Клинок из пепла. Врата Бездны

Невысокие здания, максимум в три этажа, стоят слишком близко друг к другу. Нередко можно увидеть ситуацию, когда из окна второго этажа одного дома высовывается человек, кричит своего соседа из дома напротив и передает ему сверток с сомнительным содержанием. Крыши зданий выложены красной черепицей, которая сейчас поросла мхом и выцвела на солнце, за счет чего теперь имеет розовый оттенок. На многих окнах вместо стекол проемы заколочены досками или затянуты ветхой тканью.

Единственное приличное здание в этом городе – «Башня грехов» – местный бордель. В ней четыре этажа, стены из белого камня и крыша с остроконечными шпилями, за счет чего здание выделяется на фоне прочих домов Харивеля. По периметру тянутся узкие окна, внизу каждого из которых висят горшки с цветущими растениями. Шпили башни украшены флюгерами в форме змей, а на входе гостей встречает массивная кованая дверь, над которой красуется вывеска с искусно выгравированным названием заведения.

Первый этаж занимает просторная гостиная, второй и третий – апартаменты для гостей. Четвертый этаж, скрытый за тяжелой дубовой дверью с замысловатым замком, считается запретным. Лишь избранные могут подняться туда, где располагаются личные покои Стальной Лилит.

Лилит – суровая и безжалостная правительница преступного мира, которая твердой рукой управляет крупнейшей сетью борделей в городе. Хитрость и коварство позволили подчинить себе самых опасных воров и наемников, превратив их в послушных исполнителей ее воли.

Говорят, что она не знает пощады и расправляется с каждым, кто осмелится ей противостоять. Ее слово – закон для всех, кто связан с подпольем. Под ее покровительством все работает как отлаженный механизм, где каждый знает свое место.

Еще будучи демоном, я не раз вел дела с Лилит. Мне нравилась рассудительность этой женщины, но на этом симпатия к ней заканчивалась. Наши встречи всегда проходили в атмосфере холодного расчета. Я ценил ее деловую хватку, но презирал методы, которыми она добивалась власти. Лилит же, в свою очередь, уважала мою демоническую сущность, но никогда не доверяла полностью.

В этот раз решил даже не ставить ее в известность о том, что появился в этом городе, как делал это прежде. Хотя знаю, что скорее всего ей уже доложили о моем прибытии, но мне уже все равно.

Я брел по очередной улице в сторону таверны, в которой я планировал провести всю ночь, в поисках полезной информации. Я вдыхал холодный осенний воздух и немного морщился от вони, которая стояла вокруг: сырость, дешевое вино и едкий дым. Небо над головой затянуло тучами, лишь через редкие просветы виднелись звезды. Тусклый свет фонарей выхватывал из мрака фигуры прохожих. Почти на каждом повороте стояли жаровни, в которых бродяги готовили мясо сомнительного происхождения. Я повернул на мостовую, скользкую от грязи. Каждый шаг отдавался глухим стуком, заглушаемым криками пьяниц и скрипом ржавых вывесок, качавшихся на ветру. В этом городе моя метка на груди почти все время жгла, как раскаленный уголь. Она звала, требовала, чтобы я вмешался, чтобы очистил этот город от скверны. Я слышал ее, как тихий, но навязчивый, шепот в голове: «Вмешайся… вмешайся… вмешайся».

Каждый раз, когда проходил мимо темного переулка, где мелькали тени грабителей или слышал приглушенный крик жертвы, она вспыхивала сильнее, моя рука сама тянулась к клинку. За эти дни я уже потерял счет, сколько раз мое оружие было омыто кровью. Бродяги, убийцы, воры – они падали под моими ударами. Я вымещал на этих людях всю свою боль, все отчаяние, но облегчения это не приносило. С каждым днем мое настроение становилось все хуже. Я даже стал больше пить, но алкоголь, даже крепкий, приносил лишь временную легкость в голове.

