Понедельник завершается в субботу. Ностальгическая сказка для бывших младших научных сотрудников

– Здравствуйте, товарищи дураки! – зычно воскликнул Крокодил.

– А пошел ты… – хором ответствовали товарищи-комсомольцы.

– Да устал я туда ходить, – как ни в чем не бывало ответствовал вожак, – ничего там интересного нет, а то, что вы дураки, вы и сами знаете, только не признаетесь даже сами себе.

В общем, Гена зашел поболтать, скучно ведь в кабинете отгороженным от всех сидеть весь день, а делать все равно нечего, потому как должность, освобожденная от работы. Зато потом, после приема зарубежных гостей, где-нибудь в рапорте о награждении особо отличившихся сотрудников руководство сможет честно вписать его имя. И действительно, ведь в самый разгар работ Гена был в центре событий и яркой речью вдохновлял молодых комсомольцев, делился опытом, проводил идеологическую подготовку перед встречей с представителями западной капиталистической страны.

– Ну вот, смотрю на вас, не нарадуюсь, – продолжал вдохновляющую речь Гена, – четыре человека с лаборатории пашут, Бела спит, Аня свитер вяжет, Михалыч пенсию ждет, Завлаб на совещании навечно, обо мне и речи нет. И что смешно, все регулярно зарплату получают, а вы, кстати, самую маленькую. Так вот вы и пашете больше всех – ну разве не дураки? И после этого говорят, что у нас нет эксплуатации человека человеком! На одного работающего десять отдыхающих приходится!

– Во главе с тобой, – заметил Саша.

– Со мной, но прошу быть честными, ни в коем случае не во главе, – уточнил Гена, – во главе у нас ум, честь и одновременно совесть практически всей нашей эпохи. Так что куда уж там мне?

– Слушай, а ты не боишься, что на тебя за подобные речи в конце концов настучат и загремит твоя карьера комсомольская? – вопросил Михалыч.

– Нет, не боюсь, – ответствовал Крокодил, – ибо знаю, куда этот «стук» ляжет, и даже знаю, что мне за это скажут. Ну, будет просто очередной раз повод вместе выпить. Так что не боись, ребята. Вы, главное, работайте, а уж мы как-нибудь разберемся друг с другом.

– Кстати, я слышал, Саша, – продолжал Гена, – там из-за тебя Шеф какой-то грохот поднял, звал, говорят, Первача на ковер, грозился что-то там ему оторвать очень важное на старости лет! Чего это он тебя так любит?

– Гена, ты не ревнуй, умоляю тебя! – воскликнул Саша. – Такую любовь, какую ты вызываешь у Шефа своими телодвижениями, никто из нас возбудить не может в принципе. А что касается грохота, так это у него не от любви ко мне, а исключительно от любви к собственным приказам! Уж тебе ли не знать гордый характер орла нашего и заступника всеинститутского!

– Что же касается нашего «пахания» и твоего «отдыхания», – продолжал Саша, – то это больше вопрос вкуса, что кому нравится больше. По мне, так уж лучше заниматься электроникой, которая мне интересна, чем с серьезным видом сидеть на ваших идиотских заседаниях и все голосовать, голосовать, голосовать! Я вот один раз, помню, посидел, так три дня тошнило, с тех пор не хожу больше, а что вы мне сделаете? Только взносы эти копеечные с меня на ваши Активы берете. Ну да ладно, побирайтесь уж – я щедрый. Пейте свою водку на здоровье!

– Ты, Саша, у нас молодец, ты у нас умный, ты у нас талантливый, а мне каково? – вопросил Гена. – Ну не понимаю я всей этой науки, а потому делать ничего не могу. Остается только возглавить работу и руководить.

– Но ты прав, это, конечно, дело вкуса, – улыбнулся Крокодил. – По мне же, лучше быть старшим комсомольцем, чем младшим сотрудником, пусть даже и очень научным. А на заседаниях это тебе противно, потому что ты ничего не знаешь и не понимаешь во внутреннем механизме этой системы. А мне по той же причине от твоей электроники тошно. Но блага жизни на этой части земной суши распределяются как раз в том самом механизме, знать который ты не хочешь, а не в твоей электронике. И механизм этот называется простым словом «власть».

