Несовершенная

За три часа я успела заехать на шиномонтаж и привести в порядок колесо, купить новую симку, закупиться продуктами, кормом для Звонка и бытовыми принадлежностями, найти печников, которые пообещали приехать после обеда, но заломили такую цену, ссылаясь на дальность и плохую дорогу, что я едва не отказалась. Но перспектива мерзнуть в холодном доме давила сильнее скупости, и я нехотя согласилась.

На самом деле, я в теории знала, как чистить дымоход, но никогда не делала этого сама. Ладно, на крышу я и сама могла залезть, но вот после прочистки трубы в дымоходе нужно было разбирать часть кирпичной кладки, и я боялась, что напортачу и сделаю только хуже.

Также успела заехать в магазин техники и купить себе небольшую электрическую плиточку, рассудив, что так будет экономичнее и экологичнее, чем постоянно менять туристические баллоны, которых хватает ненадолго. Работать с вторсырьем здесь пока никто не научился.

Залив напоследок полный бак, я купила на заправке кофе и отправилась назад. Дорога проходила меж полей и лесопосадочных защитных полос, которые набирали зелень и подсвечивались под еще невысоким солнцем. Очень живописно вилась лента асфальта, но вот его качество действительно оставляло желать лучшего. Особенно близ деревни, где начиналась гравийка и виднелись опасные ямы, в которые я попадала, морщась при этом как от боли каждый раз, когда в машине жалобно стучала подвеска.

У забора меня снова ждала Тамара Васильевна. Стояла, вскинув руку козырьком, чтобы ничего не упустить. Я припарковалась, вылезла из машины и поздоровалась, и она тут же нашла тему для разговора:

– А ты на субботник то завтра пойдешь? – спросила она, без прелюдий, как будто продолжала незаконченный разговор.

– Какой субботник? – мимоходом поинтересовалась я, вытаскивая из машины во двор покупки.

– Памятник убирать будут, девятое мая ж на носу. В группе написали – всем прийти, кто сможет.

– У вас даже сельская группа есть? – удивилась я, утирая пот со лба – припекало.

– Конечно, – с гордостью кивнула соседка. – Все новости там, туда же председатель важные сообщения присылает. Удобно, знаешь ли.

– А-а, – протянула я, закрывая машину и подходя к Тамаре Васильевне. За ее спиной я заметила дед Колю, ее мужа, который выкапывал одуванчики. Я поздоровалась с ним и снова обратилась к соседке: – А меня туда добавите?

– Кто ж знает, – прищурилась соседка. – Но я спрошу у Ленки. Учительница твоя, помнишь ее?

– Елена Александровна?

– Ну да. Она у нас продвинутая, всех нас научила телефонами пользоваться. Чуть что – мы к ней идем. Внуков-то пока дождешься… Приезжают раз в полгода. А я, бывает, как нажму куда, сама не понимаю, чего сделала… – покачала она головой, поправляя платок и посмотрев мне за спину, указала торопливо. – О, Аська, гляди-гляди, наш новый председатель! Видала?

Я обернулась и увидела, как из-за небольшого подъема главной улицы неторопливо выкатил огромный белый «додж» моего супермена. Я обомлела, не отводя взгляда от машины. Твою ж мать, так это он председатель? Он тут теперь главный? Вчерашнее его «не спали мне деревню» заиграло новыми красками.

Охренеть можно!

Пока мы беззастенчиво пялились на машину, она поравнялась с нами. Тим кивнул нам в знак приветствия, и, не останавливаясь, проехал дальше – очевидно, к конторе, откуда и шло все управление колхозом.

– Сколько колхоз уже ходит из рук в руки… последние лет пять точно, – с тяжелым вздохом сказала соседка, и ее лицо при этих словах отразило ностальгическую грусть.

Даже я помнила Луговское до начала его умирания – это было невероятное место с почти тысячей жителей. А она знала его и того больше, когда еще сама работала, жертвуя свое здоровье и жизнь на благо общества.

– Этот вот вроде купил и серьезно взялся за поля, работу дал всем, кто захотел, технику пригнал… Поедешь на озеро – глянь, сколько стоит. Контору отремонтировал, да и столовую тоже, людей привез еще своих, вкладывается в село. Пообещал после посевной дорогу отсыпать и магазин старикам вернуть. Представляешь?

– Не представляю, – пробормотала я, глядя вслед машине, пока она не скрылась за изгибом улицы. Моргнула, сбрасывая наваждение – ну прям реально супермен. Да только не верила я в них уже давно: явно свое на уме у мужика.