Мы с Эроном остановились в таверне «Кривой клык». Она имела два этажа. На первом был обеденный зал, где половицы скрипели под ногами, а стены пропитались запахом прогорклого жира и сырого дерева. Столы, занимавшие практически все пространство, были липкие и редко убирались, так же, как и стулья. Впрочем, как и все вокруг. Пол украшали следы сомнительного происхождения, а на стенах краска потрескалась и отваливалась кусками, если к ней притронешься. Это не самая убогая таверна в этом районе. Даже можно было бы сказать, что ее хозяин пытался устроить некое подобие уюта. Стены увешаны выцветшими картинами, в основном портреты и натюрморты. По периметру зала висели лампы, правда часть из них при мне еще ни разу не зажигалась.

Лестница слева зигзагом вела на второй этаж, такая же скрипучая и украшенная грязью, как и пол. Второй этаж отведен под комнаты, одну из которых я и снял. Тесная, с узкой кроватью и окном, затянутым мутным стеклом, через которое едва пробивался свет. В углу – ведро для нужд и маленький комод, на котором стоит свеча. Стены голые, все в трещинах.

Эрон большую часть времени сидел в комнате и смотрел в окно. Когда я рассказал ему, что Лира пропала после обрушения моста, он замкнулся. Его глаза, обычно живые и любопытные, стали тусклыми. Он не плакал, не кричал, но его молчание было хуже любых слез. Иногда он шептал ее имя, словно проверяя, не вернется ли она, если звать достаточно долго.

Я смотрел на него и чувствовал, как мое сердце сжимается. Мы пытались обсудить все это в первый день, как прибыли в город. Эрон винит себя, думает, что мог что-то сделать, что мог ее удержать. Я пытался говорить с ним, но слова вязли в горле. Что я мог сказать? Что Лира жива? Я сам не знаю этого. Все, что у меня есть, – надежда, тонкая, как нить, готовая порваться в любой момент.

Каждое утро я уходил из таверны, оставляя Эрона наедине с его мыслями и болью. Я бродил по Харивелю, заходил в трактиры, притоны, лавки, где собирались сплетники. Спрашивал о Лире, описывал ее лицо, походку, голос. Но люди лишь качали головами или отводили взгляд. Имя Малебраха, моего ученика, вызывало у них страх. Они бледнели, бормотали что-то невнятное и торопились уйти, словно его имя могло накликать беду. Я чувствовал, как отчаяние сжимает мое горло, но продолжал искать, цепляясь за любую возможность.

Мой клинок теперь выглядел почти как прежде. Я заметил это несколько дней назад, когда чистил его после очередной схватки. На лезвии теперь не было следов ржавчины, оно потемнело и начало испускать слабое, тусклое сияние, словно в нем пробуждалась забытая сила. Я знал, что с каждым боем клинок все больше будет оживать. Хоть какая-то польза от тех мясорубок, в которых я участвовал по зову моего клейма.

Сразу после прибытия в город я продал туманиль. Браслет больше не работал – его магия угасла, как и многое в этом мире. Я отдал его за щедрую плату торговцу артефактами, который, кажется, был рад заполучить такую редкость. Деньги были нужны: еда, комната, оплата сплетен и подкуп стражников, чтобы те не задавали лишних вопросов.

Мои мысли вернулись к тому дню, когда все изменилось. Мост через ущелье рухнул с оглушительным грохотом, и я видел, как Лира, убегая от погони, скрылась в облаке пыли. Я хотел сразу отправиться за ней в обход ущелья, но потом решил сначала спрятать Эрона в безопасном месте, что конечно же вызвало шквал негодования и упреков со стороны ребенка. В конечном счете мы потратили два дня, чтобы добраться до деревни, которая была совсем рядом с трактом. Весь путь Эрон возмущался, кричал, отказывался от еды во время перерывов. К концу первого дня я не выдержал и сорвался. Я не знал, как вести себя с капризами детей, но своим криком и словами сделал только хуже. Мальчик перестал разговаривать со мной. Он молча выполнял все, что я говорил, но на мои вопросы не отвечал.

