Звёздная девочка

Энни Янг

Звёздная девочка

Пролог

г. Ванкувер, провинция Британская Колумбия, Канада.

Когда есть способность переместиться за долю секунды из пункта А в пункт В, да еще и когда неприлично опаздываешь на собственный праздник, лучшим решением, разумеется, будет этим даром воспользоваться. Но знали бы вы, как сильно я люблю этот мир и человеческие в нем возможности, насколько радуюсь бытовым мелочам, что каждый день строят жизнь, такую прекрасную и неповторимую, а главное – нескучную, разнообразную, порой приятно усложненную законами этой маленькой Вселенной, – тогда бы не удивились тому, что я делаю сейчас.

– Ай! Ч-черт!

Я прижимаю ладонь к передней косточке голени и морщусь от боли, подпрыгивая на одной ноге. А затем, с раздражением отпихнув с дороги коробку от нового блендера, в котором ждет своего прощального часа старый поломанный прибор, что подвел меня вчерашним утром, когда собиралась приготовить себе клубничный молочный смузи, я хватаю в прихожей ключи от машины и, в последний раз оценив свое отражение в зеркале, выбегаю из квартиры.

Выезжаю за город, впереди серая лента абсолютно прямой трассы; позади, в зеркале заднего вида, открывается тот же вид – пустая, будто бесконечная дорога. Ни единой машины в округе, а значит, самое время появиться на схожей пустынной местности в совершенно другой провинции.

Да здравствует Квебек!

Миг – и я на пути в Монреаль. Да-да, всё же иногда я пользуюсь своими хитростями. Но антураж езды на своем собственном мерседесе позволяет мне не обращать внимания на противоестественные трюки, закрывать глаза на внезапную смену пейзажа впереди и по обе стороны от меня и продолжать наслаждаться встречным ветром, откидным верхом, ловить кайф от скорости и от удивительной жизни на этой планете в целом.

Я касаюсь оправы солнечных очков на макушке и ниспускаю на глаза. С улыбкой провожу кончиками пальцев по стильной, просто невероятно красивейшей приборной панели своего нового золотистого родстера и сильнее давлю на педаль газа.

Обожаю длинные дороги. И обожаю скорость под двести. В случае непредвиденных преград всегда можно исчезнуть тут и почти без вреда настроению вынырнуть там.

Ах, жизнь так красива! Так интересна и уникальна! Мир великолепен, многогранен, в нем обалдеть как много красок, и я счастлива. Разве что у меня есть одна проблема – я одна. Конечно, у меня есть друзья – много-много друзей, – но того самого, который бы разукрасил мой мир еще и изнутри, я еще не встретила. Хоть и живу на этом свете, порядком, уже немало.

Нотр-Дам-де-Нэж поражает своей красотой. Особенно в октябре. Я въезжаю в этот дивный французский сад. Минуя мавзолеи и часовни в окружении огненных красок, еду по широкой автомобильной дороге под раскидистыми ветвями разноцветных осенних деревьев и нахожу нужное место и знакомые декорации вдалеке – сама, со всей любовью выбирала, – вокруг которого собрались люди в черных одеяниях.

Церемония погребения идет полным ходом.

Поправив легкими движениями пальцев волосы, в меру строгий пиджак и подтянув декольте черного элегантного платья чуточку вверх, я выхожу из машины и направляюсь к скорбящим. Пока иду, пытаюсь как можно лучше изобразить на лице траур.

Ах, какое несчастье! Какое горе!

Я вздыхаю про себя – попытка выдавить слезу ни к чему не приводит. Никогда не умела этого делать по заказу. Вынужденная прибегнуть к маленькой хитрости, бледнею до оттенка муки для наглядности, дабы не усомнились в моей искренности, и красных пятен вокруг глаз добавляю, дескать, я плакала всю ночь и всё утро.

– Это для всех нас стало ударом, – слышу я чуть печальный, но спокойный голос мэра, что, приобняв за плечи свою понурую дочь, вполголоса беседует с одним из детективов, присутствующих среди сотен других людей, пришедших сегодня сюда в знак уважения к усопшей.

Как же много народа! Я и половины собравшихся не знаю.

Детектив Гринвуд тем временем с хмурым видом участливо кивает, поддерживая разговор:

– Говорят, она страдала пять месяцев. Никому не сообщала о своей болезни. Поверьте, я сам узнал только, когда стало известно о ее смерти. Как и вы, не догадывался ни о чем. – А затем мужчина переводит взгляд на Кейси. – А вам, дорогая, она тоже ничего не сказала?

