Параллельные

Я понимающе кивала головой, а сама думала о том, что дело было отнюдь не в столице…

Разговор сам собой как-то вышел на рабочие темы. Выяснилось, что нынче Оля заведовала самым крутым детским садиком нашего города.

– Ты не представляешь, какая это ответственность! Им же всем только и подавай всё самое лучшее. А где я им возьму самое лучшее, если народ работать разучился, даже за деньги? Я за эти два года на какие кадры только не насмотрелась. Это же дети, а к ним абы кого не возьмёшь. Уже месяц медика нам ищу. Либо спец хороший, но грымза ещё та, которую не то что к детям, к людям подпускать нельзя. То вся такая «зубная фея», всех любит, всех обожает, а что делать – ни в зуб ногой. И за что им вообще дипломы только дают?

Жадно глотала каждое её слово. При слове «медик» мои глаза зажглись фанатичным огнём.

– Так и не нашла? – практически не дыша, поинтересовалась я, словно боясь спугнуть удачу.

– Нет, – легко отозвалась Оля, ещё ничего не подозревавшая о моём коварном плане.

В этот момент мой мозг суетливо соотносил одно с другим, параллельно пытаясь заткнуть голос разума, оравший: «Не смей!» Как всегда, победила моя несусветная глупость, неожиданно предложившая экс-госпоже Петрушевской:

– А возьми меня на работу?

***

Поначалу наш разговор проходил в светском ключе, мы вспомнили бывших знакомых, студенческие годы, дни давно минувшей юности. Очень быстро общие темы сошли на нет – сказывались моя тревожность и Ольгина занятость.

– Ладно, Нино, давай ближе к делу.

– Давай, – заметно оживилась, хотя мною это ощущалось скорее как паника. Мне кажется, что я так не волновалась даже в тот день, когда мне в силу обстоятельств довелось принимать чужие роды.

А экс-госпожа Петрушевская в один миг превратилась из хохотушки Оленьки в серьёзную Ольгу Павловну.

– Нам очень лестно, – деловым тоном заговорила она, – что такой высококвалифицированный специалист заинтересовалась нашей вакансией.

– Да ладно тебе, – изобразила я смущение. Тяжело быть высококвалифицированным специалистом, да и просто специалистом, когда совсем недавно тебя с позором выгнали из медицины. – Обычный педиатр.

– Ну не знаю, – на мгновение смягчилась собеседница, – Виталька всегда с уважением отзывался о тебе, а уж не доверять его мнению в этом вопросе у меня причин нет.

 Интересно, вот откуда Петрушевский мог знать о моих врачебных способностях, если не видел меня лет десять? Неужели слухами земля полнится? Если да, то страшно подумать, какие ещё слухи обо мне могут ходить по миру.

Но спрашивать об этом я, конечно же, не стала, изобразив на лице благодарную улыбку.

– Да я и сама помню, – тем временем продолжила Оля, – какой собранной и серьёзной ты была, вечно все сидят бухают, а тебе, видите ли, «к экзаменам готовиться надо».

– Да ладно, нам всем надо было.

– Но бухать им это не мешало, уж поверь.

Усмехнулась, уже предчувствуя, что работа у меня в кармане. Но не зря Ольгу Павловну взяли заведующей в самый крутой садик города, ибо, как оказалось, смотреть в самую суть дела она умела.

– Нин, пойми меня правильно, – продолжала она, вернувшись к серьёзному тону, – правда, ценю, что ты захотела работать у нас, но я обязана спросить тебя: почему ты решила уйти из медицины?

Я продолжала улыбаться, но с каждой секундой моя улыбка становилась всё более натянутой и в какой-то момент стала походить на неживой оскал.

– Ну я же знаю, что ты как Виталька, – не оставляла мне никаких шансов Петрушевская, – а такие, как вы, из врачей просто так не уходят. Вы же практики, вам нужно что-то всё время решать, кого-то спасать, вы идейные, а это не лечится.

Спорить здесь было не о чем.

– Поэтому спрошу тебя напрямую: что случилось? И очень надеюсь, что ты мне скажешь правду, я… всё равно узнаю. Сюда ходят дети таких людей, что мы просто не можем взять абы кого.

Понимающе кивнула головой. Сама не знаю, чего ожидала в этой ситуации. Что никто не узнает о моей «тайне»? Но это и не было особой тайной, несмотря на все попытки Илюхиных адвокатов замять историю. Ну а врать… врать я никогда толком не умела. И обычно, если не считать сегодняшнего утра, даже не пыталась этого делать.