Когда мы прибыли в селение, я надеялся, что Эрон оттает, но он продолжал упорствовать. Меня это раздражало все больше.

Деревушка, куда мы попали, была маленькой. Дома стояли так близко друг к другу, будто жители боялись жить немного вдали от соседей. После того как я нашел старшего и объяснил ему, что мне нужно оставить Эрона на несколько дней с кем-то, кто бы присмотрел за ним, Потар, так его звали направил меня к хижине у самой границы с лесом.

Это оказался дом старой вдовы. Она была невысокой, чуть сгорбленной, в выцветшем простом платье. Ее лицо и руки были в глубоких морщинах, глаза голубые, почти прозрачные смотрели пристально и с пониманием. Она не спросила, кто мы и почему спешим, лишь взяла монеты и указала на угол, где лежа соломенный тюфяк для сна. Мне было тяжко оставлять Эрона с незнакомым человеком, но тревога о Лире подгоняла меня скорее выдвигаться в путь.

– Я постараюсь найти ее, но мне нужно, чтобы ты оставался здесь. Будь молодцом, я скоро вернусь за тобой, – сказал я ему перед отъездом и даже не надеялся услышать что-то в ответ.

Уже запрыгнул на моего коня как услышал негромкое:

– Возвращайся с Лирой скорее. Я буду вас ждать.

В тот момент я почувствовал что-то, чего не чувствовал до сих пор. Эмоции захлестнули меня, смесь надежды, жалости, разочарования и чего-то еще… какого-то тепла. Мне до сих пор было сложно с овладеванием людских чувств. Я коротко кивнул мальчику, попытался улыбнуться, но вышло явно не очень, и пришпорил Грома.

Мне повезло, что мой конь был крепким, с мощными ногами. Он нес меня по тракту, затем по каменистым тропам в обход ущелья. Я почти не делал привалов в пути, останавливался лишь когда понимал, что Гром начинает сдавать, и ему нужен отдых. Но даже эти передышки были короткие на полчаса, редко час. Пока он жевал траву или пил воду, я вышагивал круги и все думал, думал, думал. В голове одно и то же как на повторе:

– Я обещал заботиться о ней, она мне верила… Я ее подвел… Предал…

Мне хватило полтора дня, чтобы добраться до другой стороны ущелья. Обломки моста свисали над пропастью, немного покачиваясь на ветру. Я повернул в ту сторону, где видел Лиру в последний раз. Дорога привела меня в лабиринт узких троп, петлявших среди скал и колючего кустарника. Я не подгонял коня, чтобы он не поранился об обломки, которые то тут, то там торчали из земли.

– Она выбралась… Должна была выбраться… Она же сказала, что хорошо знает эти места. Значит этот скалистый лабиринт она тоже прекрасно знает… – я тешил себя надеждой, что все будет хорошо.

Из лабиринта я вышел на открытую площадку на краю обрыва. Там лежал Изюм – конь Лиры – мертвый, с раздувшимся брюхом, окруженный роем мух.

– Нет… – я не хотел верить в то, что открылось взору.

Подбежал к краю, вглядываясь в пропасть, но не увидел ничего: ни сломанного тела, ни следов борьбы. Только пустота и бушующая река далеко внизу. Упал на колени, и боль, раздиравшая душу, была такой, что я едва сдержал крик. Мне хотелось разорвать себе грудь, достать сердце, чтобы оно прекратило так громко биться. Я не мог вынести это, лучше бы страдал физически. Я привык к тому, как может болеть израненное тело, но то, что происходило теперь… я не мог этого объяснить. Мое тело сотрясалось от мелкой дрожи, но мне не было холодно. Я горел как будто изнутри.