Если так посудить, ну зачем ему вкладываться в почти мертвое село, в котором осталось… сколько? Я даже не знала точно. Около пары сотен жителей, семьдесят процентов которых – старики. Купил поля, выжмет из них все и передаст следующему. Так было принято, видимо, в этом бизнесе. Только вот старики всему верят, их жалко.

– Ладно, Тамара Васильевна, надо идти дела делать. А на субботник, конечно, приду. Во сколько он?

– Да к десяти будут собираться, как всегда – она одобрительно покивала. – Молодец, Аська, сходи, с людьми хоть поздороваешься, а то вечно особняком держишься, – похвалила меня соседка и, развернувшись, грузно хромая, двинулась к мужу, чтобы указать на одуванчики, которые он пропустил.

За всеми бытовыми делами и сельскими новостями я настолько сильно отвлеклась, что появилось четкое ощущение, будто я приехала сюда уже давно. Не вчера, а как будто прошла целая неделя. Покачав головой, я перенесла сумки в дом, его прохлада в середине дня показалась мне благословением.

Активировав вторую сим-карту, я включила интернет, и на меня посыпались сообщения и уведомления, заставив телефон некоторое время издавать беспрерывное жалобное звяканье и жужжание.

Такой град сообщений немного удивил: события последних месяцев оставили меня почти в одиночестве.

Ну что ж, двадцать сообщений было от Леры, моей подруги. Ее-то муж и помогал мне в долгом судебном процессе. Они поддержали меня, когда я шла ко дну. И последние пару месяцев я жила у них, собираясь с силами для последнего рывка, который бы окончательно отрезал меня от прошлой жизни, где я все сделала не так.

Почти все сообщения Лерки состояли из вопросов, где я и как, а под конец превратились в угрозы, что, если я не выйду на связь через пару часов, она выезжает в мою сторону. Улыбаясь, я быстро начала набирать ей ответ, но она, увидев меня онлайн, прислала сообщение первой.

Лера:

«Ась, ну наконец-то! Я думала тебя уже убили по дороге или ограбили».

Я:

«Спокойно, Лерусь. Я в норме. Не было связи».

Лера:

«Ты вчера в таком состоянии уехала, я очень переживала. Так, все, запиши мне 100500 кружочков. Я хочу видеть, как ты устроилась. И жду подробный рассказ обо всем».

В итоге мы решили созвониться, и я показывала Лерке условия моей новой жизни, а она, сидя в своей новой двухуровневой квартире с дизайнерским ремонтом, пыталась скрыть шок от условий, в которых я оказалась.

– Почему дом такой маленький? – хмурилась она, когда осмотр комнат завершился за пару минут, где я показала ей зал и кухню.

– Потому что это пятистенок, – терпеливо пояснила я. – Прямоугольная коробка, разделенная стеной. Раньше строили такие дома. Он очень старый.

– Я вижу, – кивнула подруга. – И потолки такие низкие.

– Низковаты, да, – согласилась я, подняв руку и легко коснувшись поверхности.

Я показывала Лерке старую мебель, дощатые полы, непокрытые ничем кроме краски. Простое устройство кухни. Потом вышла в сени.

– А здесь кладовая, – я приоткрыла дверь, но заходить туда не стала. – Сени это холодное помещение, потому что сделаны из простых досок и пристроены к основному срубу. Вот, собственно и все.

– Как все? – всплеснула руками Лерка. – А туалет где?

– А туалет, – я улыбнулась загадочно и вышла на крыльцо, обошла Звонка, попав в хоздвор. Там подошла к деревянному строению и широко открыла дверь, демонстрируя Лерке деревенскую уборную. – Вот здесь!

Молчание. Я видела на экране, как она открыла рот, затем закрыла.

– Ты наверное шутишь?

– Да какие уж тут шутки, – усмехнулась я переключая камеру на себя и откровенно веселясь над лицом подруги.

– А если среди ночи захочешь в туалет?

– Ну… среди ночи и идешь, – хохотнула я.

– Просто немыслимо! – воскликнула она с округлившимися глазами. – А зимой?

– И зимой.

Лерка помолчала, поджала губы, видимо сдерживаясь, чтобы не сказать лишнего и в итоге протянула сдержанное «м-м-м».

Лера, с детства привыкшая к роскоши и достатку, не могла уложить в голове, что можно жить в доме, где даже туалет на улице. У нее было такое лицо, будто она изо всех сил сдерживается, чтобы не броситься меня спасать. В очередной раз.

