Параллельные

– Хочу! Но я не представляю, как я осилю следующие девять месяцев, если у нас всё получится.

– Осилишь, – убеждённо заверила я Нечаева.

Но он не стал развивать разговор дальше, попробовав всё перевести в шутку, и ткнул пальцем в свою голову:

– Я с вами натурально поседею. А тебе нужен седой муж?

– Да хоть лысый, – фыркнула я. – Но я уверена, что всё у нас получится.

Иначе… про иначе думать не хотелось.

***

Был разгар дневной смены, когда мне привезли годовалого мальчишку, зарёванного и раскрасневшегося.

– Весь день такой, – едва сама не плача, посетовала мать ребёнка. – Температура под сорок долго держалась, еле сбили.

– Сбили – это хорошо, – проговорила задумчиво, опуская своего юного пациента на кушетку, тот активно вырывался из моих рук. – Что под сорок – плохо.

– Ну мы же сбили, – недовольно возразил отец.

– Тогда зачем же приехали? – немного несдержанно вскинула я брови. Как это часто бывало, родители мне не понравились. Впрочем, мне мало кто мог угодить, обычно я не особо доверяла родителям, особенно таким молодым.

– Потому что плачет всё время! Не прекращая… – продолжал демонстрировать своё недружелюбие отец.

– А почему не в поликлинику по месту жительства? Или врача на дом?

– Со скорой как-то надёжней.

Логика у некоторых была железобетонной.

За время нашего диалога я успела расстегнуть детский комбинезончик. Обычно детей для осмотра раздевали сами родители, ибо маленьким детям было так проще, чем с ходу подпустить к себе незнакомую тётку. Но сегодня чуйка подсказывала мне, что здесь что-то не так. Да и мальчик выглядел столь несчастным, что у меня просто не получилось остаться стоять в стороне.

– Ну же, чудо, – шептала я ему, – потерпи немного, сейчас мы со всем справимся.

– День почти прошёл, – параллельно мне жаловался отец, – а он всё орёт и орёт…

– Паша! – попыталась одёрнуть его жена, но мужчина лишь отмахнулся.

– Что Паша?! Сил моих больше нет. А всё ты. Говорил же, что не нужно его так долго на сиське держать.

Вопросительно взглянула на женщину, отчего та смутилась.

– Мы только недавно грудное вскармливание прекратили.

– Странно, что не в три! – всё так же поражал нас своим «обаянием» отец семейства.

– А вы против грудного вскармливания? – удивилась моя медсестра Лида.

– Я против, чтобы детей баловали! А то вырастают потом сплошные слабаки…

За моей спиной ещё о чём-то спорили, но я уже не слышала. Мальчик перестал вырываться из моих рук и теперь лежал на кушетке, просто всхлипывая. Но напрягло меня на это. Победив детскую одёжку и освободив грудную клетку, чтобы прослушать дыхание, я вдруг обнаружила целую россыпь мелких синяков.

Ещё один взгляд в сторону родителей.

– Сашенька… он у нас такой активный, – залепетала женщина. – Всё время ударяется обо что-то…

Я спустила комбинезон ниже, понимая, что интуиция меня не подвела. Ноги Сашеньки точно так же были усеяны гематомами.

– Лид, – едва сдерживая свой гнев, позвала я медсестру, – измерь температуру, я сейчас.

В коридор я выскочила как ошпаренная, с трудом сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

Первым делом метнулась к заведующей, но кабинет оказался заперт, а сотовый я, как назло, оставила на столе. С чувством ругнувшись себе под нос, побежала обратно, по пути столкнувшись с дежурной медсестрой.

– Галина Сергеевна, вызовите полицию. Жестокое обращение с ребёнком.

Женщина деловито кивнула головой, разве что честь мне не отдала, и поспешила выполнять моё поручение.

Детские крики я услышала ещё на подходе к своему кабинету. Резко распахнув дверь, увидела расстерянную Лиду, злого мужчину и испуганную девушку, что поспешно одевала сына, опять доведя того до слёз.

– Мы уходим, – с ходу объявил мне папаша.

На мгновение я запаниковала, но быстро взяла себя в руки, сочиняя на ходу.

– А как же температура? Она может подняться в любое мгновение.

– Собъём, получилось же в первый раз.

– А если это воспаление лёгких? Отсутствие жара его не спасёт.

– Воспаление лёгких, – охнула мать.

– С чего вы взяли?! – возмутился её муж.

