одно место. Ты прекрасно знаешь, что мне нужны контакты Норберта Ланге.

А еще помощь в сокрытии тайно выведенных с моих счетов денег, их обналичивание, доступ к оружию, поддельные документы и возможность залечь на дно. Если эти придурки смогут спалить змеиное логово моей семьи – это будет приятным бонусом. Иначе рано или поздно сделаю это сам. Я хочу мести.

Я до сих пор жив и дееспособен из-за наследства деда, который даже после смерти не упустил шанса высмеять отца. Почти половину имущества он отписал на меня, четверть – на Норберта Ланге, и только последнюю четверть раздробил между моей матерью, братом и своими ближайшими партнерами. О Норберте ходят почти такие же легенды, как и о Доминике Веллинтере – правителе Альрентера. С одним исключением: Норберт не изгнан из Вельрума и входит в список основных советников Рокады и Сантума. Но его явление миру – огромная редкость и призрачная загадка. Когда дед был жив, я изредка видел его в Лиртеме. Норберт приезжал и останавливался в гостевом доме, часто проводил время в конюшне, пару раз прятал меня и подарил сделанный им нож с замысловатым узором на рукоятке. После похорон деда отец и тетка пытались убрать Ланге, но покушение не удалось. Говорили, что его независимая резиденция находится на землях между Рокадой, Сантумом и Альрентером, и что он сохраняет контакт с династией Веллинтер.

Я не идиот и осознаю, какой пешкой могу стать в давнем противостоянии между кланами Мертенс и Веллинтер. Оно длится много десятилетий. Сейчас Вельрум поделен на шесть округов, за каждым из которых стоят влиятельные семьи. Альрентер остался за бортом, а Веллинтеры, владевшие им испокон веков, сохранили контроль над таинственной территорией, скрытой за горами и густым лесом.

На горизонте есть два пути. Или затеряться в других странах, существовать на окраинах их миров и забыть себя в вечном бегстве. Потеряться и потерять. Всё, всех. Или попытаться войти в большую игру с сильными союзниками.

– Еще не время, – подает голос один из призраков.

– У Норберта и Доминика нет времени возиться с мелкими паршивцами вроде тебя. Я их представитель. Так что будь добр выполнять поручения. Пока что не вижу особой перспективности, – скалится Барри. – Нам по-прежнему нужны все сведения об обороте лекарств и оружия, о торговле ценным товаром и медицинских сделках. А еще все полные карты забытых тоннелей и Центров. Где-то в ваших краях затерялся ценный клад, который принадлежал Альрентеру. Таких легендарных драгоценных камней нет больше нигде. Их, кстати, использовали при разработке специального оборудования лабораторий Ресуректона.

– Где я достану эти карты? Все сгорело при пожаре во время Восстания. Я и так нашел старые чертежи, о которых никто не знает.

– Должны быть копии.

– И твоя верная стая псов за столько лет не смогла их отыскать?

– Мы были близки к цели. Я же рассказывал. Наш человек погиб несколько лет назад. Самолет рухнул в реку, обломки разбросало на много километров вокруг. Если что-то и было на борту, оно пошло ко дну, – простодушно подмечает урод. Мысли вновь поворачивают в ненужное русло. Алан Хетчерс – погибший летчик. Ее дедушка. – Может быть, стоит поискать в тайных гробницах твоего семейства.

– Если бы там были все карты и сведения, то они бы уже давно и масштабно использовали это против вас. В нашем разговоре не было бы смысла.

Изабелла, сестра отца, неосторожно обронила при мне, что им так и не удалось восстановить все данные проекта «Ресуректон», но они отчаянно стремятся к этому.

– Тоже верно, – продолжает Барри, покручивая кольцо на среднем пальце. – Как бы ни было прискорбно осознавать, но один из трех главных носителей информации утерян. Два других разделены между Альрентером и Блэкмундом. В этой схватке все играют на опережение. Однако есть один план. Более трудоемкий, конечно. Понадобится все, что сможешь найти. Советую работать старательнее, потому что это пригодится в конце. Финальным экзаменом будет проникновение в самое сердце «Ресуректона». В Марчен.

Я ослышался что ли? В Марчен? Ток крови замедляется. Мысли исчезают, пока тупая, монотонная боль перекидывается с висков на затылок. Они понимают, о чем говорят? Координаты Марчена до сих пор точно не известны и искусно зашифрованы. Я имел счастье побывать там, но путь вперед и обратно проделывал в бессознательном состоянии. Марчен – это грандиозное сооружение, напоминающее многоэтажный город со своими законами и правилами. Часть помещений спрятаны под землей. Все, кто туда попадают, дезориентированы в пространстве. Некоторые проводят там всю жизнь. Другим везет больше, и они умирают быстрой смертью. Обратно не выбирается никто. Если бы не наследство, отец и тетка давно бы заперли меня в одной из клеток до конца дней. В случае моей смерти, пропажи или недееспособности, Норберт Ланге станет единоличным владельцем семидесяти пяти процентов имущества семьи Мертенс и получит контрольный голос в управлении. Пока что доступ к моим деньгам частично сохраняется у матери, а руководство бизнесом полностью в распоряжении отца.

