Нулевой Аркан

…

Хосе Благословленный! – кричала толпа.

И он верил в это. Каждый бой он танцевал вальс со смертью. Рога скользили по его коже, копыта рыли землю у самых его ног. Но он всегда выходил победителем. Хосе всегда знал, в какую сторону сместиться, и в какой момент прекратить бой, утоляя жажду крови зрителей, не успев пересытить. Он пышно праздновал победу, пьянчуги и гуляки скандировали на улицах «Хосе Благословленный!». Роккайо слышала эти возгласы через открытые настежь ставни, ожидая победителя, в пропахшей паленой шерстью и травами комнате. Спать было холодно, не только из-за пустой пастели, но и из-за сквозняка, который скрывал следы ритуалов к приходу мужа.

Хосе не торопился. Каждый раз упивался до беспамятства, и к утру, в бреду отправлялся на поиски койотов. Его разум гудел воспоминаниями, выпивка каждый раз вынимала их с глубоко погреба прошлого. Злоба и обида, не находили ни отмщения, ни прощения. Он ждал, что отец признает его, что разозлится, изобьет его за дерзость – но признает. Но тот не появился.

Последнее, что осталось в памяти Хосе – это надменный и выжидающий взгляд с трибун. «Трусливый шакал!» – пульсировало в его больном от похмелья мозгу. Он боялся засыпать, чтобы не погрузиться во мрак воспоминаний и шатался по окрестностям в поисках койотов, пока в беспамятстве не валился с лошади. С годами его мучения притупились, и страсть к боям тоже. Он, как и многие, уставшие от своей славы, продолжал бои, но выбирал все менее злобных быков. Острота нужды, быть самым лучшим и впечатлить своей славой одного единственного человека, тоже притупилась. Он выполнял свою работу как профессионал и поддерживал образ Благословленного, до тех пор, пока не узнал о смерти отца.

Отмщение или прощение стали невозможными. Вся его жизнь в тот миг стала фарсом, который себя не оправдал. Противопоставление было его главной силой – вопреки всему, не так как все, лучше, чем все. В один миг эта сила покинула Хосе. Если раньше ему казалось, что он недостаточно сильно уязвил отца своим успехом, и добивался все новых и новых высот, в момент его смерти, мера стала бесконечной.

С тех пор он ожесточился. Истязал из без того разъяренных быков перед боем, чтобы пробудить в них жажду убивать. Люди шептались, что он освободился от рамок традиций, когда ушел его отец. Бои стали кровавыми и еще более опасными. Слава о Благословленном неслась по материку, переполняя трибуны. Он словно нарочно бросался на рога, но всегда выходил из стычки невредимым. Хосе злил и калечил быков, вынуждая их нападать еще более свирепо. И каждый раз бой заканчивался его триумфом. Злые языки уже приписали его благословение черной магии жены цыганки.

Роккайо все реже выходила на площадь и рынки, избегая косых взглядов и прямых обвинений. Дома ей тоже не было покоя. Муж взрывался из-за любой мелочи, в приступах гнева ломал мебель и пропадал на несколько дней не объясняя причин. Его когда-то аккуратные черты лица исказились. Глаза впали в глазницы и потеряли прежний блеск. Рот напряженно вытянулся в тонкую линию, и давно уже не произносил хороших слов. Он срывал злость на всех кто попадал ему под руку. Он пинал проходящих мимо собак, швырял за шкирку соседских детей, если те вели себя слишком громко. Народ потихоньку возненавидел их обоих – Хосе за сумасшествие, Роккайо за цыганские чары, что свели его с ума.

Один из пикадоров, рассказывал, что проходил мимо клетки с быком ожидающим боя, и видел как Хосе истязал его пикой с пеной у рта повторяя: «Убей меня, чертова скотина! Ты должен убить меня, давай же!». После такой пытки бык потерял много крови и его пришлось заменить на рыжего бычка, что вспорол брюхо Хосе Благословленному, поставив точку в его жизни и родословной великих матадоров.

…

– Когда тело Хосе уносили с арены, людей рвало от трупного смрада. Его внутренности сгнили будто десяток лет назад. Меня обвинили в черной магии. Наш дом сожги. Меня тоже хотели сжечь как ведьму. Не оставалось иного выбора. Я избежала страшных мучений одним точным ударом. Я так думала, пока не появилась она…

…

Ты чувствуешь вину?

– Всегда чувствовала.

Ты знала, что он искал смерти?

– Всегда знала.

Так почему ты меняла его судьбу?