– Ух ты какую речугу толкнул, – возмутился Саша, – ради бога, ты без этих громких слов! Власть была всегда и всегда, в ней были реально властвующие и всегда были в ней холуи! Но ты же знаешь, Гена, кто ты там! Когда мимо вашей конторы прохожу и распоряжения ваши читаю, один смешной анекдот вспоминаю. Хочешь, расскажу, посмеемся.

– Ну давай, – согласился Гена, – люблю анекдоты.

– Значит, сидит старый Лев, царь, так сказать, зверей, но старый и обессилевший, – начал Саша. – Сидит гордо, весь олицетворение силы и могущества, но сам знает, что на лапы свои опереться не может больше. Старый стал – сил нет! А есть-то хочется. Знаешь, силы раньше покидают организм, чем жизнь!

– Сидит, а тут мимо него лиса пробегает, – продолжал Саша. – Лев и говорит лисе: «Слушай, лиса, я тебя записываю на обед, придешь сегодня ровно в два часа, и я тебя съем, а пока можешь пойти и попрощаться со своими лисятами». Лиса думает: «Что делать, сам Лев приказал, не послушаешь – сейчас разорвет, а так хоть пойду лисятам своим напоследок приготовлю что смогу». Дальше мимо Льва пробегает заяц. Лев и говорит зайцу: «Эй, косой! Придешь ко мне на ужин, и я тебя съем! Я тебя записываю на восемь часов. А сейчас я тебя отпускаю домой, чтобы ты с зайчихой своей попрощался». Загрустил заяц, потом мимо Льва проходит ежик. Лев и говорит ежу: «Слушай, ежик, ты хоть и колючий весь, но я тебя записываю на завтрак. Придешь ко мне утром часов в девять, и я тебя съем». Ежик взглянул на Льва и подумал, а что терять-то, хоть пошлю его напоследок как следует, а там пусть жрет, иголками моими давится! И послал его подальше вместе с его списком. «Ну ладно, – говорит Лев, – раз это вызывает у тебя такое возмущение, тогда я тебя вычеркиваю».

– Смешной анекдот, правда? – ухмыльнулся Саша, – так вот вся ваша компания мне напоминает того самого льва! Ноги этого льва уже не держат, потому что опорой ему теперь служат такие, как ты! А потому мы тебя посылали, посылаем и посылать будем! А ты будешь нас все время вычеркивать и вычеркивать!

– А в отношении того, как мы работаем на тебя, – продолжал Саша, – тоже народом тезис придуман: «Вы делаете вид, что платите нам зарплату, а мы делаем вид, что работаем». Так что такие вот дела.

– Ну ладно, – собрался уходить Гена. – Давай подождем несколько лет, а там время всех само рассудит, чего уж сейчас об этом говорить! Жизнь, она знаешь какая, она сама кого надо, того и вычеркнет. Посмотрим, знаешь ведь – «практика критерий истины». Время оно всем все покажет.

Видимо, время, выделенное вожаку на агитацию и пропаганду, кончилось, и Крокодил Гена удалился в свой кабинет!

* * *

А в коридоре тем временем происходила какая-то беготня. Собственно говоря, беготня происходила давно, но заметили ее только сейчас, потому что перепалка с Крокодилом отвлекла несколько от текущих событий. Вскоре влетел вернувшийся с совещания Завлаб и сообщил, что «империалистов», как ни странно, встретили и ни с кем там, в аэропорту, не перепутали и вот уже едут.

Перед входом в Институт уже было возведено некое подобие трибуны. Все это странное образование было задрапировано красной материей, а на вершине всего сооружения гордо высился совершенно невероятных размеров микрофон. Вокруг микрофона бегало человек пять из отдела Главного Электрика, которые куда-то тянули провод от микрофона и кричали «Давай-давай», а сам Главный Электрик регулярно стучал пальцем по микрофону и говорил в него «Расс-расс-расс». Наконец микрофон подключили к динамикам и от звуков «Расс-расс-расс» стали звенеть институтские стекла, а потом усилитель возбудился настолько, что выдал в эфир совершенно непереносимый визг. Как раз в это время из дверей Института появился Шеф, причем он, видимо, пребывал в не менее сильном возбуждении, чем микрофон, потому что, размахивая руками, стал что-то очень энергично объяснять Главному Электрику вместе со всем его отделом, но перекричать микрофонный визг все-таки не мог. И тогда Шеф обратился непосредственно к микрофону с призывом «Заткнись, сволочь!», и микрофон немедленно затих. А так как вышеприведенный призыв испуганный микрофон успел-таки выдать в окружающую атмосферу, то одновременно с микрофоном заткнулся и Шеф, удивленный таким обращением к нему со стороны микрофона.

