Голоса летнего дня. Хлеб по водам

– Постараюсь, чтоб это не выплыло наружу, – сказал наконец Бенджамин.

– Всегда рано или поздно выплывает, – заметил Вудхем. – И тебе это прекрасно известно.

– Да, наверное.

Они заказали еще по коктейлю.

– Она мой единственный ребенок, – сказал Вудхем. – Привыкла, что я ее обожаю и лелею.

– И я ее обожаю, полковник. Более чем…

Вудхем кивнул.

– Да, вроде бы так все и выглядит, – пробормотал он. – Если смотреть со стороны. – Он наблюдал за тем, как бармен убрал пустой бокал и поставил перед ним новый.

– Позвольте задать вам вопрос, полковник, – сказал Бенджамин. – Сколько лет вы уже женаты?

Вудхем подозрительно покосился на него:

– Двадцать девять лет. А что?

– И за все эти годы вы ни разу не изменяли жене?

Вудхем вздохнул.

– Один ноль в твою пользу, – нехотя выдавил он и отпил из бокала большой глоток.

– Позвольте задать еще один вопрос, полковник, – сказал Бенджамин.

– Черт подери! – возмутился Вудхем. – Это я пришел сюда задавать тебе вопросы!

– Пегги жила с вами все то время, что я был в Европе, – начал Бенджамин. – Вы видели ее каждый день. Как вы считаете, она мне изменяла или нет?

Теперь Вудхем смотрел на него уже не просто как полковник. Перед Бенджамином сидел командир дивизии.

– Что это она тебе наплела?

– Ничего, – ответил Бенджамин. – Я ее никогда об этом не спрашивал.

– Тогда на что ты намекаешь, черт побери?

– Да на то, что все это в конечном счете не так уж и важно, – ответил Бенджамин. – Я не хочу утверждать, что нет на свете браков, где муж и жена были бы верны друг другу всю свою жизнь, до гробовой доски. Я о таких читал, видел в кино… Знаю, что на каждой воскресной службе бывают сотни и тысячи подобных людей. Теоретически. Но не так уж много видел их в жизни, в наши дни. Да и вы тоже.

– Я врач, – сказал Вудхем. – Я видел много такого, чего другим и не снилось.

Бенджамин проигнорировал последнее замечание тестя.

– Как-то раз вы спросили меня, – что я хочу доказать, – продолжил Бенджамин. – Я ничего не хочу доказывать. Кроме того, впрочем, что я… живой человек. Что восприимчив к красоте. И сделан вовсе не из цельного куска камня или железа. Что я испытываю временами голод и сам не всегда понимаю, чем и как его можно утолить.

– И это в твоем-то возрасте! – заметил Вудхем. В самом тоне его подразумевался упрек.

– Да, в моем возрасте!– кивнул Бенджамин.– И если Пегги ждет от вас ответа, можете передать, что я буду любить ее всю свою жизнь. И если она в ответ скажет, что хочет развестись со мной только потому, что время от времени у меня бывают другие, пусть хоть завтра отправляется в Рино[21].

– О’кей, – кивнул Вудхем. – Отчет будет отправлен по соответствующим каналам связи. – Он покачал головой. – Черт, по крайней мере вы бы могли попробовать начать все сначала в Сан-Франциско…

Сытый и довольный ленчем, а также бутылкой выпитого за ним вина, Бенджамин вслед за Ли поднимался по ступенькам недавно реконструированного дома из красного кирпича. Шел и видел перед собой ее узкую прямую спину, сверкающие волосы, слегка покачивающиеся бедра, обтянутые зеленым льняным платьем, длинные, изумительно стройные ноги. В подъезде стоял полумрак: они нарочно поднимались неспешно и благопристойно, предвкушая, что скоро весь этот декор, все эти приличия разлетятся в прах.