– По хрипам. Вы разве не слышите?! – несла я всякий бред, молясь, чтобы мой голос звучал уверенно. – Влажные и мелкопузырчатые.

Установить такие вещи на слух было невозможно, но разве могли они об этом знать.

Глаза женщины округлились, и она лишь сильнее прижала к себе мальчика.

– И что тогда? – нахмурился папаша. – Если это воспаление лёгких, то что нужно делать?

– Нужна госпитализация, – выпалила я. – Срочная.

– НЕТ! – наливаясь краской, отрезал мужчина, благо что я уже успела придумать, что скажу дальше.

– Нет значит нет. Тогда на первое время мы можем поставить укол, он должен помочь… остановить воспаление.

Лида с ужасом покосилась на меня, видимо решив, что я вконец сбрендила.

– Укол? – уже более спокойно уточнил мужчина. – Что ж, нам это подходит, если он наконец-то успокоится.

Я энергично закивала головой и протянула руки к мальчику, сделав едва заметный шаг в их сторону.

– Давайте, я всё сделаю. А вы пока с Лидией напишите отказ от госпитализации.

Женщина колебалась. Саша плакал. А я стояла, сжимая мокрые ладони. Наконец, мужчина кивнул головой, и девушка отважилась отдать ребёнка мне.

– Лида, – требовательным тоном велела я, – выдай форму для отказа и проследи, чтобы было две подписи – от обоих родителей.

Она промедлила буквально пару секунд, после чего защебетала, увлекая родителей к столу. Я же отступила к кушетке, прижимая Сашу к плечу и слегка его покачивая.

– Чш-ш-ш-ш, – одними губами проговорила я, – сейчас всё будет…

И, дождавшись того момента, когда троица отвернётся от меня, склонясь над столом, я выскочила в коридор вместе с ребёнком.

***

Почему я сразу не диагностировала гемофилию, я не знаю. Увидела синяки, соотнесла агрессивное поведение отца, и как-будто в мозгу что-то щёлкнуло: «Беги. Защищай».

Уже потом, когда отгремела первая буря скандала и я смогла хоть сколько-нибудь мыслить трезво, стали очевидны все допущенные мной ошибки. Наверное, решающую роль сыграл возраст: обычно поставить диагноз гемофилия удаётся до года, как только ребёнок начинает активно двигаться по квартире и собирать все углы. Но тут решающую роль сыграло то, что Саша долго был на грудном вскармливании, получая из материнского молока определенное количество факторов свертывания, что позволяло компенсировать их дефицит. Как только его отлучили от груди, проблемы со свёртываимостью крови стали более очевидными. Но тут в дело вступило общее попустительство родителей, которые предпочитали закрывать глаза на явные признаки того, что с ребёнком что-то не так, списывая всё на его излишнюю активность.

Если бы я была чуть внимательнее и не спешила с выводами, да хотя бы более серьёзно присмотрелась к характеру гематом, то с лёгкостью бы сопоставила одно с другим. Но меня понесло…

В общем, скандал разгорелся порядочный. Это ещё хорошо, что я с орущим ребёнком недалеко убежала, а всего лишь в ординаторскую, дожидаться приезда полиции и социальных служб. Но в итоге объясняться пришлось мне.

– Нина, ты понимаешь, – ругалась на меня моя заведующая, – что протокол существует не просто так! В том числе и для того, чтобы вас… спасителей, обезопасить!

Я понимала, но исправить что-либо уже не могла. Отец Саши вцепился в меня мёртвой хваткой, поклявшись дойти едва ли не до самого министра. Поначалу не поверила, решив, что он преувеличивает, но мужик оказался настойчив, закидав жалобными письмами едва ли не все инстанции.

И тут я совершила очередную ошибку, утаив случившееся от Нечаева. Заминка в пару дней, за которые ситуация успела превратиться в самый настоящий сенсационный скандал.

Поэтому, когда в один прекрасный момент на меня свалилась проверка прокуратуры, я оказалась абсолютно к этому не готова, а все местные паблики уже на следующий день начали пестрить моим фото, причём не самым удачным. Собственно, таким образом мой муж и узнал о моей «оказии».

– Бл… – только и смог он сказать в трубку телефона, выслушав мои сбивчивые объяснения.

