Назад в СССР: Классный руководитель

За столом сидели в основном женщины, немолодые или средних лет. По большей части в унылых кримпленовых платьях или костюмах. Я всегда ненавидел эти искусственные ткани, которые были жёсткими, стреляли статическим электричеством, вызывая запах озона. Но люди, особенно женщины, просто с ума по ним сходили.

Мужчин немного: старичок, совсем дряхлый, сгорбленный, худой, почему-то напомнил меня самого в старости, каким я был совсем недавно. Память услужливо воспроизвела фотографию с доски почёта: Дорофеев Гордей Семёнович, учитель истории. Интересно, рассказывает ли он ученикам, как носил вместе с Лениным бревно на уборке территории Кремля? Вспомнил по этому поводу анекдот: если бы все, с кем якобы Ильич таскал это бревно, то его длина была бы два километра.

Ещё один представитель сильного пола, помоложе, чем-то одновременно смахивающего на Альберта Эйнштейна и актёра Валентина Никулина – Гаспара Арнери из фильма «Три толстяка», худой, немного сутулый, с опущенными плечами, вытянутое лицо в обрамлении всколоченных седых волос. Не хватало только пенсне. Учитель математики, Владлен Тимофеевич Смирнов. Владлен, Владлен? Имя это мне что-то напоминает. Вспомнил? Это сокращённо «Владимир Ленин».

Из женщин эффектно выделялась учительница французского – я понял это по учебнику, который лежал у неё на столе с крупной надписью «Le Français». Молодая, стройная, в прекрасно сшитом темно-зелёном платье из джерси, облегающим её точенную фигурку, она чем-то напоминала французскую актрису Мари Лафоре, которая мне очень нравилась. Марина Артуровна Валентайн. Какая красивая фамилия. Так соответствует её предмету.

Немка и англичанка, женщины средних лет, полноватые, но одетые стильно, хоть и похоже, тоже присутствовали. Клетчатые юбки до колен, и кофточки с планкой, у одной, крашенной блондинки – фиолетовая, которую она украсила белыми бусами, у другой, шатенки – коричневая, с бусами из янтаря – женщины с ума сходили по этой застывшей смоле. У обоих одинаковая причёска каре с завитушками на концах. Повернувшись друг к другу, они активно что-то обсуждали, жестикулируя, посмеиваясь. Вряд ли это касалось учеников и будущих уроков. Англичанку звали Элеонора Станиславовна Кулешова. Немку – Инесса Артуровна Береговая.

Отдёрнув немного штору, у полуоткрытой форточки курила седая дама, смахивающая на сушенного крокодила. С длинным носом, костлявыми пальцами, в старомодном костюме – юбка, пиджак унылого тёмно-коричневого цвета, и стиля, который вызывал в памяти фильмы о старорежимных учителях. Портрет этой благообразной дамы на доске почёта висел по правую руку от директора: Строганова Ратмира Витольдовна, учительница русского языка и литературы.

– Добрый день, коллеги, – сказал я и сразу направился к столу, где сверху аккуратной стопки лежал учебник астрономии для 10-го класса – яркий опознавательный знак для меня. Кроме меня никто в школе астрономии учить не мог.

Учителя за столами повернули на мгновение головы, пробормотали обычное приветствие и вновь уткнулись в изучение методичек, учебников.

Я собирался занять место за своим столом, как седая дама у окна, отняв от сморщенного рта старомодный мундштук с торчащей из него тонкой сигаретой с золотым ободком, холодно отчеканила:

– Олег Николаевич, вы не могли бы прибывать на службу не таким экстравагантным способом?

Я замер, не дойдя шага до стола, развернулся, уставившись непонимающе на женщину.

– Что вы имеете в виду?

– Ратмира Витольдовна имела в виду, что вы приехали сюда на своём мотоцикле, – мягко, но с лёгкой усмешкой отозвался учитель математики, Владлен Тимофеевич, тот самый интеллигентный «Гаспар Арнери», который рядом со мной рылся в шкафу.

– А что такого экстравагантного в моём мотоцикле? – я осклабился, и даже не старался скрыть раздражение. – Мне его подарил отец-ветеран войны, на защиту моей диссертации. У меня есть права. Я вожу мотоцикл с 14 лет.

Негромкий гул в учительской стих, все прекратили обсуждать новости, учеников, оценки и с удовольствием начали наблюдать за представлением.