Я полюбила эту женщину всем сердцем за нашу совсем недолгую дружбу – если бы не она, я бы не справилась. Она появилась в моей жизни и засияла в ней словно звезда, указывая путь. У нас принято петь оды друзьям детства, но в моей жизни была она, появившаяся гораздо позже, дружбу с которой я считала благословением.

Поэтому, не без труда заверив ее, что у меня все в порядке, и пообещав теперь быть все время на связи, я попрощалась и переключилась на приехавших рабочих, которые должны были прочистить дымоход. На это у них ушло часа четыре. Завершив работу, они предупредили меня, чтобы я не зажигала печь, пока не просохнет глина, которой они замазали место, где разбирали кирпичи для чистки сажи. Но это я и сама знала. Расплатившись с мужчинами, я проводила их и принялась готовить ужин, параллельно решив проверить остальные чаты.

Видимо, мой отъезд всколыхнул бывший круг общения, слухи разносятся быстро даже в большом городе, и теперь многим хотелось знать подробности. Не открывая чаты, я бегло просмотрела, что писали мне люди, которых когда-то звала друзьями.

Я лишь усмехнулась и покачала головой. Меня все еще задевало это, что пока я заново училась дышать, кто-то считал меня глупой, кто-то жалел, кто-то откровенно осуждал, но почти никто не мог поддержать ни словом, ни делом. Внутри все еще болело при отголосках старой жизни, и я не могла отнестись к этому равнодушно. Видимо, мне нужно еще время. Было бы легче, если бы эти люди не бередили воспоминания, желая потешить свое любопытство.

Затем я проверила рабочие чаты. Там все было как обычно: кипело, спорилось, генерировалось. Я работала в сфере SMM и маркетинга и договорилась о двухнедельном отпуске на время переезда, но настолько привыкла держать все рабочее под контролем, что невольно залезла и прочитала все сообщения команды.

Внесла правки в работу фотографа – сделай ретушь более естественной, цветокор потеплее, такой не годится для летней коллекции. Поспорила с моделью, которая на своей странице в сети выложила слишком много бэкстейджа. Просмотрела контент-план моей помощницы на неделю и разнесла половину в пух и прах. И еще глубже бы погрузилась в работу, если бы директор бренда не ворвалась в чат.

Злой босс:

«Еще одно сообщение, и я тебя сама из чата вышвырну. Ты в отпуске. Отдыхай, мать твою. Мне нужна твоя свежая голова».

Я сдалась, замьютила чаты, но отдыхать не пошла, меня ждали кладовка и сени, изнывающие от грязи. И во всей этой непростой работе было странное удовольствие жить руками. Не в телефоне или в прошлом, а лишь в моменте.

А еще надо было посмотреть, в каком состоянии баня.

***

Следующим утром я вытащила из гаража велосипед, очень старый дедушкин «Урал» с переваренной рамой, облупившейся краской, проржавевший, со спущенными колесами и совершенно сухой скрипящей цепью. Он давно потерял свой естественный цвет, потому что его не раз перекрашивали в совершенно уродскую голубую краску для окон.

Помню, когда я была мелкой, лет в восемь, научилась ездить на нем под рамой, потому что велосипед был для меня слишком высок, а другого, подходящего по росту, мне просто не могли купить.

Так и ездила. Сейчас, вспоминая и представляя, как это выглядело со стороны, я лишь мучительно застонала, чувствуя себя тем еще шутом.

Я решила не тратить бензин и в пределах деревни передвигаться на велосипеде, поэтому подкачала колеса, смазала цепь, прикрепила грабли к раме на всякий случай и поехала на субботник.

Он проходил возле конторы, обновленной после ремонта, да еще и с новой кровлей. В последний раз, когда я ее видела, наверху был рассыпающийся шифер и крыша нещадно протекала. Обновление фасада выглядело впечатляюще и, если честно немного сюрреалистично на фоне остального пейзажа. Здесь в последние лет десять только все разрушалось, закрывалось, продавалось. А эта контора теперь сияла как золотая монета, но я заметила, что и стоявшую рядом столовую тоже начали обшивать, значит скоро и она засияет. А возле старого магазина я увидела свал строительных материалов, накрытых пленкой.

Внутри поднялось странное чувство, порыв надежды. Если уж это место, покинутое всеми, так усердно пытается выжить, то у меня и подавно получится.