– Марчен был тайно построен твоим отцом за короткий срок, – подмечает Барри тянучим, как резина, голосом. – Говорят, что все причастные к его возведению бесследно исчезли. Тебе нужно проникнуть туда, найти одного человека и главную станцию управления. В ней содержится то, что может изменить мир. И все.

– Все? – обрываю его длинную речь. – Это невыполнимо. Ваш приятель давно сдох. Долго там не живут. Станция управления тщательно спрятана в недрах этого ада.

Пауза образует ледяной барьер.

– Если он окажется мертв, то это будет нашей проблемой. Не смотри так злобно, мы не собираемся никого подставлять. Комар носа не подточит. Все нужные двери открыты перед тобой. Доминик ценит умных последователей. Возможно, ты ему даже понравишься.

– К черту тебя, твоего Доминика и все ваши идиотские условия, – выплевываю я, ощущая внезапное желание забыться в дурмане. Затхлый запах грязи вплетается в бешено раскачивающиеся мысли, окрашенные ярким заревом разочарования и ярости. Будут другие выходы.

– Как знаешь, – фальшивая непринужденность слетает с лица ублюдка. Он складывает руки на груди и отступает немного в сторону. Делаю шаг назад, боковое зрение различает движение теней. Интуиция – лучший радар, искусно развитый годами. Чувствую меняющийся поток настроений. – Твое последнее слово?

Возможно.

Показываю неприличный жест, отхожу к двери, не поворачиваясь спиной. Касаюсь шершавой холодной ручки, второй ладонью нащупываю рукоятку ножа за поясом. Хорошо бы и вовсе сжечь этот сарай.

– Так и быть, дадим время на размышления, – нарочито небрежная улыбка растягивает губы Барри, но в нарастающем голосе слышится растерянность. – Вы, богатенькие детки, такие избалованные, что…

Нож летит в его сторону, рассекая воздух с леденящим свистом, и звонко врезается в деревянную обивку позади ублюдка. Я не собирался убивать его. Наверное. Однако несколько сантиметров правее, и его блеющий голос захлебнулся бы навсегда. Один из призраков реагирует быстрее всех, но и этого недостаточно. Я провел пол жизни среди теней и умею растворяться во тьме.

Кто-то следует за мной на громадном джипе, изредка мигая фарами в темной ночи. Извилистые дороги, проспекты, шоссе, оставленные позади города. Пролетая по одному из мостов, цепляюсь взглядом за серебряные блики на воде. Может быть, попробовать скинуть хвост в прохладную водичку? Их машина тяжелее и, возможно, утащит мою за собой, а я не очень люблю плавать. Белая вспышка на мгновение застилает зрение. Ловлю глюк от недосыпа и усталости, как наяву видя странные картинки. Давненько не было такого. Беспросветная ночь, рев двигателя, скорость, пробитое ограждение и бесконечно долгий полет вниз, в темноту, похожую на безграничное, безжизненное измерение. Тишина. Черное пламя боли. Выныриваю из бреда в тот самый момент, когда дорога делает крюк. Твою мать. Кручу руль, выворачивая на ярко освещенную трассу, и выжимаю всю мощность из машины. Может, стоило переночевать в Сантуме, но не хотелось, чтобы ищейки отца спалили меня там.

Раздумываю над великодушным предложением. Не хочу медленно и мучительно подыхать в пыточной камере, глупо попавшись на стремном задании. Я легко могу оказаться там и без всех усилий, твою мать. Нужно быть последним идиотом, чтобы добровольно переступить порог Марчена. Либо иметь причину, которая оправдает любые риски. Мне необходимо убежище, но самостоятельно прыгнуть в безумный цирк уродов – это кастинг в отряд самоубийц.

Доезжаю до Рокады ближе к утру и нахожу на карте невзрачный отель. Рокада пока что считается негласным лидером среди Округов, но моя семья желает исправить это как можно быстрее, наделив Блэкмунд безграничной властью. Рокада и Блэкмунд чем-то похожи. Слишком громоздкие здания, слишком узкие улицы, слишком много людей. Бешеный ритм. Бетонная клетка давит на мозг. Большие города – не совсем мое, но их главный плюс перекрывает многое: здесь можно быстро затеряться в толпе.

Отсыпаюсь пару часов и еду в Лиртем. Дорога кажется мигом, утонувшим в тяжелых размышлениях. Легкое головокружение от адреналина и скорости немного глушит искры разочарования. Моя проблема в том, что я быстро взрываюсь и не способен моментально оценить ситуацию с разных сторон. С годами я научился отвлекаться, остужать мозги, перестраивать фокус и думать, но для этого нужно долбаное время. А время – ценный ресурс. Ночи в чужом городе должно было быть достаточно, чтобы привести мысли в порядок. Сгореть в который раз и начать заново. Выход есть всегда. Я не собираюсь отступать, чего бы мне это ни стоило. Но и действовать по чужим правилам никогда не буду.