– Этот мотоцикл у вас вызывающего цвета, – продолжила Ратмира Витольдовна ледяным тоном. – На таких разъезжают хулиганы, тунеядцы, стиляги и всякие хиппи, – на лице женщины возникла брезгливая гримаса.

– Вам не нравится цвет, или тот факт, что на нем ездят отбросы общества? Вы считаете, что это позорит советского учителя?

На высохшем до состояния серой маски лице завуча выступили багровые пятна, она раздражённо сунула мундштук с сигаретой в массивную зелёного стекла пепельницу, которая стояла на её столе. Выпрямилась, чуть отдёрнув пиджак. Пронзила меня испепеляющим взглядом. Глаза сузились, губы плотно сжались.

А я уже хотел открыть рот, чтобы сказать какую-то колкость, как Владлен Тимофеевич, подошёл совсем близко, и, мягко сжав мне предплечье, тихо сказал:

– Олег, вы раньше оставляли свой мотоцикл во дворах, а не рядом со школой. Вы понимаете?

Я вдохнул побольше воздуха в лёгких, досчитал до десяти и как можно спокойней сказал:

– Я понял, Ратмира Витольдовна. Постараюсь больше таким способом на службу не являться.

Оставалось только старорежимно щёлкнуть каблуками и поклониться. Чего я делать не стал, разумеется. Задребезжал звонок, что спасло меня от гнева завуча. Шум отодвигаемых стульев, учителя, подхватив классные журналы, методички, направились к двери. Я ещё раз бросил взгляд на доску с расписанием уроков. Так, сейчас у меня восьмой-бэ класс. Из деревянной подставки на столе под доской с расписанием, вытащил классный журнал и быстрым шагом вышел из учительской.

Нашёл нужный класс, когда вошёл, все разом встали, и когда я сделал знак, сели обратно.

– Кто сегодня дежурный? – спросил я.

– Я, – за партой первого ряда вскочил темноволосый коротко стриженный паренёк, растерянно взглянул, будто ожидая разноса.

– Молодец, – ободряюще улыбнулся я. – Всё отлично подготовил.

Действительно, доска была тщательно отмыта, а не просто вытерта парой взмахов грязной тряпкой. И сама она аккуратно сложенная и чистая лежала на полочке под доской. Белыми столбиками выстроились куски мела. И даже один кусочек розового цвета.

Парень облегчённо улыбнулся.

– Дай мне свой дневник.

Парень вновь напрягся, но вытащив дневник, вышел из-за стола, положил передо мной. Я тут же прочёл фамилию и имя ученика, открыл и на клетках внизу написал: «Отлично подготовил класс к уроку», и поставил свою размашистую подпись.

– Костя, ты молодец. Пример для всех. Иди, садись.

Я оглядел класс, лица совершенно незнакомые. Но почему? Память стёрла или я действительно в альтернативной реальности, где все иначе? Это вызывало раздражение и страх выдать себя. И самое главное, я совершенно не знал, какую тему они проходили. Бросил взгляд в классный журнал. Вот рядом с фамилией Виктора Демидова одни пятёрки. Надо спросить его.

– Так, кто пойдёт к доске? Демидов.

На среднем ряду со второй парты поднялся худощавый высокий парень, по-медвежьи переваливаясь, направился к доске. Остановился.

– Витя, расскажи нам, что мы проходили на прошлом уроке.

– Мы изучали, как измерить ускорение, – пробасил он чуть ломающимся голоском. – Один из методов – с помощью стробоскопа. Когда тело движется, через равные промежутки времени его освещают вспышкой. При этом тело будет видно, когда оно освещено. Если это тело фотографировать при постоянно открытой диафрагме, то на плёнке будут видны положения тела через равные промежутки времени. По этому положению тела можно будет определить его ускорение. С помощью формул.

Он повернулся к доске и начал энергичными, но уверенными движениями чертить формулы.

– Измеряя на фотографии длины Л1 и Л2 двух соседних отрезков, пройдённых телом за время между вспышками, мы сможем найти ускорение тела. Оно равно…

Он начертил последнюю формулу, аккуратно положил мел, отряхнул руки и развернулся ко мне.

– Витя, ты отлично все рассказал. Вот только одно, – я отставил стул, подошёл ближе к парню. – Почему тебе так скучно? Сухо, без эмоций. Излагаешь и зеваешь.

Парень вздохнул, помялся, отвёл взгляд, выражение лица стало напряженным.

