Игра в одни ворота

Ее история была проста и цинична: провинциалка, выбившаяся в люди благодаря эффектной внешности и железной воле, она вышла замуж по расчету и никогда этого не скрывала. Смерть мужа стала для нее не трагедией, а досадной помехой, прервавшей беззаботную жизнь. Теперь все ее надежды были на Макса.

– Цветы отправил? – спросила она, не отрываясь от созерцания своих идеальных ногтей, покрытых гель-лаком цвета кровавого рубина. Она полулежала на белом канапе, словно паучиха в центре своей паутины.

Максим, рассеянно листавший ленту соцсетей, кивнул. – Отправил. Орхидеи. И эклеры.

– Молодец. Балуй ее. Но не заигрывайся. Она не та женщина, которую можно купить подарками. Ей нужны… перспективы. Иллюзия настоящих чувств. Ты должен быть идеальным: красивым, внимательным, немножко загадочным, но таким, чтобы ей хотелось эту загадку разгадать. И главное – быть всегда рядом. Чтобы она привыкла, как к дорогому аксессуару, который не хочется терять.

Ольга встала и прошлась по ковру с высоким ворсом.

– Я звонила сегодня Алле, секретарше ее отца. Старый крокодил вызывает Эву в Питер. Что-то серьезное, связанное с наследством. Возможно, ее готовят к тому, чтобы передать бразды правления. Весь пакет акций.

Она остановилась напротив сына, смотря на него властным взглядом. – Это наш шанс, Максимка. Ты должен быть рядом. Поддержать, посочувствовать, показать, что ты ее тыл. А потом… потом, когда она получит все в свои руки, ты примеришь роль любящего мужа и вице-президента. А я буду мудрой свекровью, которая помогает советами. Мы будем доить эту корову до последней капли. У них там империя!

Максим поморщился.

– Мам, хватит. Она не дура. И я не мальчик на побегушках.

– Она одинокая workaholic с комплексом отличницы, которая в глубине души мечтает, чтобы о ней позаботились! – отрезала Ольга. – А ты – идеальный кандидат. Ты именно тот, кто ей нужен: без особых амбиций, чтобы не пугать, красивый, чтобы ходить под руку, и достаточно умный, чтобы играть по ее правилам. Не спускай все сейчас. Слышишь меня?

– Слышу, – буркнул он, отводя взгляд.

– Езжай к ней. Сиди там, в ее дурацком офисе, изображай поддержку. Звони ей каждые два часа. Создавай присутствие.

Максим что-то пробормотал в ответ, поцеловал мать в щеку и вышел.

Но он не поехал к Эве. Ему нужно было сбросить напряжение, эту давящую материнскую опеку, этот груз чужих ожиданий. Он сел в свою спортивную машину, подаренную матерью на последний день рождения, и рванул в сторону Адлера, в скромный спальный район.

Через двадцать минут он уже поднимался в пятиэтажку без лифта. Дверь открыла она. Лола. Лариса для паспорта и скучных официальных бумаг. Яркая, пышущая здоровьем и страстью фитнес-инструктор в обтягивающих леггинсах и спортивном топике. Ее рыжие волосы были собраны в беспорядочный пучок, на лице блестели капельки пота после домашней тренировки.

– Максик! – она радостно вскрикнула и потянула его за руку в квартиру, пахнущую ароматическими свечами и фруктовым коктейлем.

Квартира была полной противоположностью жилищу его матери: маленькая, немного захламленная, но уютная. Разбросанные гантели, коврик для йоги, плакаты с мотивационными надписями.

– Я так соскучилась! – Лола обвила его шею руками. – Что-то ты загруженный. Опять мамочка наставляет на путь истинный?

Он погрузился в ее объятия, как в теплые, бурные воды, где можно было утонуть и забыть обо всем: о давящих планах матери, о холодной, расчетливой Эве, о своем собственном бесцельном существовании. Здесь, в этом маленьком, пропахшем ее духами и потом мире, он был не пешкой, а королем. Пусть и в чужой, придуманной для него сказке.

Его поцелуй был не нежным, а жадным, требовательным, полным того самого напора, которого так не хватало ему в жизни. Лола ответила с готовностью, с легким победным вздохом. Ее пальцы вцепились в его волосы, властно притягивая его ближе. Она вела себя уверенно, почти агрессивно – она знала, что ему это нравилось, что это выбивало его из колеи и заставляло забыть.