Девушка, с сочувствием взглянув на отца, делает глубокий вдох и наконец мотает головой, давая таким образом детективу молчаливый ответ. Мол, очень тяжело об этом говорить, простите.

Она не заметила моего присутствия. Мой взгляд скользит дальше, и я вижу лица своих друзей. Слева от гроба стоит мой брат, он узнал меня и со сдержанной полуухмылкой поднимает кисть, чтобы привлечь внимание и подозвать к себе. Мой любимый блондинчик явно скучает за неимением здесь знакомых: Молли не пришла, а Тьерри я и не стала ничего говорить о похоронах. Однако, подняв указательный палец вверх, я даю ему понять, что подойду чуть позже, и протискиваюсь к чете Карсон. Но на полпути меня перехватывает чья-то рука.

– Подождите, вы…

Я делаю шаг назад и становлюсь лицом к лицу с детективом Дюпюи. В лице Селин читается растерянность.

– Да? – делаю хриплым голос, лицо посмурнее. – В чем дело?

Всё же надо было надеть очки, а не оставлять их на сиденье в машине. Или надо было на время сменить внешность? Но я так этого не люблю – зазря пользоваться даром. Изменила лишь пепельный оттенок волос на карамельный блонд – но это не считается, ведь это мой настоящий цвет волос, по которому я просто соскучилась. Я вернула себя, только и всего.

– Оу… эм, простите… кажется, я обозналась. Вы так похожи на мою подругу… – Но вдруг качает головой, часто-часто моргая и будто пытаясь отрезвить рассудок, и поспешно добавляет: – Простите. Последние три дня для меня были просто ужасными. Всё случилось так внезапно.

Она замолкает, на миг задумавшись или уйдя в себя. Не могу смотреть в ее глаза. Человек она хороший, справедливый и честный. Селин как никто другой заслуживает место главного инспектора, что освободилось недавно. Ей эта должность по плечу, в нее я верю.

– Я понимаю вас. Ничего страшного.

Хотелось бы поскорее скрыться от этих прозорливых бледно-зеленых глаз. К счастью, в этот скорбный день женщина и в самом деле не в форме, иначе я тут же показалась бы ей подозрительной и на меня бы посыпались вопросы.

– Мы ведь с вами незнакомы, – вопреки моим думам, неожиданно произносит Селин, смахивая пальцами набок светлую челку и внимательным прищуром уставившись на меня.

Иногда мне кажется, что эта мадам куда лучше меня умеет читать людей по глазам. Но, к моему спокойствию, это лишь иллюзия. Это ее профессия, напоминаю я себе: читать и раскалывать нарушителей закона. А раздеть до души – это сугубо моя прерогатива. Никто другой на это не способен – и какое же это счастье!

– Да, не знакомы, – киваю я, храня траурный облик и ничем себя не выдавая. – Но я слышала о вас. Моя бабушка много о вас говорила.

Она, смягчившись, вновь отпускает профессиональную хватку и удивленно шепчет:

– Ваша бабушка… – Селин не договаривает и красноречиво косится на гроб, к которому поочередно подходят люди, дабы попрощаться.

– Да, – подтверждаю с тихой горечью.

– Ох, я даже не знала, что у нее две внучки, – озадачивается она, невольно обратив взор на Кейси, думая, что та моя сестра. – Почему же она мне не сказала? А вы ведь в самом деле на нее очень похожи.

Грустные глаза вновь изучают мое бледное с красными пятнами лицо.

– Нет-нет, – спешу возразить я, – она моя двоюродная бабушка.

– Да? – не перестает удивляться Дюпюи. – У нее была сестра, а я и не знала… Или брат?

– Сестра, – нагло вру я. – Изабель.

– Изабель… – повторят она бездумно, а потом, опомнившись, вежливо интересуется: – И где же она? – Начинает оглядываться. – Вы пришли вместе? Почему бы нам не познакомиться?

– Она умерла два года назад, – осаждаю я энтузиазм собеседницы, и та виновато поджимает губы. – Как и моя мама. Обе погибли в автокатастрофе. Мы жили в северной части страны. В Юконе. Метель, скользкие дороги, почти нулевая видимость. Сами понимаете: итог – лобовое столкновение.

Всю свою жизнь лгу, научилась не краснеть.

– Ужасно, – Селин качает головой и уже который раз вздыхает. – Как же это ужасно, когда близкие нам люди уходят раньше времени.