Ублюдок в чем-то прав. Выигрывает тот, кто играет на опережение.

***

Дом.

Нельзя вечно бежать по кругу. Когда-нибудь это должно закончиться.

Со звоном опускаю стакан на белоснежную мраморную столешницу, желая разбить все в этой гребаной сверкающей кухне. Вода стекает по краям стакана, напоминая бесцветные ручейки крови. Закрываю глаза и проталкиваю застрявший в горле ком. Иногда мне трудно переключать внимание, но в этом бывает своя польза: картинки в памяти не дают забыть о важном.

– Вода в бассейне сегодня восхитительна, – со стороны холла доносится звонкий девчачий голос, который заставляет поморщиться. Ненавижу их. Жаль, что не успею исчезнуть отсюда незамеченным. – Я в восторге от вашего дома. Настоящий дворец.

– Милая, нам надо сказать спасибо Майклу за заботу и любовь ко всем современным технологиям. Алиса, помни, что здесь всегда есть место для тебя.

– Я безумно благодарна за отдельную комнату, Мэдисон. Ощущаю себя в ней королевой. Так часто хочется сбежать от скандалов родителей. А когда рядом Ник, все проблемы кажутся ерундой. Я так люблю его.

– Я знаю. Он тоже обязательно поймет. Мой сын не подарок.

Как же. Королева. Дворец. Забота Майкла. Мышцы рук напрягаются. Блестящее лицемерие. Алиса МакЛарен – умная стерва, и я пожелал бы ей испытать на собственной шкуре все тайные прелести дворца. А моя мать просто дура, думающая лишь о собственных удовольствиях. В голове всплывает фраза отца: «Мне плевать, с кем ты спишь в свободное время, но не позорь семью. Женишься на Алисе и будешь хорошо себя вести, или я поищу новые рычаги давления. Может быть, останешься в живых».

Лучше сдохну, чем сделаю так, как хотят они.

Разговор резко стихает, и через секунду я вижу удивленное лицо матери.

– Ник? – вслед за изумлением в зеленых глазах появляются привычные эмоции: настороженность, надменность, растерянность, мимолетное недовольство, которое она не успевает скрыть за идеально слепленной маской, и испуг. Могут ли дети вызывать страх у родителей? И могут ли родители контролировать детей, держа их в страхе? – Дорогой, мы ждали тебя позже. Почему ты так рано?

Молча приподнимаю бровь, не стирая явного презрения со своего лица. Дорогой. По какой шкале? Сколько я стою для нее? Чуть меньше бриллиантов на шее или чуть больше новенькой машины? Мы всегда вынуждены выбирать, и когда-то моя мать выбрала не меня. Когда-то я нуждался в ней, ее внимании, ласковых объятиях, сказках на ночь, прогулках в парке. Любое слово или капля смеха заставляли стремглав бежать к ней. Но улыбки почти никогда не предназначались мне. Чаще всего она просто игнорировала мое присутствие. Когда мне исполнилось семь, она сказала, что день моего рождения стал самым худшим моментом в ее жизни. Она ни разу не вступилась за меня перед отцом и повесила воспитание на тетку. Позже я понял, что не иметь с ней никакой связи гораздо лучше. Подыгрывать лживой заботе, появившейся из ниоткуда незадолго до смерти деда, я совершенно точно не обязан. Беседы по душам у нас тоже никогда не получится. Слишком поздно.

– Ник? Что-то случилось?

Или не знает, или делает вид. Хотя вряд ли в ее пустой голове задерживаются сложные мысли. Меня не было здесь почти два месяца. Отец организовал приятные каникулы в особом, воинском лагере, чтобы выбить ненужные эмоции и мысли, но воспитательный процесс не задался. Я сбежал оттуда на неделю раньше, не дожидаясь прощальной церемонии. Не слишком приятные воспоминания. Мать должна быть в курсе. Странно, что охрана у ворот не оказала любезный прием.

– Ты бы очень хотела, чтобы со мной что-то случилось? Только не начинай слезливые истории о том, как скучала.

Мама изображает одну из легкомысленных улыбок. Люди любят говорить о честности и справедливости, но часто неприятная правда никому не нужна.

– Ты меня беспокоишь, Ник, – игнорируя мой тяжелый взгляд, продолжает она, подходя ближе. Я не могу не рассмеяться, слыша это. – Мы планировали устроить праздничный ужин к твоему возвращению. Как ты себя чувствуешь?

Уворачиваюсь от ее ладони и отхожу в сторону, по пути все же опрокидывая стакан. Вода заливает столешницу и стекает на пол. Мама едва заметно морщится и переводит взгляд на стоящую рядом девушку.

Алиса не сводит с меня глаз. Мне казалось, что наше прощальное рандеву подействовало на нее достаточно убедительно, чтобы не появляться в этом доме. Я был почти уверен. Что она трепалась про королеву? Вряд ли королевы унижаются так, как она, желая добиться моего расположения. Даже вспоминать противно.