Они не пошли в спальню. Остались на диване, с которого на пол с грохотом свалилась пара гантелей. Их одежда оказывалась на полу в беспорядке – его дорогая рубашка, ее спортивный топ. Он с наслаждением провел ладонью по ее упругому, влажному от пота телу, чувствуя под пальцами каждую напряженную мышцу. Она была полной противоположностью ухоженной, почти стерильной Эве – земной, страстной, пахнущей дешевым парфюмом и дорогой ему свободой.

– Максик, я твоя… – шептала она ему на ухо, впиваясь ногтями в его спину, оставляя красные полосы. – Только твоя. Забудь обо всех.

И он забывал. Сознание сужалось до предела этого дивана, до жара ее кожи, до хриплого дыхания в ухо. Он закрывал глаза, и в голове проносились обрывки: ледяной взгляд Эвы, надменное лицо матери… Он старался заглушить их, двигаясь все быстрее и грубее, ища в Лоле не любовь, а забвение, возможность доказать самому себе, что он еще что-то может, на что-то способен, хоть здесь, в этой постели.

Лола принимала все с театральными стонами, закинув голову. Ее полуприкрытые глаза блестели не только от страсти, но и от торжества. Она чувствовала его слабость, его зависимость от этих моментов, и играла на этом, как на струнах. Каждая ее ласка, каждый укус был вложением в ее будущее, в ту самую виллу у моря, которую он так глупо пообещал.

Когда все закончилось, они лежали, тяжело дыша, в полной тишине, нарушаемой только тиканьем часов в соседней комнате. Максим смотрел в потолок, чувствуя, как реальность медленно и неумолимо возвращается, принося с собой знакомую тяжесть. Он потянулся за телефоном – ни одного сообщения от Эвы. Мать прислала два: «Ты у нее?» и «Не облажайся».

Лола прильнула к его плечу, рисуя пальцем узоры на его груди.

– О чем думаешь, мой успешный девелопер? – спросила она с игривой ухмылкой.

– Ни о чем, – буркнул он, откладывая телефон. – Все отлично.

Но внутри все было не отлично. Была пустота, которую не могли заполнить ни страсть, ни чужие ожидания, ни красивая ложь. Он обнял Лолу, притворяясь, что это именно то, чего он хотел, и закрыл глаза, снова пытаясь убежать. Но на этот раз бегство не удавалось.

Максим мрачно хмыкнул, опускаясь на диван.

– Не слушай ты ее, – Лола точно определила ход его мыслей, устроилась у него на коленях, играя воротником его рубашки. – Ты сам все решаешь. Ты же взрослый, успешный мужчина. Кстати, как там твой проект с этим самым, ну, с тем самым бизнес-центром? Подписали контракт?

Максим замер на секунду. Он создал для Лолы легенду о том, что он начинающий, но перспективный бизнесмен, который вот-вот заключит крупную сделку. Ей нравились амбиции, она видела в нем потенциального добытчика.

– В процессе, – уклончиво ответил он. – Юристы все проверяют.

– Ну конечно, – она доверчиво прижалась к нему. – Я знала, что ты всего добьешься. Скоро мы уедем отсюда, купим себе виллу у моря, да? Ты же обещал.

Она смотрела на него с обожанием, и ему нравилось это чувство. Быть для кого-то героем, а не марионеткой. Здесь, в этой маленькой квартирке, он мог быть самим собой – ленивым, безответственным, но любимым. Он не видел хищного блеска в глазах Лолы, который так хорошо научился видеть в глазах матери. Он видел лишь отражение собственной, удобной лжи.

– Конечно, обещал, – прошептал он, целуя ее, и на мгновение сам поверил в эту сказку, забыв и о властной матери, и о холодной, недосягаемой Эве, и о том, что его главный проект на сегодня – вовремя поднести сумку и сделать вид, что он переживает за чужое наследство.

Но внутри все было далеко не отлично. За внешним лоском и показной беспечностью Максима скрывалась удивительная глупость, приправленная взрывным, капризным характером избалованного ребенка. Он привык, что мир вращается вокруг него, и любое препятствие на пути мгновенно вызывало в нем приступ черной, беспомощной ярости.

Он злился на мать. Злился до зубного скрежета. После смерти отца осталось не только состояние, но и небольшой, но стабильный бизнес – сеть элитных химчисток и ателье по пошиву одежды «Белая перчатка». Отец выстроил его с нуля, вкладывая душу. Для Ольги это было скучным наследством, и она с радостью уступила бразды правления сыну, решив, что он, такой красивый и обаятельный, легко сможет его приумножить.

