Лаборатория любви

Вскоре еще три заключенных получили дозу LV-9. Их реакции, хотя и различались в деталях, в целом следовали той же схеме – начальная дезориентация, затем эмоциональное пробуждение, повышение эмпатии, снижение агрессивности.

Особенно интересным был случай "Поэта". После введения препарата он впал в состояние, которое можно было бы назвать транс-эйфорией. Он сидел, закрыв глаза, с блаженной улыбкой на лице, и тихо декламировал стихи – то классические строки Пушкина и Блока, то, по-видимому, собственного сочинения.

– Мир обретает цвет, – шептал он, – где раньше были лишь оттенки серого. Любовь, как свет, проникает в самые темные уголки души, и то, что казалось мертвым, оживает под ее прикосновением.

Левин подошел к нему:

– Михаил, как вы себя чувствуете?

"Поэт" открыл глаза и посмотрел на Левина с выражением глубокого понимания:

– Я чувствую себя… настоящим, доктор. Впервые за много лет. Как будто всю жизнь я был персонажем в чужой пьесе, а теперь вдруг осознал, что могу писать свою собственную.

– Это интересная метафора, – заметил Левин. – Можете описать свои эмоции более конкретно?

"Поэт" задумался:

– Я чувствую… связь. Со всем и всеми. Даже с теми, кого раньше презирал. Я вижу красоту в каждом человеке, даже в самом падшем. И это заставляет меня стыдиться своего прежнего высокомерия. – Он помолчал. – Но есть и что-то еще, доктор. Глубокая грусть за все упущенные годы. За ту жизнь, которую я мог бы прожить, если бы был способен чувствовать так раньше.

– Это нормальная реакция, – кивнул Левин. – Эмпатия включает в себя не только позитивные эмоции, но и сопереживание боли, в том числе своей собственной.

– Я бы хотел записать это, – "Поэт" указал на небольшую записную книжку, лежащую на столе. – Мой дневник. Я хочу зафиксировать этот опыт. Пока химия не выветрилась, и я снова не стал тем, кем был.

Левин колебался секунду, потом передал ему книжку и ручку:

– Пишите. Это будет ценный документ. Для науки. И для вас.

"Поэт" благодарно кивнул и погрузился в письмо, его рука быстро двигалась по бумаге.

Вернувшись в лабораторию, Левин застал там приподнятое настроение. Команда ученых обсуждала результаты, Морозова разговаривала по телефону с министром, её лицо светилось от удовольствия.

– Невероятный успех, Геннадий Аркадьевич, – говорила она. – Все пять субъектов демонстрируют стабильную трансформацию. Мы готовы к полномасштабным испытаниям. Да, конечно, президент может быть уверен, что к следующему году мы будем готовы к практическому внедрению.

Левин подошел к Анне, которая анализировала данные:

– Что показывают долгосрочные проекции?

– По расчетам, эффект должен сохраняться около 12 часов, – ответила она. – Затем потребуется новая доза. Мы уже готовим график введения, чтобы поддерживать стабильный уровень препарата в крови.

– А отложенные эффекты? Что с возможным синдромом отмены?

Анна поколебалась:

– Данные о животных показывают возможность резкого эмоционального отката после окончания действия препарата. Но, как уже отмечала профессор Морозова, человеческий мозг сложнее. Возможно, у людей такой эффект будет менее выраженным.

– Или более выраженным, – тихо заметил Левин. – Учитывая сложность человеческих эмоций и самосознания.

– Что вы предлагаете? – спросила Анна. – Прекратить эксперимент?

– Нет, – Левин покачал головой. – Но я бы хотел подготовить протокол постепенного снижения дозы. Не резкое прекращение, а плавное уменьшение концентрации препарата в течение нескольких дней.

– Я займусь этим, – кивнула Анна. – Хотя профессор Морозова хочет продолжать в ускоренном режиме.

– Я поговорю с ней, – сказал Левин. – Научная осторожность должна преобладать над политическими амбициями.

Он посмотрел на мониторы, где пять преобразившихся заключенных теперь мирно общались друг с другом в общей комнате. Со стороны они выглядели как обычные люди, обсуждающие что-то интересное. Никаких признаков той жестокости, которая привела их в тюрьму.