Памятник находился напротив конторы, на большой асфальтированной площади, в окружении старых беспорядочно разросшихся деревьев и рядом с ним уже собралось немало народу. Большинство приехали на новых блестящих велосипедах, кто-то на машине. А я – на старом перекрашенном дедовском «Урале», который скрипел, как старая калитка, намекая, что он уже слишком стар для всего этого.

Года идут – ничего не меняется. В этом месте я всегда была аутсайдером, да и теперь все еще выгляжу в глазах этих людей тотальной неудачницей.

Почти сразу за мной, только с другой стороны улицы на площадь зарулил и белый «додж». Я спешилась и парковала свою груду железа, пытаясь скрыть робость перед односельчанами, которые бросали на меня то любопытные, то косые взгляды, и остро ощущала себя не в своей тарелке. Хотя несколько незнакомых мужчин, стоявших особняком, смотрели вполне нормально. Заинтересованно, но не с враждебностью. Наверное, это новые рабочие, молодые и симпатичные парни, которых привез новый председатель.

Тим в это время хлопнул дверью машины и присвистнул, направляясь ко мне.

– Вот это раритет, Карина, – он беззлобно усмехнулся. – Ты сменила транспорт?

– Только не надо теперь, называть меня Уралом, – пробурчала я, даже не поднимая глаз, и начала отцеплять грабли от рамы велосипеда.

– Я тоже на таком гонял, – заметил он, проводя рукой по ржавому местами рулю с уважением. В его голосе слышались ностальгические нотки и доля веселья. – Под рамой, да?

Я замерла, а потом с невольной улыбкой посмотрела на него, встретив немного ироничный и теплый взгляд. Мне пришлось вскинуть голову, Тим был высокий, а его глаза, особенно оттеняемые загаром, снова привлекли мое внимание, потому что казались серебристо-прозрачными. Сегодня его волевой подбородок был гладко выбрит.

– До двенадцати лет, – пожаловалась я, качая головой.

Мне уже начинали нравиться мальчики, а я все еще ездила под рамой, стыдоба.

– А я в десять пересел, – хмыкнул он. – Хорошо вытянулся за одно лето.

Меня это не удивило. Учитывая его рост, похоже, он каждое лето неплохо вытягивался в детстве.

– Ну что, пошли работать, Карина, – поддразнил он меня.

Я прищурилась, бросив на него недовольный взгляд. Как же бесит это его «Карина». Выдумал, тоже мне, кличку.

Раз уж мы теперь живем в одном селе и, видимо, невольно будем пересекаться, надо это исправлять.

Взяв грабли, я обернулась к собравшимся и чуть не споткнулась, когда увидела презрительные взгляды некоторых женщин. Ревностные и недовольные лица, злой прищур.

– Только приехала, а уже на мужиков вешается. Как была шалавой, так и осталась.

Я охренела.

Не поняла, кто это сказал, они все разом отвернулись. А меня бросило в жар. Слова будто прошили насквозь.

Господи, эти люди не меняются. Но они-то ладно…

Я думала, что меня это уже не тронет, ан нет. Девочка внутри меня трусливо сжалась, едва ноги не подкосились. Да и рядом шел Тим, он вообще обо всех этих сельских драмах ни сном ни духом. Зачем при нем то?

Я бросила на него взгляд украдкой, чтобы понять, слышал он что-то или нет, но его лицо осталось спокойным и нечитаемым. Он посмотрел на меня, подмигнул и свернул к небольшой группе мужчин, здороваясь за руки и обсуждая фронт работ.

Каждому нашлось дело – мне дали задание красить забор. Все той же уродской голубой краской, универсальной вонючей жижей, которой мазали вообще все подряд.

Она воняла так, что у меня очень быстро начала болеть голова, но я упорно продолжала красить забор и ни с кем не разговаривала. Впрочем, со мной тоже никто не спешил заговорить. Даже Тимур Валентинович, как я услышала из разговоров его отчество, не обращал на меня внимания. Он был занят спиливанием сухих деревьев и веток, которые давно требовали вмешательства и грозились упасть кому-нибудь на голову. Тимур уверенно орудовал бензопилой, беспощадно кромсая сухостой и выглядел при этом очень… интересно. Я поймала себя на том, что, то и дело возвращаюсь к нему взглядом и меня это удивило. А еще невольно радовало, что у него очень шумно, и он не слышит гадких перешептываний от стайки женщин с граблями.