Я печально вздохнула и честно призналась:

– С диагнозом ошиблась.

Олина деловитость слетела с её лица, и она сочувствующе спросила:

– Кто- то погиб?

Всё-таки она слишком много лет была замужем за врачом, чтобы понимать, как порой мы любим переживать потери. Но на этот раз случай был не тот.

– Нет, – ответила неожиданно спокойно, а может быть, и вовсе отрешённо. – Я ребёнка похитила.

***

Шесть лет назад

С лестницы я тогда чудом не слетела, в последний момент уцепившись за металлический поручень перил. В итоге шмякнулась на пятую точку, довольно сильно ударившись. Первая реакция – оцепенение. Я сидела на холодных ступеньках крыльца и не могла пошевелиться, с ужасом прислушиваясь к ощущениям в теле. Но всё вроде как было в порядке, кроме ушибленного зада, который вполне ощутимо побаливал.

И лишь выдохнув, я осмелилась дотронуться до живота. Плотно обтянутый мехом, он был в порядке. По спине прошла волна облегчения.

Телефон отлетел в сторону.

Не знаю, сколько времени я просидела на ступеньках, дрожащей рукой гладя детей, словно успокаивая, но Каринин голос, фоном доносившийся из динамика, успел сменить тональность на тревожную.

– Нина Евгеньевна…

Сил что-либо объяснять у меня не нашлось, поэтому, дотянувшись до трубки, пробормотала что-то маловразумительное и отключилась. Домой ехала на такси, посчитав, что садиться за руль в таком состоянии крайне хреновая идея.

Илюха прискакал домой через пять минут после того, как я перешагнула порог квартиры. Боюсь представить, на какой скорости он гнал по обледенелым улицам города.

– Такие, как ты, – возмутилась я, – являются бомбой замедленного действия на дорогах!

Но Нечаев лишь отмахнулся, стянул капюшон куртки с головы и провёл ладонью по волосам.

– Лучше расскажи, что случилось.

Заторможено пожала плечами.

– Да ничего.

Не знаю, почему не стала рассказывать ему о своём падении, на самом деле это была сущая мелочь, но страх, сковавший в первые мгновения после того, как я «села» на ступеньки, будто пустил во мне корни, всколыхнув что-то неспокойное.

– Карина сказала другое…

– Карина? – переспросила я, абсолютно позабыв про помощницу мужа. – А при чём тут она?

Илья слегка нахмурил брови.

– Она сказала, что ты звонила, вы разговаривали, а потом резко пропала, а когда… заговорила снова, голос у тебя был напуганный.

– И ты примчался только потому, что кто-то решил, что голос у меня был напуганный?!

Моя речь всё больше теряла своё спокойствие, обретая нотки недовольства и возмущения. Непонятно, откуда во мне бралось это раздражение – обычно в жизни я старалась полагаться на доводы разума.

– А как я должен был реагировать?! Ты же беременна, – тоже вдруг начал заводиться супруг.

– Я вполне в состоянии позаботиться о себе сама!

Нечаев тряхнул головой, словно не веря услышанному.

– О чём мы сейчас спорим? Я запереживал, я приехал. Да любой бы нормальный мужик сделал бы точно так же. Любая бы другая была только благодарна!

Он был прав, я это чувствовала, но остановиться никак не выходило.

– А я, видимо, не любая! Илья, я – врач! И я способна здраво оценить своё состояние. Если бы что-то случилось, я бы позвонила тебе!

– Ты беременная в первую очередь, – отрезал он, – а уже потом всё остальное!

В общем, слово за слово мы разругались и недовольные друг другом разошлись спать по разным комнатам первый раз в нашей семейной жизни.

Уже сильно позже, пытаясь проанализировать тот вечер и своё странное поведение, я решила, что всё дело было в напряжении, которое копилось во мне на протяжении последних лет, ну а с беременностью лишь усилилось. Я всё ещё чувствовала себя виноватой за то, что не смогла забеременеть сама. Неосознанно продолжала переживать какую-то свою женскую несостоятельность, поэтому невольно «прочитала» слова Ильи как упрёк в том, что я и детей не способна нормально выносить.

Ну а само падение стало лишь пусковым механизмом, давшим волю моим эмоциям.

Тараканов в голове было много, а вот голос разума ушёл в отпуск вместо меня.