"Череп" что-то рассказывал, жестикулируя с несвойственной ему раньше экспрессией. "Поэт" слушал с улыбкой, временами записывая что-то в свой дневник. Колотов, недавно бившийся в припадке ярости, теперь спокойно играл в шахматы с заключенным номер 344.

Картина была настолько идиллической, что казалась нереальной. Как сцена из утопического фильма. Или антиутопии, где людей лишили их истинной природы.

Левин не мог отделаться от мысли, что они пересекли черту. Создали нечто, что может быть как благом, так и проклятием, в зависимости от того, в чьих руках окажется этот инструмент.

И в этот момент, глядя на мирно беседующих убийц и насильников, он впервые по-настоящему испугался. Не неудачи эксперимента. А его успеха.

Его размышления прервал звонок мобильного телефона. Номер был незнакомым.

– Доктор Левин? – голос в трубке был тихим, почти шепотом. – Это директор Стальнов. Нам нужно поговорить. Наедине. Это касается проекта и тех результатов, которые вы наблюдаете. Встретимся в моем кабинете через час. И не говорите никому, особенно Морозовой.

Звонок оборвался, прежде чем Левин успел ответить. Он задумчиво посмотрел на телефон, затем перевел взгляд на экраны с подопытными.

"Черепа" в этот момент попросил у охранника бумагу и карандаш. Получив их, он сел в углу и начал что-то рисовать с выражением полного спокойствия на лице.

Что-то не давало Левину покоя. Что-то в глазах "Черепа", когда тот разговаривал с охранником. Мелькнувшая на мгновение тень? Или это всего лишь игра воображения?

Он решил, что выяснит это позже. А сейчас ему предстояла встреча с человеком, который, похоже, разделял его опасения.

Глава 5: "Первая доза"

Кабинет директора Стальнова был суров и функционален – металлический стол, несколько стульев, сейф в углу и старомодная карта "Объекта-17" на стене. Единственным намеком на личность хозяина был потертый армейский вещмешок, висевший на крючке у двери, и черно-белая фотография молодого Стальнова в военной форме, стоящего на фоне БТР.

– Входите, доктор Левин, – Стальнов поднялся из-за стола. – И закройте дверь. То, что я собираюсь вам сказать, не предназначено для чужих ушей.

Левин прошел в кабинет, отметив отсутствие камер наблюдения – редкость для "Объекта-17", где каждый угол просматривался службой безопасности.

– Вы просили о встрече, – Левин сел напротив директора. – Что-то случилось?

Стальнов достал из ящика стола бутылку водки и два стакана:

– Выпьете? – он налил, не дожидаясь ответа. – Не против старомодных методов разговора по душам?

– Не откажусь, – Левин взял стакан, хотя обычно не пил крепкого.

Стальнов опрокинул свой одним движением и тут же налил еще:

– Я видел записи. Ваши подопытные… их трансформация. Должен признать, впечатляет. Даже "Череп"… никогда бы не подумал, что увижу его смиренным.

– Но? – Левин сделал маленький глоток, почувствовав, как горячая волна прокатилась по горлу.

– Но что-то тут не так, – Стальнов подался вперед. – Я тридцать лет работаю с заключенными, доктор Левин. Я видел все виды манипуляций, все способы притворства, все маски, которые они надевают, чтобы получить то, что хотят. И то, что я вижу сейчас… – он покачал головой, – слишком идеально. Слишком чисто. Как в плохом фильме о перевоспитании.

– Вы считаете, они притворяются? – Левин нахмурился. – Наши мониторы показывают реальные нейрохимические изменения. Это не актерская игра.

– Я не говорю, что они сознательно обманывают. Я говорю, что есть разные уровни личности. То, что вы изменили химию их мозга, не означает, что вы изменили их сущность.

Стальнов встал и подошел к карте:

– Смотрите, доктор. Вот блок "Е" – ваша экспериментальная зона. А вот здесь, – он указал на соседний сектор, – находится блок "Д". Видите эти подземные коммуникации? Они соединяют блоки. В случае бунта или прорыва в одном секторе, существует риск цепной реакции.

Левин подошел к карте:

– Вы опасаетесь бунта? Но наши подопытные демонстрируют прямо противоположное поведение.

