Виски сауэр

– Сейчас с партнёром хотим остров один купить и построить там отели. Там сейчас выгодные усло…

– Расскажи лучше про родню, которая приезжала.

– Про родню? За родню!

Выпиваем по второй.

– Ну чё тебе рассказать? Приехали сюда ко мне. Я их устроил тут у себя. Они мне говорят: фига ты устроился. А я чё? Я так и живу. Я как считаю: важно уметь приспосабливаться. Вот я, чё думаешь, сразу так жил? Это я сейчас так живу. А в детстве я мечтал так жить.

– Мечтал стать директором? Хорошо, когда мечты сбываются.

– За мечты!

Тут я уже не выдерживаю и смеюсь. Этот милый романтик наливает по третьей и настаивает на том, чтобы я закусил.

– Ну красиво же живу?

– Базару ноль.

Ладно. Кажется, он начинает на меня влиять. Базару ноль. Это явно не из моего лексикона. Видимо, я слишком хорошо умею приспосабливаться. Надо отлучиться в туалет и возвращаться к Жорику. От двери кричу, что ухожу.

– Обижаешь! Надо допить – и вместе пойдём! Мы же договаривались!

Вообще, мы по полтосику договаривались, но теперь он так говорит, что я не могу отказать. Как-то с детской обидой говорит. Как если бы отец в субботу ушёл на работу, хотя до этого обещал погонять с ним в мяч. Если я когда-то стану отцом, буду держать обещания, а пока вернусь к Директору.

– Ну ты рад, что родня приехала?

– Ну конечно, рад! Они, конечно, колхозанские маленько, но зато посмотрели, чё да как. Как люди в Москве живут, так сказать. Как я живу. К тому же горилку с салом привезли.

Выпиваем ещё по одной. Горилка и сало действительно хороши. Все эти традиционные штуки, выстраданные каждой нацией, они не могут быть плохими. Там осталось ещё по одной рюмке – он доливает. Почему-то есть ощущение, что он вот-вот расплачется. Поэтому последний тост говорю я.

– За то, как ты живёшь!

– Умеете вы… Ну вот умеют армяне тосты говорить. Давай!

Выпиваем по последней и идём на выход. Рядом с коридором – спальня. Там величественно стоит огромная незаправленная кровать, и Директор с тоской засматривается на неё.

– Веришь, нет? Уже полгода тут живу, ни одну деваху не привёл.

– Честно говоря, не верю.

– Базарю.

– Ну приведёшь ещё.

Возвращаемся в «Пинч». Наши места мягкими бёдрами греют две девушки. Вроде красивые. В этом баре женщины настолько ухоженные, что и трезвым-то сложно понять, красивые они или нет, а во мне тут уже триста грамм хохляцкой горилки, не считая того, что Жорик наливал. В любом случае это приятный сюрприз. Директор говорит:

– Это наше место.

– Да чё ты? Давай закажем и пойдём на улице постоим.

– Нет, это наше место.

– Зачем ты так?

Каждую ночь на его огромной кровати прохлаждается простыня. Там могут упасть три тела, помимо директорского, но, видимо, ему нравится перекатываться во сне. Может, поэтому теперь он так себя ведёт. Вряд ли же он хочет их обидеть?

Девушки оценивают нас между делом. Они пока не слышат весь энтузиазм, с которым Директор готов бороться за своё место, поэтому одна из них говорит:

– Можете с нами постоять.

– Нет, давайте мы сядем, а вы можете с нами постоять.

Конечно, они уходят. Директор, как никто другой, знает, как отстаивать свои позиции. А я знаю, что теперь мне не хватит смелости сесть на своё тёплое место. Я благодарю его за горилку и сало. Говорю, что тоже пойду.

– Пойдёшь?

– Да, пойду.

– Ну ты это, заходи, если чё.

– Как в том хохляцком мультике?

– В каком?

– Ладно, я пойду.