Я вздохнул, и моей груди коснулось что-то холодное. Достал из-под рубашки медальон Лиры. Раскрыл его и посмотрел на засушенный василек, что лежал там.

– Я тебя найду, во что бы от ни стало… Обещаю, – сказал я больше себе, чем ей, и спрятал медальон обратно.

Дождь хлынул, холодный и беспощадный, смывая пыль с моих рук. Я заставил себя встать, побрел к Грому, который недовольно прижимал уши из-за развернувшейся непогоды.

– Нужно возвращаться к Эрону, – сказал, поглаживая гриву коня, которая уже стала влажной. – Как ему сказать, что я не смог ее найти?

Обратный путь у меня занял на день дольше. Я не спешил, страшась реакции Эрона на то, что я вернулся один.

Он встретил меня на лавке возле хижины. По его щекам текли слезы.

– Зачем ты вернулся без нее? – спросил он, и даже не поднял на меня взгляд.

Я попытался объяснить ему, но вышло путанно и неуверенно. Мальчик никак не отреагировал на мои жалкие оправдания. Я вздохнул, объяснил, что мне нужно съездить за припасами на базар, чтобы сегодня же отправиться в путь. Эрон молчал. Через час мы уже двинулись в Харивель.

Погрузившись в воспоминания я почти подошел до нужной мне таверны. Из переулка, мимо которого я проходил, донеслись приглушенные голоса и звон металла. Метка молчала, и я обрадовался, что не нужно вмешиваться в чужие разборки. Пусть кровь льется, но без моего участия. Мне нужно найти Лиру, все остальное кажется мелким, незначительным.

Я резко остановился, когда услышал знакомый голос – повелительный, звонкий, полный злости. Я обернулся, на другой стороне улицы стояла Илирия и отчитывала бедолагу за разлитое на плащ пиво. Если бы не голос, я бы прошел мимо, не узнав. Ее одежда была покрыта грязью и пылью, волосы спутались и в них застряли мелкие листья и веточки, лицо усеивали ссадины и синяки. Маски, что она всегда носила, не было, и ее глаза горели яростью. Я шагнул к ней, и едва она посмотрела в мою сторону, ее пропитанная раздражением и злостью речь нашла новую цель.

– Кайрос, ты, чертов болван! Где тебя носило? – Илирия почти кричала, ее голос звенел над мостовой. – Я таскаюсь по этому вонючему городу, рискую своей шкурой, а ты разгуливаешь, как будто у нас сотни лет в запасе!

– Илирия, я искал… – начал, но она перебила, шагнув ближе, ее палец уткнулся мне в грудь.

– Не смей оправдываться! – рявкнула Ил. – Я бродила по этим чертовым переулкам, выспрашивала у каждого подонка, где вы! А ты где был? Где?! – ее голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. – Я чуть не сдохла, Кайрос. Чуть не сдохла, понимаешь?!

– Я искал Лиру, – сказал я тихо, стараясь не сорваться. – Каждый день, каждую минуту.

– О, Лира! – она фыркнула, скрестив руки. – Ты так занят своей Лирой, что не видишь ничего вокруг! Думаешь, мне плевать? Думаешь, я не хочу ее найти? – она замолчала, ее грудь тяжело вздымалась. – Я нашла кое-что, Кайрос. И тебе лучше послушать.

Я молчал, давая ей выговориться. Ее гнев был как пожар, но я знал, что он скоро утихнет. Наконец, она глубоко вздохнула, выражение ее лица изменилось, и мне было странно видеть как эмоции играют на ее лице. Следующую фразу она произнесла почти шепотом, но для меня это звучало как крик.

– Лира у Зариона…

Илирия пронзительно смотрела мне в глаза, я заметил, как уголок ее губ дрогнул. Мир вокруг меня остановился. Сердце сбилось с ритма, к горлу подкатила тошнота. Зарион. Имя, которое я надеялся забыть. Меня словно ударили под дых, я почувствовал, что мне не хватает воздуха, все тело окатило жаром.

