Игра в одни ворота

Светлана Леви

Игра в одни ворота

Игра в одни ворота

Пролог

6:00. Два мира.

Город еще спал, окутанный сизой предрассветной дымкой, когда ее мир уже был приведен в идеальное движение. Первый звук – не пронзительный крик будильника, а мягкая, нарастающая вибрация умных часов на запястье.

Шесть ровно.

Эва открыла глаза, и в них не было ни капли сонной мути. Взгляд был четким, ясным, готовым к новому дню, новым сделкам, новым победам. Ее утро было отлаженным механизмом. Прохладная вода умывала лицо, щетка с тихим гулом полировала зубы до ослепительной белизны. Даже отражение в зеркале – было частью образа. Образца успеха.

На улице воздух был свеж и прохладен. Ритмичный стук кроссовок по асфальту аллеи парка задавал темп всему дню. Пять километров. Ни больше, ни меньше. В ушах – мотивирующий плейлист, бит которого совпадал с ударами сердца. Возвращалась она уже тогда, когда первые лучи солнца начинали золотить стеклянные крыши бизнес-центров.

Душ. Обжигающий, потом ледяной. И пока кожа парилась под слоем увлажняющей маски с гиалуроновой кислотой, на кухне уже шипел тостер и закипала вода для зеленого чая для нее, сигнал оповестил о свежесваренном кофе для него.

Она на секунду заглянула в спальню. На белоснежных простынях, сбитых в неистовом порыве, спал Макс. Его идеально прорисованный торс, темные волосы, растрепанные на подушке, – картина, достойная кисти Караваджо. Он был красив. Неприлично, вызывающе красив. И он знал об этом. Так же, как знал, что его главная работа на сегодня – быть на подхвате у Эвы, пока он снова «в поиске себя» и «ждет подходящего оффера». Она мягко тряхнула его за плечо.

– Вставай, спящая красавица. Завтрак на столе. Он что-то пробормотал во сне и потянулся к ней, но она уже ускользнула, ловко увернувшись от сонных объятий. Не время.

В это же самое время на другом конце города, в съемной однушке на пятом этаже хрущевки, мир Артема рухнул. Он проснулся от того, что сосед сверлил стену. Посмотрел на экран смартфона, и сердце его провалилось куда-то в желудок. Черт! Он снова проспал.

Последующие десять минут были хаотичным танцем в тесной ванной. Зубная паста капнула на майку, вода из-под крана брызгала во все стороны. Он, как сапер, обшаривал ворох чистого, но мятого белья, выискивая ту самую, единственную чистую белую рубашку. Нашел. С помятой грудью, но безупречно белую.

Через пятнадцать минут, натягивая на ходу пиджак, он уже выскакивал из подъезда, сумка с ноутбуком болталась на плече. Электросамокат, спасительный конь современного урбана, был тут как тут. Заправившись на бегу американо из ларька у метро, что было скорее ритуалом, чем необходимостью, Артем рванул в сторону сияющего стеклом и сталью центра. Кофе обжигал губы и лился за воротник на каждой кочке, но он уже не обращал внимания. Он опаздывал. На нее.

***

Офис «Вершины» встречал Эву стерильной прохладой и тихим гулом дорогой техники. Полы из полированного мрамора отражали ее безупречный образ: строгий костюм цвета пыльной розы, каблуки, отбивающие четкий, властный стук.

– Доброе утро, Эва Викторовна. Секретарь Марина, уже стоявшая на посту с планшетом и стопкой бумаг, парила рядом, стараясь попасть в ее ритм.

– Восемь тридцать – совещание по новому бренду «Солярис». В десять – подтвержденная zoom-конференция с лондонскими партнерами. В одиннадцать… Эва шла, одним взглядом пробегая по расписанию на планшете, мысленно уже находясь на совещании. Она кивала, отдавая тихие распоряжения, ее палец указывал на нужные пункты в договоре. Она была здесь богиней, царицей, и каждый ее шаг был частью стратегии.

Лифт с мягким звонком открыл двери прямо напротив ее кабинета. Она уже тянулась к ручке массивной двери из красного дерева с табличкой «Эва Викторовна Соколова, Генеральный директор».

И в этот момент из соседнего лифта, словно снаряд, вылетел он.

