Гавриловна

– Доброе утро Анечка, – расплылся он в улыбке.

– Ну, ты и страшилище, – Гавриловна размахнулась для пинка.

– На себя посмотри, – Лейв надул губы и, не дав женщине опомниться, втащил её под свой жёсткий бок.

Гавриловна, обнаружив себя лежащую рядом с непонятным самцом, запустившим нестриженные когти в её макушку, почему то смутилась и даже растерялась.

– Ты мягкая и тёплая, – Лейв шепнул ей в ухо.

– А ты жёсткий и холодный, – попыталась отодвинуться Анна. – И клыки давно не чистил.

Лейв только щекотно хмыкнул и поглубже запустил когти в нечёсанные кудри, ласково перибирая их пока не понял что завяз. Он дёрнул раз – другой, поднял глаза на крыса, прильнувшего любопытным носиком к прутьям клетки, перевёл взгляд на домового нервно полирующего чайник, посмотрел на злобно ухмыляющуюся Гавриловну и растерянно изрёк:

– Но они же шелковистыми должны быть!

– Кто? – выгнула бровь Анна.

– Ну, волосы. Они должны перетекать и как это… струиться, вот! – Лейв запутался и замолчал.

– Хоспыдя, – хохотнула Гавриловна. – Читающая любовные романы нечисть, это что-то новое!

– Нечисть, нечисть, – Лейв обиженно принял вчерашнюю форму, чем немного расстроил Гавриловну, высвободил руку и сел. – Мы же разные бываем! Это всё равно, что лягушку к таракану приравнять.

– Хо, – выдохнула Аннушка. – Не люблю ни тех, ни других. Так что, мой тараканчик, не пора ли тебе….

– Я не тараканчик! – вспылил мужичёк. – Мой отец вообще человеком был!

Гавриловна мысленно воссоздала истинный облик гостюшки и немного подвисла, определяя, с чем это нужно смешать человеческий геном, чтобы получилось такое!

– А мама? – ошарашено спросила она.

– Мама у меня химера, – засмущался Лейв.

– Это которая на Нотр-Даме? – уточнила женщина, с трудом сдерживая идиотский смех.

– Там горгульи, это трубы такие, – выдавил сквозь кривые зубы мужичёк.

– Офигеть, – с глубоким уважением в голосе произнесла Гавриловна. – Представляю, как твой батюшка штурмует собор, на предмет спариться с крылатой трубой. Ну, он у тебя и затейник! Уж на что мой папаша был чудаком, до этого даже он не додумался.

– Жаль, – вдруг успокоился мужичёк. – Сейчас бы сидели тут две такие тварюшки….

Лейв мечтательно вздохнул и полез обратно под одеяло.

– Куда? – рявкнула Гавриловна. – Выметайся давай, мне на работу пора!

Мужичёк сделал жалобные глазки и натянул одеяло до лысого подбородка. Анна представила, как будет выволакивать эту гадость из комнаты, как он будет визжать, цепляться за мебель, половик и всякое разное и глубоко задышала, что бы сдержать рвущийся наружу… смех.

– Оставляю его на вас, – отчеканила она, ткнув одним пальцем в крысу, другим в домового и гордо удалилась в ванну, из которой тут же раздался трёхэтажный гогот.

И вот уже Гавриловна сердитым шариком топает по лужам. Снег, ненадолго украсивший городок, растаял, оставив после себя осеннюю слякоть. Чавк–чавк, слышалось из-под её предусмотрительно-резиновых сапожек. Шарк–шарк, въедливо раздавалось сзади. Анна замедлила шаг и прислушалась. Шарканье тоже замедлилось. Женщина зашагала быстрее и шарканье ускорилось. Гавриловна не могла утерпеть подобную наглость и, ступив на площадку перед загсом, покрытую лепестками и сердечками, остановилась. Шарканье ожидаемо прекратилось. Аннушка развернулась и уставилась на поросячье-розоватую амёбу, тоже облепленную подвядшими лепестками и блестяшками. Из центра её торчала шипастая роза, видимо оброненная вчерашними брачующимися. Роза покачнулась и осыпалась трухой.