Все сотрудники Института хорошо знали, что Шеф ничего просто так не делал, и уж если он вышел встречать гостей, значит, они вот-вот приедут. Сотрудники Института, собранные на площадке перед входом специально для приветствия американских наладчиков, несколько приободрились и даже на всякий случай стали размахивать флажками. Эти флажки двух ныне дружественных держав, СССР и США, были заранее подготовлены районным комитетом партии, которому и была поручена вся организация встречи. Собственно, у райкома была даже блистательная идея провести специальную тренировку по правильному маханию флажками, но, слава богу, у кого-то хватило ума догадаться, что неправильно размахивать флажками, вообще-то говоря, трудно. Все уже вроде бы было подготовлено, только автобуса с оркестром не наблюдалось. А во двор уже въезжали три «Волги» одинаково черного цвета с приблизительно одинаковыми номенклатурными номерами. Из машин по очереди вышли все руководящие лица, включая Директора Института, а после этого появились и американские гости, точнее наладчики. Их было двое, и вид у них был в лучшем случае сильно удивленный, если не сказать ошарашенный. Видимо, ни в одной другой стране, куда они приезжали для установки оборудования своей фирмы, их так не встречали. Никто перед фирмой заказчика не устраивал митингов и не махал флажками, наоборот, это их фирма всегда благодарила фирму-заказчика за контракт на поставку их оборудования и старалась обеспечить хорошее обслуживание. А так, чтобы с флажками встречали, – такого не было! Складывалось даже ощущение, что гости вообще не понимали, что они гости, а почему-то думали, что они сюда работать приехали. Высокое руководство поместилось на красной трибуне, куда были доставлены и гости с сопровождавшей их переводчицей. И тут Директор произнес речь.

– Дорогие товарищи! – воодушевленно начал он. – Сегодня у нас знаменательный день.

На этом содержимое оперативной памяти Директора закончилось, и он достал соответствующую бумажку, на которой, видимо, и была записана вся остальная речь.

– Сегодня, впервые за всю долгую историю нашего Института, – продолжил Директор после недолгой паузы, – мы встречаем представителей рабочего класса США, наших коллег по работе в наиболее высокотехнологичной отрасли – создании вычислительных систем.

Речь Директора была непривычно краткой, хотя и привычно демагогической и длилась всего сорок минут, что было столь не похоже на его обычные многочасовые выступления на частых торжественных заседаниях, куда собирали почти всех сотрудников Института. Однако в этот раз Директор был предупрежден в райкоме партии, что хотя холодная война и закончена вроде, но США пока еще не являются братской социалистической страной, и поэтому речь должна быть сдержанной и соответствовать, так сказать, текущему политическому моменту.

Представители рабочего класса вновь обретенной дружественной страны продолжали тем не менее выглядеть сильно удивленными. Через полчаса после начала директорской речи они попросили переводчицу предупредить менеджеров компании (так они именовали руководство Института), что, в соответствии с контрактом, работы по монтажу вычислительного комплекса должны начаться сегодня в двенадцать часов пополудни. Переводчица безусловно поняла просьбу американцев, но не решилась перебивать речь Директора. С другой стороны, она понимала, что надо донести просьбу американцев до руководства Института. Поэтому она тихо обратилась к стоявшему рядом с Директором человеку очень внушительной, а значит, и очень руководящей наружности. Как догадывается прозорливый читатель, это был Шеф. Шеф выслушал переводчицу, не глядя на нее, потому что отрывать взгляд от вещающего высшего руководства было, с его точки зрения, верхом неприличия. Далее Шеф кивнул, хотя было не очень понятно, был ли это кивок согласия с безусловно правильной речью Директора или кивок переводчице в смысле того, что он понял суть вопроса. Молоденькая переводчица совершенно растерялась и не знала, что же отвечать американским специалистам. Специалисты же совершенно нагло посматривали на свои часы, разве что еще не стучали пальцами по циферблату. Шеф боковым зрением видел все это и думал: «Вот хамье эти американцы, никакой культуры и уважения к выступающему, кроме своего поганого бизнеса, ничего знать не знают, только свое время-деньги считать умеют». Представители же рабочего класса США в свою очередь терялись в догадках в отношении того, почему руководство фирмы-заказчика оттягивает начало работ. Не могут же они не понимать, что время, отводимое на пусконаладочные работы, ограничено и, естественно, должно быть увязано с планами компании-заказчика по использованию закупленного и, очень дорогостоящего, оборудования. Во всяком случае, в других странах время простоя подобной системы считалось даже не по часам, а по минутам. Причем их фирма, прежде всего, рекламировала очень высокую надежность выпускаемых систем, что снижало непродуктивные простои как самой вычислительной машины, так и связанного с ней периферийного оборудования. Правда их компания еще не имела опыта по поставкам вычислительных систем в СССР, но ведущий менеджер их компании специально указывал, что это «пайлот-контракт», первая поставка, и поэтому как качество работ, так и в особенности сроки ввода системы в эксплуатацию должны соблюдаться особенно тщательно.