Они встречались и занимались любовью по два-три раза в неделю. И Ли продолжала доставлять ему то же изысканное наслаждение, что он испытывал в самом начале их романа, в Париже. Однако позже, когда он мысленно прокручивал в голове все сцены с ее участием – перед тем как уснуть дома или в метро, сидя с закрытыми глазами, чтобы не видеть печальных лиц других пассажиров, – самым возбуждающим, самым изысканным и волнующим казался ему тот момент, когда он молча поднимался по лестнице следом за этой восхитительно высокой женщиной, глядя на ее элегантно обутые длинные ноги и округлые бедра. Поднимался в предвкушении и уже как бы обладая ею, пока она доставала ключи и готовилась отпереть дверь квартиры.

Они лежали рядом в полутемной комнате. Шторы были задернуты, за окном барабанил дождь. Но из-за туч уже показалось солнце, его бледные лучи проникали в щель между шторами. Рядом, на тумбочке, тихо тикал будильник. Было почти пять. Собственное тело казалось Бенджамину невесомым, воздушным, смазанным некими волшебными маслами, торжествующим. Он знал, что скоро встанет, оденется и будет благопристойно спускаться вниз по лестнице. Благопристойно появится на коктейле у Роузов, тая и лелея в душе воспоминания о дневных безумствах, ключом к которым служил номер телефона, затверженный наизусть. В комнате было тепло, и они лежали обнаженными, отбросив простыни и одеяла. Кожа Ли, казалось, светилась в этом отфильтрованном дождем и шторами бледном солнце. «Ну, еще пять минут…»

– Что ты сказал? – спросила Ли.

Он удивился. Он даже не заметил, что произнес эти слова вслух.

– Я сказал: «Еще пять минут», – ответил Бенджамин. – Только мне показалось, я не говорил, а просто думал.

– Немного любви, и побежал, – заметила Ли, но упрека в ее голосе не слышалось.

– Но мы пробыли тут часа два с половиной…

– Джентльмены не должны подсчитывать и мелочиться, – сказала Ли. – Не джентльменское это дело. Впрочем, и мне пора вставать. Приглашена вечером на коктейль…

– К кому?

– К каким-то людям по фамилии Роуз.

– Я тоже там буду, – сказал Бенджамин. – Вот уж не знал, что ты с ними знакома.

– Я и незнакома, – ответила Ли. – Просто меня пригласил к ним один джентльмен. Заедет за мной через час.

– Смотри, адрес на Восточной Шестидесятой пользуется большой популярностью, – заметил Бенджамин.

– Урод, – спокойно и беззлобно огрызнулась Ли. – Твоя жена тоже там будет?

– Да.

– Вот и прекрасно, – сказала Ли. – Наконец-то выпала возможность познакомиться с ней.

– Все, мне пора бежать, – сказал Бенджамин и вспомнил сцену за завтраком. Совсем неподходящий день он выбрал для свидания с Ли. Хотя, с другой стороны, какой именно день можно считать подходящим? Он обернулся к Ли и поцеловал ее. – Увидимся вечером, за выпивкой, – сказал он и начал вставать.

Ли протянула руку и удержала его.

– А теперь послание от нашего спонсора, – сказала она.

Он снова откинулся на подушки, довольный тем, что можно еще на несколько секунд задержаться в этой постели, в этой комнате, за окнами которой тихо шуршал дождь.

– Фамилия джентльмена, который ведет меня на коктейль, – начала Ли, – Стэффорд. Ты с ним знаком?

– Нет, – ответил Бенджамин.

– Он необыкновенный человек, – добавила Ли.

Бенджамин состроил гримасу.

– И нечего гримасничать, – сказала Ли. – Или ты предпочитаешь, чтоб я встречалась с заурядными личностями?

– Ну ясное дело, – ответил Бенджамин. – И чем зауряднее, тем лучше.

– Всегда знала, что ты подлый, – заметила Ли. – Но не предполагала, что настолько подлый!

Бенджамин вздохнул.

– Чего вздыхаешь? – спросила она.