А ты будто знаешь, когда им надлежит уйти. Все живут на этой планете столько, сколько нужно, за исключением случаев, когда их намеренно выпроваживают из этого мира по причине несоблюдения кодекса человечности или… неважно.

– И очень больно, – добавив в голос слез, строю из себя бедную сиротку, которая за последние годы то и делает, что теряет самых близких. – Вы простите меня, но мне нужно переговорить кое с кем. – Я кладу ладонь ей на плечо и мягко прошу, искренне сопереживая ее утрате и, возможно, своей тоже: – Держитесь.

И ухожу к семейке Карсон. Анабель и Габриэль, к которым подошла их дочь Корделия.

– Здравствуй, Делла, – сдержанно подаю я голос, пристроившись сбоку и печально уставившись на гроб, и девушка резко оборачивается на мой голос. Поглядываю косым взглядом на друзей. Мистер и миссис Карсон тоже поворачивают ко мне головы, в их глазах плавают искорки ехидства, однако они предельно тактичны и придерживаются всеобщего настроения. Уныние, печаль и подавленность – визитная карточка это меланхоличной церемонии.

– Ана, Габри, – киваю я им, и они с едва уловимой улыбкой кивают мне в ответ. Но выражение лиц остается беспристрастным.

– Ты здесь, – нервно посмеивается Делла, но тотчас меняется в лице, мрачнея и говоря тише. – Поверить не могу, что ты пришла.

– А ты? – встав вполоборота к ней, спрашиваю я лукаво. – Что здесь делаешь ты, моя дорогая? Разве у тебя не медовый месяц в Турции? Аарон в курсе, что ты здесь, или опять отлучилась на полчаса в туалет?

С тех пор, как эта девчонка познала все азы портации без порталов – посредством силы желания, – за этой попрыгуньей-стрекозой не уследишь. Возьмет и исчезнет прямо из туалета или ванной. Погуляет, посетит лекцию в университете, сделает еще какие-то свои дела где-то далеко за океаном, за тысячи километров от того места, где ее, ни о чем не подозревая, ждет близкий человек, – и в конце концов вернется обратно, чтобы как ни в чем не бывало продолжить приятное общение.

Делла едва не закатывает глаза, но держится, не смеет улыбнуться. Правильно, мы на похоронах как-никак.

– Нет, туалет не прокатывает. Сама знаешь, он вампир, всё слышит. В том числе и мое отсутствие в радиусе трехсот метров. Так что в этот раз я оказалась умнее и, вооружившись корзиной и более-менее подходящим платьем, – глазами указывает на темный хлопковый сарафан, который больше подходит для жаркой Антальи и совсем не соответствует погоде Монреаля, ибо в этот час здесь немного ветрено и пасмурно, – "отправилась на рынок за самыми свежими продуктами". Буду готовить ему ужин.

Корзины в руках не вижу, и она поясняет, поводя головой в сторону:

– Оставила там, у подножия дерева.

– Что ж, спасибо, конечно, но приходить было правда необязательно.

– Серьезно? – выразительно вскидывает брови, складывая руки на груди. – Думала, я пропущу такое событие? – Потом кивает подбородком в сторону усопшей. – Кстати, не знаешь, почему наша дорогая подруга вдруг ни с того ни с сего решила покинуть нас? – И хитро на меня смотрит.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю… Наверное, устала жить. Старая стала, некрасивая – зачем это всё? Да и время пришло.

– Ну да, – отзывается, находя в словах моих резон. – Старость никому не в радость. Особенно долгая.

– Чем планируешь заниматься? – вступает в беседу Габриэль. – Что-то уже подыскала в Ванкувере?

– Не-а, – легкомысленно отзываюсь я, медленно двигаясь за людьми к гробу. Карсоны идут бок о бок. – Пока в свободном плавании. Может, рядовым детективом поработаю. Устала быть большим боссом.

– Конечно, устанешь, – Ана берет меня за руку и тихо шепчет на ухо. – Ты пятнадцать лет шеф, работа нервная. А я беременна всего лишь несколько месяцев, и уже устала, меня постоянно кидает из крайности в крайность. От слез до бешенства. От восторга до "не хочу жить"…

– Ана, что ты такое говоришь? – с мягкой укоризной смотрит на нее муж, который всё слышал. – Я сглаживаю твой характер как могу. Делаю всё, чтобы тебе было хорошо.