Это уже дома мне рассказали много всего интересного о моей самостоятельности. Вечер у нас тоже выдался весёлым, когда Нечаев в очередной раз метался по дому (на этот раз передо мной) и нервно размахивал руками, но хоть не орал, хотя явно хотел. Приехавший к нам Костя сидел тут же, всё время ругаясь с кем-то по телефону.

По итогу, все ненужные публикации исчезли из сети этой же ночью, а не в меру «заботливый» и оскорблённый родитель был заткнут за пояс нехилой суммой, которую отвалил ему мой муж.

Но история на этом, увы, не завершилась.

– Нина Евгеньевна, каким вы видите своё будущее в нашей больнице? – поинтересовался у меня главврач, после того как мировое соглашение между мной и господином Смирновым (отцом Саши) было подписано.

– Светлым? – решила пошутить я.

– Вы же понимаете, что ни о какой лояльности и доверии к вам со стороны пациентов речи быть не может?

– А мне и не нужна их любовь, я здесь для того, чтобы лечить, – гордо вскинула голову, хотя на деле всё ещё винила себя за то, что так жёстко облажалась.

– Боюсь, что в сложившихся условиях это будет крайне непросто.

Меня не уволили, но и работать в полную силу тоже не дали – отстранили от практики, временно отослав в хозчасть с глаз долой.

– Хочешь, я с ним сам поговорю? – возмущался Нечаев, явно жаждая чьей-нибудь крови.

– Не стоит, – покачала я головой, чувствуя безмерную усталость. – Это вряд ли что-нибудь изменит.

– А хочешь… хочешь, я тебе собственную клинику построю? – предложение, конечно же, было шикарным, но ничего, кроме слабой улыбки, оно у меня не вызвало.

Я увольнялась с работы в смешанных чувствах – обида, сожаление, гнев, печаль…

О продолжении процедуры ЭКО в сложившихся условиях говорить не приходилось.

Глава 5.

Месяц назад

Оля нервно расхаживала по кабинету, то и дело посматривая в мою сторону.

Я же не сдержала снисходительного вздоха.

– Да не кусаюсь я.

– Да, – согласилась приятельница, – только совершаешь кучу необдуманных поступков.

– Не без этого, – улыбнулась печально, – но по итогу единственный человек, который во всём этом пострадал, – это я сама.

– Ага, – не унималась Петрушевская, – ты это своему главврачу скажи.

– Бывшему, – поправила я её, решив немного пошутить. – Бывшему главврачу.

Но Ольга не оценила, метнув на меня грозный взгляд.

– Алексеева, ты хоть понимаешь, на что пытаешься меня подписать?

Девичья фамилия непривычно резанула слух, но поправлять Ольгу я не стала, в конце концов, она была не обязана помнить все подробности моей личной жизни.

– Уж поверь, я понимаю АБСОЛЮТНО всё. Но не попытаться… тоже не могу. Быть врачом – это единственное, что я умею.

Она наморщила нос и села обратно в своё кресло. С минуту меня разглядывала, после чего чуть придвинулась ко мне и едва ли не шёпотом спросила:

– А почему бы тебе всё-таки не согласиться на ещё одно ЭКО?

Печально фыркнула. Сколько я уже слышала подобных советов?

Отрицательно мотнула головой.

– Я уже однажды попробовала, и неудача меня практически сломала. Спасли работа и муж. Боюсь, что, случись опять нечто подобное, Илюха попросту меня не вытащит.

Сказала, и тут же пожалела, ибо сомнений в глазах Петрушевской только поприбавилось.

– Я в порядке, – поспешила оправдаться, – честно, в порядке. Просто мне… нужно немного встать на ноги. Снова почувствовать уверенность в себе. Мне необходимо что-то из себя представлять, а не просто быть тенью мужа.

Ольга нервно закусила свою губу, явно ведя в своей голове неравный бой с голосом разума и моими доводами.

– Гарантирую, всё будет в порядке, – практически ровным голосом пообещала я, сцепив руки под столом и боясь хоть чем-то выдать своё волнение.

– А если кто-то узнает?

– Муж разберётся.

– Уже разобрался, – Петрушевская недовольно провела рукой перед собой, словно говоря: «И посмотри куда тебя это завело».

– Он не виноват, что я молчала. К тому же государственные больницы – это не его поле игры.

– А частные садики – его?

– А со всем, что касается частной собственности, он в состоянии договорится. Да и в случае чего скажем всем, что ты попросту была не в курсе.

