Прозрение

Увидев бесперспективность своих провокаций, он начал набиваться ко мне в друзья. Чтобы оправдаться перед собой и окружающими, Акрам обратился ко мне с просьбой: «Андрей, я много слышал о вашем МГИМО и мечтаю туда попасть. Готов заплатить любые деньги. Ты мне можешь в этом помочь?» Я ему говорю: «Ты сначала выйди отсюда, а потом уж думай об институте. Придёт время, – я тебе помогу, ин ша Алла». Это, пожалуй, самая популярная фраза у арабов. В переводе на русский язык она означает: «Если будет на то Воля Божья». Выражение это имеет глубокий смысл, т.к. всё в этом мире происходит по Воле Творца. Аборигены же до того дискредитировали это словосочетание, что фактически его понимают как: «Этого не будет никогда».

«Если ты хочешь приблизить момент попадания в МГИМО, – говорю я Акраму, – то позаботься не только о своём освобождении, но и о моём». «Я уже подумал об этом. В ближайшее время будут проплачены и моя и твоя исковые суммы», – поведал он мне таким загадочным видом, что не поверить было невозможно. И действительно, в канун Рамадана до меня доходит очень секретная информация (от Акрама, естественно, и не только), что наши задолженности погашены и после соблюдения некоторых формальностей, мы с ним окажемся на свободе.

В стране моего пребывания налогообложение в том виде, как оно существует во всём мире, отсутствует. Но в преддверье Священного месяца Рамадан, каждый мусульманин должен пожертвовать два с половиной процента от всего своего состояния на какие-то благотворительные цели. У некоторых местных бизнесменов эти проценты выражаются довольно внушительными семизначными цифрами. Куда направить эти средства выбирает сам жертвующий. Они могут поступить на развитие образования, какие-то социальные программы, в различные фонды помощи. В том числе на программу досрочного освобождения из заключения. Но в тех краях не принято конкретно помогать какому-нибудь человеку, потому что могут возникнуть вопросы: «Что да как? Почему именно этому человеку помогаешь? Что вас с ним связывает?» И так далее, и тому подобное, и так далее…

Поэтому шейх, который раньше тесно сотрудничал с Акрамом и хотел ускорить его освобождение, а заодно и моё, пришёл в нашу администрацию и «отвалил» несколько миллионов дирхам на погашение задолженностей по всем финансовым кейсам, включая наши два. Но всё же особо отметил необходимость скорейшего освобождения меня и Акрама. Эти события происходили примерно через год после того, как я попал в заключение. Нужно отметить, что в тот момент была наиболее реальная возможность моего освобождения, но так как я внутренне ещё не был готов к этому событию, оно было отложено (по Воле Творца) на неопределённый срок.

В администрации нашего заведения тогда работали два офицера среднего звена (они были свояками, то есть их жёны являлись родными сёстрами). Один из них недавно закончил полицейскую академию в Америке и был наиболее цивилизованным и прогрессивным, в сравнении с остальными «отцами-командирами», которые больше были похожи на средневековых инквизиторов. Фэйсал – так звали этого паренька – по возвращении из академии (в звании майора), старался сделать наш быт приближенным к американским тюрьмам. Он, в один из праздничных дней, с гордым видом пришёл с помощниками, которые несли за ним волейбольную сетку и мяч. Долго они размечали на плацу волейбольную площадку (как это происходило я расскажу отдельно), после чего состоялся праздничный турнир по волейболу. В дальнейшем, нам разрешали три раза в неделю, по 2-3 часа вечером играть в волейбол. Но лишали этой радости, если на территории совершались какие-то противоправные действия – драки, разборки и т.п.

Кроме того Фейсал и его старший (по званию и по возрасту) родственник – звали его Ахмед Ассулуми – регулярно посещали утренние проверки, интересовались нуждами и чаяньями сидельцев, аккуратно записывая информацию в свои блокноты. Надо сказать, что многое из записанного исполнялось. Они относились с пониманием и к моей ситуации, пытаясь как-то посодействовать моему освобождению. Устраивали встречи с представителями истца, пытаясь воздействовать на его благоразумие, но – безрезультатно.