Выхожу. Подхожу к девушкам и извиняюсь за Директора. Почему-то чувствую себя предателем, но мне не хватит смелости просто уйти. Я говорю девушкам, что он не хотел их обидеть. Потому что он этого точно не хотел. Он так сказал, потому что, может быть, ему было тесно в итальянской рубашке с цветочным узором. А может быть, потому, что ему было тесно в баре на Патриках с красивыми интеллигентными людьми.

* * *

Холодная война закончилась, когда мне было шестнадцать. Мы тогда переехали на «Фрунзенскую». Я перевёлся в новую школу в одиннадцатом классе. Мой телефон не был лучшим, моя обувь была ничем не примечательна. Некоторые из новых одноклассников готовились поступать в заграничные вузы. Я выдохнул. Хорошо, когда война заканчивается.

Теперь я пью на Патриках. Мне это не по карману. Я пытался пить в пабах в спальных районах, но там меня накрывают флешбэки с войны. Как престарелому ветерану Вьетнама, мне видится то, чего нет. Я сижу там с кружкой пива за двести рублей, которая мне по карману, и слышу запах какой-то бабушки. Поворачиваю голову, а рядом сидит этот Игорь. И он говорит мне так:

– Ну ты даёшь. Будь у меня такая жизнь, я бы её холил и лелеял.

И тогда я жалею, что родители подарили мне такую жизнь.

Рыбаки, охотники и все остальные

Не только мы с Минасом пишем в фейсбук. Есть там один популярный тип с импортной фамилией. Из тех, про которых говорят: «Он очень тонко понимает и по-особому чувствует женщин». Видимо, он преемник Генри Чинаски в российском сегменте. Только вот он пишет что-то вроде: «Я вдыхал тебя полностью». Что-то про то, что его «любовь похожа на смерть». Или, например, о том, как он «любил любить её сверху». Такие вещи. Поэтому – Гена. Я буду звать его просто Гена.

Раз в два дня Гена с тонким пониманием и особым чувством рассказывает в фейсбуке, как потрахался. Обязательно прикрепляет к истории свою фотографию с соответствующим взглядом. Лучше бы там были снимки его подруг – всегда хотел увидеть женщину, которую кто-то полностью вдохнул.

Гена очень даже живой, но я с большим удовольствием читаю всё, что он пишет. Это меня мотивирует. Он рассказывает ужасные вещи про женщин, а те стекаются к нему в комментарии и всячески нахваливают или осуждают. В целом Гена почему-то их сильно волнует. Мне женщины не пишут. Мне вообще после Джахи никто не писал.

У Гены есть два типа постов:

1. Гена рассказывает о том, какой он Гена.

2. Гена рассказывает о том, что тебе нужно делать, чтобы быть похожим на Гену.

Вторые обычно начинаются так:

1. «Есть четыре типа женщин…»

2. «Есть три типа секса…»

3. «Есть два типа отношений…»

Мне нравится подход студийцев, поэтому, несмотря ни на что, я это скажу. Если человек делит что-то на типы, то этот человек – мудак. Сегодня Гена выкладывает пост второго типа.

«Мужчины делятся на рыбаков и охотников…»

Это он так про методы знакомств написал. Рыбак в этой вселенной ждёт, пока женщина обратит на него внимание, охотник внимание завоёвывает – что-то вроде того. Гена, в свою очередь, хорош тем, что чередует обе стратегии. Ходит с удочкой, ходит с ружьём вооружённый до ебли Гена. А где он, кстати, ходит? Судя по фоткам, где-то на Патриках. Значит, однажды пересечёмся.

Я точно буду пьян. Что-то произойдёт с моей речью, когда я буду пьян. Всегда происходит. Из меня полезет всякое голливудское, что-то совсем не сочетающееся с моим внешним видом. Эти реплики не сочетаются даже с языком, на котором мы тут, в России, общаемся. Поэтому боюсь, что, когда пересечёмся, я выдам что-то такое:

– Ты – лживый кусок дерьма, Гена!