Приятельница не взялась оспаривать мои слова, и я расценила это как хороший знак, вдруг выдав то, чего даже сама не ожидала:

– Оль, если надо… я заплачу.

***

Из садика я выходила в диком смятении. С одной стороны, на душе забрезжила безумная надежда на то, что жизнь возвращается в мои руки, с другой стороны, безбашенность собственного поступка пугала меня.

Уже сидя в машине, достала из сумочки сотовый и набрала Гельку.

– Если кто спросит, я теперь работаю у тебя.

– Боже-е-е… – простонала подруга. – Ты вконец рехнулась.

Быть тактичной и подбирать слова она так и не научилась, несмотря на положение мужа и «великую» миссию своего фондика.

– Не ссы, – ответила в тон ей, – прорвёмся.

– Нечаев мне шею свернёт.

– Не свернёт. Если что, готова взять весь огонь на себя.

– Лучше бы ты сначала весь огонь на себя взяла, а уже потом… бросалась в свои авантюры.

– Ему нужно немного успокоиться, его всё ещё трясёт из-за моей истории. Пусть сначала просто свыкнется с мыслью, что у меня есть работа.

***

Почему я ничего не сказала мужу про то, что опять подалась в медицину, пусть и таким окольным путём? В последнее время наши отношения с Ильёй всё меньше походили на… отношения. Нет, мы не ругались и даже не спорили, но мы и не разговаривали, словно махом лишившись всех точек соприкосновения. Мне даже начинало казаться, что секс остался единственной формой близости, которая была нам доступна. И это пугало со страшной силой.

В череде бесконечных потерь муж являл собой незыблемую основу моего мироздания. И утрать я ещё и его… не факт, что на этот раз я сумела бы встать.

Пока Нечаева не было дома, я успела приготовить ужин и принять душ. Долго разглядывала себя в зеркало, пытаясь понять, насколько я изменилась за последние пятнадцать лет и где же сейчас та девочка с задорной улыбкой и в белых гольфах. И если последнее можно было найти в любом магазине, то с улыбкой было определенно сложнее…

Илюха появился после десяти, когда разогретый третий раз ужин снова уже успел остыть.

– Прости, – с ходу начал оправдываться он, – за время отъезда столько дел накопилось. Думал, на части меня разорвут…

Я флегматично пожала плечами и молча покинула кухню.

Нечаев, как обычно, последовал за мной.

– Я помню, что обещал быть раньше, но…

– Ничего ты не обещал, – перебила я его, падая на постель. В спальне, освещённой лишь бра из коридора, царил полумрак. Муж встал в дверном проёме, закрыв собой остатки света.

– Нин…

– Тебе напомнить, сколько лет уже я Нина?

Он замолк, зато я вдруг продолжила, черпая силы неведомо откуда.

– И я устала. До чёртиков устала… И даже сама не знаю от чего. Впрочем, тебе не понять.

Сдавленно фыркнул, оттолкнулся от косяка и зашёл в спальню вместе с ярким лучом, который ударил мне прямо в глаза, пришлось зажмуриться.

– День тяжёлый был? – садясь рядом и закидывая мои ноги себе на бёдра, посочувствовал Нечаев, за что его тут же захотелось лягнуть.

– Не тяжелее всех остальных.

Он задумался, почесав свой подбородок с дневной щетиной, и неожиданно выдал:

– Обещаю, с длительными поездками будет покончено.

– Мы обанкротились? – спросила с надеждой, ибо, как оказалось, роль миллионерской жены мне была не по плечу.

– Не дождёшься, – пообещал мне хозяин заводов и пароходов (ну ладно, не пароходов, но маленькой прогулочной яхты). – Просто… нашёл способ, как решать все дела на месте.

– Зашибись, – без особого восторга откликнулась я. – Теперь ты просто будешь жить у себя в офисе.

– Кто-то тут в пессимисты подался…

– Кто-то просто за эти два месяца устал дома сидеть.

– И что ты предлагаешь? Ну хочешь, слетаем куда-нибудь?

Благодаря этому самому «ну» я не хотела, да и срываться с места, когда я только вот-вот решила вопрос с работой, мне было явно не с руки.

– Не хочу, – ответила честно. Думала ещё немного покапризничать, но супруг сыграл на опережение, прижавшись своим лбом к моему.

– Нин, мы через столько прошли. Через это тоже нужно… просто прорваться.

Что такое «это», никто из нас так и не пояснил.