И вот, когда сумма всех задолженностей шейхом была проплачена, Ахмед Ассулуми – он был заместителем начальника тюрьмы и наиболее реальным его правопреемником – вызывает меня к себе в кабинет и говорит доверительным тоном: «Андрей, один уважаемый человек, в честь Рамадана хочет тебе помочь и готов заплатить пятьдесят процентов твоей исковой суммы. Если ты внесёшь оставшиеся пятьдесят процентов, то через пару недель поедешь домой». На тот период времени я точно знал, что сумма задолженности погашена полностью. Просто наши «благодетели» использовали всякую возможность «отжать» хоть какую-то сумму от поступивших на освобождение средств. Это у них была, как я уже говорил, очень неплохая статья дохода. Я ему отвечаю: «Спасибо за хорошую новость, но у меня нет возможности оплатить названную сумму». «Ну, нет, так нет, – говорит он мне с явным раздражением, – тогда иди в камеру и сиди дальше. Но подумай, как следует. Второй такой возможности может не быть». Я ему обещал подумать и пошёл в хату.

Через неделю Ахмед опять вызывают меня к себе: «Ладно, давай двадцать тысяч и можешь ехать домой». Я говорю: «К сожалению у меня и такой возможности нет. Пока я здесь нахожусь, у меня связаны руки и я не могу даже две тысячи дирхам доплатить, не то что двадцать тысяч». «Ну, как хочешь, сиди тогда до тех пор, пока у тебя не появится возможности расплатится», – были его слова. Через неделю вызывает он меня опять. Должно быть шейх, который внёс необходимую сумму, интересовался, почему так долго не наступает моё освобождение. Забегая вперёд скажу, что Акрама после Рамадана «мурыжили» и не освобождали почти полгода, всячески пытаясь из него ещё что-то вытянуть. Мне же устроили очередную провокацию и выход на волю отложили на неопределённый срок.

Но это было позже. А тогда, вызывают меня в третий раз и говорят: «Всё, не надо ничего платить. Вся исковая сумма за тебя проплачена, через неделю уезжаешь в Москву». Но, как я уже говорил, в тот период времени, по причине моей непомерной гордыни и, как следствие, большой агрессии против окружающего мира, я ещё не был готов к освобождению. Свыше была послана травмирующая ситуация, на которую я отреагировал агрессивно, вследствие чего в очередной раз пошёл в штрафной изолятор. Освобождение моё «накрылось медным тазом», а наша доблестная администрация с удовольствием поделила денежки, выделенные на моё освобождение.

Получилось это примерно так: каждую неделю в нашей хате, в отличии от других, проводилась генеральная уборка. Все сидельцы должны были принимать в ней посильное участие. Кто-то выносил из хаты лишние шмутки, другие таскали воду, третьи – драили полы и стены. В общем, работы всем хватало. Но один пакистанский паренёк, который через пару дней должен был освобождаться, никак не хотел принимать участия в уборке. Я ему говорю: «Это что за дела? Ты жил в этой хате и в уборке должен поучаствовать». Но пакистанец упорствовал и игнорировал все мои пожелания. Как потом выяснилось, его науськивал Джамаль – главный помощник нашей администрации, от которой он и получил заказ на очередную провокацию, с целью сэкономить средства, выделенные на закрытие моего кейса. Акрам в то время старался не ввязываться ни в какие конфликты и держался в стороне от рисковых событий, во избежание проблем с освобождением. По большому счёту мне бы тоже следовало избегать подобных ситуаций, но непомерная гордыня этому мешала.

В тот день наша хата была дежурной по территории. А это означало, что надо было: навести и поддерживать в течение дня порядок в сортире и на плацу; ходить за пайкой; вывезти в общий контейнер мусор из баков, находящихся на территории. Юный пакистанец и в этих работах не хотел участвовать. Я ему говорю: «Это ещё большой вопрос – улетишь ты завтра или нет, а в уборке, будь любезен, принимай участие. А если не хочешь, то забирай свои вещички и уматывай из нашей хаты». Он начал, мягко говоря, демонстративно выражать своё недовольство услышанным. Стали собираться его землячки и просто зеваки. Всем было интересно, чем же всё закончится. «Если не хочешь сам это сделать, то я могу тебе помочь», – добавил я, взял все его шмутки и выкинул из хаты. Остальные сокамерники меня дружно поддержали. В тот же момент у нашей хаты появляется дежурный офицер, как будто он только этого и ждал (на самом деле – так оно и было). Ни раньше, ни после данного инцидента я того офицера не видел. Такое складывается впечатление, что он был командирован к нам специально для проведения провокации, получив это задание от начальника тюрьмы.