Может, не совсем так, но суть будет примерно в этом. Утром неловко будет. Утром вспомню, что мы тут, в России, дерьмо на кусочки не делим. У нас тут дерьмо единое, целостное – не то что на Западе. А Гена, вообще-то, тоже не без косяков ответит. Он наверняка ответит как-то замысловато. Точно не знаю, как именно, но, возможно, притчей. Возможно, заготовленной на такие случаи фразой, но это обязательно будет что-то витиеватое. Как именно Гена ответит, не знаю, но суть там будет такая:

– Саргис, ты мне завидуешь.

Гена окажется прав и выйдет победителем из этого странного спора. Но он никогда не поймёт, чему именно я так завидую.

Зато знаешь что, Ген? Зато сейчас мне впервые пишет девушка. Красивая такая. Вот, предлагает встретиться, и я, конечно же, соглашусь.

* * *

Сегодня девятое мая. Это значит, что завтра на Тверской будут перекладывать асфальт. Когда тонны железа тянутся к Кремлю, дорога становится похожа на скомканный ковёр.

Выхожу на «Белорусской». Под скрежет танков вдоль колонн иду к Патриаршим. Росгвардеец неловко улыбается, потому что немецкая овчарка у его ног не хочет сидеть. Она лежит. Он пытается её посадить, но та не хочет. Та хочет спать. Ведёт себя, как какой-то кот. Останавливаюсь посмотреть, чем всё кончится.

– Позорище.

– Что?

– Праздновать День Победы. Это должен быть траур, а не вот это вот всё.

Это у меня за спиной такой разговор. Там парень с бритыми висками сосёт кусок пластика и щедро делится с девушкой своей философией. Не только с ней – он говорит достаточно громко, с вызовом даже. А я вообще-то не раз это слышал. Праздновать День Победы позорно, там же людей сколько погибло. Так сейчас модно говорить, модно быть пацифистом. Росгвардейцев презирать тоже модно. И теперь тип с бритыми висками даже не замечает этого милого парня, который пытается убедить своего пса не позорить его на людях.

Ладно, согласен, за Росгвардией есть косяки. Но конкретно этот парень, он же хороший человек. Пытается договориться со своим пёсиком, пока за спиной едут бронетранспортёры. Смущается, краснеет так, как никогда не смущаются и не краснеют плохие люди. Остановись и посмотри на него. Он совершенно точно хороший человек.

Ладно, согласен, война – это плохо. Но сегодня девятое мая. День Великой Победы. А это значит, что семьдесят лет назад твой прадед дошёл до Берлина. Отправься туда и скажи своему прадеду, который прошёл всю войну. Скажи ему так:

– Да, да, это всё, конечно, круто. Ты в Берлине и всё такое. Но, чувак, давай-ка ты не будешь радоваться, праздновать. Люди же погибли. Я считаю, что сейчас самое время скорбеть о них. День рождения свой праздновать будешь, а не вот это вот всё.

Давай, с твоего позволения, мы поскорбим двадцать второго. Сегодня позволь отпраздновать. Я согласен, возможно, весь этот парад слегка агрессивный, не очень современный, наверное. И всё же надо ведь как-то отметить, они бы хотели этого. Победы нужно праздновать, я это точно знаю. Знаю, потому что бедность – черта характера. Бедняки редко побеждают, а когда редко – тогда совсем по-другому. Каждый раз я праздную свои успехи с особым рвением, только вот не помню, когда это было в последний раз.

* * *

На патриаршем фронте без перемен. До этих помпезных домов не доносится скрежет танков. Бронзовые интеллигентные женщины кладут в рот поджаристый хлеб, накрытый авокадо, яйцом пашот и красной рыбой. Это невозможно сделать красиво, но у них как-то получается. Дохожу до «Пинча». Я всегда хожу в один и тот же бар, потому что хорошо, когда тебе наливает Жорик.