Максим Левицкий возомнил себя гением предпринимательства. Он закупил суперсовременное оборудование, которое никто не умел обслуживать, нанял штат стилистов и дизайнеров, чтобы превратить ателье в «модные дома», и взвинтил цены до небес, аргументируя это «эксклюзивным сервисом». При этом качество работы упало катастрофически: дорогие костюмы возвращались с дырками от химии, платья сидели криво. Клиенты, годами хранившие верность «Белой перчатке», разбежались. Максим же, вместо того чтобы признать ошибки, впадал в истерику, винил во всем «недалеких сантехников» и «зазнавшихся клиентов», тратя последние деньги на пиар-акции и дорогие презентации вместо того, чтобы наладить работу. Через полтора года от бизнеса остались лишь долги, заложенное оборудование и испорченная репутация. Ольге пришлось продать часть активов и замять несколько скандалов, чтобы сына не подали в суг. Это окончательно убедило Максима в двух вещах: что бизнес – это скучно и для лузеров, и что мать транжирит его наследство, не давая ему развернуться.

Он резко встал, снова ощущая прилив знакомой злобы.

– Мне надо в душ. И ехать, – бросил он Лоле, которая смотрела на него с наигранным обожанием, но уже с легкой тенью беспокойства в глазах.

Он стоял под горячим душем, пытаясь смыть с себя запах дешевого парфюма и чувство собственной несостоятельности. Вода стекала по его идеальному телу, но не могла смыть ощущение, что он вечно играет чужую роль.

Выходя из ванной комнаты, он грубо спросил, не оборачиваясь:

– Лола, где моя рубашка? Та, синяя, из той пачки?

– В шкафу, на верхней полке, – донесся ее голос с кухни, где она уже что-то гремела посудой. – Я все твое погладила и разложила.

Максим молча открыл дверцу забитого одеждой шкафа. Действительно, на полке аккуратно лежали стопки его вещей. Лола, в порыве демонстративной заботы о своем «успешном девелопере», старалась содержать его немногочисленные вещи, которые он держал у нее, в идеальном порядке. Это было частью ее игры, ее инвестицией. Он схватил первую попавшуюся рубашку – темно-синюю, с тонкими белыми полосками, – и стал натягивать ее, еще не просохший после душа. Ткань была тщательно отутюжена, пахла дешевым, но резким отпаривателем. Качество ткани оставляло желать лучшего – еще одно напоминание о том, что его собственный «бизнес» прогорел, и теперь он зависел от щедрот матери и случайных заработков.

Вызвав такси до офиса Эвы, он натянул пиджак, пытаясь придать себе вид делового человека. В машине он набрал номер Эвы, натянуто-ласковым тоном поинтересовался:

– Солнышко, как ты? Отошла от утреннего кошмара? – он сделал паузу, изображая участие. – Слушай, давай вырвемся куда-нибудь? Отвлечемся. Знаю один потрясающий японский ресторанчик на берегу. Суши, саке… только мы. И это ненадолго. Ты успеешь отдохнуть и собраться, я провожу тебя.

На другом конце провода повисла короткая пауза. Он услышал привычный деловой гул ее офиса и ее ровный, спокойный голос:

– Максим, у меня поздние переговоры с арабами. По тому самому проекту. Они только к восьми вечера по нашему времени свободны.

Его лицо исказила гримаса раздражения. Опять ее дурацкий проект, о котором он знал лишь по обрывкам разговоров. Опять работа.

– Но я освобожусь к девяти, – неожиданно добавила она, и в ее голосе прозвучала легкая усталость. – Если предложение еще в силе.

Он тут же воспрял духом, снова почувствовав себя победителем.

– Конечно, в силе! Я забронирую столик. В девять. Жду, родная. Адрес скину смс.

Он бросил трубку и удовлетворенно улыбнулся своему отражению в стекле телефона. Все шло по плану. Ее усталость – его козырь. Немного вина, немного внимания, и она смягчится. А там, глядишь, и до разговора о Питере и ее будущем дойдет.

Мысль о ее «проекте в Эмиратах» засела в нем как заноза. Он слышал обрывки разговоров по телефону, видел на ее столе эскизы с футуристичными силуэтами зданий на фоне песка и моря, но каждый раз, когда он пытался ненавязчиво поинтересоваться, Эва отделывалась общими фразами: «мелкий инвестиционный проект», «рабочие моменты», «скучные детали, тебе не понравится».