Через пару часов, лёжа в одной постели с обнажённым Ильёй, я даже подобрела и выдала ему часть своей благочестивой лжи:

– А я всё-таки к Геле в фонд устроилась.

– Здорово! – оживился муж, растягивая гласные от усталости. – Чем заниматься будешь?

– Как обычно… мир спасать.

***

Работа в садике сильно отличалась от той, которой я занималась в больнице. В профессиональном плане она была заметно скучнее и однообразнее, но при этом будто бы более напряжённой, по крайней мере, Ольга напирала именно на это:

– Главное, чтобы у родителей не было претензий. Они платят такие деньжищи за наш сад, что имеют полное право ожидать, что их детей здесь оближут с ног до головы.

Я, не привыкшая делать различий между детьми по признаку обеспеченности их родителей, невольно поморщилась, но смолчала. Ибо не в том я положении, чтобы ставить условия.

Работники садика действительно отличались неким подобострастием по отношению к родителям, порой едва не выстраиваясь по стойке смирно. Мне это казалось дико странным, ещё и потому, что по уровню благосостояния моя семья во многом была на одном с ними уровне, а то и выше.

И страх чем-то выдать себя вдруг сыграл со мной злую шутку.

– Оль, а можно мы меня будем представлять не моей фамилией? Ну, на тот случай, чтобы моё прошлое где-то не всплыло…

Но боялась я отнюдь не своего прошлого, а той вероятности, что в фамилии Нечаева кто-нибудь признает ту самую. Не то чтобы я была светским лицом, наоборот, честно избегала все местные тусовки последние пару лет, но закон шести рукопожатий никто не отменял. И то, что какая-нибудь не в меру внимательная личность решит меня сдать мужу, было более чем реально.

А может быть, этот страх был надуманным и я раздувала из мухи слона, преувеличивая свою значимость. И где-то глубоко в душе мне просто хотелось снова побыть Алексеевой, простой девушкой из глубинки с огромными амбициями и далекоидущими планами на жизнь.

Впрочем, именно это желание и стало в нашей истории судьбоносным.

***

Примерно через неделю после моего трудоустройства, когда я всеми правдами и неправдами старалась влиться в коллектив, Петрушевская вызвала меня к себе.

– Мне нужно уехать, – почти с ходу объявила она, суетливо перекладывая бумаги на столе и практически не глядя на меня. – Я ненадолго… надеюсь.

– Оль, – нахмурилась, – что-то случилось?

Та покачала головой и поспешно заверила:

– Всё нормально.

Ложь была так себе, и я невольно насторожилась, не понимая, откуда ждать подвоха. Зато приятельница наконец-то подняла голову и посмотрела на меня… зарёванными глазами.

– Оль? – повторила уже с большим нажимом, а та неожиданно хлюпнула носом и разревелась.

– Виталька в больнице, – сквозь слёзы выдавила заведующая. – Говорят, инфаркт… а какой, к чёрту, инфаркт может быть, если ему ещё и сорока нет?!

– О боже, – только и выдавила я из себя, прикрыв рот рукой.

Человеческая реакция оказалась быстрее профессиональной. И уже только потом мозг заработал так, как нужно:

– Ты уверена, что инфаркт? Где он сейчас, в реанимации или просто в больнице? Что врачи говорят?

– Не знаю, – всплеснула руками она, – ничего не знаю. Два часа назад позвонила его мать и выдала: «Виталечка при смерти», – передразнила Петрушевская бывшую свекровь писклявым голосом. – Конечно, он будет при смерти! С таким дурацким ритмом работы… А ведь говорила! Я ведь предупреждала! Но разве его проймёшь? Супергерой херов. А всё ради чего? Чтобы его мать два года спустя после нашего развода мне сообщила, что эта скотина решил помереть?! Угораздило же меня с идиотом связаться! – вконец поплыла она, с психом швырнув бумаги на пол. – Остолоп твердолобый! Да чтоб он там… сдо-о-ох…

Последняя фраза окончательно превратилась в протяжные завывания. И пока я соображала, а не сбегать ли мне в кабинет за пустырником, Петрушевская резко взяла себя в руки, словно и не было никакой истерики.

– Ладно, – махнула она рукой, едва не упав на пол, со скоростью света собирая разбросанные документы. – Это всё патетика…

– Когда самолёт? – неожиданно для себя догадалась я.

– Через четыре часа, – не моргнув глазом ответила Ольга Павловна. – И пусть он только посмеет мне помереть, прежде чем я прилечу. Я его с того света достану, чтобы самолично предушить!