– Потому что я его любила.

Он стал чудовищем.

– Он всегда был чудовищем. Но я его любила.

Какой в этом смысл?

– Мне уже все равно, отпусти меня.

Если я сделаю так, что все забудут о тебе и Хосе, ты вернешься?

– Вернусь куда?

В мир живых.

– А что если нет?

Полы комнаты низверглись непроглядной тьмой. Силуэт, безмолвно нависающий, медленно поглощал свет в глубь своей черноты. Ужас охватил цыганку, она закричала. Бесплотная тьма длинными руками закрыла ей рот, зажала запястья и обхватила ноги. Стул резко опрокинулся назад и провалился в бесконечную тьму вместе с цыганкой застывшей в ужасе.

Добро пожаловать в мой мир.

Шрамы

– Почему ты вернулась?

– Мне дали шанс начать с начала. Все, кто знал меня раньше – забыли. Но я помню их, я помню все что было. С одной стороны ужасная потеря, с другой же…

– Не о чем переживать, если некому на это смотреть. – Дункан встретил удивленный взгляд Роккайо и довольно хмыкнул. – Это то, почему я хотел сдаться. Мои решения и последствия остались при мне, на виду у всех. Если вдруг я решу исчезнуть из памяти людей, останусь ни с чем. Я не могу создавать что-то хорошее, я лишь принимаю то, что дарят другие, и стараюсь это ценить, – он помолчал немного. – Думаю, на твоем месте, я бы остался один навсегда.

– Ты не прав, ты приносишь много счастья людям.

Дункан нежно поцеловал ее и удобнее расположил на своей груди. Изможденное тело ныло под весом Роккайо, но это было доказательством реальности происходящего. Дункан находил эту боль приятной.

– Я сбежал из дома, когда умер отец. Он стер меня из своей памяти пулей. В один миг его перестало волновать мое существование. Мать снова вышла замуж, за генерала, что медленно разрушал нашу жизнь. Разрушал труд моего отца и его волю к жизни. Я ненавидел ее за это. Лишь со временем понял, что иначе она бы пропала, и я пропал бы вместе с ней. Одним утром я решился сбежать, взял еды на пару дней вперед, спрятался неподалеку, наблюдая за тем, как входят в дом и выходят из него. Я ждал когда меня начнут искать. Но этого не происходило. Спустя две ночи, я вновь украл еды у соседей, и забрался в сеновал, поближе, потому что ночи становились все холоднее – тогда была осень. Я вздрагивал от каждого скрипа, в надежде, что это открылась дверь моего дома.

Не сомкнув глаз в ту ночь, я продрог, и готов был бросить эту затею, как вдруг, услышал знакомый скрип. Все мое нутро рвалось домой, но я ждал. Я хотел увидеть, как мать побежит меня искать… Хоть крикнет разок… Посмотрит по сторонам… Но она, как и прошлым утром, плеснула на землю воду из таза и захлопнула дверь. В тот миг я почувствовал, что мне не было места, меня никто не ждал. – Дункан тяжело вздохнул. – Я снова украл еды, и побольше. У меня не было цели, просто побрел вдоль железой дороги. Помню, поля тогда были черными, их усеяли бесконечные стаи грачей, которые готовились к долгому перелету на юг. Птицы гудели криками, волнами взмывали в небо, кружили и снова садились, в ожидании того самого момента, когда взмоет вся бесчисленная стая и очернит небеса. Не знаю, сколько шел. Вскоре передо мной очутился поезд на одинокой станции, не долго думая, я забрался в вагон, представляя, что я грач, который готов отправиться в долгий путь на юг. Туда, где меня ждет что-то хорошее. – Дункан сделал паузу и погладил волосы Роккайо. Она не могла подобрать нужных слов в ответ. – Аверин скорее всего рассказала тебе, о том что было дальше. О том, как меня нашли, как годами ждали, что я заговорю или улыбнусь. Как дали мне все, что я только осмелился просить, и даже больше. Без Леона – я бы сгинул. Без тебя – я бы сгинул. Я не смогу вернуться в мир, где нет никого из вас… Поэтому я восхищаюсь твоей смелостью. – Дункан прижал ее ладонь к груди, поближе к сердцу. – Я хочу быть с тобой. Я буду стойко терпеть и тщательно залечивать раны, чтобы с каждым новым шрамом ценить тебя еще сильнее. Я хочу использовать каждый шанс.