– Сейчас – да, – Стальнов постучал пальцем по карте. – А что будет, когда эффект препарата закончится? Что будет, если препарат даст неожиданный побочный эффект? Что будет, если ваши ручные тигры вдруг вспомнят, кто они на самом деле?

Левин молчал, обдумывая слова директора. Он и сам испытывал подобные опасения, но старался придерживаться научного оптимизма.

– У нас есть протоколы безопасности, – наконец сказал он. – Мы можем изолировать блок "Е" в случае чрезвычайной ситуации.

– Протоколы, – Стальнов хмыкнул. – Протоколы хороши на бумаге, доктор. Но когда начинается настоящий ад, выживают не те, кто лучше всех следовал протоколам, а те, кто был готов к худшему.

Он вернулся к столу и достал из ящика папку:

– Я попросил службу безопасности собрать некоторую информацию. О проекте "Амур". О его истинных целях. И о роли Морозовой и министра Крылова.

Левин напрягся:

– И что вы узнали?

– Что официальная версия – реабилитация заключенных – лишь верхушка айсберга. Министерство обороны проявляет к вашему препарату куда больший интерес, чем Министерство юстиции. – Стальнов открыл папку. – Знаете, что такое операция "Покорность"?

Левин покачал головой.

– Секретная программа разработки химических средств подавления массовых беспорядков. Не слезоточивый газ, не водометы – препараты, изменяющие эмоциональное состояние толпы. Делающие людей… управляемыми.

– И вы считаете, что LV-9 разрабатывается для этих целей? – Левин почувствовал, как холодок пробежал по спине.

– Я знаю это, – Стальнов протянул ему документ с грифом "Совершенно секретно". – Проект "Амур" – лишь подразделение операции "Покорность". Вы создаете оружие, доктор Левин. Не лекарство.

Левин просмотрел документ. Там действительно упоминался проект "Амур" в контексте разработки "средств нехирургического эмоционального контроля для применения в условиях гражданских конфликтов". Его собственное имя фигурировало в списке ключевых специалистов.

– Я не подписывался на это, – тихо сказал он, возвращая документ.

– Никто из нас не подписывался, – Стальнов убрал папку обратно в ящик. – Но мы здесь. И должны решить, что делать дальше.

– Почему вы показали это мне? Почему не пошли к Морозовой?

Стальнов усмехнулся:

– Потому что Морозова прекрасно осведомлена об истинных целях проекта. Она работала в Министерстве обороны до своего "перевода" в науку. – Он посмотрел Левину прямо в глаза. – А вот вы, доктор, кажетесь мне человеком, который искренне верит в науку. В то, что она должна помогать, а не вредить. Я ошибаюсь?

Левин молчал. Перед его глазами проплывали образы – заключенные, преображенные его препаратом, их лица, на которых читались эмоции, которых они, возможно, никогда прежде не испытывали. И одновременно – толпы людей, против которых может быть использовано его открытие, лишенные своей воли, превращенные в послушных марионеток.

– Что вы предлагаете? – наконец спросил он. – Саботировать проект? Уничтожить исследования?

– Пока ничего столь радикального, – покачал головой Стальнов. – Сейчас я предлагаю вам быть осторожным. И внимательным. Наблюдать не только за подопытными, но и за теми, кто их изучает. Морозова торопит события. Она хочет ускорить переход к массовым испытаниям. Не позволяйте ей делать это, пока мы не поймем все долгосрочные эффекты.

Левин кивнул:

– Я и так планировал осторожный подход.

– И еще кое-что, – Стальнов понизил голос. – У меня есть свои люди среди охраны. Надежные ребята. Если вам понадобится что-то сделать… неофициально… дайте мне знать.

Они допили водку в молчании. Когда Левин уже собирался уходить, Стальнов окликнул его:

– Доктор Левин! Завтра будет особый день для проекта. Министр Крылов и высокопоставленные гости из Москвы прибудут на "Объект-17". Будет своего рода… презентация. Морозова планирует церемониальное введение первой официальной дозы LV-9. Показательный эксперимент.

– Но мы уже ввели препарат пяти заключенным, – нахмурился Левин.

– Это была "подготовительная фаза", – Стальнов скривил губы в подобии улыбки. – А завтра – официальный старт проекта. С прессой, видеозаписью, всей положенной помпой. Наука на службе государства, как любит выражаться министр Крылов. – Он помолчал. – Будьте готовы к сюрпризам, доктор. И помните нашу беседу.