– Да, но мою генетику тебе не исправить, – шикает на него Анабель. Но за этим тоном кроется недовольный вопрос: зачем подслушиваешь? Это наши девичьи секретики!

Русалки очень чувствительны. Во время беременности их очень легко вывести из себя и вогнать в бесконечную тоску. Так что, Габри, молчи и во всём соглашайся, если не хочешь депрессивную жену. Береги ее нервы и сердце, они не железные. Но ты ведь это и так знаешь, ты фей. Влюбленный фей, а значит эмпат, который остро чувствуют свою половинку: все всплески эмоций, все перепады настроения любимой. Как говорится, и в горе, и в радости. Столь банальное выражение в этой паре приобретает самый что ни на есть буквальный характер.

В этот момент Делле звонит муж, и она, извинившись и перекинувшись парочкой саркастических слов с отцом, отходит от нас. Прежде чем та уходит к дереву, с трудом пробираясь сквозь толпу, я успеваю услышать: "Делла, где ты? Уже поздно, я начинаю волноваться. – (Верно, там уже поздний вечер.) – Ты там весь рынок решила обчистить? Боюсь, в ту маленькую корзину, что ты взяла, даже арбуз не поместится. Погоди-ка, это что за похоронная музыка там играет? Ты где?!.."

Ох, чувствую, надвигается бурный медовый скандал. Ничего, Аарон тоже в силу своей особенной природы по желанию способен считывать эмоции – не допустит депрессии своей "маленькой русфеи". Такую истинную пару еще поискать надо, любовь этих двоих – самое прекрасное, что я видела за все свои годы. Пожалуй, Ана и Габри, Делла и Аарон – мои любимые эталоны союза между мужчиной и женщиной.

Как бы… и мне так хочется. Очень хочется взять и влюбиться, не боясь последствий. Желчи отца, например. Его постоянных каверзных игр. Как выкинет фортель, хоть стой, хоть падай. Или об стенку бейся. Видите ли, не устраивают его мои кавалеры. Будто этот хитрый лис знает, кто моя истинная пара и молчаливо хранит сию тайну. А может, даже намеренно прячет от меня, не дает встретиться с этим мужчиной. Отводит каждый раз с моего пути. А может, давно наши дороги стали параллельными из-за вероломного вмешательства кое-кого в наши судьбы, которым стоило бы уже наконец переплестись. Сколько мне еще ждать? Или мой мужчина сотни лет уже проживает в Раю, а я застряла тут! Ну, спасибо, папочка! За то, что запер меня в этом мире! Я веками буду помнить эту твою "забавную шалость".

Люди в костюмах и строгих платьях с важным видом читают лицемерные и приукрашенные речи. Не вслушиваюсь – из века в век слушать одно и то же претит, если честно. Пусть слова и обстановка меняются – суть всё та же.

Я подхожу ближе к гробу, кидаю горсть холодящей кожу земли и встречаюсь взглядом с Кейси. Отступаю в сторонку, давая глазами ей понять, что хочу поговорить.

– Ты не пришла в церковь, – замечает она.

– Не могла решить, какие туфли надеть, – с иронией оправдываю я свое опоздание, чуть согнув ногу в колене и демонстрируя боковой профиль утонченной обуви. – Скромные лодочки или черные лакированные лабутены.

Она бросает взгляд вниз, на мои туфли с красной подошвой, и усмехается себе под нос. Мы весело переглядываемся.

– Кто это? – спрашиваю я у нее через минуту, испепеляя взглядом Винсента и белокурую молодую девушку рядом с ним, которая нагло вцепилась обеими клешнями в мужское плечо. И снова этот недо-мэр ведет беседы с каким-то должностным лицом. Будь, мужиком, прояви уважение, в конце концов. Не тетку малознакомую хоронишь! Ах, Винсент, Винсент, ведь не плохой ты человек. Только вот и хорошим язык не поворачивается назвать. Что в свое время в нем нашла Алисия? Видимо, все-таки что-то этакое нашла, раз полюбила сильно. Но истинную пару она так и не встретила. Да, увы, не все на этой планете находят тех самых, очень часто ошибаются, выбрав в спутники жизни не тех.

– Папина невеста, – зло фыркает Кейси. – Наоми Скотт. С утра сегодня познакомил. Заявилась с чемоданами, едва… едва ты ушла! Предатель! А как же мама? Прошло всего чуть больше года с того дня… – Она смахивает слезу и прикусывает нижнюю губу.

Я тоже скучаю по Алисии. Хоть у меня и есть возможность увидеть ее снова, я никогда не пойду на поводу Яна и не сделаю того, чего он так сильно от меня хочет.