– И я хочу, чтобы ты был со мной. Я буду тебя искать, если судьба разлучит нас. Я буду ждать тебя, милый…

Утром Нило удивленно смотрел на Дункана сидя в кресле, тот неожиданно вошел в гостиную и отвлек его от чтения книги.

– Меня бесило твое присутствие, вся эта преданность. Точнее, нет, меня бесило то, что я не мог быть таким преданным. И даже сейчас, меня злит, что когда она с тобой, я спокойнее, – Дункан отвел взгляд в сторону. – Поэтому я благодарен тебе, за то, что ты именно такой. Я не знаю куда мы отправимся дальше, если ты будешь с нами, я не буду препятствовать и отравлять тебе жизнь.

– Ты меня застал врасплох дружище… – Нило поерзал в кресле, обдумывая услышанное: «Что с ним случилось за пару ночей?». – Я… Я ценю твои слова, хоть и не все разобрал, вот так сразу. Главное, что у нас хорошие намерения, дружище, все остальное образуется. Ты не торопись в дорогу, тебе бы окрепнуть… – Нило осекся: «Не заденет ли это гордость Дункана?»

– Да, я скоро буду в порядке. Можем вернуться в Уотерфорд с моей семьей, если в Уотерфорде вам с Роккайо будет уютнее.

– Здесь отлично, но ты прав, не стоит обременять молодую семью. Как будешь готов к дороге, отправимся.

– Договорились.

Дункан обдал Нило холодом синих глаз.

– Такие перемены… Того ли Дункана Роккайо вернула?

И да и нет.

– О чем ты?

Ты тоже стал другим, после той ночи. Нельзя коснуться смерти и вернуться прежним.

– Но… Я не чувствую этого.

Такова суть встреч.

– Нило! – Роккайо, впервые за долгое время, румяная и бодрая, неожиданно ворвалась в гостиную и прервала мысль. – Как ты? Дункан хотел с тобой поговорить, искал тебя.

– Да, он уже осадил меня своим благородством.

Роккайо рассмеялась, она ожидала чего-то подобного. – Не будь строг к нему. Он многое переосмысливает. Он старается, правда.

– Я уж думал это оборотень в его шкуре. – Роккайо снова рассмеялась. Сердце Нило защемило тоской, но он улыбался, ведь ее смех был наградой, так или иначе. – Еще Дункан сказал, что не против моего присутствия, не то чтобы я спрашивал, но вы поняли, он хочет отправиться в Уотерфорд со всеми.

– А ты, что думаешь?

– Я думаю, что не стоит злоупотреблять гостеприимством. В Уотерфорде я могу работать, но надолго осесть там тоже странно, я не хочу быть третьим…

– Нет. Нило. Жизнь сложнее, чем нам всем хотелось бы, поверь. Я благодарна тебе за каждый день, что ты рядом. Если ты решишь отправиться своим путем, я это поддержу, но я всегда буду рада и твоему возвращению. Делай так, как велит сердце, – ей тоже тяжело давалась мысль о разлуке.

Нило опустил взгляд. Его сердце рвалось на части. Он хотел свободы. Отделиться прямо сейчас, резко и болезненно. Но куда? К кому? – Я подумаю, и скажу когда буду готов пойти своим путем. – Это все, что он озвучил, осипшим голосом.

– Твоя неизвестность не страшнее моей – Роккайо тоже понизила голос. – Я могу завести тебя во тьму. Я знаю, что ты храбрый, но может быть так, что это не твоя битва. Если сердце зовет тебя, не думай о том, что могло бы быть – иди дальше.

Нило уже сейчас почувствовал горечь разлуки, словно глотнул дегтя. Это было невыносимо, он не готов. Его мозг звенел от желания броситься ей в ноги и умолять не оставлять его. Его сердце рвалось на части – свобода или любовь. Подавшись порыву, он схватил плечи Роккайо и крепко прижал к своей груди. Сердце юноши неслось галопом, пульс громыхал в горле. Едва себя слыша, он произнес, у самого уха Роккайо: – Только позови. Я учую, я приду с края света, восстану из мертвых…

Роккайо обомлела. Она не сопротивлялась, но всем телом чувствовала, что этого не должно было произойти. Она любила, и ее любили, но это чувство, словно… Нило отшатнулся, бледный и напряженный, с гордо поднятой головой. – Это не… Такого не повторится, прошу прощения. Я не имел права.