О начальнике хотелось бы сказать отдельно несколько слов. Внешне он напоминал доброго дядю Тома из фильма про его хижину. Здоровенный араб негритянской наружности с удивлённо-улыбчивым выраженьем на лице. Он уже тридцать лет работал в этом заведении, а в должности начальника – последние лет десять. Что такое совесть или честь у него не было ни малейшего понятия. Главная задача, которую он выполнял на своём посту – всеми правдами и неправдами «зарабатывать» деньги для своего хозяина. Не забывая, конечно, и о своих интересах. Хозяином его был руководитель администрации правящего шейха, для которого они и старались «отжать» побольше средств из тех, что были выделены спонсорами на амнистии и Рамадан. А также целенаправленные проплаты исковых сумм, как в моём случае.

В тот момент им нужно было найти способ, во что бы то ни стало, завладеть суммой, выплаченной за моё освобождение. Это была первая проплата моей исковой суммы. Забегая вперёд скажу, что всего их было четырнадцать, тринадцать из которых – безрезультатные.

И вот подходит к нашей хате дежурный офицер, в сопровождении Джамаля и двух аскари. Спрашивает: «В чем дело? Почему шум?» Я сообщил причину конфликтной ситуации. Он, не обращая внимания на мои слова, продолжает: «Кто тебе дал право выбрасывать чужие вещи из хаты?» Мне пришлось ему объяснить, что это решение всех сидельцев, а не только моё. Джамаль что-то ему шепнул на ухо и тот перешёл на другую тему: «Почему не произведена уборка в «хамаме»? Убраться и доложить мне лично». Повернулся и пошёл к выходу с гордо поднятой головой. Вся «свита» – за ним.

Хамамом у арабов называется всё, что связано с водными процедурами. Это – и туалет, и умывальник, и душ, и баня и т.п. Нужно сказать, что у Джамальки была специальная команда индусов, которая за мелкие поблажки готова была драить сортир хоть целый день напролёт. Но когда дежурила наша хата, – этого не происходило. Нужно заметить, что у Джамаля была особая неприязнь к русским. Задолго до моего появления в зиндане, какой-то наш соотечественник-каратист настучал ему по «репе». К тому же, когда я появился на основной территории, мне рассказали историю Джамаля, который там был главным шнырём и правой рукой начальника тюрьмы. По слухам он был не только его правой рукой, но и с тылу иногда пристраивался к своему хозяину. Там, надо сказать, это явление очень распространено и практически не осуждается. Наблюдая их наедине (такие моменты случались), можно было понять, что слухи эти были не беспочвенны.

Джамаль до тюрьмы работал в индусском госпитале врачом. И была у него подруга – тоже врач, тоже индуска, очень красивая, как говорят, в которую он влюбился без ума. Она же ему взаимностью не отвечала и всячески издевалась над его чувствами. И вот однажды, после очередных издёвок в свой адрес, в порыве ярости он дал ей по башке, да не рассчитал своих сил – колотушки-то у него были – будь здоров. Красавица-индуска упала и ударилась обо что-то твёрдое головой. После чего взяла, да и отдала Богу душу. Он её уже мертвую изнасиловал. При этом занятии его и «застукали».

Неудачливого любовника обвинили в некрофилии и приговорили к высшей мере. Но местное законодательство, как я уже упоминал, на усмотрение родственников убиенного, имеет альтернативный вариант – срок для мокрушника и компенсацию семье пострадавшего в размере 150 тысяч дирхам. Родственники убиенной склонялись ко второму варианту. Так как это была мусульманская семья индусов, то они предложили суду следующий вариант: Джамаль финансирует строительство мечети на родине убиенной и десять лет находится в заключении.

Денег у нашего «героя» не было, поэтому на тюрьме ему пришлось провести не десять а почти восемнадцать лет. При этом он из кожи лез и подмётки рвал, прислуживая администрации в надежде, что они за него заплатят сумму, необходимую для строительства мечети. В конце концов так оно всё и произошло.