– Да просто знаю, что сейчас ты скажешь то, чего мне вовсе не хотелось бы слышать, – ответил Бенджамин.

– Я встречаюсь с ним уже три месяца, – сказала Ли. – Он мой вечерний кавалер.

– Знаешь, как говорят итальянцы? – заметил Бенджамин, поглаживая ее густые и прямые, спадающие на плечи волосы. – По ночам любовью занимаются только крестьяне.

– Шутка! – сказала она, но в ее голосе слышалась горечь.

– Извини, – сказал Бенджамин.

– Он один из самых красивых мужчин, которых я видела в жизни, – ровным тоном продолжала Ли. – И один из умнейших. И очень, очень щедрый. А еще богатый, такой богатый… И он просил меня выйти за него замуж.

Какое-то время Бенджамин лежал молча.

– Вопрос, – начал он. – Тогда к чему тебе бедный, женатый дневной тип вроде меня?

– На то есть свои причины, дорогой, – ответила Ли.

– Ты собираешься выйти за него?

– Да, – ответила она. – Если…

– Что «если»?

– Если ты на мне не женишься.

Бенджамин молчал. Только теперь случилось то, чего он ждал и боялся все это время. Все те долгие годы, что знал Ли.

– Знаешь, мои силы оставаться самой популярной незамужней дамой Нью-Йорка, кажется, на исходе, – сказала Ли. – Хочу иметь свой собственный дом. Хочу бросить этот чертов магазин. – Она была хозяйкой антикварного салона на Третьей авеню, который много лет принадлежал ее отцу, но только по возвращении Ли после войны в Нью-Йорк стал по-настоящему шикарным и модным. – Хочу иметь детей, – продолжала она. – Хочу иметь своего собственного мужа, а не чьего-то там чужого. Я что, по-твоему, ужасно буржуазна, да?

– Вычеркнем это «ужасно», – сказал Бенджамин.

– Вот такие дела… – Она лежала неподвижно, глядя в потолок, говорила спокойно, тщательно подбирая слова. Ничего не просила, никаких претензий не предъявляла, да это ей было и ни к чему. Роскошное обнаженное тело и изумительно красивое лицо говорили сами за себя.

Бенджамин сидел на краешке кровати, повернувшись к ней спиной. Он видел свое слегка размытое отражение в темном старинном зеркале, что висело на стене напротив. Тело словно тонуло в мутном стекле с золотистыми прожилками. Отражение почему-то живо напомнило ему обо всех знаменитых, проигрывающих свой решающий бой боксерах, которых ему довелось видеть на ринге. Измученные, вымотанные, побежденные, вот так же сидели они на стульях, загнанные в угол, в отчаянии прикидывая, смогут ли продержаться еще три минуты.

– Мне что, следует опустить свой бюллетень с голосом сию же минуту? – спросил он.

– Нет, – ответила Ли. – Я сказала Джону, что дам ему ответ через неделю.

– Через неделю… – повторил Бенджамин. Он поднялся и начал одеваться.

Лучи солнца, проникающие теперь в щель в шторах, были такими яркими, золотистыми. Дождь прекратился. Золотистые блики играли на всем – на пузырьках и флаконах с духами, на застекленной гравюре в рамочке, на грудях Ли. Бенджамин одевался молча. На шнурке левого ботинка образовался узелок, и он, дергая и пытаясь распутать его, тихо пробормотал: «Черт!» Ли не шевельнулась. Шторы с легким шорохом раздувались от ветра, в ее глазах тоже играли золотистые искорки. «Эта комната останется, – подумал Бенджамин, – и она будет все так же лежать на этой постели, а меня здесь уже никогда не будет. О, черт, черт, черт». А потом вдруг неожиданно для самого себя усмехнулся, хотя ситуация вовсе к тому не располагала. Один «черт» относился к шнурку и только два других – к крушению любви.

