Гавриловна

Доктор устало вздохнул. Говорить было бессмысленно. Всё было бессмысленно. Он тяжело поднялся и пошёл к городу.

- Скажи своей девчуле, - ударило в спину, - что играть в мои игрушки вредно для здоровья.

Пётр Иванович не повернулся, он только ещё более сгорбился и ускорил шаг. Не надо было приходить сюда, но лису хотелось удостоверится, что все странности, происходящие во вверенном ему городке, имеют начало здесь. Он так надеялся на это.

Глава 12

Гавриловна, яркой торпедой неслась домой. В собранном Кирычем пакете что-то булькало и хлюпало. Анна представила себе размазанные по творогу спелые помидоры и замедлила шаг. Бульканье прекратилось, а вот хлюпать стало ещё громче. Гавриловна заглянула в сумку и ойкнула. Из пакета на неё смотрели большущие печальные глаза.

- А где помидорки? – начала сердиться Гавриловна.

- Внижу, - не менее сердито ответило из пакета. - Я эту гадость не ем!

- А что ты ешь? – Анна запустила руку в суму и попыталась схватить непрошенный довесок.

- Бараночки, - виртуозно увернулся глазастик.

- А что ты в моей сумке делаешь?! – рявкнула Гавриловна запуская руку по локоть в пакет.

Спелые помидоры радостно лопнули, испачкав Аннушкины пальцы красными разводами.

- Милочку ищу, - ответило из пакета.

- В сумке?

- Везде! – гордо ответил чудик и юркнул под творожок.

Гавриловна плюнула в пакет и, обтерев пальцы о скамейку, потопала домой.

Вслед ей смотрели немного офигевшие люди.

- Что, замену своему полоумному, тоись полутрубному, нашла? – домовой брезгливо выковырял глазастика из сумы. – Сколько хороших продуктов испортила!

- Почему замену? – насторожилась Гавриловна.

- Так ушёл твой доходяга. Оставил тебе этот, пламенный привет и вжух….

- И где привет? – нехорошо дёрнув левым глазом, поинтересовалась Аннушка.

Ефим отодвинулся от пакета, пристроил глазастика на подоконник и, немного заикаясь ответил:

- Дык, это же метафора!

- Чё, - взвыла Гавриловна. – Да он и слов таких не знает, поганец недобитый! Убью! Найду и убью!

- Э, - домовой надеялся на несколько другое развитие событий. – А как же гордость бабская?

- Вот гордо и убью! – Анна швырнула сумку с уже непонятно чем в домового и метнулась в комнату.

- Никто меня не любит! – через мгновение раздалось из гостиной. – Все бросают, все! Даже папа бросил…. ААААА….

Домовой возвел очи, полные укоризны, к потолку, как будто надеясь, что великий ведьмак Гаврила увидит, осознает и придёт утешить своё чадо неразумное. Но ждать, пока он доберётся с того света было некогда - нужно было спасать мохнатого друга.

Полузадушенный и уже мокрый от слёз крыс, сучил лапками, пытаясь вырваться из жарких объятий. Гавриловна рыдала, изо всех своих не понятых и неоцененных мужской половиной планеты, чувств. Зверёк пискнув напоследок, обвис тряпочкой. Домовой охнул и горестно прижал натруженные ладони ко рту. Гавриловна скосила взор на крыса, тоже охнула, и опустила бедное животное на колени. Он лежал, застыло обнажив острые зубки и скрючив хвост.

- На кого ж ты меня, - всхлипнула Гавриловна и, окончательно рассвирепев, запустила трупиком в стену. – И ты? И ты туда же!

Крыс быстренько отмер и юркнул за шкаф, который тут же взорвался щепками и осколками от простого щелчка Гавриловских пальцев.

- Хозяйка, не надо…. – попытался защитить мохнатого друга Ефим, но был отшвырнут ударной волной.

- Убью! – орала Гавриловна, круша мебель.

Вылетели стёкла, вспыхнули портьеры, но и этого было мало несчастной женщине, она схватила ковёр и оторвала кусок зубами.