– Скучно мне, Олег Николаевич, потому что все это детский сад какой-то. Я этот учебник ещё год назад прочёл. А сейчас и за девятый прочёл, и начал за десятый. Вот десятый интересный, хотя там тоже мало, чего есть.

– Ну, конечно, это же базовые знания. То, что тебе хочется большего – это здорово. Ты отлично знаешь физику. Я бы тебя сразу в десятый перевёл, да вот только у тебя по физике пятёрки, а по остальным тройки, даже двойки есть.

– А зачем они эти все предметы? Мне только физика интересна.

– Хотя бы для того. Витя, – я отошёл к окну, сложил руки на груди, оглядел притихший класс. – Чтобы ты смог поступить после школы в хороший вуз, стать учёным, конструктором. А с такими отметками ты выше техникума не поднимешься.

– А я не хочу быть учёным. Я хочу быть учителем, как вы. В педвуз меня примут?

У меня непроизвольно подскочили брови, я усмехнулся.

– В педагогический тебя тоже не возьмут с тройкой по русскому языку. Хотя, зачем тебе педагогический? Нашей стране нужны учёные, конструктора. Может быть, через пару десятков лет ты изобретёшь какой-нибудь фотонный двигатель и человечество сможет путешествовать между звёзд.

– Вы ведь не стали учёным. Стали учителем, – упрямо возразил парень.

Разве я мог рассказать пацану, по какой причине я бросил науку, астрофизику, в которой мечтал сделать невероятные открытия.

– Бывают разные обстоятельства, Витя, когда человек делает иной выбор, – попытался убедить парня.

– А можно, Олег Николаевич, я буду приходить на ваш факультатив?

– Конечно, в чем проблема? – не понял я.

– Арсений Валерьянович не разрешает.

Мне хотелось сказать: да плевать, чего не разрешает директор. Пацан тянется к знаниям, их надо ему дать, пока желание не пропало. А тут какие-то препоны.

– Витя, ты можешь приходить на любой мой факультатив. По физике, по астрономии.

– По астрономии тоже можно? – глаза парня вспыхнули такой радостью, что я даже поёжился.

– Конечно. Только вот подтянуть тебе нужно предметы. И английский тоже.

– А зачем мне английский? Училка… то есть Элеонора Станиславовна такую скуку наводит.

– Английский тебе нужен, чтобы читать журналы по физике и астрономии, в которых учёные делятся своими теориями.

Парень нахмурился. Видимо, пытался осознать всю сложность своей учёбы.

– Садись, Витя, – поставил в дневнике парня напротив своего предмета размашистую пятёрку с плюсом, расписался.

Парень медленно, опустив голову, проследовал к своей парте, уселся. Его напарник, одобряюще толкнул его в плечо, мол, молодец. Но Демидова явно это не устроило. Он повесил голову и задумался.

– Ну что же, – я вновь оглядел класс. – Кто расскажет дальше тему прошлого урока?

Засуетились, кто-то склонился под парту, будто искал на полу ручку, кто-то задумчиво глядел в окно, кто-то уткнулся в учебник. Лишь бы не вызвали. Только в третьем ряду на первой парте взвилась рука, как свеча.

– Хорошо, – я кивнул. – Иди к доске.

Девочка с косичками пепельного цвета, в очень коротком платье, с отлично выглаженным, но выцветшим галстуком, выскочила из-за парты и оказалась у доски. Только теперь я заметил, что рукава платья надставили, фартук удлинили, видно девочка росла, а форма оставалась прежней. Бедная семья, родители даже новое платье не могут купить.

Затараторила быстро, скороговоркой:

– Средняя скорость при прямолинейном равноускоренном движении. Часто бывает необходимо знать среднюю скорость при равноускоренном движении…

Непроизвольно я бросил взгляд в учебник. Зубрилка. Все слова отскакивали, что называется, от зубов. В точности по тексту, не отклоняясь ни на йоту. В дневнике сплошные пятёрки, отличница, идёт на золотую медаль. Все строчки аккуратно заполнены каллиграфическим почерком.

– Молодец, Ефимова. Отлично знаешь предмет.

Глава 4. Друзья и враги

После урока в прекрасном расположении духа я вернулся в учительскую. Удалось вспомнить параграфы из учебника, и я сумел рассказать об этом ребятам так, что они слушали меня с поразительным вниманием. Звонок застал меня, когда я писал номера задач для выполнения дома, но ребята не сорвались с мест, а списывали с доски текст в свои дневники. Кажется, эта работа стала мне нравиться.