И вот, в первые дни моего пребывания в зиндане, Джамаль пытался навязать мне своё мнение и у нас с ним произошла стычка в местном хамаме, во время которой, я без переводчика, на чисто русском языке сказал ему примерно следующее: «Слушай сюда, козлиная твоя рожа, ты учи как надо жить своих сявок, а я это знаю и без тебя. Если бы ты, со своей статьёй, попал в наше заведении такого типа, то место твоё было бы под шконкой. Тебя бы трахали там, кто хочет – сзади, а кто хочет – спереди, – все семнадцать лет. И забудь вообще смотреть в мою сторону и указывать мне, что мне делать и чего не делать». Всё это я говорил не стесняясь в выражениях, а интонацию эти ребята, как и животные, понимают очень хорошо, так как они ближе к животному миру.

Надо сказать, что после этого монолога Джамалька больше ко мне не подходил и старался вообще обходить стороной. Слово – русский – у него (да и не только у него) ассоциировалось со словом – мафия, мафиозо. Сам он ко мне подходить боялся, но через своих шнырей не упускал возможности всячески мне «подговнить». Вышеописанная провокация была одним из примеров того, что этим он занимался с большим рвением и вполне профессионально. Неубранный его командой шнырей сортир свидетельствовал о том, что уборкой должны были заниматься мы. В прошлые дежурства мы так и делали, но в тот день до хамама руки ещё не дошли. После того, как дежурный офицер ушёл в офис, наши ребята пошли и быстренько навели там порядок. С чувством выполненного долга мы занесли в чистую хату свои вещи и занялись повседневными делами.

Через какое-то время в хату заходит аскари и сообщает с сочувственным видом: «Андрей, тебя вызывают в администрацию». Не к добру, думаю, вызов в администрацию в выходной день. Обычно оттуда – прямой путь в штрафной изолятор. Собираю, на всякий случай, все необходимые в одиночке принадлежности и иду вслед за аскари в офис. Там с ехидной и довольной улыбочкой встречает меня дежурный офицер, рядом с которым, с такой же довольной рожей стоит Джамалька. «Ты почему не выполняешь мои приказания?», – спрашивает меня офицерик. Я искренне изображаю на своей морде лица удивление: «Как это – не выполняю. Был разговор о том, что нужно навести порядок в сортире. Сейчас там полный порядок. Какие ко мне претензии?» Но дежурный меня не слушал и продолжал свою речь: «Я приказал тебе лично драить толчки, а ты послал других». На что я ему отвечаю: «Никого я пока ещё никуда не посылал, хотя могу послать и очень далеко. Просто мои сокамерники, уважая мои седины, не позволили мне заниматься этим делом. А по большому счёту, обязанность – драить горшки –возложена вот на этого пидора, – показываю я пальцем на Джамальку, – и его команду». Дебаты ещё продолжались какое-то время, но в итоге, как я и предполагал (сказать честно, активно этому посодействовав), меня определили в штрафной изолятор.

Через пару дней ко мне в одиночку, вернее сказать – к зарешеченному дверному окошку, приходит лично начальник тюрьмы в сопровождении своего верного слуги и «защитника тыла» – Джамаля. С ними был переводчик из вновь прибывших египтосов. Он неплохо говорил по-русски. Крупненький такой, симпатичный юноша лет тридцати. Звали его Джалялем, – почти как нашего главного шныря. Этот паренёк заслуживает отдельного внимания в моём повествовании за свои моральные и душевные качества. Но о нём речь пойдёт чуть позже. Пока же он очень усердно исполнял роль переводчика.

С чувством глубокого удовлетворения полковник Рашид произносит следующую фразу: «Андрей, если ты не хочешь прислушиваться к нашим пожеланиям, то мы не сможем тебе помочь». Так ласково, с нескрываемым садизмом, он это произнёс, что во мне появилось непреодолимое желание сейчас же придушить эту сволочь вместе с его любовником Джамалькой. Но мешали кандалы, наручники и зарешёченная дверь, разделяющая нас. «На всё Воля Божья, – сказал я ему в ответ, – мне у вас уже начинает нравиться. Разбудят, накормят, спать уложат, – ни о чём заботиться не надо. Красота!»

С плохо скрываемым раздражением все трое развернулись и направились к выходу, сопровождаемые небольшим (минуты на три) моим монологом из ненормативной лексики, обращённым в адрес уходящих. Не знаю уж перевёл Джалялька смысл этих моих напутствий своим новым покровителям, но шли они не оборачиваясь до выхода, что-то обсуждая между собой.