- Только бы до паркета не дорвалась, - всхлипнул Ефим и, схватив крыса и приблудыша, поспешил в городскую поликлинику. К лису.

Гавриловна поёжилась от холода и, не открывая глаз, потянулась за сбежавшим одеялом. Но вместо одеяла её рука подгребла какой-то мусор. Женщина, всё ещё не открывая глаз, призадумалась. Её нутро, которое недалёкие мужчины прозвали интуицией, говорило, что просыпаться как раз и не стоит. Вообще никогда не стоит. Гавриловна нутру своему доверяла, но не настолько же! Она попыталась воссоздать вчерашний день: работа, инспектор, Мила, ну это всё нормально. Гавриловна вспомнила Светланку, нелепый стол и разломанную канализацию, её лицо, опухшее от вечерних слёз, озарила улыбка нежности к ещё незнакомому, но уже почему-то родному существу.

- Лейв, - прошептала она и села.

Под задом кольнуло и хрустнуло, голова закружилась, являя Анне разноцветную радугу вместо реальности.

- Это же сколько я вчера выпила, - простонала она, обратно зажмуриваясь. – Это всё Ена с проклятыми часиками! Сколько можно? Мне уже сорок почти. Оттикали мои биологические часики. А если ещё и не оттикали, то всё равно бесит. Убью! Кого-нибудь….

Гавриловна сразу почувствовала себя одинокой и несчастной. Эта идиотская присказка, запущенная некогда вреднющей Марго, воспринималась Анной как дразнилка. Вот да, все смогли, а некоторые и много-много раз смогли, а Анюта вот не смогла. И сколько бы Гавриловна не доказывала другим и себе, что и не хотела, и вообще даром не надо, но всё равно было обидно. До слёз обидно!

- Кирыч? Ена! – позвала Гавриловна, в надежде, что никто особо не пострадал.

Ответом ей была гулкая тишина. Какое-то время Анна балансировала между потребностью открыть глаза, и будь, что будет, и желанием лечь обратно - авось само рассосётся. Хотя, когда оно рассасывалось? Гавриловна ещё немного посидела в блаженном неведении и с немалым трудом разлепила веки. Какое то время она отупело смотрела на тлеющие обрывки штор из синего бархата, которые стыдливо прикрывали разгвазданное окно с торчащими осколками. Скособоченная форточка печально скрипнула и рухнула на пол. Гавриловна проследила за её полётом и уткнулась взором в кусок тарелки с почти целующимися головами.

- Мадонна, - всхлипнула Гавриловна. – Я ж за тебя такие деньжищи отвалила.

Анна перевела взгляд на место, где ещё вчера был сервант, набитый всякими прелестными штуками, но увидела лишь прямоугольное светлое пятно на обоях.

- А если ядерная бомба? – Гавриловна прижала руку к груди и почувствовала, как часто бьётся её, наверняка уже сражённое радиацией сердце.

Взгляд женщины заметался по комнате в поисках белой простыни, в которую нужно завернуться, что бы куда-то доползти, но натыкался лишь на новые свидетельства погрома. Диван, разломанный на дрова, горелые внутренности телевизора, покорёженная клетка….

- Ааааа, крысик! - взвыла Гавриловна и вдруг ясно вспомнила, как шмякнула маленькое тельце о стену.

Память о вчерашнем дне обрушилась на неё подобно секире. Гавриловна икнула, ещё раз обвела диким взглядом сотворённый ею погром и, тяжело поднявшись, потопала на кухню. За саваном.

Глава 13

В утреннем полумраке кухонка показалась Гавриловне островком былого тихого счастья.

- Зачем, ну зачем все эти любови и мужики? – простонала она. – Жила себе спокойно! Чаёк, диван, телевизор…. Ну куда меня опять потянуло?

- Не тебя одну, - незнакомо хмыкнуло из тёмного угла.

Гавриловна обречённо вздохнула и плюхнулась на табуретку.