Её причитания были настолько выразительны, что я невольно усмехнулась мысли о том, что Петрушевский всё-таки счастливчик, раз его жена, пусть и бывшая, так сильно за него переживает.

– Уверена, что он не осмелится, – пошутила я, мысленно сплюнув и постучав по дереву, лишь бы бывший друг всё-таки оправился.

– Посмотрим, – окончательно пришла в себя Ольга, поднявшись на ноги и тут же переходя к делу. – Я тебя чего позвала. Я улетаю, Надежда Семёновна отпустила. Но… тут есть некоторая загвоздка. На следующей неделе к нам должен прийти новый ребёнок…

– Осмотреть? – поспешила я с выводами. – Сделаем всё по высшему разряду.

– Нет, я не об этом… Понимаешь, – замялась Оля, – тут такое дело… У нас достаточно особый контингент родителей, и иногда к нам обращаются с очень тонкими просьбами.

Заведующая явно тщательно подбирала слова, вынуждая меня опять напрячься.

– Иногда мы берём детей не под своей фамилией.

– Украденные, что ли? – пошутила я, всерьёз опасаясь, что это может быть правдой.

– Нет, слава богу. Но… Как бы тебе так объяснить… У очень богатых детей иногда рождаются не совсем официальные отпрыски. Они посильно участвуют в воспитании, но афишировать их наличие не спешат, дабы не разразился скандал в официальной семье. Вот они у нас и… проходят по подставным фамилиям.

– Зашибись, – заключила я, передёрнув плечами. У Ильи было много знакомых, кому вполне по силам было записать своё чадо в этот садик. Интересно, сколько из них могли похвастаться наличием «стороннего» отпрыска?

– Ты не представляешь, насколько зашибись. Но… нам, по сути, до этого нет дела, лишь бы платили. Так вот. Обычно всеми документами я занимаюсь лично. Но тут… поскольку Виталька, сволочь, решил помереть, меня не будет. Надежда Семёновна обещала сама закрыть все вопросы, но тебе всё равно придётся принять медицинскую карту у них. А вот она обычно идёт под настоящим именем, потому что медицина – дело тонкое… мало ли что. Короче, Нино, у меня к тебе просьба. С этого дня ты слепая, глухая и немая. Считай, что тайна приравнена к государственной…

***

Из Ольгиного кабинета я выходила в смешанных чувствах, ощущая себя то ли полнейшей дурой, которой навешали лапши на уши, то ли… вывалянной в грязи, ибо желания лезть в чужие тайны у меня не было никакого. Но отказать Петрушевской я не смогла, особенно если учесть, на какую уступку мне она пошла… пусть и за совсем не символическую сумму.

***

– Как дела на работе? – вопрос Ильи застал меня врасплох. Вздрогнула. Как в замедленной съёмке выключила кран с водой, оставив недомытую посуду в раковине, и повернулась к нему. Но муж не заметил моего замешательства, продолжив свою мысль: – Сильно Гелька тебя гоняет? Наверное, строит из себя великую начальницу.

– Есть такое, – слабо отшутилась я, чуть внимательнее приглядевшись к мужу, словно увидев его впервые за сегодняшний вечер. Ужин у нас прошёл в полной тишине, каждый варился в чём-то своём, и вот теперь Нечаева пробило на поговорить. Впрочем, поговорить – это громко сказано. Ощущение было такое, что несмотря на то, что обращался он ко мне, мысленно он был где-то далеко.

– У тебя всё в порядке? – решила я быть прямолинейной.

Супруг нахмурился и пожал плечами, не понимая, с чего возник такой вопрос. А может быть, просто изобразил удивление, ибо выглядел откровенно уставшим. И только сейчас до меня дошло, что статус «Всё хреново», можно было бы пустить бегущей строкой у него на лбу.

– Вид так себе.

– Устал просто. Дел много навалилось.

– Проблемы?

– Не больше обычного, – улыбнулся муж, но вышло натянуто, что лишь больше подстегнуло мою тревогу. Илья продолжал пристально смотреть на меня, мрачнея на глазах. Неожиданно развернувшаяся между нами сцена приобрела форму затянувшейся паузы. Мы играли в гляделки, и, клянусь, за какие-то там секунды я успела нафантазировать самое страшное. Наконец, он сглотнул, и выдал сакраментальное: – Нин, нам нужно поговорить.