Это бесило его до глубины души. Почему она не делится? Он же ее мужчина! Он мог бы дать совет, блеснуть какой-нибудь идеей… Правда, последняя его бизнес-идея с сетью химчисток «Белая перчатка» провалилась с оглушительным треском, но он предпочитал об этом не вспоминать. В своем воображении он был гениальным стратегом, чьи способности недооценили.

Его мозг, не обремененный глубоким анализом, тут же нарисовал привычную, удобную для его самолюбия картину: она его не уважает. Сторожит свои планы, как дракон сокровища, потому что считает его недостойным. Может, даже боится, что он окажется умнее и перехватит инициативу? Эта мысль, абсолютно бредовая, тем не менее, заставила его внутренне напрячься и почувствовать укол обиды.

«Держится от меня на расстоянии, – думал он, злобно глядя из окна машины на мелькающие огни. – Как будто я какой-то приблудный кот, которого пустили погреться, но к миске с дорогим кормом не подпускают. А там, гляди, миллионы крутятся, целый курорт в Дубае строит! И все в тайне ото всех. Особенно от меня. Ну ничего, ничего… Сегодня все выведаю».

Он уже придумал план. За ужином он будет особенно внимателен и обаятелен. Напоит ее хорошим саке. Стоп! Эва не пьет крепкие напитки. Вот он дурак, не уточнил, есть ли там шампанское. Ну это ж приличный ресторан, не забегаловка. Значит, шампанское точно есть.

Максим мечтал дальше, как создаст атмосферу расслабленности и доверия. И потом, невзначай, как бы между делом, спросит: «Слушай, а что там с этими арабами? Я сегодня одного встречал, так он вроде бы в Эмиратах сейчас не последний человек. Может, у него есть полезные связи для тебя?». Он представил, как ее глаза раскроются от удивления: вот оно, оказывается, ее Максим не так прост, а он уж постарается, сети нараскидывает! Как же он ждал этого момента – момента, когда она признает его деловую хватку и наконец-то пустит в свой священный мир больших денег и серьезных проектов.

Машина свернуло к сияющему стеклянному фасаду офиса «Вершины». Максим вышел и, поправив воротник рубашки, которую так старательно выгладила Лола, направился ко входу с видом полноправного хозяина жизни. Зайдя на крыльцо бизнес-центра, Максим с раздражением отметил, что парадный вход уже был закрыт. Пришлось идти через ночную вахту. Дежурный охранник, немолодой мужчина в потертой форме, поднял на него усталые глаза.

– К кому? После восьми – только по пропускам.

– К Соколовой, на седьмой, – буркнул Максим, не останавливаясь и делая вид, что ищет пропуск в кармане.

– Фамилия? Я позвоню, – охранник потянулся к трубке внутреннего телефона.

– Максим Левицкий! Не надо звонить, я ее муж, – он попытался пройти дальше, но охранник с упрямством, выработанным за годы ночных смен, вышел из-за стойки.

– Правила такие, молодой человек. Позвоню, подтвердит – пройдете.

Максим сдержал грубость, которая так и просилась на язык. Эва могла не ответить, если узнает его номер, а говорить с охранником ей было точно недосуг.

– Ладно, ладно, – он с силой сунул руку в карман и с наигранным облегчением вытащил карту. – Вот же, черт, нашел!

Охранник скептически посмотрел на пропуск, но, увидев фамилию и фото, кивнул и махнул рукой в сторону турникета. Максим прошел, едва сдерживая злость.

Лифт плавно понес его на седьмой этаж. Зеркальные стены кабины отражали его напряженное лицо. Он поправил волосы, сделал глубокий вдох, пытаясь вернуть себе уверенность. Этаж встретил его гробовой тишиной. Приглушенный свет ночной подсветки отбрасывал длинные тени на стерильно чистый пол. Он двинулся по коридору, стараясь ступать бесшумно, как настоящий шпион из плохого фильма. Его цель – полоска света под дверью кабинета Эвы. Оттуда доносились неразборчивые голоса. Он уже почти достиг заветной цели, как вдруг скрипнула дверь в конце коридора.