А в это время к воротам Института, фыркая и пыхтя, подкатил автобус с духовым оркестром. Ну опоздали на полчаса, всякое в жизни бывает. Музыканты, люди искусства, так сказать, часов не очень наблюдают. Руководитель оркестра, правда, быстро сориентировался и решил приурочить музыкальное приветствие если не к началу, то хотя бы к концу речи Директора. И вот перед явно обалдевшим взором руководства Института оркестр, гремя трубами и литаврами, выгрузился из автобуса и начал нестройными рядами строиться перед начальственной трибуной. Шеф инстинктивно рванул головой в сторону микрофона, и все флажки резко замерли, так как любой, кто видел физиономию Шефа в этот момент, с абсолютной точностью поняли, что Шеф «щас пошлет»… причем сотрудники шефского отдела даже прочитали на его лице, в каких конкретно выражениях будет сгенерирован «посыл». Директор Института, который недаром носил гордое звание «Кот Леопольд», шестым бюрократическим чувством остро ощутил назревавший международный скандал. С другой стороны, тормознуть Шефа в его порыве «про-мат-ивировать» создавшуюся идиотскую ситуацию было задачей не из легких. Однако перед мысленным взором Директора уже весьма отчетливо вырисовывался райкомовский ковер, где Шефа, конечно, пожурят для приличия за «мат-ивацию» оркестра перед лицом международной общественности, но главный удар за потерю контроля над ситуацией влепят, конечно же, ему, Директору. Причем влепят, как говорится, по самое что ни на есть «не хочу». Но Директор не случайно и не зря так долго руководил столь крупной организацией. Будучи человеком проницательным, с быстрым и гибким умом, он практически моментально принял правильное решение. На мгновение, прервав собственную речь, он обратился взором к руководителю оркестра и, слегка сдвинувшись на трибуне так, чтобы преградить рефлекторное движение Шефа к микрофону, сказал: «Спасибо, товарищи музыканты, за ваше участие в этом столь знаменательном событии как для нашей организации, так и для нашего города в целом. Ваше выступление мы все ждем после торжественной части», что означало после его, Директора, речи. Шеф резко осадил порыв чувств, переводчица опять не поняла, надо ли переводить эту чисто техническую реплику. Руководитель оркестра продолжил ощущать традиционную гордость за свой ударно-духовой коллектив. Флажки снова стали размахиваться, демонстрируя восстановившуюся разрядку международной напряженности, а американцы уже просто не отрывались от циферблатов своих импортных часов.

Минут через пять после этого критического момента Директор завершил свою речь, что и продемонстрировал шумным сворачиванием речевой бумажки.

Шеф зааплодировал первым, за ним аплодисменты подхватил и весь дружный коллектив Института. И тут грянул оркестр… Что он грянул, было совершенно неузнаваемо, но ясно было, что оркестр духовой и дух его весьма торжественный. Директор вытянулся в струнку. Шеф неожиданно для всех взял под козырек, которого не было. Дошедшие же до ручки американцы вдруг выпрямились и приложили правую ладонь к левой части груди. Это, видимо, означало, что они каким-то чудом распознали в издаваемой оркестром духовой какофонии свой родной американский гимн. А вот это уже святое, это вам не болтовню переводчицы слушать!