Центральный конференц-зал "Объекта-17" был трансформирован для особого события. Ряды кресел для зрителей, высокая трибуна с государственным гербом, огромные мониторы по периметру, транслирующие происходящее в режиме реального времени. В углу суетились операторы с профессиональными камерами – редкое зрелище для секретного объекта.

Левин наблюдал за приготовлениями с растущим беспокойством. События развивались слишком быстро, выходя за рамки научной методологии.

– Нервничаете, Александр? – Анна подошла незаметно, протягивая ему чашку кофе. – Сегодня ваш большой день.

– Наш большой день, – поправил он, благодарно принимая кофе. – И да, я нервничаю. Это слишком… театрально для научного эксперимента.

– Политика, – Анна поморщилась. – Крылову нужно произвести впечатление на руководство. Но не беспокойтесь, научная часть в надежных руках. – Она улыбнулась. – В ваших руках.

– Как прошла ночь для наших первых пяти подопытных? – спросил Левин, меняя тему.

– Стабильно. Эффект препарата сохраняется. Они даже организовали утренние медитации. Вместе. Представляете? "Череп" учит Колотова дыхательным техникам, которые освоил в спецназе.

– А "Поэт"?

– Пишет. Постоянно пишет в своем дневнике. И, кажется, начал работу над пьесой. Что-то о преображении человеческой природы.

Их разговор прервал громкий голос Морозовой, вошедшей в зал в сопровождении нескольких человек в костюмах:

– Доктор Левин! Анна! Все готово?

– Препарат подготовлен, – ответил Левин. – Подопытный…

– Субъект, – поправила его Морозова. – Сегодня мы используем термин "субъект". "Подопытный" звучит слишком… экспериментально.

Левин сдержал усмешку:

– Субъект готов и ожидает в соседней комнате.

– Отлично, – Морозова повернулась к сопровождающим. – Господа, позвольте представить вам научного руководителя проекта "Амур", доктора Александра Левина. Гений нейрохимии и автор формулы LV-9.

Левин обменялся рукопожатиями с гостями – высокопоставленными чиновниками, судя по их манерам и охране, державшейся на почтительном расстоянии.

– Доктор Левин, – один из них, седой мужчина с холодными глазами, задержал его руку в своей. – Ваша работа имеет государственное значение. Возможно, даже большее, чем вы думаете.

– Я просто ученый, – ответил Левин. – Моя цель – расширить границы познания.

– И это похвально, – улыбнулся седой. – Но в наше неспокойное время наука должна служить практическим целям. Безопасности. Стабильности. Не так ли?

Прежде чем Левин успел ответить, в зал вошел министр Крылов в окружении свиты и репортеров.

– А вот и наш министр, – Морозова просияла. – Господин министр, все готово для демонстрации. Доктор Левин может начинать в любой момент.

– Превосходно, – Крылов осмотрелся. – Где наш… субъект?

– Ожидает в подготовительной комнате, – ответила Морозова. – Номер 729, Игорь Черепанов, бывший спецназовец. Идеальный кандидат для демонстрации эффективности препарата.

Левин напрягся:

– Прошу прощения, но заключенный 729 уже получил дозу вчера. Он все еще находится под воздействием препарата.

Морозова улыбнулась:

– Нет, доктор Левин. Тот "Череп", которого вы видели вчера, был его братом-близнецом, заключенным номер 730. Они оба здесь, оба бывшие спецназовцы, оба осуждены за тяжкие преступления. Но сегодня мы используем оригинального "Черепа" – более жестокого из двух.

Левин был ошеломлен. Близнецы? Почему ему не сообщили об этом раньше?

– Вы скрыли эту информацию, – сказал он, не скрывая раздражения. – Это нарушение протокола. Мы должны знать все переменные…

– Это была необходимая мера предосторожности, – перебил его Крылов. – Мы должны были убедиться в эффективности препарата, прежде чем устраивать официальную демонстрацию. Если бы что-то пошло не так вчера, сегодняшнего события просто не было бы.

– А теперь, – Морозова взяла Левина под руку, отводя в сторону, – давайте сосредоточимся на успехе, который нас ожидает. Вы готовы к церемонии?