Максим замер, прижавшись к стене. Из кабинета, который он презрительно считал «клоповником», вышел тот самый очкарик – Артем (Максим знал всех сотрудников-мужчин, с которыми работала Эва). Артем выглядел изможденным и растерянным. Он потянулся, с характерным хрустом разминая затекшую спину, и, тяжело вздохнув, поплелся к кофейному аппарату, стоявшему аккурат между ним и кабинетом Эвы.

«Черт!» – мысленно выругался Максим. Теперь его план рушился. Он не мог подобраться к двери, не выдав своего присутствия. Он решил переждать, затаившись в тени, пока этот зануда не уйдет со своей дрянной чашкой кофе.

Но Артем, видимо, решил, что кофе ему жизненно необходим прямо сейчас. Он остановился у аппарата, начал копаться в карманах в поисках мелочи и… обернулся. Его взгляд скользнул по темному коридору и наткнулся на застывшую фигуру Максима.

Артем вздрогнул от неожиданности, мелкая монета выскользнула у него из пальцев и с звоном покатилась по полу.

– Боже! Вы кто? – он присмотрелся. – А, это вы… Левицкий? Что вы тут делаете?

Максим, пойманный с поличным, выпрямился, пытаясь сохранить остатки достоинства.

– А тебе какое дело? – язвительно ответил он, окидывая Артема презрительным взглядом с ног до головы. – Я жду Эву. У нас личная встреча. А ты тут почему шляешься? Буклеты допоздна клеишь?

Артем сжал пустую кружку. Было видно, что он с трудом сдерживается.

– Я готовлю отчет, который лично запросила Эва Викторовна. В отличие от некоторых, я здесь работаю.

– Ой, какой молодец! – Максим фальшиво улыбнулся. – Так, может, ты тогда и отчитаешься, что подслушиваешь под дверями? Или это в твои обязанности входит?

– Я не подслушиваю! – вспылил наконец Артем, его голос громко прозвучал в тихом холле. – Я шел за кофе! А вы тут прячетесь, как… как шпион дешевый!

Их перепалка нарастала, и они не заметили, как дверь кабинета Эвы распахнулась. Она стояла на пороге, с телефоном в руке, переговоры явно только что закончились. Ее лицо было бледным от усталости, но глаза метали молнии.

– Что здесь происходит? – ее голос был тихим и очень опасным. – Что за детский сад вы тут устроили?

Максим, почувствовав, что ситуация выходит из-под контроля, и желая перевести стрелки, набросился на нее:

– А что это твой клерк тут меня проверить пришел?! Я пришел тебя встретить, как порядочный человек, а он тут строит из себя охранника! Или у вас со всеми сотрудниками такие личные встречи после работы? – Он вложил в последние слова грязный намек, сам наполовину веря в свою же ложь от злости и ревности.

Эва замерла. Казалось, воздух вокруг нее закипел от холодной ярости. Она медленно перевела взгляд с перекошенного злобой лица Максима на смущенного и разгневанного Артема.

– Вы оба, – она произнесла ледяным тоном, не повышая голоса, – немедленно покидаете офис.

– Но Эва Викторовна, я… отчет… – попытался было возразить Артем.

– Завтра! – отрезала она. – И вы, Максим. Наш ужин отменяется. На неопределенный срок. Вон!

Максим что-то еще попытался сказать, оправдаться, но ее взгляд был столь уничтожающим, что слова застряли у него в горле. Сжав кулаки и побагровев от бессильной злости, он развернулся и бросился к лифту. Артем, швырнув на себя куртку, поплелся за ним, испытывая жгучее чувство несправедливости.

Эва, не глядя им вслед, прошла к своему кабинету, но заходить не стала, а сняла с вешалки у дверей сумочку и резко захлопнула дверь.

Эва шла по улице, пытаясь успокоиться и выкинуть из головы идиотскую сцену. Она была так взвинчена, что даже не заметила, как ее личный телефон, выпавший из кармана пиджака, когда она доставала ключи, остался лежать на рабочем столе, едва заметно подсвечивая экраном темноту ее кабинета. Телефон, в котором хранились все чертежи, расчеты и переписка по проекту в Эмиратах.

Глава 4. Тень из прошлого

Николас Баринов, прищурившись, смотрел на алые отсветы заката в водах Женевского озера. Здесь, в идеальной стерильности швейцарского рая, он выстроил себе не только дом, но и клетку. Клетку для своих демонов. Самым главным демоном было слово, которое он носил в себе с восемнадцати лет: «бесперспективный».