Утром оба были хмурые и недовольные.

– За тобой заехать вечером? – попытался Нечаев сделать шаг навстречу, правда, скорее из чувства долга.

– Я не поеду, – заявила немного театрально, – я же детей жду. Буду сидеть на месте и беречь себя.

– Не нагнетай, – разозлился он. – Не хочешь ехать… Уговаривать не буду.

Вместо ответа одарила его тяжёлым взглядом. На этом мы и… порешили.

Сам день прошёл спокойно, я занималась какими-то домашними делами, злясь на Нечаева, жалея себя и, наоборот, злясь на себя и сочувствуя мужу. Кто бы знал, что гормоны превратят мой мозг в сплошной компот?

В обед заехал Костя.

– Дружка своего защищать будешь? – хмыкнула я, обнаружив на пороге квартиры Козырева. Все эти годы они оставались с Нечаевым лучшими друзьями, я же привыкла воспринимать его как ближайшего родственника. Ещё бы, я видела его в разы чаще, чем собственных родителей.

– А надо? – с намёком изогнул он свою бровь.

– Ещё не решила, – честно призналась. И тут же пожаловалась: – Он носится со мной как с писанной торбой.

– Заботится.

– Ну не так же навязчиво!

– Это же Илюха, ему всё под контролем держать надо.

Предупреждающе прищурилась, пытаясь взглядом сообщить гостю всё, что думаю о нём.

– И всё-таки ты его защищаешь.

– Скорее твои нервы берегу.

– Да-да, все вы так говорите, – вздохнула я, ставя перед Костей чашку кофе и садясь за стол напротив него.

Друг благодарно кивнул, но продолжал рассматривать меня, словно пытаясь что-то найти.

– Что? – смутилась под его пристальным взглядом.

– Ты бледная…

Невольно фыркнула.

– Комплименты у Нечаева учился делать? У него с этим проблемы.

– Да нет же, – мотнул головой Костя, отчего-то тоже покраснев. – Просто ты… какая-то… – он, не договорив, махнул рукой и сделал большой глоток из кружки, после чего неожиданно кивнул в сторону моего живота: – Толкаются?

Не сразу сообразила, о чём он, только потом осознав, что уже какое-то время потираю свой живот.

– Тянет, – нехотя пояснила я, только сейчас поймав себя на том, что всё утро боролась с неприятными ощущениями.

– Может, к врачу? – тут же нахмурился Костя, сильно напомнив этим Нечаева.

– Да нет, всё нормально, – отозвалась не совсем уверенно. – Завтра плановый приём перед уходом на праздники, так что всё должно быть хорошо.

И всё же Козырев по темпераменту уступал моему мужу, а может быть, просто не считал себя вправе лезть в нашу жизнь, поэтому придержал свои советы, лишь попросив:

– Если что, звони, в любое время.

– Хорошо, – с самым серьёзным видом пообещала я, прекрасно зная, что воспользуюсь приглашением лишь в крайнем случае.

К этому времени мы уже стояли в коридоре и неловко топтались друг напротив друга, не представляя, что ещё можно сказать. Костя обулся и натянул куртку, но отчего-то не спешил уходить, а я маялась от желания остаться одной.

Наконец, Козырев сделал глубокий вздох и признался:

– Нин, а я женюсь.

Немного зависла, соображая, о чём он говорит, а потом засияла во все свои тридцать два зуба:

– Это же здорово! Давно пора. Только я думала, что вы с Кристиной расстались.

– А я не на Кристине.

– Да?! – удивилась не на шутку. Кристина была давней пассией Кости, с которой они провстречались несколько лет, а полгода назад неожиданно объявили о расставании.

– Её зовут Ева, и она… славная.

Нужных слов у меня не нашлось. Хотелось порадоваться за него, но вот никак не получалось.

– Хочешь сказать, что ты женишься на какой-то славной девице, которую знаешь меньше шести месяцев?! – всерьёз возмутилась я.

– Ну вам же это с Нечаевым не помешало! – непривычно жёстко парировал Костя.

Чуть было не ляпнула, что у нас с Ильёй… другое, но вовремя прикусила язык. Другое что? Великая любовь? Судьба?

Прав судить Козырева у меня не было, поэтому пришлось идти на попятную.

– Да-да, извини. Ляпнула, сама не поняла что. Я действительно очень рада за тебя… вас, – соврала совсем неубедительно.

Впрочем, Костя и так всё понял.