Оказалось, что у меня так называемое «окно» – следующий урок будет через час. При этом урок астрономии, о которой я могу рассказывать часами. Я лишь взглянул в учебник, удивившись, как примитивно и кратко там описаны исследования в области космоса, и насколько далеко ушла космология по многим вопросам.

Решил изучить личные дела учеников 9-Б, где меня назначили классным руководителем. Крупная надпись на одном из выкрашенных светло-жёлтой краской шкафов «Личные дела» облегчила мне задачу, избавив от мучительных поисков и дурацких подколок коллег о склерозе.

Потрёпанная и довольно толстая канцелярская папка в синей обложке перекочевала на мой стол. И я начал изучать анкеты, написанные детским почерком, характеристики, наградные листы, ведомости. Меня поразила фотография, пришпиленная на одном деле: «Добровольская Ксения Леонидовна». Даже чёрно-белая маленькая фотокарточка смогла передать невероятную красоту девушки. Правильные, словно вырезанные гениальным скульптором, черты, огромные глаза, в которых светился неординарный ум, шикарные густые тёмные волосы ниспадали локонами на плечи. Наверное, все парни сходят с ума по ней, – промелькнула мысль. И удивительно, что у этой красотки обнаружились успехи в учёбе и общественно-полезной деятельности.

Я просмотрел остальные дела, стараясь как можно лучше запомнить лица и имена. Но особенно решил внимательно прочесть дело Звонарёва. «Звонарёв, Михаил Арнольдович», 1962-го года рождения. И уж решил, что обнаружу приводы в милицию, плохое поведение и отвратительные оценки. Но все, оказалось, совершенно не так. Абсолютно чистая анкета, примерное поведение, и главное, почти отличник. Я бездумно перелистывал бумаги, не понимая, почему в своём дневнике тот, кто был раньше на моём месте, назвал этого парня законченным негодяем. В чем же дело?

– Олег Николаевич, вы решили ещё раз ознакомиться с биографиями ваших питомцев? – резкий голос завуча заставил меня вздрогнуть.

– Да, Ратмира Витольдовна, захотелось освежить в памяти результаты их учёбы.

– Это правильное решение. Ваши питомцы учатся из рук вон плохо. Отстают по многим предметам. Кроме того, вы совершенно не привлекаете их к трудовой деятельности.

– Но я лишь недавно получил этот класс, – я не удержался от возражения.

– Как же недавно? – не унималась завуч, подошла ближе и её ледяной взгляд мог заморозить меня до состояния сосульки. – Вам передали класс в начале декабря прошлого года.

– Были зимние каникулы.

– А ещё в декабре прошлого года вышло новое постановление ЦК КПСС и Совета министров «О дальнейшем совершенствовании обучения, воспитания учащихся общеобразовательных школ и подготовке их к труду».

Завуч отошла к своему столу, аккуратно вытащил брошюрку, открыла и отчеканила:

«Вместе с тем в деятельности общеобразовательной школы имеют место существенные недостатки. В условиях всеобщего обязательного среднего образования нынешняя постановка трудового обучения, воспитания и профессиональной ориентации учащихся не отвечает возросшим требованиям общественного производства и научно-технического прогресса. Многие выпускники школ вступают в жизнь без должной трудовой подготовки, не имеют достаточного представления об основных массовых профессиях и испытывают затруднения при переходе на работу в народное хозяйство.

Школьные программы и учебники в ряде случаев перегружены излишней информацией и второстепенными материалами, что мешает выработке у учащихся навыков самостоятельной творческой работы. Не полностью используются большие возможности урока как испытанной формы организации обучения, воспитания у школьников высоких идейно-нравственных качеств, подготовки их к жизни, трудовой деятельности. Не всегда последовательно осуществляется принцип органического единства обучения и воспитания.»

– Вы понимаете это? Принцип единства обучения и воспитания. Подготовка к трудовой деятельности. Как вы их воспитываете? Никак.

– Я обязательно буду их воспитывать. Надо ввести вновь физические наказания. Как в бурсе. Забыл тетрадь с домашним заданием – дать подзатыльник. Не выучил урок – выпороть розгами перед всем классом.

Лицо Ратмиры Витольдовны исказила брезгливая гримаса, так, что я понял, шутка ей совершенно не понравилась.

– Олег Николаевич, вы должны не только думать о воспитании ваших учеников. Но и о своём поведении задуматься тоже.