Он аккуратно причесался, заправил галстук под воротник. В зеркале он выглядел совершенно спокойным, даже каким-то будничным. Еще довольно молодой человек в хорошем костюме, старающийся сделать карьеру в Нью-Йорке. Мужчина, знающий, куда пойти, какой ответ дать на любой вопрос, кого и как любить. Таким он казался в старинном зеркале тем солнечным майским днем, в переменчивую погоду.

– Через неделю, – снова повторил он, уже одевшись. Затем наклонился и поцеловал Ли в лоб. Она подняла на него глаза и долго, без улыбки, смотрела. – Значит, увидимся через час или около того, – сказал он и вышел из комнаты. Затем – из квартиры и стал с благопристойным видом спускаться по лестнице, вниз, к шуму улицы. Вниз, к промытому дождем, чистому, сверкающему воздуху.

Едва войдя в комнату, где было полно гостей, а в воздухе витал смешанный аромат свежих цветов, духов и джина, он увидел лицо Пегги. И тут же понял, что непременно напьется сегодня. Она стояла у окон, выходящих на Ист-Ривер. На лице застыла притворно-веселая маска, с какой она всегда появлялась на вечеринках. И еще она слушала двух мужчин и какую-то девушку, что болтали, стоя рядом с ней. Но глаза Пегги были нацелены на дверь, точно два радара. Она ждала появления мужа. И когда увидела его, на лице возникло странное выражение, которого Бенджамин не замечал ни у одной другой женщины. Словно оно закрылось – как цветок сворачивает свои лепестки перед наступлением ненастья; как закрывается окно, опускаются шторы; животное ныряет в свою норку; человек захлопывает книгу с таким видом, что всем сразу становится ясно: ему не понравилось то, что он прочитал на последней странице. Вот с чем сравнимо было выражение, промелькнувшее на ее лице. Бенджамин махнул ей рукой и улыбнулся. Она не улыбнулась в ответ. Отвернулась, одарила улыбкой мужчину, стоявшего по правую руку от нее, и оживленно о чем-то заговорила. «Актриса, – подумал он. – Какого, собственно, черта я должен со всем этим мириться?..» Он взял мартини с подноса официанта, поцеловал хозяйку, пожал руку Ларри Роузу и поздравил его с тем, какие исключительно хорошенькие женщины появляются у него на приемах. И вовсе не спешил подойти к жене.

Он отпил большой глоток мартини и двинулся через комнату. Тело уже не казалось невесомым и торжествующим. Он стал автоматически оглядывать гостиную в поисках людей, с которыми можно было бы пойти пообедать после вечеринки и возвести тем самым преграду между ним и Пегги. Ему хотелось отсрочить предстоящее неприятное объяснение с женой, мрачное обещание которого читалось на ее лице. Отсрочить хотя бы до возвращения домой.

Но никого подходящего пока что не подворачивалось. Что ж, он подождет прибытия остальных гостей.

– Бен… – Он почувствовал, что кто-то взял его за руку, и переложил бокал с мартини в другую. Это была Сьюзан Нойес-Федрова, бывшая жена Луиса, первая из трех жен, которыми брат поочередно обзаводился на протяжении своей бурной романтической жизни. Он обернулся и поцеловал Сьюзан в щеку. Поцелуй вышел неискренним, но довольно дружелюбным. Сьюзан была хорошенькой женщиной с искусно выкрашенными каштановыми волосами и темными тоскующими глазами итальянской сироты. У нее были пухлые, почему-то всегда дрожащие губы, которые, даже когда она смеялась, заставляли собеседника вспомнить слово «поражение». – Бен, – спросила Сьюзан, – а Луис придет?

– Нет, – ответил Бенджамин. – Не думаю.

– Он счастлив? – спросила Сьюзан.