– Ладно, давай опустим, – подыграл он мне, хотя взгляд был самый что ни на есть странный – тёмный и взбудораженный. – Я вас познакомлю, и ты сама всё поймёшь…

Его голосу тоже не хватало веры.

– Конечно.

***

Уже к вечеру я пожалела, что отказалась ехать на Нечаевский корпоратив, но позвонить и покаяться в этом не позволила гордость.

Часов до девяти прослонялась по квартире, изнывая от тоски и неясной тревоги. Муж не звонил. Это злило неимоверно. И даже вчерашние разборки меркли перед тем, что он смеет там развлекаться и радоваться жизни, пока его жена (между прочим беременная!) скучает.

Логику в своих размышлениях я перестала искать ещё накануне, списав всё на ретроградный Меркурий.

«Вот рожу, – обещала самой себе, – и стану самой адекватной женой и матерью на Земле». Помогало плохо.

Спать решила лечь пораньше, дабы разбудить в Нечаеве совесть. Вот придёт он со своей гулянки, а тут я сплю, вся такая несчастная и разобиженная. Пусть потом извиняется как хочет.

Сон не шёл долго, в голове клубились всякие мрачные мысли, от которых даже дышалось тяжело. Дети в животе были непривычно притихшие, обычно перед сном у них начиналась самая веселуха. Как хорошо, что завтра на приём.

На часах было уже за полночь, когда меня вдруг выкинуло из сна. Я резко подорвалась на постели, жадно хватая воздух ртом. В голове гудело, и никак не получалось собраться с мыслями. Приступ ужаса накрыл меня с головой, хотя причин я не понимала, лишь знала, что случилось что-то ПЛОХОЕ.

Попыталась встать с кровати, но острый приступ боли пронзил тело насквозь. И тут через пелену страха до сознания стало доходить…

Судорожно откинула в сторону одеяло, словно это был не кусок ткани, а как минимум ядовитая змея. Пальцы дрожали, но я всё же взяла себя в руки и дотронулась до внутренней стороны бедра. Там было горячо и влажно. И вовсе не по любимой причине современных авторов-романистов.

Теперь мне казалось, что тошнотворный запах крови заполнил собой всю спальню. Как ни странно, но именно это позволило мне окончательно прийти в себя и включить мозги.

Первое, что сделала, – вызвала скорую. А уже потом начала звонить мужу.

– Аппарат абонента выключен или находится… – начал вежливый механический голос.

– Сволочь! – выругалась я на телефон. В голове ещё промелькнула мысль, что с Нечаевым могло что-то случиться, но развивать её дальше я себе не позволила, приказав:

– Сначала дети!

По ощущениям скорая ехала непростительно долго. Хотя на деле между звонком в скорую и приездом бригады прошло всего минут десять, я уже предчувствовала, что нужное время упущено.

– Вы там держитесь, хорошо? – молила я детей, прижимая окровавленную ладонь в своему боку. – Вы только держитесь.

До Ильи я так и не дозвонилась. И лишь из скорой под давлением врача набрала Козырева.

– Нина?! – испуганно выпалил наш друг уже после второго гудка. – Что-то случилось?

– Всё плохо, – глотая слёзы, катившиеся градом из глаз, пробормотала я. – Всё плохо… Илью найди, пожалуйста.

В итоге в больнице со мной оказался именно Костя. Перепуганный и серый от волнения, но крепко державший меня за руку, пока я ждала вердикт врачей, и до последнего запрещавший мне реветь.

Я не мигая смотрела на жидкость, что бежала по прозрачной трубке прямо мне в вену, словно гипнотизируя и приказывая: «Помоги».

Кожа была холодной и влажной, меня слегка потряхивало от холода и резкой общей слабости. А ещё всё время хотелось пить – верный признак большой кровопотери.

Где-то на подкорке я прекрасно понимала это, понимала и ненавидела себя. Принять реальность, какой она была, оказалось выше моих сил.

– Нужно кесарить, – вынес свой вердикт Виктор Олегович, примчавшийся в больницу той ночью. – Кровь уходит быстрее, чем мы её вливаем. Да и показатели УЗИ неутешительные, степень отслойки слишком большая.

– Нет, – выдохнула я, отворачиваясь от своего врача. – Нет. НЕТ!

И с чувством ударила по краям кровати, правда, вышло смазанно, у меня не было сил даже руки толком поднять.