Артем. С развевающимися полами пиджака, с диким взглядом и с тем самым кофе, который теперь плескался в пластиковом стаканчике, грозя пролиться. Он не бежал, он несся, пытаясь на ходу надеть вторую руку в рукав пиджака и одновременно запихнуть телефон в карман.

Он не увидел ее. Не увидел ничего, кроме спасительной двери своего отдела, которая была в двух шагах от ее кабинета.

Услышав сзади торопливые шаги, Эва на мгновение обернулась. Этого мгновения хватило.

Артем, пытаясь юркнуть у нее за спиной, не рассчитал траекторию. Его плечо со всей силы пришлось точно в ее лопатку. Раздался тихий, но такой чужеродный в этой тишине звук – шлепок падающего на мрамор тела и звонкий всплеск кофе.

Тишина.

Эва, сбитая с ног, лежала на холодном полу, облитая коричневыми брызгами. Ее идеальный костюм, ее утренняя пробежка, ее маска и ее расписание – все было мгновенно перечеркнуто. Над ней, бледный как его собственная, теперь уже безнадежно испорченная рубашка, замер в ужасе Артем. В руке он все еще сжимал пустой стаканчик.

Из-за двери кабинета появилась перепуганная Марина. В наступившей оглушительной тишине Эва медленно подняла на виновника глаза. Глаза, в которых уже не было ни капли утренней ясности. Только лед.

– Вы… – ее голос был тихим, шипящим, как лезвие, выходящее из ножен, – вы..!

Артем замер, чувствуя, как вся кровь отливает от лица и приливает к вискам. Он видел только два ледяных изумруда, пригвоздившие его к месту, и кофейные разводы на дорогой ткани ее пиджака. Его мозг лихорадочно пытался выдать хоть какое-то оправдание, но выдавал лишь внутренний панический вопль.

– Эва Викторовна, я… простите, я не… – он безнадежно потянулся к ней, чтобы помочь подняться, но она отшатнулась от его руки, как от огня.

В этот момент в кармане ее пиджака настойчиво, вибрируя, зазвонил телефон. Звонок был личный, не рабочий. Тот, что знали единицы. Эва, не отводя взгляда от Артема, с яростью выхватила аппарат. На экране светилось незнакомое имя, но с питерским кодом. Секунда на раздумье. Сквозь ярость пробился холодный луч здравого смысла – звонящий мог быть связан с отцом.

– С вами мы поговорим чуть позже, – прошипела она в сторону Артема, чей вид напоминал щенка, попавшего под колесо. Она приняла вызов, все еще сидя на холодном мраморе, отдавая приказ тоном, который не терпит возражений. – Алло?

Голос в трубке был таким же отполированным и холодным, как пол beneath her.

– Эва Викторовна Соколова? Говорит нотариус Павел Сергеевич Штольц. Мне поручено известить вас, что вы должны прибыть в Санкт-Петербург для подписания ряда документов, касающихся активов вашего отца, Виктора Леонидовича Соколова. Вопрос не терпит отлагательств.

Эва медленно поднялась на ноги, игнорируя протянутую руку перепуганной Марины. Ее взгляд все еще был прикован к Артему, но мысли уже унеслись за тысячу километров отсюда, в сердце империи ее отца.

– Каких именно документов? И почему срочно? – ее голос стал ровным, деловым, лишь легкая хрипота выдавала пережитый стресс.

– Детали будут обсуждаться при личной встрече. Рейс завтра в 08:45, билеты оформлены и находятся на вашей электронной почте. Вас встретят в Пулково. Будьте добры, подтвердите получение информации.

Связь прервалась. Эва опустила телефон. Картина происшедшего сложилась в ее голове в новую, тревожную мозаику. Отец никогда не действовал так прямолинейно и через третьих лиц. Значит, что-то случилось. Что-то серьезное.

Она снова посмотрела на Артема, на его испачканную кофе рубашку, на лицо, выражавшее готовность к немедленному увольнению. Но теперь ее гнев сменился холодной расчетливостью. Ей нужно было ехать. А здесь, в сочинском офисе «Вершины», все должно было работать как часы. Даже нерадивые сотрудники.