В тот же день меня выпустили из одиночки, т.к. смысла там держать уже не было. Цель достигнута – злостных нарушителей дисциплины выпускать на свободу никак нельзя, а средствам, выплаченным на закрытие моего кейса, найдётся более достойное применение. Например, выплатить премиальные высшему командному составу гостеприимного зиндана. Что вскоре и было сделано.

Как потом оказалось, эта ситуация явилась последней каплей в затяжной борьбе за власть между ветеранами нашего заведения, которых поддерживал руководитель администрации правящего шейха (ведь все сэкономленные на нас средства поступали в его распоряжение) и молодыми реформаторами, в лице Ассулуми и Фейсала, которых поддерживал младший сын правящего шейха, председатель местного суда. Последние пытались мне помочь, но победили в этой борьбе ветераны, которых, как и их покровителя – правящего шейха, интересовало только получение прибыли любым путём. Молодым пришлось капитулировать и дожидаться ввода в эксплуатацию новой современной тюрьмы, который в ближайшем будущем должен был состояться.

Возвращаюсь я после штрафного изолятора в свою хату. Смотрю, голубка-пакистанца в хате нет. Должно быть, руководство решило не способствовать обострению ситуации до следующей амнистии, коль скоро намеченная цель достигнута. Проходит одна неделя, другая (во мне всё ещё теплится надежда на освобождение) – обещанного возвращения домой не наблюдается. Спрашиваю у Акрама: «А где Ахмед Ассулуми и Фейсал? Что-то их не видно последнее время?» Он отвечает мне с нескрываемым разочарованием: «А они больше здесь не работают. Рашид со своей командой их отсюда вытеснил. Так что наше с тобой освобождение теперь под большим вопросом. Эти шакалы приложат все силы для того, чтобы зажать наши денежки».

Так оно и случилось. Я записываюсь на приём к начальнику тюрьмы и через пару недель попадаю в его шикарный кабинет. Полковник Рашид восседает на большом позолоченном кресле, нос – к верху, сопли – пузырями. По правую руку, чуть за спиной, как водится, стоит его мил-дружок Джамаль. По левую, на полусогнутых, учтиво склонился переводчик Джалялька. Спрашиваю Рашида: «Месяц назад мне было гарантировано, что через неделю я выхожу на свободу. У меня есть сведения, что кейс мой проплачен на сто процентов. Прошёл месяц, а освобождения не наступает. Почему?».

Он, в свою очередь, спрашивает меня: «Может быть у тебя есть официальный документ, подтверждающий твои слова?» Я ему отвечаю: «Такого документа у меня нет, но господин Ассулуми – ваш заместитель – мне это торжественно обещал». Он хлопнул ладонями, потирая руки, и заявляет мне: «Извини, дорогой, такого заместителя у меня нет, с некоторых пор, а лично я тебе ничего не обещал. Должно быть, Всевышнему неугодно, – при этой фраза он поднял свой взор и руки вверх, – твоё освобождение. Так что иди в свою камеру и подумай о своём поведении. Уж очень много ты мне доставляешь хлопот». На что я ему отвечаю с нескрываемой «симпатией»: «Если со стороны этого пидора, – показываю я пальцем на Джамальку, – будет меньше провокаций, то и хлопот у тебя будет меньше». На том я и расстался с начальником тюрьмы, заодно расставшись (в первый из тринадцати раз) и с надеждой на освобождение.

Но провокаций меньше не стало. Акрама, в тот период времени, уже отстранили от должности главного шныря в нашем блоке. За что он вдвойне обиделся на администрацию, которой служил верой и правдой почти пять лет и которая «прокатила» его с освобождением (оно наступило только через полгода, после очередной амнистии). Эту «почётную» должность стремились занять многие отморозки. Лидировал в этом списке Хашим. Он был из местных белучей и попался на контрабанде большой партии наркоты. Дали ему «четвертак» и торопиться ему было некуда, а нужно было завоёвывать доверие руководства тюрьмы, в надежде на то, что оно походатайствует перед судом о досрочном его освобождении. А лучший способ набрать баллы – это сотворить новую провокацию в гурфе арбатаж. Другими словами, спровоцировать на противозаконные действия Большого Шайтана, то есть меня.