– Нин, спокойней, – попытался утихомирить меня Костя. – Тихо. Дети же нормально развиваются после кесарева… – ему не хватало уверенности, но желание приободрить меня брало верх.

– Ты не понимаешь… – заливаясь слезами, выдала я. – Гестационный возраст слишком мал, а они ещё и близнецы… они всегда мельче. Шансов на то, что дети будут жизнеспособными, практически нет.

Рассказ выдался до ужасного «казённым», но попытка спрятаться за терминологию являлась хоть какой-то защитой.

Костя побледнел и опустил глаза, не зная, что сказать.

– Вы абсолютно правы, – вмешался в наш разговор Виктор Олегович, – но в противном случае вы сами просто погибнете от геморрагического шока.

– Нет, нет…

Я ещё пыталась сопротивляться, но исход был понятен всем.

Врач в поддерживающем жесте коснулся моей ноги.

– Пока мы всё подготавливаем, я попрошу вколоть вам успокоительное.

***

Первое, что я увидела, придя в себя, было абсолютно восковое лицо Нечаева. Он сидел возле моей кровати и отрешённым взглядом смотрел куда-то в пустоту.

На тот момент ужас случившегося ещё не успел прорваться через пелену моего сознания, но вот этот никакущий взгляд мужа…

– Нина, – заметил моё пробуждение Илья, подскакивая на ноги и с шумом роняя стул, – Нина!

Сказать ему было нечего, и это было… выразительнее всяких слов. Вся суть произошедшего навалилась на меня гранитной плитой. Боли как таковой не было, ни в теле, ни на душе… лишь всепоглощающая безнадёга. Наверное, всё-таки седативные в крови давали свой эффект. А может быть, я просто… сгорела.

Муж неуверенно коснулся моего лба, отводя слипшиеся пряди. Его прикосновение было едва ощутимым, словно он боялся сломать меня одним неловким движением. Если бы во мне оставались хоть какие-то силы, я бы обязательно разрыдалась. А так…

Судорожный вздох и острое желание найти ответ на один единственный вопрос:

– Почему?

Илюха замер, его рука на моём лбу потяжелела, а рот приоткрылся в некрасивой гримасе, словно он собирался что-то сказать, но не мог решиться.

– Нин, я…

– Почему?! Почему… это случилось… с нами? – слова приходилось выдавливать из себя силой. Непонятно, на каком нелепом упорстве во мне ещё держалась сама жизнь.

Нечаев покачал головой, после чего, наклонившись, прижался подбородком к моему виску.

– Не знаю, милая. Я… не знаю. Главное, что ты жива, а со всем… остальным мы справимся.

***

Детей мы потеряли.

И все мои попытки найти в этом хоть какой-то смысл так и не увенчались успехом.

Иногда меня посещали кощунственные мысли, что если бы он был один, то, возможно, было бы не так больно… Но их было двое. Двое моих мальчиков, которые имели все шансы на счастливую жизнь, полную радости и любви. Два маленьких человечка, которых глупая мать не смогла уберечь.

И мысли об этом до сих рвут мою душу на части.

Говорят, что время лечит. Врут. Ты просто учишься жить с этой болью, учишься выносить её и не загибаться в конвульсиях всякий раз, когда очередной неравнодушный решает выразить своё «сочувствие».

Первый месяц все носились со мной как с писаной торбой, в то время как мне хотелось одного – уснуть и не просыпаться. Родители приехали едва ли не на следующий день после того, как меня выписали из больницы. Разом постаревшие и осунувшиеся. А может быть, это мне только почудилось.

Мама старалась быть оптимистичной и боевой.

– Родите ещё обязательно, – попыталась поддержать меня она, когда я с чего-то вдруг решила поделиться с ней опасениями, что не представляю, как жить дальше. – Раз забеременели, значит, и ещё раз получится…

Волна тёмного гнева вмиг переполнила меня до краёв. Проблема же была не в том, что у нас не получалось зачать, а в утрате… В том, что мы (или я?) потеряли двух реальных и живых детей, с которыми я почти полгода училась выстраивать отношения внутри себя. Они были! И я их любила… И ничто другое не смогло бы восполнить эту потерю, даже реши я рожать ещё раз.

Матери я ничего не сказала, лишь, психанув, выскочила в подъезд, где на лестничной клетке неожиданно обнаружился курящий отец. Наш чистенький и надраенный подъезд сроду не сталкивался с таким кощунственным бесчинством. Но отцу было всё равно, и я его прекрасно понимала. В отличие от мамы, он не пытался вести со мной душевных разговоров, он вообще не знал, что делать. Как оказалось, в таких вот ситуациях мужчины в миллион раз беспомощней женщин – нам хоть реветь белугой можно.