Он всегда знает, что мне налить, поэтому можно не проговаривать. Почему-то это впечатляет людей за баром по соседству, женщин особенно. Думаю, это такая рыбацкая стратегия. Заходишь, здороваешься с Жориком, и он без слов готовит твой сбалансированный виски сауэр. Было бы круче, если б он наливал чистый вискарь, но я не настолько хорош.

А вот этот мужичок, только закатившийся в бар, хорош в нужной степени. Лысый, низкий, бодрый. Поживший, но не пожилой, даже время наебавший. Жорик обычно без вопросов наливает ему что-то карамельного цвета с кусочком льда. Если этого мужичка сбросить с третьего этажа, он отпружинит и приземлится на четвёртом. Изворотливый тип.

Сейчас он безжалостно разглядывает девушку, которая всего лишь хотела попить кофе. Мужики делятся на рыбаков и охотников, а этого я бы назвал браконьером. Комариными глазами он сосёт из неё жизнь. Он говорит:

– По бокальчику красного?

Бедная девушка. Слишком милая и добрая, она зачем-то потрудилась найти вежливый ответ:

– Извините, но я не пью днём.

– Жорик, родной! Мне два бокальчика красного! Вискарик оставим на вечер.

Лысый попрыгунчик бросает свою жопу на стул за её столиком. Он почему-то не отскакивает. Анимации в жизни недостаёт. Я бы с радостью посмотрел, как он влетает в потолок, застревает и смешно так болтает короткими ножками. Но почему-то этого не происходит, почему-то он считает уместным сказать:

– Ты не пьёшь днём, дорогая, а я не пью один.

Просто подай мне знак, и я приду тебя спасать, девушка. Мужчины делятся на рыбаков, охотников и браконьеров. А я давай побуду твоим гринписовцем, который наконец-то сделает что-то полезное. В общем, я тут, если что – подмигни, подай знак. Мне пока придётся отвлечься, потому что в бар зашла Соня, но я буду поглядывать на тебя время от времени.

Соня утром мне писала, в самый разгар моего кухонного скандала с Геной. Она всячески расхваливала меня, и я на время решил оставить свои разборки. Правда, расхваливала она очень витиевато. Писала так же, как Гена отвечал мне в той вымышленной ситуации, потому что Соня тоже писательница. Это значит только одно: сообщение о том, как хорошо я пишу, становится сообщением о том, что она тоже хорошо пишет. Ничего у нас с Соней не выйдет. С живыми писателями дружить не могу. С живыми писателями – только скандалить на кухне.

Я уже стал немного разбираться в фейсбуке. Зашёл к ней на страничку – тысяча триста друзей. Люди, у которых больше тысячи друзей, чаще всего довольно успешные, поэтому предложил встретиться на Патриках, как и полагается успешным людям.

Теперь Соня с ходу лезет обнимать меня. Вот так сразу. Это такая привычка успешных людей: делать вид, что это нормально – обнимать незнакомцев. У нас с ней ничего не выйдет. И дружбы тоже не выйдет. Ладно. Меня обняла женщина – это всегда приятно. Тем более что сейчас она сравнивает меня с Довлатовым.

Это, кстати, он сказал, что бедность – черта характера, и я решил разобраться с этим поосновательнее. Довлатов мне нравится. Есть такая армянская привычка: накидывать пару баллов, если мама – армянка, ещё два – если папа тоже. Довлатов по этой схеме набирает два балла из четырёх, а остальное он набирает сам. Это должно быть приятно, когда тебя сравнивают с Довлатовым, но мне немного неловко, поэтому надо бы сменить тему.

– Котиков любишь?

– Что?

– Котиков.

– Не особо. Я больше собак.

– Мы с Жориком любим котиков. Познакомься, кстати. Это Жорик.