Бенджамин задумался. Он понимал, что имеет в виду Сьюзан. Сьюзан вовсе не хотелось знать, счастлив ли Луис потому, что дела у него идут успешно. Или потому, что он дошел до полуфинала в игре в сквош, или же сколотил толику денег на бирже. Или же кандидат, за которого он голосовал на выборах, победил. Нет, ничего подобного. Когда Сьюзан спрашивала: «Он счастлив?» – ей хотелось знать, счастлив ли он с женщиной, занявшей ее место… И не более того. Она знала, какой ответ хочет услышать. И Бенджамин тоже знал. Нет, он не был настолько бессердечен, чтобы ответить Сьюзан, что да, Луис очень счастлив со своей молодой женой, с которой прожил всего три месяца. Губы задрожат еще сильнее, в сиротских глазах промелькнут воспоминания о всех потерях в ее несчастной жизни. И Бенджамин неопределенно пожал плечами.

– Сложно сказать, – ответил он.

– Говорила с ним на прошлой неделе по телефону. Знаешь, он почему-то отказывается меня видеть. Даже на ленче, – сказала Сьюзан. – И это несмотря на то что нам с ним надо так много обсудить! И я понимаю, что удерживает его от этого. – Уголки мягкого обиженного рта многозначительно дрогнули. – Он говорил со мной так напряженно, так нервно, Бен. Ужасно нервно. Он меня беспокоит. Думаю, ему надо показаться психоаналитику. У меня есть один очень хороший специалист. Луис должен хоть один раз встретиться и поговорить с этим человеком. А тебе не кажется, что он должен показаться психоаналитику?

– Может, нам всем уже давно пора показаться психоаналитику, – сказал Бенджамин. Допил мартини и потянулся за вторым. Как только люди начинают подумывать о разводе, тут же принимаются зазывать друг друга к психоаналитику.

– Он твой брат! – с упреком заметила Сьюзан. – Я здесь вообще ни при чем. Мое дело сторона. Но ты должен, просто обязан проявить хоть какой-то интерес. Он на грани нервного срыва!

– Вот как? – сказал Бенджамин. – Что ж, проверим.

– Мне очень не хотелось этого говорить, Бен, – не унималась Сьюзан, намертво вцепившаяся ему в руку, – но у вас страшно сложная семья. В вас обоих есть нечто такое… холодное, что ли. И вообще вы очень похожи. Оба привлекательны. И так холодны! Полагаю, во всем виновата ваша мать.

– Мы ей так и говорили, – сказал Бенджамин. – Много раз. Но не помогает.

– Ты в точности такой же, как и он! – Казалось, Сьюзан сейчас разрыдается над своим мартини. – Только и знаете, что отпускать шуточки по любому неподходящему поводу!

– Мы действительно ужасные люди, Сью, – сказал Бенджамин. – И каждый божий день напоминаем друг другу об этом. – «Господи, – подумал он, – какая умница Луис, что избавился от этой, этой…»

– И знаешь, я просто счастлива, что избавлена теперь от всего этого, – сказала Сьюзан. – О!.. – Она смотрела мимо него, в сторону двери. – Кого я вижу! Твоя большая любовь!..

Бенджамин нарочито медленно отпил глоток мартини, затем обернулся, ожидая увидеть мужчину, за которого собралась замуж Ли. Но то была вовсе не Ли, а девушка по имени Джоан Паркс, экстравагантно загорелая, экстравагантно черноволосая, с экстравагантно соблазнительными формами. И одевалась она тоже очень экстравагантно, используя африканские орнаменты, наряды типа сари, а также тесно облегающие талию и грудь ситцевые платьица с пышными, сборчатыми, на австрийский манер, юбочками. Она была глупа, истерична и отчаянно соблазнительна – по крайней мере на взгляд Бенджамина. Года два назад Бенджамин, пока Ли была в отъезде, преследовал Джоан целых три месяца. Гонялся за ней, движимый самым примитивным нескрываемым и безнадежным вожделением. И теперь, едва завидев Джоан, вплывающую в комнату, испытал примерно те же чувства. И понял, что ничуть не изменился с тех пор. Правда, тогда ему даже ни разу не удалось поцеловать ее. Он возил эту девицу по театрам, приглашал на обеды, водил в художественные галереи и на концерты. Однажды даже отвез на уик-энд в Виргинию, а она, эта сучка, ни разу не позволила себя поцеловать! Она, видите ли, не имеет дела с женатыми мужчинами – именно так выразилась тогда Джоан. И если бы это было правдой! Он лично знал двух женатых мужчин, с которыми у нее была связь. Но с ним она действительно «не имела дела». Это правда.