Субботник в целом занял всего пару часов: народ прибывал помогать, и дело шло семимильными шагами. Вскоре люди начали расходиться, и я тоже устало побрела к велосипеду, сдав остатки краски завхозу и опустив кисть в воду.

– Да блин, – с досадой протянула я, наклоняясь к переднему колесу, которое оказалось полностью спущенным. Что ж, назад придется идти пешком.

– У тебя какой-то не пройденный кармический урок с проколотыми шинами? – весело спросил Тим, проходя мимо с охапкой веток и закидывая их в свой пикап. Затем он подошел ко мне, без слов подхватил велосипед и закинул его туда же.

– Эй, – возмутилась я, – это не мусор, Тимур Валентинович. Верните!

– Тимур Валентинович? – захохотал он, и даже не подумал вернуть велосипед. Я покачала головой, удивляясь, ну вот как у него так легко получается смеяться и общаться с незнакомкой. Это создавало ощущение, будто мы хорошие друзья. – Ты чего такая официальная? Садись, подброшу до дома, все равно по пути до свалки.

Я помялась, чувствуя на себе прямые, беззастенчивые взгляды сельчан, которые с любопытством провожали нас взглядами. Слухи поползут буквально сразу после нашего отъезда.

Снова слухи…

Господи, я же просто хотела спрятаться. Зачем я вообще пошла на этот субботник? Знала же, какие здесь жестокие люди к тем, кто им не нравится или, кто отличается от них. Маленькую Асю они когда-то сделали изгоем. И мне не нравилось, что это так меня задело, разбередило старые раны, которые я думала стали шрамами, а на самом деле лишь покрылись плотной коркой.

Я обернулась, бросила взгляд на любопытных и шушукающихся зевак, заставив некоторых отвести взгляд и отвернуться, а потом обошла машину и села в нее.

– Они явно не твои фанаты, да? – вдруг спросил Тим, заводя мотор.

Я махнула рукой, давая понять, что это мелочи и говорить об этом не хочу. Но внутри, что-то екнуло неприятно от того, что он заметил.

Погружаться в эту тему явно не стоило. Обсуждать ее с новым человеком в деревне тем более. Но меня вдруг прострелила мысль: если он спросит обо мне у кого-то, ему расскажут. Все расскажут в отвратительных красках, в лучших традициях.

И его мнение обо мне упадет так же быстро, как у всех остальных. Он решит, что зря помогал, зря вообще общался. "Шлюхи недостойны нормального отношения" – это правило я уже успела усвоить.

Меня больно пронзило от этой мысли. Так сильно, что я едва сдержалась, чтобы не выдать своих эмоций. Ну почему далекое прошлое всплывает и портит мое настоящее?

Я сжала кулак, потому что вдруг отчаянно захотела одного, чтобы Тим ничего не узнал, чтобы относился ко мне вот так, с легким налетом фамильярности и добродушия. Я ведь немного прошу, простого человеческого отношения здесь хоть от кого-то. Чтобы я не чувствовала этого выжигающего стыда изнутри, не стремилась оправдаться за то, чего не совершала.

Чертов Тимур! Почему мы встретились именно здесь и сейчас? Он был интересным человеком, отличался от местных. Было приятно вот так перекинуться парой ничего не значащих слов, которые поднимают настроение. И я ужасно боялась увидеть при следующей встрече презрение в его глазах. Нет ничего хуже, чем разочаровываться в том, кто казался тебе нормальным человеком. А это случиться неизбежно в его случае.

Доехали мы быстро. Пара минут, и он выгрузил велосипед из пикапа, поставив его передо мной. Присел на корточки, с прищуром осматривая колесо, и сказал:

– Надо просто новую шину купить и поставить, эту клеить нет смысла. Она вся потрескалась. Помочь тебе с этим? – он поднял на меня взгляд, и меня как будто прострелило от его светлых, спокойных глаз, в которых плескалось море уверенности. Он снова предлагал помощь просто так.

Вот! Вот нормальное человеческое отношение, которое потом сменится на стену ледяного презрения, а возможно и подтрунивающих злых шуточек. Или еще хуже – действий. Сколько же раз я проходила это.

Я не могу…

– Нет, Тимур Валентинович, мне помощь не нужна, – вырвалось у меня намного резче, чем я планировала. Я нервно выдернула велосипед из его рук и, не дожидаясь еще каких-то слов, не прощаясь, повела его к калитке, и бросила Тиму через плечо: – Ни в чем. И точно не от вас. Занимайтесь своим колхозом, а я со своими проблемами сама справлюсь.