Хорошо, что она не полезла к нему обниматься через бар. Мило улыбнулась и пожала руку. Успешные люди умеют знакомиться.

– Я вообще постоянно путешествую, поэтому не могу себе позволить завести пи… Саргис?

– А?

– Что там? Девушка нравится?

– Нет. Ну то есть не знаю. Я просто слежу, чтобы помочь ей в случае чего.

– Думаешь, взрослая девушка не в состоянии за себя постоять?

– В схватке с браконьером?

– Что?

– Этот тип, я решил, что он браконьер.

– Господи, ты что – из этих?

– Из которых?

– Которые рыбаки, охотники и вот это вот всё.

– Нет, я из гринписовских.

– Вообще не понимаю, о чём ты говоришь.

– Короче, я думаю, она может сама за себя постоять. Но это же приятно, когда кто-то тебя защищает? Мне приятно, когда кто-то хочет меня защитить. Понимаешь?

Вряд ли, конечно, понимаешь. Тебе же ничего не стоит обнять незнакомого человека. Твой телефон не прекращая вибрирует, оповещает тебя, напоминает о том, какая ты успешная девушка. Вряд ли ты понимаешь.

– Наверно. Слушай, я вообще ненадол…

– У тебя есть парень?

– Господи, ты чего такой странный?

– Ладно, извини.

– Нет, у меня нет парня. Короче, у меня для тебя есть сюрприз.

– Это я странный? Ты с сюрпризом на первое свсвстречу пришла.

– Нет, это не свсвидание.

– Я успел заменить слово.

– В общем, дружок, смотри.

– Дружок?

Соня достаёт телефон, показывает переписку с какой-то женщиной.

– Кто это?

– Главный редактор журнала «Космополитен».

Вот так сюрприз. Там главный редактор «Космополитена» пишет о том, что сегодня день победы. Не тот, который с Гитлером. Другой, который с Саргисом. Главный редактор «Космополитена» пишет так: «Пускай напишет мне, я ему выделю колонку, а не захочет – пускай соберёт книгу, я отправлю в издательства».

– «Космополитен», который про женщин?

– Ага.

Есть такая тема – тема женщин. Её любят взять и положить на отдельную полку. Полка, на которую даже пыль не садится. На ней в одиночестве лежат женщины и скучающе глядят по сторонам. Там другие полки – захламлённые, уютные, хаотичные. Так делает Гена и так делают все в журнале «Космополитен».

И всё же это мой день победы. К тому же тот попрыгунчик остался ни с чем. Тоже победа. Победу нужно праздновать, я это точно знаю, у меня ведь черта характера. О ней ещё Довлатов писал, с которым сегодня меня сравнивала Соня.

Допиваю, киваю Жорику, он наливает ещё. Я немного забылся. Тут вообще-то Соня сидит, ждёт чего-то. Надо сказать, справедливо ждёт. Она же видит, как я выгляжу, и наверняка знает, что там, где моя родина, мужчины ведут себя эмоционально. Руками машут, целуют друг друга в шеи. А я не могу так. Может, потому что я никогда не жил там, где моя родина. Может, ещё по какой причине. Надо попробовать.

– Спасибо большое!

Господи, как же фальшиво вышло. У меня серьёзные проблемы с восклицательными знаками. И Соня, конечно, это заметила. Надо бы ещё разок.

– Я обязательно ей напишу!

Ещё хуже. Ладно, конечно, я ей благодарен. Но давайте не будем делать вид, что мы не понимаем, как это всё работает. Соня же прямо сейчас жестом даёт Жорику понять, чтобы он её посчитал отдельно. Действительно успешный человек.

Я ведь не первый день на Патриарших, кое-что знаю уже про этих замечательных людей. Например, я знаю, что успешные любят создавать вокруг себя успешную жизнь. Любят успешных людей вокруг наблюдать. Но, кажется, больше всего они любят взять человека, так по-отечески взять, взять и отправить его в нужном направлении.