– Нет… – прошептал я, голос дрожал.

– Да, – отрезала Илирия, выглядела она странно, но я не мог понять в чем именно. – И у нас очень мало времени, если мы хотим найти ее живой.

В моей голове завертелись картинки с жертвами Зариона. Я представил, что Лира сидит одна, в камере. Все тело покрыто синяками и ссадинами, руки и ноги прикованы к стулу, веки срезаны, чтобы она не могла спрятать взор от тех увечий, которые наносит истязатель. И ее крик… Крик и мольба о помощи… Моей помощи.

Я уже не слышал, что говорила Илирия. Во мне росли ярость и гнев. Мои руки задрожали от неконтролируемых эмоций, я сжал кулаки, но этого было мало.

– Не-е-е-е-е! – завопил я на всю улицу.

Илирия в этот момент вздрогнула и отошла на пару шагов назад. Я продолжал кричать слова проклятий и крушить все, что попадалось на глаза. После пары моих ударов фонарный столб со скрипом упал, огонь в нем тут же погас. На мостовую полетели осколки стекла. Я переключился на соседнюю стену. Мои кулаки уже были красные от крови, но я продолжал бить, выплескивая всю свою боль, весь страх.

– Что ты делаешь, Кайрос? – тихо спросила Илирия, ее голос дрожал. – Мы должны сохранять спокойствие и продумывать каждый шаг.

– Где она, Ил?! Где Лира?! Каждый миг промедления может стоить ей жизни!

Она сделала еще один шаг назад, явно не ожидая от меня такой реакции. Ее лицо исказилось от боли и страха. Я заметил, как ее руки сжимаются в кулаки. Стоял и не мог отдышаться, злость понемногу уходила, но от этого не становилось легче.

– Нам нужно найти союзников, – наконец произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо. – Мы не можем справиться с этим в одиночку.

Я остановился, тяжело дыша. Ноги подкосились, и я оперся о стену, чтобы не потерять равновесие. Пытался взять себя в руки, дышать глубже, но получались лишь мелкие, быстрые вдохи.

– Что со мной? – думал я и никак не мог найти ответ.

– Кайрос… – тихо произнесла она, подходя ближе. – Мы найдем ее. Но только если ты сохранишь рассудок.

Ее слова, наконец, пробились сквозь пелену гнева, и я понял, что она права. Только сохранив ясность ума, мы сможем спасти Лиру.

Пошел мелкий дождь, который быстро перерос в ливень. Капли барабанили по мостовой, смывая грязь с одежды и лица Ил. Она накинула капюшон и натянула его поглубже. Движения ее были резкие.

– Но есть проблема поважнее, – сказала она, перекрикивая шум дождя. – Зарги.

– Зарги не смогут выйти из Бездны, – уверенно заявил я. – Если только…

Я почувствовал, как холод пробирается под кожу. Зарги смогли… Илирия сжала губы, нахмурилась, и я понял, что ее рассказ изменит все.

Мы двинулись к таверне «Кривой клык». Пробирались через узкие улицы, где фонари едва разгоняли мрак. Дождь шел, не переставая, и мои сапоги чавкали по лужам. Илирия шла рядом, ее шаги были быстрыми, говорила она тихо, словно боялась, что нас могут подслушать.

– Разломы идут от Элизия, – начала она, переступая большую лужу. – Они расходятся во все стороны, как трещины на льду. Чем дальше от развалин города, тем их меньше, но они все еще растут.

– И что это значит? – спросил я, стараясь не сбиться с шага.

– Это значит, что Элизий – эпицентр, – ответила она. – Зарги лезут оттуда. Пока я не слышала ничего о высших демонах, но это лишь вопрос времени. Если разломы продолжат расти, то вполне возможно, что придут и они.

– А что с людьми? – я посмотрел на нее, пытаясь разглядеть ее лицо под капюшоном.