- Ты кто? – не столько из интереса сколько из вежливости спросила она.

- Дед Пехто, - представился незнакомец.

Анна взяла банку с остатками кваса, побулькала жижей, воняющей плесенью, попыталась хлебнуть через марлечку, закашлялась и уронила банку на пол. Та противно хрустнула о половицу и укатилась под стол, разбрызгивая хлебную кашицу.

- Ефимушка, - тихонько позвала Анна и всхлипнула.

- Так ведь одни мы с тобой, - сообщило из угла.

- Угум, - Анна уронила буйну голову на грудь.

Тень в углу завозилась, старательно вылепляя из себя подобие человеческой фигуры. Руки, ноги, лицо, бурые, похожие на шерсть волосы….

- Я могу его вернуть, - выговорила тень человеческими губами. – Не бесплатно конечно.

Гавриловна вспомнила нежный розовый носик, крошечные пальчики, глазки бусинки и тихонько заплакала, окончательно размазав туш по щекам.

Крысика, точнее Виссариария Семёновича (тьфу ты, имя какое поганое) было жалко. Но и себя жаль не меньше! Мужчины были постоянной Гавриловской болью, они с завидным упорством являлись в размеренную Анютину жизнь, обещали швырнуть весь мир к её ногам и застревали на диване. Не иначе как отдохнуть перед подвигом. Гавриловна какое то время ходила на цыпочках, готовила перепёлок и карасей в сметане. Сдувала пылинки…. А мужики борзели, жирели и начинали качать права: на Гавриловну, пироги с зубаткой и вообще сытое будущее на прилегающей к дивану жилплощади. Анечка взывала к их, не существующей совести, посыпала нежнейшие бисквиты пургеном и насылала душеспасительные сновидения. Но всё было бесполезно! Конечно, она могла изменить их личности магическим путём, но такое счастье было бы фальшивым, а фальшь Гавриловна люто ненавидела. В конце концов, измученная женщина указывала несостоявшимся ухажёрам на дверь. Но они отказывались понимать! Гавриловна потихоньку зверела, но в лучшем случае получала захудалую гвоздику и вымытую за собой тарелку. И тогда, от безысходности, Анюта превращала мужиков в крыс. Потому что могла. И потому что, сколько можно издеваться над бедной женщиной! Мужчины не особо замечали произошедшие с ними перемены. Они так же лопали что им давала Гавриловна, так же дрыхли большую часть суток в гамачке, так же лупились в телевизор…. Ну разве что каналы переключать не могли! Гавриловна, некоторое время забавлялась чесанием лысоватых пузиков, а потом превращала самцов обратно, одарив какой-нибудь забавной особенностью напоследок. Это мог быть маленький хвостик, шёрстка в непривычном месте, а то и привычка тащить домой всякую гадость.

Мужчины своей крысиной жизни не помнили, но Гавриловну побаивались. Они тихо собирали пожитки и уходили, оставив Анну в полной уверенности, что она больше никогда…. Но появлялся новый лысоватый самец с непонятным именем, и Гавриловна опять начинала метаться между духовкой и магазином. Виссариарий Семёнович был последним увлечением Анны Гавриловны. Как мужчина он оказался так себе, чего не скажешь о крысе. Брюшко его было настолько умилительным, а глазки так разумны, что Анюта просто не могла заставить себя попрощаться с пушистеньким зверьком. Время шло, зверёк старел, что и говорить, крысиный век куда как короче человеческого. Анюта уже совсем было собралась вернуть питомцу человеческий облик. Если бы не проклятый Лейв!

- Я же, я же его задушила, - всхлипнула Гавриловна, показывая тени как именно душила бедного крыса. – А потом об стенку хрясь. И мебель вдребезги! Ыыыыы….

Тень окончательно оформилась в мужчину и удивлённо подвисла. Она с нескрываемым любопытством заглянула в широкий вырез платья, радостно хмыкнула, попыталась проникнуть глубже, получила затрещину и, почёсываясь в неприличном месте, уселась за стол.