После гимна Соединенных Гражданской войной Штатов Америки оркестр сделал небольшой перерыв и какое-то странное перестроение в своих рядах, что, видимо, позволило затем затянуть уже нечто просто похоронное. Где-то к середине произведения наиболее одаренные слухом смогли уловить неясные элементы мелодии гимна Союза ССР, поэтому на трибуне никто не расслаблялся, а американские коллеги как стояли, держась за сердце, так и продолжали стоять до тех пор, пока звуки музыки не выдулись из оркестра окончательно. После этого Директор Института пригласил всех присутствовавших на трибуне в «банкетный зал», чем удивил очень многих, включая и вконец обалдевших иностранцев. Большинство присутствовавших даже и не знало, что в Институте есть специальный зал для банкетов, не догадываясь, что институтская столовая может быть названа столь звучно. Обалдевшие же иностранцы никогда не видевшие, чтобы банкетные залы были бы частью высокотехнологических компаний, на всякий случай переспросили переводчицу: «Ланч-рум?»

– Но, – ответила переводчица. – Банкуэт-холл!

Тем не менее они вновь попросили переводчицу сообщить Директору, что компания, в которой они работают, выделяет на период пусконаладочных работ 72 часа, или трое суток, плюс возможный сдвиг срока сдачи на час в случае непредвиденных и независимых от наладчиков задержек. Далее они утверждали, что это время очень точно рассчитано и так как срок начала работ наступил уже полчаса назад, это может привести к сдвигу времени сдачи комплекса в эксплуатацию, а следовательно, и нарушить планы компании-заказчика по использованию этого дорогого оборудования.

Директор долго и очень внимательно слушал переводчицу, несколько раз переспрашивая, правильно ли он понял смысл предложения. После чего он спросил у Шефа, действительно ли в Институте есть какой-то план дальнейшего использования этого вычислительного комплекса, и если есть, то откуда об этом известно американцам? Шеф изобразил по этому поводу на лице полное недоумение, ответив, что его отделу, во всяком случае, этот комплекс нужен как щуке зонт и что, если там, в Министерстве, не знают, куда вышвыривать валюту, могли бы вначале «провентилировать вопрос на местах», что означало спросить вначале у него. Директор улыбнулся Шефу своей леопольдовской улыбкой и попросил не срывать «мероприятия» резкими заявлениями и не ставить американскую систему «в угол» хотя бы до конца пребывания американцев, да и вообще «держать систему в горячем резерве», то есть в относительно рабочем, а точнее, «демонстрабельном» состоянии, на предмет появления какой-нибудь нежданной министерской комиссии.

После этого Директор спросил американских специалистов, выделяет ли их компания своим сотрудникам время для еды в период указанных 72-х часов? Американцы, будучи джентльменами, не смогли не сказать всей правды по этому вопросу.

– Да, – сказали они, – время на ланч и кофе-брейк учтено.

Директору очень понравилось словосочетание «кофе-брейк», которое переводчица перевела как «короткий перерыв на кофе». Поэтому он сразу же включил этот новый, но звучный термин в свою речь.

– А почему бы нам ни начать нашу работу, – вновь обратился Директор к американцам, – с небольшого кофе-брейка в честь возобновления технического сотрудничества двух великих держав, СССР и США. При этом Директор улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.

Переводчица в точности перевела заявление Директора, в особенности соблюдая порядок произнесения великих держав – вначале СССР, а уже потом США. Переводчица знала, что подобные ошибки в дипломатически важных заявлениях порой могут стоить карьеры. Место ее работы досталось ей нелегко: Институт иностранных языков, Курсы специальной подготовки по работе с представителями капиталистических стран, многочисленные экзамены и проверки ее профпригодности, задействование всех возможных связей и знакомств друзей ее семьи для рекомендации ее, молодой и красивой, на это место. Более того, она знала, что в «группе сопровождения» обязательно есть человек из спецорганов, который следит за ее работой и о любом промахе с ее стороны доложит в соответствующую инстанцию. Поэтому она очень тщательно подбирала слова, учитывая, какой смысл это слово может нести в данном контексте, и поэтому очень нервничала, так как впервые участвовала в столь важном мероприятии.

Американцы же поняли заявление Директора со своей, так сказать, колокольни. Они решили и даже обменялись репликами между собой, что компания заказчика, видимо, в этом году показала большой доход и, для того чтобы списать с налогов на представительские расходы, и устраивает подобную пышную встречу – один оркестр, наверное, сколько стоил. А надвигающийся кофе-брейк в банкетном холле? И все это трудно учитываемые наличные выплаты, что потом позволит списать с налогов гораздо больше! Ну в общем, вполне распространенная практика. И тем не менее, решили они, руководство компании официально предупреждено о сроках ввода системы в эксплуатацию, и, видимо, этот сдвиг по времени учтен в их планах. Поэтому руководство компании само теперь несет ответственность за оконечный срок завершения работ и предъявлять претензий по этому поводу не будет. Ну хотят они начать с кофе-брейка, Бог в помощь!