Папа окинул меня мрачным взглядом и… протянул пачку с сигаретами.

Так мы и стояли с ним в подъезде и курили, выдыхая облака едкого дыма. Курить я толком не умела, разве что кальян. Поэтому после каждой затяжки заходилась в очередном приступе сдавленного кашля, но… на удивление, от этого становилось легче.

– Ты должна с этим справиться, – в конце концов заявил отец с суровым видом. Я не совсем поняла, что он имел в виду: кашель или мою порушенную жизнь, но головой всё же кивнула.

Илюха всё время был рядом, первые недели не отходя от меня ни на шаг. Наверное, боялся, что я решу что-нибудь с собой сделать. Вдруг выяснилось, что все его заводы, пароходы и газеты (которых у нас не было) вполне могут выстоять и без него. Он держался молодцом, несмотря на свой вечно хмуро-растерянный вид. Впервые его вера в собственное всесилие дала трещину, и всё, что ему оставалось, – это пытаться быть со мной.

Бывали дни, когда его присутсвие попросту вымораживало меня. Его забота была почти невыносима. Я чувствовала себя виноватой. Я была виноватой. А его сочувствующий взгляд и вечная поддержка лишь сильнее разжигали мою ненависть к самой себе. Мне хотелось, чтобы на меня орали, чтобы наказали, чтобы… сделали хоть что-нибудь. Но все вокруг лишь жалели меня, пытаясь окутать в один сплошной кокон из ласк и тепла.

И если с родителями я ещё держалась, то Нечаева я натурально изводила, пытаясь вывести хоть на какие-то эмоции, кроме этой приторной заботы. В итоге даже добилась своего, в один прекрасный вечер доведя его до белого каления. Плохо помню, о чём именно мы кричали тогда, но закончилось всё неожиданными признаниями.

Илья вцепился в свою голову, воскликнув в сердцах:

– Что я должен сделать, чтобы ты меня простила?!

Я заторможено моргнула, растерянно приоткрыв рот, плохо понимая, про что он вообще говорит.

– Простила? – повторила за ним.

– Да, я всё понимаю, что такое… не принять.

Тряхнула головой, разом утеряв половину своей злости.

– Ты о чём?

Илюха резко вздёрнул голову, а потом заметался по комнате, с чувством заламывая руки.

– В ту ночь я просто был обязан находится рядом с тобой, никогда не прощу себе тот корпоратив…

После чего с чувством врезал по стене, и рамка с нашей фотографией, не выдержав накала страстей, полетела вниз, разбившись на кучу мелких осколков.

– Это к лучшему, что тебя там не было, – осторожно заметила я, до сегодняшнего дня не подозревая, какие чувства раздирают мужа на части. – Вместе нам было бы сложнее. Твоя боль, моя…

Нечаев нахмурился, словно не веря услышанному, а я продолжала:

– Единственный, кто виноват, это я…

– Не смей! – хрипло воскликнул он, подскакивая ко мне. – Не смей так говорить. Ты не виновата, но так произошло.

– Нет! Виновата, – выкрикнула и попыталась оттолкнуть его, но Илья не поддался, оставшись стоять на месте. – Я должна была понять, должна была почувствовать, должна была…

Крики постепенно перешли в истерику. Громкую и безобразную. Родители за стеной сходили с ума, пока я изливала всю свою боль Нечаеву. Смешно, но сквозь слёзы я убеждала его уйти, бросить меня, начать жить новой жизнью, думать о себе… А он стоял и молчал, периодически перехватывая мои руки при очередной попытке ударить его.

Когда же я выдохлась и, обессиленная, рухнула на кровать, он всё ещё был рядом.

– Не прогоняй меня, – уже под самое утро попросил Илья. – Пожалуйста. Я не хочу жизни без тебя…

***

После разговора с Ильёй стало чуточку легче.

Но к жизни меня вернуло вовсе не это, а звонок заведующей, деловым тоном поинтересовавшейся у меня:

– Оклемалась? Вот и нечего себя жалеть. Работать надо.

И я действительно без всяких раздумий согласилась на всё.

Илья был в ярости.

– Ты месяц еле на ногах стоишь! Не спишь и не ешь! Какая, на хер, больница?!