Когда-то он был просто Колей Бариновым, хулиганистым и умным пареньком из рабочей семьи, сидевшим за одной партой с принцем местного масштаба Виктором Соколовым и его музой – ослепительной Катей Орловой. Их дружба была классическим треугольником: Виктор – солнечный, надежный, влюбленный открыто и беззаветно. Коля – едкий циник, прятавший свою страсть за колкостями. Он мог часами разговаривать с Катей о книгах и музыке, которые были не по карману его семье, и видел, как ее глаза загораются интересом. Но стоило появиться Виктору с букетом дорогих цветов, как ее внимание тут же переключалось. Коля ненавидел эти цветы. Он ненавидел свою собственную нищету, которая не позволяла ему конкурировать на равных.

Выпускной бал стал апофеозом его мучений. Он видел, как Виктор, сияющий, кружит Катю в вальсе. В его объятиях она выглядела как часть его мира – мира успеха и благополучия, в который Коле пути не было. Он стоял в тени колонны, кусая губы до крови, чувствуя, как ревность и обида разъедают его изнутри. Он уже собрался уходить, когда к нему, пошатываясь, подошла она. Щеки горели румянцем, в глазах стояли слезы – от шампанского или от ссоры с Виктором.

– Баринов! Ты чего тут стоишь, как мрачное приведение? – голос ее звенел иронией и обидой. – Все танцуют, а самый умный из нас грустит в углу. Боишься, что не получится?

Он что-то пробормотал, но она уже схватила его за рукав и потащила прочь из актового зала, наполненного музыкой и счастьем других. Они бежали по ночному городу, и он, захлебываясь, говорил ей все то, что копилось годами. Она смеялась, спорила, и в ее смехе сквозь опьянение слышалась боль. Оказались у «Северной», дешевой гостиницы, пахнущей дезинфекцией и тоской.

– Снимешь номер? Или и здесь струсишь? – бросила она ему вызов, и в ее глазах читался не интерес, а вызов миру, Виктору и самой себе.

Той ночью в убогом номере с потрескавшимся потолком он перестал быть насмешником. Он был просто влюбленным, неумелым мальчишкой. А она – его недостижимой мечтой, которая вдруг стала реальной. Но утром реальность вернулась вместе с солнечным светом, пробивавшимся сквозь грязные шторы. Он проснулся от звука захлопнувшейся двери. На стуле висела его потертая рубашка, а к ней была приколота булавкой записка: «Прости, Коля. Ты замечательный. Но ты… бесперспективный. Не ищи меня».

Это слово стало приговором. Он сжег записку, но не смог выжечь его из памяти.

Он исчез. Поступил в другой институт, где его прошлое не знали. Он грыз гранит науки с яростью загнанного зверя, видя перед собой единственную цель – никогда и ни перед кем не чувствовать себя так же унизительно. Он сменил имя на холодное, иностранное «Николас», словно сбросив кожу того несчастного мальчишки. Он женился на Илоне, женщине из старого банкирского рода, увидев в ней не только билет в другой мир, но и родственную уставшую душу. Он любил ее, но эта любовь была тихой и трагической, не похожей на всепоглощающую бурю его юности. Ее смерть от тяжелой болезни лишь усугубила его внутреннюю пустоту.

А потом он вернулся. Успешный, опасный, с деньгами и связями, Николас Баринов. И снова появился в жизни Соколовых. Их дело, «Соколов Тревел», только набирало обороты, и его экспертиза и капиталы были как нельзя кстати. Увидев Катю, он понял, что время не вылечило его рану, а лишь загнало болезнь внутрь. Она была по-прежнему прекрасна. Увидев его, она поняла, что совершила чудовищную ошибку, о которой боялась признаться сама себе.

Между ними вспыхнул страстный роман. Для Кати он был воплощением риска, запретного плода, той самой «перспективы», которую она когда-то не разглядела. Она разрывалась между Виктором, который был ее надежной гаванью, и Николасом, который был бурным океаном. Николас знал, что это самоубийство, но не мог остановиться. Каждая их тайная встреча была для него попыткой переписать прошлое, стереть то утро в «Северной» и заставить ее увидеть в нем того, кем он стал.

Их последняя встреча началась как праздник. Они подписали блестящий контракт. Виктор остался с приболевшей Эвой. «Отмечать не с кем, – сказала она ему по телефону, и в ее голосе звенела та самая бесшабашность, что и в ночь выпускного. – Составишь компанию, Николас?» Он примчался, как на зов сирены.