– Селения вымирают, – ее голос стал еще тише. – Одно за другим. Люди в панике, бегут по трактам, подальше от Элизия. Переселенцы заполонили дороги, но многие не успевают. Зарги… они же звери, вылезающие из нор, чтобы пожрать. У них нет цели, Кайрос. Они просто убивают всех, кого встречают. Странно, что до Харивеля еще не дошли эти слухи… Либо кто-то просто гасит панику…

– А ритуал? – спросил я, вспомнив ее слова о древнем обряде, который должен был остановить хаос.

Илирия остановилась, по ее взгляду я понял, что ее съедают сомнения.

– Я не уверена, что мы успеем добраться до Элизия, – сказала она. – Заргов там должно быть тьма тьмущая. Если туда сунемся, мы покойники. Два человека против тысячи тварей – это самоубийство.

– Мы должны, – сказал я, чувствуя, что твердость в моем голосе лишь иллюзия. – Иначе все станет только хуже…

– Да, будет хуже… Но нам нужно больше людей… Гораздо больше, если мы хотим попасть в Элизий, – она молчала какое-то время потом добавила. – И то велика вероятность полного провала…

Я не знал, что еще сказать. Понимал, что нам нужны союзники. Но кто? Где их найти?

Оставшийся путь мы прошли молча. Подойдя к таверне, я толкнул дверь. Она скрипнула, выпуская наружу волну тепла, смешанного с запахом эля и жареного мяса. Внутри было людно, несмотря на поздний час. За столами сидели пьяницы, их голоса сливались в гул, а в углу несколько шлюх хихикали, сидя на коленях у мужчин с грубыми лицами и грязными руками.

Илирия уверенным, почти бодрым шагом прошла внутрь и остановилась у стойки, где стоял трактирщик. Его редкие седые волосы торчали клочками, а глубоко посаженные глаза нервно бегали по залу, выискивая нежданных гостей. Костлявые пальцы теребили край засаленного фартука. Он осмотрел Илирию с головы до ног, вздохнул и сказал прокуренным, сиплым голосом:

– Что надо?

– Мне нужна комната, – сказала она, в ее голосе не было и тени дружелюбия. – С бадьей для купания. И горячая вода, да побольше. А еще сытный ужин. И если в моей еде будет хоть что-то, кроме свинины или курицы, я прокляну твою душу и весь твой род до седьмого колена.

Она бросила на стойку горсть монет. Трактирщик побледнел, будто увидел призрака, перестал теребить свой фартук и немного выпрямился. Он посмотрела на монеты, лежавшие на стойке, явно прикидывая, какая там сумма. Потом на его лице появилось подобие улыбки, он торопливо кивнул, схватил деньги и умчался выполнять пожелания гостьи, которые звучали скорее как приказы. Я попытался продолжить наш разговор, но Илирия подняла руку, обрывая меня.

– Не сейчас, Кайрос, – сказала она резко. – Приведи Огонька. Он в конюшне у базарной площади. А мне нужно немного прийти в себя… И не спорь.

Я и не собирался спорить, знал, что бесполезно. Пожав плечами, вышел из таверны и направился к конюшне. Ночной Харивель был еще мрачнее: улицы опустели, только редкие фигуры мелькали в тенях, и ветер завывал, словно оплакивая этот город. Я уже подходил к площади, как почувствовал зов своей метки.

– Да твою ж мать… – выругался, поворачивая в другую от конюшен сторону.

Холодный дождь барабанил по промокшему плащу, стекал по лицу тонкими струйками. Я ускорил шаг, стараясь не обращать внимания на жжение в груди – метка пульсировала все сильнее, что подогревало мою злость.

Впереди послышались крики. Кто-то визжал от боли, кто-то хохотал. Бродяги. Опять они. Ненавижу эту ночь, ненавижу эту метку, ненавижу то, что она заставляет меня делать.