Левин понимал, что спорить бесполезно. События приняли слишком официальный характер, с политическими обертонами, далекими от чистой науки.

– Я готов, – ответил он сухо. – Но настаиваю на строгом соблюдении научного протокола во время процедуры.

– Разумеется, – улыбнулась Морозова. – Наука превыше всего. Просто с небольшой долей… зрелищности.

Гости заняли места, камеры были направлены на центральную часть зала, где установили специальное кресло с системой фиксации. Морозова поднялась на трибуну:

– Дамы и господа! Сегодня исторический день для российской науки. Мы стоим на пороге новой эры в понимании и контроле человеческих эмоций. Проект "Амур", названный в честь древнегреческого бога любви, представляет собой революционный подход к реабилитации преступников через химическое восстановление способности к эмпатии.

Она говорила уверенно, с идеально рассчитанными паузами для эффекта. Левин заметил, как репортеры жадно записывают каждое слово.

– Позвольте представить вам создателя препарата LV-9, выдающегося нейрохимика, доктора Александра Левина!

Левин поднялся на трибуну под сдержанные аплодисменты.

– Препарат LV-9, – начал он, стараясь придерживаться научных фактов, – является нейрохимическим модулятором, воздействующим на центры мозга, ответственные за эмпатию и просоциальное поведение. В основе его действия лежит принцип балансировки уровней нейромедиаторов, прежде всего окситоцина, дофамина и серотонина.

Он заметил, как некоторые гости начинают скучать от технических деталей, и перешел к более доступному объяснению:

– Проще говоря, препарат помогает человеку почувствовать эмоциональную связь с другими людьми. Испытать то, что мы называем любовью или состраданием. Для многих преступников, особенно с психопатическими и социопатическими тенденциями, такие эмоции недоступны из-за врожденных или приобретенных нарушений мозговой химии. LV-9 исправляет этот дисбаланс, открывая дверь к эмоциям, которые они, возможно, никогда прежде не испытывали.

Краем глаза Левин заметил, как в зал вводят "Черепа" – крупного лысого мужчину со шрамом через всю щеку. Он действительно был почти неотличим от своего брата, которого Левин видел вчера, но выражение глаз отличалось – еще более холодное, еще более мертвое.

– И сейчас, – продолжил Левин, – мы продемонстрируем действие препарата на добровольце из числа заключенных. Игорь Черепанов, бывший военнослужащий, осужденный за тяжкие насильственные преступления, согласился участвовать в эксперименте в обмен на возможность сокращения срока.

"Черепа" усадили в кресло и зафиксировали. Он не сопротивлялся, но его глаза следили за каждым движением с холодной расчетливостью хищника.

– Перед введением препарата, – сказал Левин, – мы проведем краткое интервью, чтобы установить базовый эмоциональный статус субъекта.

Он подошел к креслу:

– Господин Черепанов, пожалуйста, опишите, что вы чувствуете по отношению к окружающим вас людям.

"Череп" окинул взглядом зал:

– Ничего, – ответил он ровным голосом. – Они для меня не существуют. Как мебель.

– А что вы чувствуете к своим жертвам? К людям, которых вы убили?

– То же самое. Ничего. – "Череп" даже не моргнул. – Убить человека – все равно что раздавить муравья. Только техническая задача.

В зале повисла тишина. Даже видавшие виды чиновники были впечатлены холодностью заключенного.

– Что бы вы сделали, если бы оказались на свободе прямо сейчас? – продолжил Левин.

"Череп" впервые улыбнулся, и эта улыбка заставила многих в зале поежиться:

– Начал бы с вас, доктор. Вы выглядите слабым. Это раздражает.

Левин сохранил невозмутимость:

– Спасибо за честность. Теперь мы введем препарат LV-9. Вы почувствуете некоторые изменения в восприятии. Возможно, легкое головокружение или дезориентацию. Это нормально.

Он кивнул Анне, которая подошла с подносом, на котором стоял шприц с голубоватой жидкостью. Морозова вмешалась:

– Может быть, министр Крылов хотел бы лично произвести первое официальное введение препарата?

Крылов поднялся:

– Это было бы честью для меня.

Левин напрягся. Процедура введения требовала точности и стерильности.

– При всем уважении, господин министр, это медицинская процедура, требующая специальных навыков.