Давайте так. Мы же понимаем, как это всё устроено. Сейчас Соня пишет главному редактору «Космополитена», шлёт ей мои рассказы. Завтра, когда я стану популярнее, чем Гена. Ладно, не завтра. Ладно – не когда, а если. В общем, если вдруг такое произойдёт, Соня в кругу своих успешных друзей дождётся момента. Она обязательно дождётся, когда подруги начнут обсуждать меня. Тогда Соня задумчиво сделает глоток из своего бокала с чем-то и кое-что им невзначай расскажет. Она полностью окупит те две минуты, которые потратила на то, чтобы написать главному редактору «Космополитена». Конечно, я ей благодарен, но давайте не будем делать вид.

– Напишу ей.

– Ну так ты напишешь ей?

– Сейчас?

Эти успешные люди совсем не понимают, что у них есть черта характера, которой нет у меня. Дело вот в чём. Не так давно я написал свой первый рассказ. И уже сейчас главный редактор журнала «Космополитен» предлагает мне вести свою колонку в журнале про женщин. Так не бывает. Не со мной. Я не спешу ей писать, потому что понимаю, чем это всё может кончиться.

Например, может случиться так, что я больше не смогу сидеть на своей засранной кухне, жаловаться на свою любимую черту характера. И я не смогу скандалить с Геной, сидя в трусах на своей засранной кухне. К Гене, кажется, я привязался, не хотелось бы рушить наши отношения. А Соня никак не может понять, она всё давит, давит, она говорит:

– Ну а когда? Такие люди не очень любят ждать. Когда ты ей напишешь?

Хотя бы через четыре года, когда я пройду всю войну. Вот это я понимаю день победы, а это что? Как мне это праздновать вообще? Кажется, меня взяли силком, толкают куда-то, где находится это таинственное нужное направление. Придётся подчиниться.

Достаю телефон. Пишу: «Привет». Удаляю. Пишу: «Здравствуйте». Удаляю. Пишу: «Здравствуйте, я Саргис, Соня сказала написать вам». Отправляю.

– Ну всё, написал. Теперь отметим?

– Извини, дружок, мне нужно бежать. У меня ещё две встречи сегодня.

Дружок, блядь. Она явно ждала более бурной реакции. Прости, Соня. Конечно же, я тебе благодарен. Просто тут дело такое… Давай просто подождём, и потом ты сама всё поймёшь.

* * *

Главный редактор журнала «Космополитен» сказала, чтобы я подумал и предложил ей какую-нибудь тему для колонки. Я подумал и написал про своих пацанов на кухне.

Это было раньше, до того, как я отправился на Патрики шпионить за этими замечательными людьми. Тогда мы собирались на чьей-нибудь кухне и пили напитки с красивыми названиями. Там мы делились сокровенным. Обсуждали всякое, в том числе и женщин. За этим захламлённым липким столом в тесной накуренной кухне никто не откладывал тему женщин на отдельную полку. Потому что нормальные пацаны так не делают. Нормальные пацаны обсуждают женщин вперемешку с остальными темами.

Написал историю об одном из таких вечеров. Предложил главному редактору журнала «Космополитен» выделить колонку, в которой раз в неделю мои пацаны будут собираться и обсуждать всякое, в том числе и женщин.

Она сказала написать для начала статью о пяти вещах, которые меня бесят в женщинах.

Когда женщина окажется под колпаком, ничем хорошим это не кончится.

Пять вещей, которые меня бесят в женщинах. Как вообще такое писать? Это как поделить мужиков на рыбаков и охотников. Звучит поначалу занятно, конечно, только вот позже найдутся браконьеры, позже найдутся гринписовцы. Походишь по Патрикам подольше – и остальных найдёшь. А потом вообще окажется, что в такой системе координат женщина – жертва, которую нужно сожрать. Не хотелось бы мне этим заниматься. Любой работник студии Лебедева вам скажет, что так делают исключительно мудаки.