– Все… в порядке. – Роккайо не сразу оправилась от шока. На пару мгновений она отвела глаза и безуспешно старалась успокоить сердцебиение. – Знаешь… – Наконец овладев собой, она посмотрела в глаза Нило. – Если вдруг мы не сможем проститься, это будет нашим прощанием на века. – Она улыбнулась и двинулась к Нило, тот вздрогнул, и выдержав нерешительную паузу, все же шагнул навстречу.

Их не беспокоило, что кто-то может застать двоих в объятиях, время словно остановилось. Это было прощание двух душ на века. Чувство бесконечной тоски в груди Нило, заполнялось принятием разлуки. Больше не было сомнений и вопросов о прошлом. Только абсолютное чувство молчаливого прощания, что невозможно будет прервать или нарушить.

Роккайо закрыла глаза уткнувшись в теплую шею Нило. От него пахло летним солнечным светом, что пробивался скозь щели в стенах амбара, недавно наполненного свежей скошенной травой. Пахло радужными бликами, что искрились в капельках над бурной горной рекой, подхваченных прохладным ветром. Пахло домом…

Она видела дом – видела будущее.

После шумного и вкусного обеда все вернулись к работе, а Дункан и Роккайо отправились в домик построеный специально для Миссис Квиквелл.

– Ох, Миссис… – Дункан растерянно смотрел на женщину сидящую в кресле напротив. Она безмятежно улыбалась не замечая их с Роккайо присутствия.

– Да, я говорила тебе об этой «перемене». – Роккайо боялась, что Дункан может расстроиться, или даже разозлиться, из-за ее вмешательства. Но он лишь молча расположился в кресле и изучал лицо Маргарет.

– Почему она стала такой? – наконец, спросил он.

– Маргарет просила забвения, она не справлялась с этим "даром".

– Я видел ее совсем другой. Там она была мудрой, спокойной. – Дункан протянул руку к Роккайо, чтобы взять ее ладонь, та сидела рядом, и в ответ, от волнения, обхватала его запястья обеими руками. – Если бы я сам не побывал во тьме, я бы никогда в жизни не поверил тебе, Роккайо. А в ту ночь, я был в ужасе от одного ее вида. Я верю, что ты приняла лучшее решение из возможных.

Роккайо сильнее сжала его ладонь, одновременно расслабляясь в глубине души. Теперь он правда ее понимает, она не одна.

– Может Маргарет тебя услышит, – тихо сказала Роккайо. – Попробуй поговорить с ней.

– Я не знаю, что спросить, – Дункан поерзал в кресле унимая волнение.

– Можешь начать с благодарности, – с улыбкой прошептала Роккайо.

– Да, ты права…

Не стоит. Ты мне не чужой человек. Я приглядываю за всеми вами, О'кейны.

Дункан вжался в спинку кресла. Роккайо сжала его ладонь до белезны костяшек, но не шелохнулась. Она с самого начала знала, что их слышат. Шок постепенно отступал и на его место приходило любопытство. Роккайо тоже внимательно слушала не выпуская его руки.

Не бойся. Я та же Маргарет, что смотрела с тобой на Южный крест. Я рада, что ты здесь. Когда-то давно, я хотела быть твоей крестной, но вот, я приглядываю за тобой и сыновьями совсем иначе. Я не могу многое вам рассказать. Но, знайте, я приглядываю за всеми вами. Ты видел Жнеца, Дункан?

– Кого? – Дункан растерялся.

Конь, что привел тебя. Он здесь не просто так. Считай, что он твой талисман. Если завоюешь его любовь, он будет тебя беречь. Если же ты его озлобишь, и не успеешь отпустить на волю, он станет твоим проклятьем, и сыщет твою самую ближайшую смерть.

– Х-хорошо. Я вас понял, – Дункан нервно сглотнул.

Тебе не стоит бояться тьмы. Мы ближе всего к ней. Я, вы двое, и тот молодой человек, ваш спутник – все мы в начале пути, но еще рано об этом думать. Тьма сама все расскажет вам.

– Вы говорите с ней? – Роккайо переняла инициативу.

Редко. В нашем мире не нужно говорить. Зачем просить воды утопая в море? Говорить с ней нужно здесь. Здесь для всех правила едины.

– Здесь? Почему тут все иначе?

Свет и тьма влияют друг на друга.

– Она хочет нам навредить? Стоит ли бояться ее?

Она хочет получить ответы на вопросы. Для этого вы нужны ей живыми.

– Значит, мне безопаснее следовать договоренности?

Безопаснее. Но не надейся, что она будет защищать тебя. Ищи союзников среди живых. Дункан помнит, как тени не выпускали его, вынуждали тонуть сильнее, захлебываясь забвением.