– Марина, – Эва повернулась к секретарше, снимая испорченный пиджак. – Отменить утреннее совещание, перенести лондонскую конференцию. Соберите мне на почту все текущие данные по нашим ключевым проектам. Я улетаю в Питер. На неопределенный срок.

Потом ее взгляд упал на Артема. – А вы… – она сделала небольшую паузу, наслаждаясь его немым ужасом. – Думаете легко отделались? Нет! Пока меня не будет, подготовьте полный брифинг по нашим пиар-активностям за последний квартал и через три дня, вы меня слышите? Отчет должен быть у меня на почте. Чтобы я видела, что ваше присутствие здесь хоть как-то оправдано.

Не дав ему возможности ответить, она развернулась и твердым шагом направилась в свой кабинет, оставив за собой аромат дорогих духов и горького кофе, смешанный с запахом катастрофы. Дверь закрылась беззвучно, но с окончательностью приговора.

Артем остался стоять посреди холла, ощущая себя идиотом и понимая, что его проблемы только начались. А где-то там, в Северной столице, в кабинете с видом на Неву, стареющий король туристической империи «Соколов Тревел» готовил для своей дочери-преемницы не просто контракт, а испытание, которое перевернет всю ее жизнь.

Глава 1. Обещание

Санкт-Петербург встречал утро ноябрьской изморозью. Свинцовые воды Невы лениво несли к Финскому заливу осколки небосвода, а золотой шпиль Петропавловки тонул в низкой, мшистой облачности. Из окна своего кабинета на набережные Мойки Виктор Леонидович Соколов видел не просто город. Он видел хронику собственной жизни.

Вот там, на стрелке Васильевского, он тридцать лет назад сделал предложение своей Кате. Белая ночь, разведенные мосты и ее глаза, сиявшие ярче незаходящего солнца. А вон в том дворе-колодце на Гороховой они снимали свою первую контору – два стола, три телефона и безумная мечта строить миры для влюбленных.

«Соколов Тревел».

Он создавал его для нее, чтобы дарить ей весь мир. А она, в ответ, подарила ему всю свою жизнь и свою дочь.

Теперь он смотрел на этот город, и каждый кирпич, каждый мост напоминал ему о прошедших годах. О счастье, которое было таким острым и настоящим, что сейчас от одних воспоминаний щемило в висках. Он был уставшим. Не от дел – бизнес был отлаженной машиной. Он был уставшим от тишины в огромной квартире на Английском проспекте, от лет, которые неумолимо текли сквозь пальцы, от тяжести обещаний, которые становились все тяжелее.

С тяжелым вздохом он отошел от окна и взял в руки массивную серебряную рамку. На выцветшей фотографии они все трое: он, молодой и с без башенной улыбкой, Катя, прижавшаяся к его плечу, а на его руках – маленькая Эвочка, лет трех, с двумя косичками и серьезным, совсем не детским взглядом. Та же твердость, что и сейчас. Его девочка. Его наследница.

Его палец медленно провел по стеклу, по контуру лица жены. Екатерина. Яркая, страстная, непредсказуемая. Та, что могла сорваться посреди ночи и поехать встречать рассвет на крышу Исаакия. Та, что заводила друзей на каждом углу и чей смех был слышен даже в самом шумном зале. Его Катя.

Их Катя.

Глоток старого коньяка стоял комом в горле, хотя в бокале сегодня было только лекарство от давления. Сердце сжалось знакомой, изматывающей болью – не столько физической, сколько душевной. Болью утраты и… предательства.

Он помнил тот день с фотографической четкостью. Осенний ливень. Звонок из больницы. Тихий голос врача. И потом – долгие, мучительные месяцы расследования. Официальная версия – несчастный случай. Скользкая дорога, мокрый асфальт, не справились с управлением. Но были и другие версии. Шепоты. Анонимные намеки. И главное – его собственная, грызущая изнутри уверенность, что это не было случайностью.

И над всем этим – тень Николаса Баринова. Его лучшего друга. Его партнера. Человека, который был в их доме своим, который пил с ним коньяк на этом самом диване, который души не чаял в маленькой Эве. Николас, который смотрел на Катю таким взглядом, что у Виктора хоть раз, да заходился холодком сердце. Николас, который был за рулем машины в ту роковую ночь. Он уцелел. Отделался парой царапин.