– Даже ни разу не прикоснулся к этой дамочке, – сказал он Сьюзан.

– А люди говорят совсем другое, – заметила она.

– Некоторые люди говорят, что Земля плоская, – огрызнулся Бенджамин. Нет, никакой надежды объяснить бывшей жене брата истинную подоплеку своих отношений с Джоан Паркс у него не было. Он даже самому себе не мог толком это объяснить.

И тем не менее ему было приятно видеть Джоан. Чисто машинально, прекрасно понимая, что Пегги не сводит с него глаз, копит улики для предстоящих объяснений, он двинулся к Джоан. В тот вечер она была обернута в целые ярды какого-то розового газа – так по крайней мере выглядел этот наряд на первый взгляд. А прическу она украсила какими-то мексиканскими штучками. Кавалером ее оказался англичанин, киноактер, с которым Бенджамин был знаком. Киноактер был веселым человеком, знал множество неприличных и глупых анекдотов, и говорить с ним о чем-то серьезном было просто невозможно. Медленно приближаясь к парочке, Бенджамин решил, что они и есть самые подходящие люди, которых можно пригласить пообедать с ним и Пегги после коктейля. Неудача, постигшая его с Джоан, как бы давала на это право, и ничего предосудительного в том, что они посидят где-нибудь за столиком вчетвером, он не видел. К тому же на актера всегда можно было положиться – он умел перевести беседу в легкомысленное русло. А потому выяснение отношений с Пегги будет просто невозможно.

Не прикасаясь к Джоан, он сказал ей: «Привет!» – пожал руку актеру.

– Что это у тебя в волосах? – спросил он Джоан.

– Нравится? – улыбнулась она в ответ. Голосок у нее был какой-то детский, тоненький, к тому же она немного шепелявила.

– Ужасно нравится, – ответил Бенджамин. – И все же хотелось бы знать, что это такое?

– Ацтекские четки, старина, – ответил актер. – Просто удивительно, до чего ты невежественный тип! Чем же еще может украсить прическу девушка, как не четками ацтеков? И чему только тебя в школе учили?

Мужчины засмеялись. Джоан с достоинством дотронулась до штуковины в волосах.

– Все вы, мужчины, одинаковы, – сказала она. – Хотите, чтоб я выглядела как все.

– Хоть сто лет старайся, но выглядеть как другие ты никогда не будешь, – сказал Бенджамин.

– Прямо не знаю, как прикажешь это воспринимать. Как комплимент или наоборот, – сказала Джоан. – И вообще ты последнее время такой враждебный…

– Джоан употребляет слово «враждебный», – объяснил Бенджамин актеру, – когда хочет сказать, что ты за последние два месяца не звонил ей минимум по три раза в неделю.

– А ты изменился, – с упреком заметила Джоан. – Не ухаживаешь за мной больше. Ты отдалился от меня.

Он понимал, что это шутка. Но шутка лишь наполовину. Она его не хотела. Но не хотела также, чтоб он оставил ее в покое.

– Ладно, – сказал Бенджамин. – Постараюсь исправиться. Приглашаю вас обоих на обед, как только закончится это мероприятие.

– О, какой ты милый! – воскликнула Джоан и дотронулась до его руки. Привычный порядок вещей был восстановлен, приглашения возобновились. А с ними, как ей казалось, и зависимость Бенджамина от всех ее капризов и прихотей. Они договорились дать друг другу условный знак – как только поймут, что можно удалиться, не обижая при этом хозяев.