– Я понимаю ваши опасения, доктор, – улыбнулся Крылов. – Но я не собираюсь делать инъекцию сам. Я лишь символически запущу процесс. – Он указал на специальную кнопку, установленную на подставке рядом с креслом. – Нажатие этой кнопки активирует автоматическое введение препарата через капельницу. Верно?

Левин кивнул, отступая:

– Да, это так.

– Тогда, – Крылов повернулся к гостям и камерам, – позвольте мне объявить официальный старт проекта "Амур"!

Он торжественно нажал кнопку. В капельнице, подключенной к вене "Черепа", голубоватая жидкость начала медленно двигаться по трубке.

– Введение препарата начато, – объявил Левин. – Время 11:17. Ожидаемое начало действия – через 15-20 минут.

Все взгляды были устремлены на "Черепа". Он сидел неподвижно, лишь глаза его двигались, следя за людьми в зале.

Первые десять минут ничего не происходило. Затем "Череп" вдруг напрягся в кресле, его зрачки расширились.

– Что… что происходит? – его голос, обычно ровный и холодный, дрогнул.

– Это начало действия препарата, – объяснил Левин, внимательно наблюдая за реакцией. – Что вы чувствуете?

"Череп" не ответил, его взгляд стал расфокусированным, словно он смотрел сквозь окружающих. Его дыхание ускорилось, на лбу выступил пот.

– Я… я вижу… – он замолчал, по его щеке скатилась слеза.

Это было настолько неожиданно и неуместно для человека, известного своей жестокостью, что в зале послышались удивленные восклицания.

– Что вы видите? – мягко спросил Левин.

– Их лица, – прошептал "Череп". – Лица тех, кого я убил. Я всегда видел их, но не чувствовал… ничего. А теперь я чувствую… боже, что это?

Его лицо исказилось от внезапной боли, но это была не физическая боль – это была душевная агония человека, внезапно осознавшего весь ужас совершенных им преступлений.

– Это эмпатия, – тихо ответил Левин. – Способность чувствовать боль других. Сопереживать.

"Череп" затрясся всем телом, слезы теперь текли по его лицу свободно:

– Я не хочу это чувствовать! Выключите это! – он дернулся в фиксаторах. – Слишком много… слишком…

Затем, так же внезапно, он обмяк в кресле. Его лицо расслабилось, дыхание выровнялось. Когда он вновь открыл глаза, его взгляд полностью изменился – ясный, открытый, без следа прежней холодности.

– Это… невероятно, – произнес он изумленным голосом. – Я чувствую… всё. Каждого человека в этой комнате. Каждую эмоцию. Как будто я всю жизнь был слеп, а теперь прозрел.

Он перевел взгляд на Левина:

– Доктор, я должен попросить прощения. За мои слова. За мои мысли о вас. Я был… болен. Теперь я вижу это ясно.

– Как вы относитесь к своим прошлым преступлениям сейчас? – спросил Левин, хотя уже знал ответ.

"Череп" опустил голову:

– Мне нет прощения. То, что я сделал… непоправимо. Но если бы я мог вернуться назад, зная то, что знаю сейчас, чувствуя то, что чувствую… я бы скорее умер, чем причинил боль другому человеку.

В зале воцарилась тишина. Затем министр Крылов начал аплодировать, и вскоре к нему присоединились все присутствующие. Лица гостей светились восхищением и изумлением.

– Поразительно! – Крылов обратился к Морозовой. – Это превосходит все ожидания. Как быстро мы можем расширить эксперимент?

– Уже сегодня, – ответила она. – У нас подготовлены дозы для всех десяти первоначальных субъектов. С вашего разрешения, мы начнем полномасштабные испытания немедленно.

– Разумеется, разумеется, – кивнул Крылов. – Это прорыв национального значения. Я сегодня же доложу президенту.

Левин наблюдал за этим энтузиазмом с растущим беспокойством. Все происходило слишком быстро, слишком гладко. Он подошел к "Черепу", который теперь сидел с выражением блаженного спокойствия на лице.

– Вы действительно чувствуете себя лучше? – спросил он тихо.

– Не лучше, доктор, – покачал головой "Череп". – Другим. Словно я был мертв, а теперь ожил. Я чувствую боль за все, что сделал. Но одновременно – глубокую благодарность за возможность чувствовать хоть что-то.