– К свету… – прошептал он.

Это единственная подсказка, что я могу дать.

– Вы будете говорить с сыновьями, как с нами сейчас?

Нет. Их еще не коснулась тьма. Их мир прямолинеен и полон любви. Я хочу это сохранить.

– Прямолинеен?

Встречи со смертью, как брошенный плоский камень вдоль водной глади. Разлуки будут все короче, если в уме поселится страх. Тени будут зазывать на ту сторону с каждым разом сильнее. Однажды вы поймете некоторые закономерности, а сейчас доверьтесь свету.

После этих слов Маргарет не отвечала на вопросы. Лишь безмятежно улыбалась и смотрела куда-то в пустоту. Через три дня запланировали отъезд в Уотерфорд, семьи Квиквелов и О’кейнов почувствовав облегчение, после выздоровления Дункана, сосредоточились на хозяйственных делах. Кеган многое рассказывал Ори и Сэму, чувствуя долг перед Генри. Хоть их отец и был паршивым человеком, Кеган любил его сыновей. Рано утром, под его управлением небольшой отряд из девяти молодых мужчин отправлялся чинить крышу, ставить стены бочки, обрабатывать скот или охотиться. В то время как дома кипела другая жизнь: Аверин и Роккайо делились мудростями и рецептами с Софи, занимали детей играми, пока их мать отдыхала и поправляла собственное здоровье ваннами с травами и крепким сном. Роккайо чувствовала, как тоска с каждым днем покидала этот дом, взамен, он наполнялся любовью и надеждой. В последний день до отъезда, все собрались за сытным ужином с доброй порцией пива. Лишь к утру они отправились по своим комнатам обессиленные смехом. Счастливые и пьяные, Роккайо с Дунканом повалились на кровать, не веря собственным глазам – они справились.

– Неужели каждый дом можно сделать таким? – Дункан перебирал локоны Роккайо и пьяно улыбался глядя в потолок.

– Твоя семья изобильна, они принесли сюда новую энергию, заполнили ей пустоту. – Я думаю Маргарет счастлива, что все произошло именно так.

– Может она все подстроила? – Дункан улыбался.

– Может быть. Она больше не говорит со мной.

– Давай построим свой собственный дом.

Роккайо преподнялась над ним, провела ладонью по щеке и с едва уловимой грустью в глазах улыбнулась. – Да, у нас впереди не легкий путь. И он должен куда-то нас вести, к какой-то цели.

Дункан хотел рассказать, что видел на той стороне. Их дом и годы совместной жизни, но сердце кольнуло от мысли, что тогда все разрушилось и промолчал. – Мы справимся, Роккайо. Я буду рядом, буду учиться…

Дункан проваливался в сон, а Роккайо по прежнему смотрела в потолок и думала о доме. «Их дом будет пуст? В нем не будет детей? Может смерть может ей помочь с этим? А что если взять как Аверин, тех, кто в этом будет нуждаться? Как сказать Дункану о том, что она не может родить? А может проблема была не во мне, и стоит попробовать?» Это мысль ее успокоила, она прижалась ближе к Дункану и крепко уснула.

Ястреб

Солнце ярко освещало укрытое снегом поле. На фоне глубокого синего неба четко выделялась темная фигура ястреба, что сидел на вершине небольшого ветвистого дерева. Хищник неподвижно наблюдал. Снег под ногой заскрипел, едва я сделал шаг. Ястреб мгновенно обернулся, впился взглядом в источник шума, расправил крылья и улетел прочь. Пейзаж стал пустым. Спустя пару мгновений в ветвях дерева что-то ожило. Маленькие птички робкими прыжками передвигались с ветки на ветку внутри тесной кроны дерева.

Опасность миновала.

– Мы приехали, просыпайся, Нило.

Дни летели, жизнь становилась привычной. Нило вернулся к работе погонщиком. Роккайо принимала местных жителей, до которых дошли слухи о целительнице, спасшей младшую дочь Квиквелов. Дункан постепенно набирал вес, уверенне сидел в седле и взял нового дичка на обучение. Жнец так и не был оседлан ни разу, мирно пасся с рабочими лошадьми и терпеливо ждал своего часа. Иногда, Дункан приходил к нему, острожно осматривал со всех сторон, особенно шрам на задней правой ноге. Потрепав жеребца по шее он снова уходил. Жеребенок, которого они оставили оправляться от ран в конце конюшни – исчез, никто будто и не помнил о нем. Дункан тоже не спрашивал, как бы он объяснил, что будучи взрослым трехлеткой, тот стоял в соседней конюшне. Только обещание о помолвке, данное Ори, беспокоило не на шутку.