– Окей, Ася, – спокойно отреагировал он, но веселые нотки, которые я обычно слышала в его голосе, исчезли.

Считав мое настроение, он тут же стал серьезным, но добавил:

– Если что, обращайся в контору. Ты здесь не одна. Мужики помогут, если понадобится.

Ага, помогут. А потом догонят и еще помогут. Плавали, знаем. Я не ответила и не обернулась, пока не услышала, как его машина покатила дальше, журча мощным мотором.

И мгновенно на меня накатила усталость, заставив сгорбиться и почувствовать себя отвратительно. В душе царил раздрай. Боязнь увидеть презрение в лице человека, который почему-то помогал мне и относился хорошо, была выше потребности в помощи и общении.

Лучше пусть он сразу думает обо мне плохо, чем я в какой-то момент увижу разочарование в его глазах. Лучше пусть вообще не появляется больше. Я сюда приехала, чтобы побыть одна, восстановиться. А этот… супермен… только вносил смуту в мою отстраивающуюся заново жизнь.

Да, лучше держаться от всех новеньких подальше. Так будет безопаснее для всех нас.

И вообще, я не понимала, зачем ему все это нужно? Помощь какая-то… И кому? Совершенно неизвестному человеку. Своих дел что ли мало? Или просто увидел новое лицо и стало интересно?

Черт бы его побрал и всех, кого он привез!

Заиграла мелодия, заставив меня вынырнуть из пучины вины, злости, обиды и непонимания. Я облокотила велосипед о стену дома и достала телефон. На экране высветилось – Лера.

– Привет, засоня, – ответила я, принимая входящий видеовызов, и наблюдая, как Лерка в красивом шелковом халате цвета топленого молока готовит себе завтрак. Утро у нее было совершенно другим: сначала полный комплект утренней рутины, а затем авокадо на тосте, нежное солнце сквозь шторы и ароматный кофе.

Она приблизилась к экрану, перестав намазывать авокадо на тост. Брови ее сошлись на переносице.

– Так, что случилось? – спросила проницательная подруга, безошибочно считав все с моего лица.

– Ничего, – соврала я, садясь на крыльцо и прячась в тени от палящего майского солнца – уж слишком жаркий выдался этот май. – Только проснулась?

Леру было не провести. Она в молчании отложила нож, отпила кофе и посмотрела так, будто без слов видела все, что у меня внутри.

– Ася, я же вижу. Кто-то обидел? Или снова накатило из-за Леши? Расскажи, пока я не начала собираться в дорогу. У меня есть твой адрес, между прочим.

Я невесело рассмеялась, покачала головой и закусила губу. Потом просто уставилась вдаль, на деревья за оградой. И вдруг… я не выдержала. Слова полились сами как рвущийся поток. Я захлебывалась во всем этом, в боли, в гневе, в горечи. В воспоминаниях, от которых хотелось омыться. Лера не понимала, за что они так, и я впервые в жизни решилась рассказать кому-то об этом.

– Мальчик, который мне нравился, его звали Максим, предложил покататься… – тихо начала я, вспоминая. – Это было очень круто, по тем меркам, и я как влюбленная дура села к нему в машину, – закусила губу и покачала головой, скривившись от боли. – Невероятная дура. Отец давал ему машину лет с тринадцати, и он был самым популярным у нас в деревне. Я не устояла. Мы прокатились до озера, а потом он начал приставать. Не просто обнимашки, поцелуи, понимаешь? Ему нужно было больше. А мне было пятнадцать и хоть я уже много всего знала про «это», но готовой себя не чувствовала. Да и в старой шестерке в первый раз мне это делать совсем не хотелось. Я поотбивалась, и он принял отказ, но обиделся страшно. Молча отвез меня на окраину деревни, сказал «выметайся из моей тачки» и уехал, – я не подбирала слов, рассказывала, как есть, порывисто, эмоционально, словно выпустив наружу ту малышку Асю, которая еще не знала, что тот вечер станет для нее началом кромешного ада, длинной в три года. – Тогда я тоже обиделась, шла задними дворами и плакала от его грубости и от всей этой ситуации. Но пришла домой, успокоилась и легла спать. На следующий день я не понимала подколок окружающих, не знала, о чем они говорят. Макс со мной вообще не разговаривал, лишь демонстративно кривился, а окружающие, будто понимая эту игру, начинали ржать. Одна я не могла понять, что происходит.