Чтобы представить личность этого паренька, нужно вспомнить совершенно «безбашенного» голливудского актёра Джеймса Белучи. Должно быть его корни тоже идут из тех мест на границе Ирана и Афганистана, где когда-то простиралась великое государство под названием Белучстан. За какие-то грехи (судя по всему, за те же, что Содом и Гоморра) оно Всевышним было уничтожено, а уцелевшие его жители рассеялись по миру. Некоторые ушли в горы и там по сей день занимаются грабежом и разбоем. Кстати, это ещё одна статья расходов для бедных афганских нелегалов, переходящих горными тропами иранскую границу. Редкая группа искателей лучшей доли минует встречи с этими «абреками». Когда эта встреча происходит, то белучи обирают их до нитки. Иногда для острастки – «шлёпнут» пару человек из группы или возьмут в рабство для сексуальных утех.

Власти время от времени пытаются наводить порядок на своей границе. Но в горной местности, как в Курдистане и Чечне, это сделать крайне сложно. Количество банд не уменьшается, а растёт год от года. Они оснащены по последнему слову техники и воюют с конкурентами также, как с отрядами, сопровождающими караваны, нагруженные наркотой. Там идут вековые нешуточные войны за раздел сферы влияния, с большим кровопролитием и жертвами. Но, как сказал один весёлый афганчик, который был в одной из групп за место имама: «Подумаешь – убьют. У нашего отца девять сыновей. Троих убьют – шестеро останутся. Мать ещё нарожает». Так что они спокойно к этому всему относятся. «Черняшку» – под язык, чайком запьют и летают где-то в облаках целый день, а то и два. Не все, конечно, кто-то пытается вырваться из опийного дурмана и бегут – куда глаза глядят. У кого-то это получается. Другие по пути пропадают бесследно. Третьих возвращают в строй наркобароны или радикальные исламисты. В общем житуха у наших афганчиков «весёлая», не позавидуешь. Но я что-то малость отвлёкся от темы. Возвращаюсь к описанию нашего будущего главного шныря – Хашима.

Парень он был – хоть куда (хоть – туда, хоть – сюда). В прямом и переносном смысле (девственником, со всех сторон, не был уже давно). Без каких бы то ни было тормозов и понятий о совести и чести. Такие экземпляры нашей администрацией ценились особо. Так что у него были все шансы завоевать их доверие, что он и делал очень усердно и небезуспешно.

Однажды была такая ситуация – в соседней хате проживал один конченный педофил лет тридцати, который при мне попал за решётку уже третий раз по одной и той же статье – развращение и изнасилование малолетних мальчиков. Как я уже говорил, у них там это явление очень распространено и не сильно-то наказуемо. На суде и в СМИ объявляют большой срок, а в действительности сидят они по нескольку месяцев. Во время очередной амнистии или Рамадана, их отпускают на свободу вместо тех, кто должен освобождаться по финансовому кейсу.

С раннего детства большая часть местного народонаселения приобщает ребятишек к этому занятию и другой жизни они себе просто не представляют. Пидорастая, они привлекают в свою компанию других малолеток и так далее, и тому подобное, и так далее…По большому счёту – это Свыше уже включена программа уничтожения нации. Ведь от однополых контактов продолжение рода невозможно. У нас это тоже имеет место быть, но, если считать на душу коренного населения, – раз в пять меньше распространено. Хотя это не должно успокаивать. Если мы не начнём пересматривать отношение к окружающему миру – с потребительского на альтруистическое, – то можем очень быстро (в этом плане) догнать и перегнать несчастных арабцев.

В связи с тем, что у них большинство местной молодёжи, условно говоря, мужской наружности не интересуется противоположным полом, – среди молодых женщин там очень высок процент суицида, по причине их не востребованности. А если уж кому-то из девушек удалось всё же создать семью, то она из мужа, образно говоря, «верёвки вьёт». Хотя внешне, – там полный патриархат. По вечерам в центре города можно наблюдать такую картину: к крупному супермаркету подъезжает большой дорогой автомобиль, из него выходят пассажиры и выстраиваются примерно таким образом – впереди идёт солидный муж в богатой кондуре и везёт перед собой коляску, с недавно народившимся ребёнком. Позади него семенят в паранже (молодые) и в масках (те, что по-старше) жёны и дочери. По правую и по левую руку от главы семейства идут сыновья. Это приехала на шопинг образцовая арабская семья.