– И в кого ты у меня такая?

– Какая?

– Эмоциональная, – вздыхаю я. – Не расстраивайся, моя милая. Я этой мымре крашеной веселую жизнь устрою. Нескучную.

– С этим я и сама справлюсь. В доме Тёрнеров есть место только для одной из нас. Посмотрим, кто из нас выиграет. – Она, напустив зловещий вид, направляет указательный и средний пальцы сначала на свои глаза, а затем на взглянувшую в эту секунду в нашу сторону Наоми. Мол, я слежу за тобой, детка. Бойся меня.

Невеста мэра хмурится и отводит глаза, вновь включившись в беседу мужчин.

– Не торопись, для начала я загляну в ее душу. Посмотрю, что она за человек. А потом, если окажется, что мисс Скотт совсем плоха, делай, что хочешь. Разумеется, в пределах допустимого.

– Конечно, бабушка, – шепчет она, заговорщически склонившись к моему уху.

– Тише, Кейси, – предостерегаю я ее. – Ты не забыла, мы на похоронах?

– О да, обожаю этот день, – продолжает она шептать и кивает на похоронные венки. – А как тебе мой розовый венок? Твои любимые кремовые розы, сама лично заказывала. Тебе нравится?

– Нравится, Кейси, – киваю я, – нравится.

Оборачиваюсь через плечо и, не увидев никого возле большого клена, сообщаю: – Делла уже ушла. Вы успели повидаться?

– Что? – начинает озираться по сторонам. – Делла была здесь?

– Недолго. Уже телепортировалась обратно к Аарону.

– Почему ты мне сразу не сказала? Я так давно ее не видела!

– Кейси, прошло три недели со свадьбы.

– Да, но я хочу так много всего ей рассказать. Про каникулы в Мексике. Про парня, которого там встретила. Со всеми этими свадебными хлопотами нам толком и не удалось поговорить.

– Успеешь еще, расскажешь. Вот вернется из Антальи, наговоритесь еще. – И я мягко поправляю ее шелковистые волосы цвета шоколада, коснувшись локона, лежащего на груди. Красавица моя!

У нее вдруг загораются глаза:

– Как думаешь, они там бейбика заделают? Нестерпимо хочется стать крестной.

– Ох, Кейси, ты бежишь впереди паровоза. Дай ребятам насладиться друг другом. Они едва поженились. Да и в подобных браках, что у них, дети – редкость. Иначе говоря, дети – это дар божий и драгоценность для вампиров и фей.

В таких семьях дети нежеланными не бывают. Они словно дождь в пустыне, их ждут независимо от того, думать о них днями и ночами или нет. Благодать она и есть благодать, на нее тайно надеются, но продолжают жить и без нее, раз на то воля божья.

– Знаю, просто было бы здорово… Мой отец смотрит на нас, – торопливо вещает внучка шепотом, резко обрубив предыдущую тему беседы на половине фразы. – Давай сделаем унылые лица. Мы всё-таки тебя хороним, бабушка. Ах, мне так жаль! Так жаль, бабушка, что ты у меня, такая хорошая и красивая, умерла.

Я смотрю на нее с укоризной.

– Что? – беспечно дергает плечом. – Ты же умерла. Или решила сознаться моему отцу, что ты не моя кузина, а его тёща? Живая и чертовски молодая, стоит здесь и слушает собственную панихиду?

– И в кого ты у меня такая? – мои губы дергает едва уловимая улыбка.

– В тебя, Даниэль, – отвечает с гордостью. – В тебя.

Я кидаю взгляд на розовато-серую стелу каменного надгробия, дожидающегося своего часа. На нем выгравирована свежая надпись:

"Даниэль Лабарр"

Издержки бессмертной жизни – время от времени приходится умирать.

Глава 1. Обещала себе не привязываться, но…

Какая я? Разная!

В меру эмоциональная, иногда ироничная, чуточку мстительная и капельку взбалмошная. Большую часть времени уравновешенная и взрослая, но не всегда. Злюсь, обижаюсь, лицемерю, могу нагрубить и выкинуть еще чего-нибудь похлеще, если меня довести и внаглую ходить по моим нервам, как по цирковым канатам. Ошибаюсь, как все люди, и временами делаю то, о чем впоследствии жалею. Как в это утро, когда я просыпаюсь и вижу в своей постели незнакомца!