– Что вы хотите этим сказать? – я ощутил, как в груди поднимается раздражение. – То, что вызывающе езжу на мотоцикле, я понял. А чем вас ещё не устраивает моё поведение?

– Вы убеждаете учеников, что нашей стране нужны учёные, конструкторы. А не рабочие. Это не верное решение.

– Зачем тогда я читаю курс атомной физики и астрономии?

– Напомню вам, Олег Николаевич, что в постановлении нашего правительства чётко сказано, что школьные программы перегружены излишней информацией и второстепенными материалами. Астрономия как раз и есть такая информация. Она не излишняя, она бесполезная. Поэтому, думаю, скоро её отменят. А вот атомная физика – вещь нужная. Нашим ученикам необходимо знать о том, что в стране возводятся новые атомные электростанции. Например, вы можете им рассказать о технологическом прорыве в этой области. В декабре прошлого года был принят в эксплуатацию первый энергоблок Чернобыльской АЭС.

Прикрыл глаза, сказать этой грымзе, что не пройдёт и десяти лет, как эта электростанция превратится в адский ужас, я не мог. А нападки на мою обожаемую астрономию вызвали вспышку сильнейшего раздражения.

– Наша страна – лидер в освоении космоса, – я постарался произнести эти слова, как можно спокойнее. – Мы не должны терять это лидерство. И я считаю, что нам нужны астрофизики, конструктора новых ракетных двигателей. И именно этому я учу детей.

– Что ж, – она поджала губы, чуть заметно усмехнулась. – Учите. Пока это возможно.

Резкая трель звонка спасла меня от дальнейшего мучительного разговора с завучем. Грациозным жестом она захватила со своего стола классный журнал, брошюрки и выплыла из учительской.

Слова об бесполезности астрономии вновь разбередили старую рану. Но что я мог сделать? Как убедить руководство страны, что нам нужны астрономы, астрофизики, люди, которые пытаются понять законы Вселенной?

– Досталось вам от нашей грымзы, – напротив присела француженка, грустно посмотрела на меня. – Хотите чаю? – внезапно предложила она.

Дешёвый чай, напоминающий по вкусу и запаху распаренный веник, пить не хотелось, но я как можно доброжелательней улыбнулся, кивнул. Она отошла к чайному столику, вернулась через пару минут, поставив передо мной белую чашечку с чаем, с парой кусочков рафинада и сушки. На удивление напиток оказался не так плох.

– Вкусный, – я сказал совершенно искренне, откусив кусочек рафинада, нравилось пить вприкуску, а не кидать в чай.

– Это все Владлен Тимофеевич краснодарский где-то достаёт.

Мне нравилась её милая, ни к чему не обязывающая улыбка, мягкий чуть хрипловатый голос. Она не пыталась мне понравиться, но создавала приятную, расслабляющую атмосферу, которая обволакивала меня, словно пушистый тёплый плед в холодный осенний вечер. На безымянном пальце я заметил тонкий ободок обручального кольца из красного золота. И что-то сжалось болезненно в груди, почему мне досталась такая стерва, как Людка, а не такая милая Марина Валентайн?

– Ратмира Витольдовна считает, что мой французский тоже лишний предмет, – устало и с какой-то обречённостью продолжила Марина. – Мол, мы не спецшкола, зачем нам три иностранных языка. Пока удалось отстоять. Она и классное руководство не хотела давать. Говорила, что у меня не будет классных часов у тех учеников, что учат немецкий.

– И как вам это руководство?

– Все хорошо. Это вам не повезло. Навязали эту гоп-компанию во главе со Звонарёвым. И как вам удаётся с ним справляться, с вашим характером?

Как справлялся с этим отморозком мой предшественник, я понятия не имел. Но, судя по тому, что говорила эта прелестная женщина, приходилось нелегко.

– А как удаётся вам, Марина Артуровна?

Она удивлённо вскинула тоненькие ниточки бровей, быстро-быстро моргнула. Покачала головой:

– Не надо так официально, Олег, мы же старые друзья.

Ого, старыми друзьями мужчина и женщина становятся обычно после того, как заканчиваются личные отношения. Надо почитать «свой» дневник.

– Да, Марина, извините.

– Мне не нужно справляться, Звонарёв выбрал немецкий. А я лишь узнаю от других, как они усмиряют этого молодчика. Он хамит, ругается нецензурно, порой и руки распускает. Все ему прощают.