– О'кэй, – сказали американцы, – гона старт фром кофе-брейк, го эхед!

Фраза была не совсем английская, а из американского сленга, но переводчица была человеком интересующимся и эту чисто американскую фразу перевела гораздо вежливее, чем она звучала в оригинале:

– Хорошо, – перевела она. – Если вы желаете начать с перерыва на кофе, мы не против.

Как когда-то писали Ильф и Петров в своем нетленном произведении «Двенадцать стульев», в этот день Бог послал на… кофе-брейк, стол накрытый в лучших традициях ресторана «Метрополь». Похоже было, что райком партии при явном участии и более высоких инстанций решил перед лицом представителей международного пролетариата метнуть бисера так, чтоб мало никому не показалось. Чтобы организовать такое, нужен был широчайший доступ в столь малодоступные для трудового народа места, которые народом этим и назывались «закрома Родины». Вообще, при взгляде на этот стол у стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что начало пусконаладочных работ намечено было явно не на сегодня, а в лучшем случае – на послезавтра. Называть это застолье кофе-брейком было бы если не откровенным плевком в сторону его устроителей, то уж, во всяком случае, издевательством над их гостеприимством.

Тем не менее, когда зарубежные гости были приглашены в зал, лицо Директора счастья явно не выражало. Причина выяснилась довольно быстро, так как он очень вежливо, но без своей извечной улыбки спросил Начальника отдела снабжения: «Где шампанское для встречи? Я лично звонил директору Завода шампанских вин! Почему не отследили проводку грузовика?»

Люди, знавшие Директора много лет, поняли, что последний находится в состоянии страшного гнева, в котором он не пребывал даже тогда, когда горели все сроки сдачи важнейших институтских проектов. Вопрос поверг начальника снабженцев, крикливого и крайне несдержанного человека, в предынфарктное состояние так, что он минуты две не мог произнести ни слова. Ситуацию попытался спасти Шеф, который предложил провести этот банкет с использованием традиционно русской водки, а уже сдачу объекта шампанским, которое, как понадеялся Шеф, к тому времени все же привезут. При этом он весьма злобно зыркнул в сторону Начальника отдела снабжения, с которым он тем не менее портить отношений не хотел.

Когда все расселись по местам и граненые стаканы (иных в столовой Института не имелось) были наполнены водкой до краев, Шеф позволил себе произнести первый тост. Тост этот, бесспорно, был близким родственником таланта, так как многословием не отличался, хотя и отличался некой двусмысленностью, которую грамотная переводчица то ли не поняла, то ли не захотела переводить.

– Прошу поднять бокалы, – стоя скомандовал Шеф, – за развитие двустороннего научно-технического сотрудничества с США в стенах нашего Института!

После чего залпом осушил стакан. Почти одновременно с Шефом и, видимо, в знак полного согласия и одобрения тезиса «бокалы» были выпиты до дна практически всей мужской половиной собрания. Кто-то из институтской молодежи из дальнего угла стола даже крикнул «горько» по такому поводу, в надежде на свое инкогнито, с одной стороны, и отсутствие адекватного перевода господам джентльменам, с другой. Джентльмены же в свою очередь были немало удивлены таким способом проведения «небольшого кофе-брейка». Видно было, что они с трудом себе представляют, что же русские имеют в виду под ланчем, если все происходящее, по словам Директора предприятия, именуется у них термином «кофе-брейк», причем «небольшой». Зрелище же выпиваемого полнометражного стакана русской водки большинством из сотрудников предприятия во главе со всем руководством вызвало в джентльменах вообще полный паралич как зрительного, так и жевательного нерва. Видимо, зрелище это было просто несопоставимо по силе психического воздействия ни с одним из голливудских блокбастеров, включая «Рэмбо» плюс все «Звездные войны» вместе взятые. Только теперь до несчастных представителей гниющего со всех сторон Запада стало доходить, как глубоко они были обмануты всей американской пропагандой при попустительстве всемирной «фабрики грез». Как они могли поверить в этого жалкого Рэмбо, когда вот прямо на их глазах каждый из местных джигитов с размаху выпил почти десять дринков.