«Вы хотите, чтобы я написал что-то вроде того, что пишет Гена?» – «Гена, честно говоря, как мудак пишет».

Видимо, я чего-то не понимаю. Ладно, надо попробовать.

Пять вещей, которые меня бесят в женщинах

1. Сочувствующий взгляд.

Странновато выглядит. Нет же ничего плохого в том, что кто-то тебе сочувствует. И в том, что тебя кто-то хочет защитить, совсем нет ничего плохого. Это даже приятно бывает. Только вот вчера не было.

Вчера коричневая девушка с пухлыми губами посмотрела на меня, как на карликового йорка, обоссавшего паркет со страха, с умилением и сочувствием посмотрела. И не было ничего человечного в том сочувствующем взгляде. Она ведь даже не заметила, насколько мужику было тесно в своей расписной рубашке, тесно в баре для интеллигентных людей. Она даже не заметила, что это заметил я. Потому, наверное, и посмотрела так. Пускай будет.

Пять вещей, которые меня бесят в женщинах

1. Сочувствующий взгляд.

Не знаю. Ничего меня не бесит в женщинах. Я бы даже осмелился сказать, что люблю женщин. Вряд ли, конечно, я их тонко понимаю и по-особому чувствую, и всё же люблю настолько, чтобы не выдирать их из жизни и засовывать под микроскоп.

Нужно ещё четыре пункта. Почему, кстати, именно пять? Ладно, попробую наскрести. Раз уж Соня меня взяла и отправила в нужном направлении, нельзя сопротивляться. Сам я это направление с трудом отыщу. Характер у меня такой.

«Можно мне один день на поиски?» – «Да, только не затягивай».

Такие люди не любят ждать. Завтра же отправлюсь на Патрики и буду знакомиться с женщинами, пока они чудесным образом не взбесят меня ещё четыре раза.

Женщины

Получается, сегодня мой первый рабочий день. Получается, не полагается пить, до вечера по меньшей мере. И вообще, рабочие люди выезжают пораньше. Встаю по будильнику из-за стены, встаю под грохот мусоропровода в десять утра, быстро в душ – и выезжаю. Целых четыре пункта надо заполнить. Работы полно.

Вчера тучи разогнали. Сделали это с присущим местным властям энтузиазмом. Когда речь заходит о том, чтобы что-то разогнать, власти берутся с завидной ответственностью – и теперь над Москвою солнышко. Просто надо понимать: разгоняют, чтобы граждане увидели свет.

А я что? У меня с этим нет никаких проблем. Я каждым корнем восхожу к земле, где солнышко светит триста дней в году. Поэтому доволен. Немного странно, конечно, для мая, но жаловаться точно не буду. Даже кофе закажу горячий, потому что хочется хорошенько пропотеть. Позже, когда моё тело покроется тонким слоем влаги, подует ветер. Это будет стоить того.

Некоторые московские тратят жизнь на поиск идеального климата. Они говорят, что им тут некомфортно, что тут, в Москве, слишком холодно. И вообще, им не подходит этот ритм. Они говорят, что однажды свалят на Бали, устроятся там барменами и никогда больше не будут мёрзнуть. Потом в горячий июльский полдень они жалуются, что трусы липнут к жопе.

Я бы написал это первым пунктом в списке вещей, которые меня бесят в Москве. Даже запишу на будущее.

Пять вещей, которые меня бесят в Москве

1. Жалобы на мокрые трусы.

А будь список вещей, которые я в Москве люблю, он бы точно начинался с женщин. Первый, второй, третий, четвёртый пункты – женщины. А пятый, конечно, закаты. В Москве самые красивые закаты, и ни в один из них не хочется уезжать. Сегодня наверняка будет какой-нибудь розовый, но увы – прежде чем я смогу на него посмотреть, мне полагается заполнить список. И называется он совсем иначе.