Рука сама скользнула к поясу, пальцы сомкнулись на рукояти клинка. Кинжал удобно устроился в другой руке. Короткие белые волосы прилипли ко лбу, но я не обращал на это внимания.

За углом темнели фигуры. Трое против одного. Слабый свет факелов выхватывал из темноты перекошенное от страха лицо жертвы и ухмылки нападавших. Я сделал шаг вперед, и сталь клинка тускло блеснула в свете факелов.

– Кто тут у нас? – прорычал один из мужиков, заметив меня. – Новенький решил поиграть в героя?

Двое других развернулись ко мне, выхватывая оружие. Их жертва, молодой паренек в изодранной одежде, воспользовался моментом и попытался уползти, но один из громил пнул его ногой в бок. Я услышал хруст сломанного ребра, за которым прозвучали жалобный вскрик и дальнейшие стоны.

Я не дал себе времени на раздумья. Клинок описал дугу, рассекая воздух. Первый бандит получил порез на предплечье, его крик смешался с шумом дождя. Кровь хлынула на мокрую брусчатку, окрашивая ее в багровый.

Второй успел поднять меч, но я был быстрее. Кинжал нашел щель в его защите, впиваясь под ребра. Мужчина захрипел, выпуская оружие из ослабевших пальцев.

Третий оказался ловчее. Его меч просвистел в сантиметре от моего лица. Я отпрянул, чувствуя, как что-то горячее расползается по боку. Этот гад успел задеть меня кинжалом, который я сначала не заметил.

– Очередной порез – ничего серьезного, – промелькнуло в голове.

Он наступал, размахивая клинком, а когда подходил ближе пытался задеть меня кинжалом. Я парировал удар, но его локоть прилетел мне в челюсть. Я на мгновение потерял зрение, но вовремя успел увернуться от очередного удара мечом в голову. Сделал обманный маневр и, когда мужик дернулся вправо, с разворота всадил кинжал громиле в бедро. Он взвыл, теряя равновесие.

Раненный в предплечье противник попытался сбежать, но я не позволил. Кинжал нашел его спину, пробивая кольчугу. Тело обмякло и упало на брусчатку с глухим звуком.

Я огляделся. Двое лежали неподвижно, один держась за раненное бедро корчился в луже.

– Задета артерия, ему уже не помочь, – подумал я и перевел взгляд на паренька.

Он дышал короткими вдохами, вид у него был неважный, но хотя бы жив. Я достал из-за пояса небольшую флягу с элем, протянул парню.

– Пей. И убирайся отсюда, пока не появились их дружки или стражники.

Он кивнул, принимая помощь, отпил и поморщился. Протянул мне флягу. Его взгляд был полон благодарности, но я уже не смотрел на него. Метка постепенно успокаивалась, но рана в боку продолжала кровоточить.

– Надо будет попросить Ил зашить, чтобы быстрее затянулась…

Дождь продолжал лить, смывая кровь с мостовой. Я повернулся и пошел прочь, оставляя за спиной еще одну битву.

В этот раз до конюшни добрался без приключений. Огонька я нашел быстро – конь Илирии фыркнул, узнав меня, и я повел его в сторону таверны, стараясь не думать о том, что нас ждет впереди.

Вернулся я уже за полночь. Зал на первом этаже опустел наполовину, несколько пьяниц все еще сидели за столами, играя в кости, а шлюхи продолжали хихикать, цепляясь за своих клиентов. Я знал, что Эрон уже спит, а Илирия, скорее всего, все еще отмокает в своей бадье. Сел за стол в темном углу, заказал кружку эля и уставился в пустоту. Мои мысли снова вернулись к Лире. Зарион. Я знал его века, и каждая встреча с ним запоминалась до малейших деталей, который хотелось бы просто стереть. Я ненавидел его за жестокость, любовь к пыткам, которые он возводил в искусство. Он не щадил никого – ни мужчин, ни женщин, ни детей.