Обычно я разборчива в связях, но, видимо, прошлая ночь стала не самым приятным исключением. Безбашенная Даниэль – бывает и такое, я не прочь поразвлечься, однако…

– Какого черта?! Ты кто, парень?! – Я тормошу этого Геракла за десятикилограммовый бицепс, но когда тот в ответ лишь поворачивается набок, потянув на плечо край одеяла, и начинает причмокивать губами в сладком сне, я голой пяткой со всей дури отправляю этого соню целовать пол.

Одеяло туда же – мужчина в нем запутался, пару раз обернувшись вокруг себя и завернувшись в кокон. Зато падение смягчило. Хотя с таким-то телосложением вряд ли ему это было нужно. У него все мышцы каменные.

Слышу стон. Однако! Хм, смотри-ка, не каменные.

Пока в спешке натягиваю лиф, пытаюсь вспомнить вчерашний вечер. Похороны днем, разговор с Люцифером – обещала на днях заглянуть к нему в кафе; противный человечек у ресторанчика на углу – налетел, обозвал, сорвался, торопился, дочь попала в аварию, прощен. Идем дальше. Встреча с Молли. Клуб! Я была в клубе, и эта авантюристка подсыпала мне что-то… Нет, исходя из проясняющихся с нечеловеческой быстротой воспоминаний, я в ту же секунду, как стакан оказался в мой руке, интуитивно определила, что в коктейль добавлена травка забвения. Та, что в ходу в клубе Вэнса, в Монреале.

Как эта сладкая дрянь попала в наш город? Да опять студенты Академии Одаренных дилерами подрабатывают, больше некому! Им, выходцам из других миров, вечно приключений на их любопытную веселую задницу не хватает. В стране куча способов заработать местные деньги, а они из города в город скачут по порталам и распространяют эти наркотики.

Вреда, правда, от них нет, и ты почти контролируешь свои действия, только вот сила твоих тайных желаний возрастает в сто крат, и ты делаешь то, что хотел сам, но храбрости в себе не находил. Травку забвения среди обитателей ночных клубов уже называют просто "смельчак", настолько она вошла в массы. Единственная неприятная вещь – это потеря памяти. Человек не помнит, что делал под воздействием дури. Кто-то скажет, что это побочка, можно было бы и без нее, но и так класс! Адреналин гудит в голове еще долго, заставляя в следующие два дня творить приятные безумства уже без забвения и с трезвой головой. Реально раскрепощает и стирает комплексы. Фактически притупляет страх, который в людях копится годами, с самого детства. Люди вечно чего-то боятся, это самая большая проблема человечества.

А кто-то, кто попробовал в первый раз эту штуку, – считает амнезию прекрасным способом борьбы со стыдом. Ведь не каждый осмелится признаться даже самому себе в содеянном им непотребстве. Лучший вариант для таких – не помнить.

А если регулярно принимать – вырабатывается устойчивость, организм привыкает и перестает блокировать память! Ребята уже осознанно выбирают смелость, принимают "смельчак", и на утро память медленно к ним возвращается. Даже самые стеснительные тихони и интроверты-интеллектуалы находят этот препарат полезным в какой-то степени, ибо тот открывает для них новые горизонты, расширяя восприятие мира и рамки дозволенного консервативным умом, который – они сами это признают – мешает им раскрыть весь свой потенциал и выпустить наружу запертые чувства.

И судя по всему, такой препарат выпила вчера я намеренно. Уговоры Молли были безусловно действенными, но, увы, травку я захотела принять сама. Праздник, видите ли. Начало новой жизни и всё в таком духе.

Только вот когда до дна осушала бокал, я не думала, что моей жаждой станет секс с неким подобием божественной сути. Великан, а не человек… Кажется, в беседе упоминалась игра в баскетбол. Ладно, понятно, почему он так вымахал. Непонятно другое – зачем мне он? Зачем мне сто килограмм мускулистого тела? Я люблю баскетбол, это да, но не… ЭТО. Не качков.

Это чудо поднимается и смотрит прямо мне в глаза. С недоумением, типа "не понял, а как я оказался внизу?".

И тут я понимаю, почему из всех людей в клубе я выбрала его. Чистая душа. Не грязная, добрая, голубая. Как у моей подруги Деллы. Один на миллион, да еще и простой человек.

Ох… Вся моя злость испаряется, и я, присев на краешек в легком шоке, неуверенно улыбаюсь, продолжая изучать его изумительно красивые глаза. Серые, с темными крапинками. За которыми скрыт необычайный душевный мир.