Пора отправляться.

– Да, я помню. Отправимся на этой неделе. Вот только куда?

Дорога найдет тебя. Не беспокойся.

– Они будут в безопасности?

Они будут жить соответственно своей судьбе.

Роккайо тревожилась сильнее с приближением дня отъезда. Нило решил ехать с ней, и Дунканом, лишь до большого города, где найдет работу и осядет. Дункан же твердо намерен был следовать за ней до конца. Сердце цыганки неслось галопом от кошмаров едва она погружалась в сон. В холодном поту она вырывалась из плена страшных картин, что рисовало ее подсознание. Дункан уже привык к ее резким пробуждениям и чутко спал рядом, готовый крепко обнять и прогнать ее страхи.

– Я рядом, – тихо говорил он и гладил ее плечи. – Это лишь сон.

Если тьма в углу комнаты была подозрительно густой, Дункан включал второй прикованный светильник и мысленно, словно зверь ощетинясь, прогонял ее. Он был бессилен, как еж перед лисом. Рано или поздно лис нашел бы способ разорвать его брюхо. Все что он может – это быть бдительным. Когда Роккайо, наконец, засыпала, Дункан еще долго думал о том, что их ждет впереди.

Прощания давались тяжело. С тревогой на сердце братья запрягали повозку. Леон помогал загружать вещи и еду в дорогу. Рыжий юноша широко улыбался, но глаза его выдавали тоску.

– Обещай слать телеграммы, чтобы я мог найти тебя. И рассказывай о своем здоровье.

– Обещаю, – Дункан крепко обнял брата и потрепал его волнистые волосы. – Мы вернемся. Лишь уладим одно дело.

Леон десятки раз пытался разузнать, что это за «дело», но Дункан стойко уклонялся от ответов. Со временем Леон привык к этому.

– Если понадоблюсь, дай знать, я тут же примчусь, – глаза Леона наполнялись слезами, когда он говорил это. Совсем недавно он чуть не лишился брата, эта рана еще не зажила.

– Все будет хорошо, я не заставлю снова переживать за меня. – Сердце Дункана в ответ сжалось болью. Он ненавидел прощания. Если они небрежны, гораздо легче, но сейчас как никогда ощущается важность прощаний – ведь это могут быть последние сказанные слова. – Я усвоил урок, – добавил он.

– А что делать с твоим жеребцом? – Леон сменил тему, чтобы отвлечься.

– Пусть пасется вволю. Я позже решу, что с ним делать.

– Как скажешь.

Леону стало чуть легче. Он часто будет навещать Жнеца и рассказывать истории, которые рассказал бы Дункану. Аверин поцеловала сына в лоб и крепко обняла Роккайо. Она давно уже приняла цыганку в семью. Материнское сердце обращало богам самые горячие молитвы за двоих, что покинули дом. Аверин просила лишь возвращения в здравии. Кеган старший держался уверенно, однажды и он прощался с родными перед отплытием. Он сам не знал, что будет ждать их, молодоженов, рискнувших отправиться на материк. Кеган вспоминал, как женщины плакали, как мужчины крепко хлопали по плечу и кричали тосты о славных приключениях и богатствах – все это он получил. Теперь его очередь крепко обнять сына, хлопнуть по плечу и отпустить, даже если где-то внутри трепыхалась боль расставания.

– Ты пришел в нашу семью как дар богов, – Смеялся Кеган. – Сверши же то, ради чего оказался здесь. Я буду поднимать эль за твое великое будущее, сынок.

Дункан обнял отца. Его сердце одувал морской ветер неизвестности, но он знал – на берегу его ждут.

Путь держали на север, других идей не было. Роккайо с каждым днем все сильнее разочаровывалась в решении уехать. Ее моральный дух поддерживала лишь теплая атмосфера. Дункан смягчился. Со временем, Нило отдаленно стал напоминать ему Леона. Иногда, он совсем забывался и заливался смехом с шуток юноши. Путь был спокойным, даже монотонным, пока на седьмой день, один из тяжеловозов не захромал.

– Наминка, – сказал Нило, опуская огромное копыто на землю. – Камень я вытащил, но гематома разойдется не скоро, надеюсь обойдемся без воспаления. Надо освободить его. Пока будут тянуть трое.

– На, залей это в рану, и заткни ватой, – Роккайо достала бутылек из сумки и свесившись с козел протянула Нило.