– Гадость, – заныла амёба.

– Кто, – поинтересовалась Гавриловна, перехватывая из руки в руку дамскую сумочку с литровой банкой окрошки, припасённой к обеду.

– Всё гадость, – всхлипнула амёба.

На это Анне Гавриловне возразить было нечем.

– А за мной-то чего тащишься? – расслабилась она.

– Кровь, – слизистая гадость переплюхнула тело поближе к Гавриловне. – Хочу.

– Мою? – гоготнула Анна в предвкушении, как она раскатает эту соплю розовую да по сердечкам. Пусть только попробует напасть! К великому сожалению Гавриловны, и не только её, просто так убивать нечисть было запрещено. Пользоваться ими – да, пожалуйста! Измываться – да на здоровье! А убивать только в ответ. Ну, если успеешь! А не успеешь, тогда за тебя жестоко отомстят и ты порадуешься этому с того света. Гы.

– Не твою, нет, – отпрянула амёба и облизнулась фиолетово-дохлым языком. – Убьёшь. Скоро.

– Ну и убью, – Гавриловна пожала обёрнутыми цветастой шалью плечами. – И даже знаю кого. Хотя….

Анна Гавриловна, тихонько бормоча начала загибать пальцы на руках. Их не хватило и женщина, не переставая бормотать уставилась на носки сапог.

– А, ладно! – махнула она сумкой на амёбу. – В процессе разберёмся.

И бодро пошагала дальше, напевая:

– Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна….

Следом ползла амёба, собирая на слизкое тело всё, что валялось на земле. Она прокатилась по собачьим какашкам, прихватила разорванный пакет, дотянулась до птичьего трупика и высосала окурки из урны. За ней тянулась скользкая бурая дорожка, ступая на которую люди падали и начинали злиться на весь мир. Они больше не видели ласки утреннего солнышка, не слышали весёлого щебетанья птиц, их не радовали приветственные улыбки знакомых. Они во всём видели только грязь и злобу, и собирались ответить этому жестокому миру тем же.

А Гавриловна, ни о чём не подозревая, дошла до ворот своей фабрики, и влилась в нестройный ручеёк людей, торопящихся, как и она поскорее начать свой рабочий день. Естественно, чтобы поскорее его закончить.

Дверь за Гавриловной закрылась с дурным бабахом, как, впрочем, и всё в её жизни, и Лейв обвис на диване бесформенной тушей.

– Эк, тебя, – домовой посочувствовал.

– Угу, – раздалось из туши. – Помочь может чем? – сердобольно предложил домовой.

– Да мне бы пару деньков отлежаться, – Лейв, переворачивая измученное тело, застонал. – Как думаешь, Анечка меня столько вытерпит?

Домовой обнял свой любимый чайник, задумчиво побаюкал его и поинтересовался:

– Так что ж ты, немил человек, её до кипения то доводишь, раз отлежаться надо?

Лейв тихо и как-то по-доброму засмеялся:

– Так она, если кипятиться не будет, начнёт спрашивать. И тогда уж точно меня выкинет. Да и забавно это всё. Милая она.

– Тебя, наверное, и головой приложили, – хохотнул домовой. – Милая, ага.

– Милая, – подтвердил Лейв и прикрыл глаза когтистой рукой.

Домовой пощупал серый лоб нечистого и вздохнул:

– Тебе бы мяса, да посвежее, – он задумчиво перевёл взгляд на клетку.

Крыс фыркнул, щёлкнул зубами и, смешно подкидывая пухлый задик, спрятался в гамачке.

– Не дрейфь, – усмехнулся нечистый. – Я не людоед.

Крыс задумчиво шлёпнулся из гамака и, открыв дверцу клетки розовой лапкой, застыл печальным холмиком на столе.

– Вот-вот, – погрозил заскорузлым пальцем домовой. – Будешь и дальше хозяюшку доводить, на его месте окажешься.

Лейв посмотрел на толстенького крыса, на его клетку с полной кормушкой и уютными постельками, вспомнил, как нежно Гавриловна прижимала гадкого зверя к обширной груди….

– Да я бы не отказался, – мечтательно улыбнулся он и подмигнул крысу.