Бенджамин двинулся к окну, возле которого стояла Пегги, все еще оживленно болтая с теми же людьми. И тут вдруг он увидел Ли. Она входила в гостиную в сопровождении высокого стройного мужчины с типичным для янки мягким лицом. Макияж Ли был ненавязчив и безупречен, прическа – тоже, волосок к волоску, а тело… Тело, которое он всего полчаса назад видел обнаженным и теплым на постели, в залитой солнечными лучами комнате, было задрапировано в строгое черное шелковое платье, оставляющее открытым лишь овал кремово-розовой кожи у шеи и плеч. На какую-то долю секунды взгляды их встретились, в глазах Ли промелькнул отдаленный намек на улыбку. Пара приблизилась, и Бенджамин смог рассмотреть ее спутника. Да, Ли не преувеличивала, этот Стэффорд, сколь ни прискорбно признать, действительно был одним из самых красивых мужчин, которых он когда-либо видел в жизни. Боль, которую Бенджамин испытал при этом, усугублялась еще и тем, что длинное и задумчивое лицо Стэффорда так и излучало порядочность и добродушие и светилось мягким юмором. Наблюдая за тем, как идет к нему через комнату этот мужчина, слегка придерживающий Ли за локоток, Бенджамин наконец понял, что имела в виду Ли, объясняя, почему собирается замуж за Стэффорда. Если…

Одна неделя…

Она представила их друг другу. Рука Стэффорда оказалась сухой и крепкой. Рука спортсмена.

– Ли говорит, вы замечательно играете в теннис, – сказал Стэффорд. И голос был под стать лицу и фигуре – такой же сдержанный, тихий, приятный.

– Так, гоняю мячик по корту взад-вперед, – ответил Бенджамин. – Без особого проку.

– Не верь ему, Джон! – воскликнула Ли. – На самом деле он страшно гордится своими спортивными достижениями.

Стэффорд рассмеялся.

– Ли и меня видела в игре, – сказал он. – Считает, что из нас может получиться сильная пара.

Бенджамин быстро взглянул на Ли. И, как и ожидал, заметил сверкнувший в ее глазах насмешливый и мстительный огонек.

– Надо собраться как-нибудь и сыграть, – сказал Стэффорд. – Вы во вторник свободны? Ну, скажем, в пять?..

Бенджамин снова взглянул на Ли. Почему-то они выбрали именно вторник для еженедельных любовных свиданий.

– Уверена, ты можешь освободиться и сыграть во вторник, – сказала Ли. – Почему-то всякий раз, когда я звоню тебе во вторник в офис, мне говорят, что тебя днем не будет.

– Да, – кивнул Бенджамин. – Вторник подходит.

– Я вам позвоню прямо с утра, – сказал Стэффорд. – Конечно, все зависит от того, какая будет погода. У Ли, я так понимаю, есть ваш телефон?

– Видимо, да, – ответил Бенджамин. – Так, значит, до вторника, да?

Наконец он подошел к окну. Теперь Пегги говорила со Сьюзан. Наверняка бывшая жена брата снова критикует всех мужчин, членов семьи Федровых, подумал он. А еще изливает злобу на весь белый свет, накопившуюся со времени развода с Луисом. Подойдя к Пегги, он заметил, что та не сводит глаз с Джоан и ее актера, которые болтали сейчас с Ли и Стэффордом. Лицо Пегги показалось Бенджамину еще более «закрытым», чем в тот, самый первый, момент, когда он только появился в гостиной.

– Добрый вечер, дорогая. – Он поцеловал Пегги в щеку. От ее волос пахло свежестью и весной. Он очень любил запах ее волос и с удивлением понял вдруг, что может замечать такие вещи, даже когда она его раздражает. Как, к примеру, сегодня вечером.

– Ну, удачно прошел ленч? – осведомилась Пегги.

– Угу.

– А теннис?

– Но ведь дождь шел, – ответил Бенджамин. – Разве ты не заметила?