– А в документах все чисто. Без всяких нареканий.

– Ну, конечно, Олег, а как же иначе? Ему ставят отличные оценки, хотя он ничего не учит. Ему все с рук сходит. Но я не буду вас отвлекать, – она чуть коснулась моей руки. – Мне надо подготовить кабинет к следующему уроку.

Она встала, отошла к своему столу, начала собирать книги, брошюры. А я наблюдал за непослушным локоном, который выбился у неё из причёски и обвил нежный изгиб шеи.

Но я вспомнил, что надо готовиться к уроку астрономии. Ещё раз заглянул в учебник. Черт возьми, я же не знаю главного, какие параграфы успели пройти до меня? Порылся в портфеле и обнаружил ежедневник с подробными тезисами предстоящих уроков. Что заставило вздохнуть облегчённо. Надо перестать суетиться и привлекать внимание своим незнанием окружающих. Но почему я ничего не помню из своей прошлой жизни? Ведь эта моя жизнь? Моя работа, школа. Но всё будто бы исчезло в тумане и проступает лишь частично, клоками.

Трель звонка оторвала меня от изучения ежедневника, начали возвращаться учителя. Англичанка, присев за стол, начала перелистывать журнал, явно с модной одеждой, судя по фотографиям. Учитель математики, Владлен Тимофеевич, прошёл мимо меня, бросил взгляд, будто хотел что-то спросить, но смутился. И занял своё место за столом.

– Это невозможно, просто невозможно!

Я поднял глаза на плачущий голос и обнаружил, что вошла немка, Инесса Артуровна, прижав одну руку к щеке, другую вжала в грудь, всхлипывала. Англичанка бросилась к ней, взяла за руки.

– Что случилось, дорогая?

К ним подошли другие учителя, окружили, стали успокаивать. Я остался на своём месте, понимая, что немка устроила спектакль для привлечения к себе внимание. И выглядело это фальшиво.

– Это не дети, не ученики, это просто какие-то бандиты, – причитала немка манерно. – Они назвали меня фашисткой. Можете себе представить? Я учу немецкому языку. Это язык Гёте, Шиллера, Моцарта, Бетховена, Вагнера!

– Вагнер был любимым композитором Гитлера, – сказал я, как будто невзначай, делая вид, что занят чтением.

Инесса Артуровна взвилась, как орлица, вперила в меня рассерженный взгляд, плаксивый тон сменился на гневный:

– Вы издеваетесь, Олег Николаевич?!

– Нет, вовсе нет. Просто факт констатирую. Да, и кстати, почему они назвали вас фашисткой? Фашизм был в Италии, а вы же не итальянскому их учите. Это недоработка учителя истории.

Все взгляды теперь были прикованы ко мне. Даже старенький учитель истории, Гордей Семёнович посмотрел на меня с осуждением. Юмора люди совсем не понимают.

– Теперь я вижу, почему ваши питомцы ведут себя так нагло, – раздувая ноздри, раздражённо и холодно проронила немка. – У вас учатся. А вы ничего не сделали для того, чтобы они уважали учителя.

– Я ещё не успел это сделать, мне этот класс передали совсем недавно. Только после зимних каникул. Но я вас уверяю, что сделаю всё, чтобы они уважали. Учителя. А не скажете, Инесса Артуровна, – спросил я, захлопнув учебник астрономии. – Почему Степнов от этого класса отказался? Вроде бы он должен был обучать учеников культуре поведения?

– Валерий Андреевич не отказывался. Его семья получила квартиру, и он нашёл работу поближе к дому.

– Это прекрасно. Только все-таки он вёл этих ребят с пятого класса или нет?

Я заметил, что учителя вокруг Инессы Артуровны замялись, отвели глаза.

– Конечно, нет! – вскрикнула немка, голос в конце сорвался. – И вы прекрасно знаете это! И нечего издеваться надо мной! Вы… вы просто невыносимый человек!

Она притворно всхлипнула, плечи её дрогнули. Вытащив маленький платочек, прижала к глазам. Англичанка мягко обняла её, отвела к столу, усадила. Присела напротив и начала очень тихо, так, что я не мог услышать, говорить, изредка бросая холодные взгляды на меня.

Я ощущал, как наэлектризовалась атмосфера в учительской, в глубине души корил себя, что, не выдержав фальши, разрушил шоу, устроенное немкой. Но что я мог поделать со своим характером?