С тех пор их дружба стала формальностью, бизнес – полем битвы без открытых сражений. А в груди Виктора Леонидовича поселилась эта ноющая, скребущая боль. И тихая, жестокая догадка, в которую он не позволял себе верить до конца.

Он поставил рамку на место и, зажмурившись, принял таблетку, запивая ее вчерашней водой из графина. Обещание. Он дал его Кате у ее постели, когда она, уже бледная, почти прозрачная, сжимала его руку и шептала: «Люби ее. Оберегай ее. Никому не доверяй, Витя. Никому…»

Он не сберег жену. Но дочь… Дочь он сбережет. Что бы это ни стоило.

Он глубоко вздохнул, выпрямил плечи и нажал кнопку селектора на столе.

– Аллочка, зайдите, пожалуйста.

Дверь открылась почти мгновенно. В кабинет вошла немолодая, но подтянутая женщина с аккуратной строгой прической и умными, все понимающими глазами. Алла Васильевна работала с ним двадцать лет и была, пожалуй, единственным человеком, которому он доверял безоглядно.

– Виктор Леонидович, я вас слушаю.

– Эва летит завтра утром, – сказал он, глядя в окно на медленно проступающий сквозь дождь шпиль. – Подготовьте квартиру на Чайковского. Чтобы там было тепло, уютно, все продукты, свежие цветы. Ее любимые… белые розы.

– Хорошо, Виктор Леонидович.

– И зарезервируйте столик на завтра на вечер в «Астории». Лучший у окна. И… – он запнулся, впервые за день его голос дрогнул, – закажите торт «Прага» из Северянина. Она его обожала в детстве.

Алла Васильевна мягко кивнула, понимая, что за сухими поручениями скрывается целая буря отцовских чувств – тревоги, любви и той самой щемящей тоски, которую он так тщательно прятал ото всех.

– Все будет сделано. Не волнуйтесь. – и тихо добавила. – Вы думаете, она согласится?

– Это обеспечит ее будущее, – его голос прозвучал глухо, будто из другого помещения. Он сам в это верил? Или просто отчаянно надеялся.

Когда дверь за ней закрылась, Виктор Леонидович снова взял в руки фотографию. Молодая Катя смеялась, глядя на него с пожелтевшей бумаги. Он провел пальцем по ее лицу.

– Прости, Катя, – прошептал он. – Пришло время платить по счетам. Надеюсь, что наша дочь будет умнее нас.

Он долго сидел в тишине, слушая, как за окном воет питерский ветер и шуршат шины машин по мокрому асфальту. Перед ним проносились образы маленькой Эвы. Не той собранной, железной леди, которой она стала, а той – озорной, любопытной девчонки с вечно разбитыми коленками и пытливым взглядом. Он вспомнил, как она, пятилетняя, залезла в его кожаный портфель и «подписала» все документы ярко-розовой помадой матери. Как в десять лет она заявила, что их туры скучные, и нарисовала свой – «Путешествие для пиратов», с поиском клада на пляже и картой из воска. Как в шестнадцать, после той страшной потери, она не плакала, а сжала кулаки и сказала: «Пап, мы должны быть сильными. Мама бы этого хотела». Она всегда была умнее своих лет. И сильнее.

И теперь он, ее отец, тот, кто должен был оберегать ее от всех мировых бурь, сам толкал ее в самое сердце бури. Бури, которую они с Николаем посеяли много лет назад.

Рука сама потянулась к телефону. Палец набрал номер, выученный наизусть за долгие годы дружбы, ставшей теперь ядовитой необходимостью. Трубку подняли почти мгновенно. Голос Баринова был спокойным, бархатистым, как всегда. В нем не было ни тени волнения. Это бесило Виктора Леонидовича больше всего.

– Ну что, она приедет? – осведомился тот, будто речь шла о пустяковой деловой встрече, а не о судьбе его единственной дочери.

– Завтра утром, – отчеканил Виктор, сжимая трубку так, что кости белели. – Все будет как мы договорились.

– Отлично. Не сомневаюсь, что Эва проявит благоразумие. Она твоя дочь. Умная девочка.

«Моя дочь», – пронеслось в голове Виктора Леонидовича с ослепительной ясностью. Его кровь. Его продолжение. И он сейчас торгует ее будущим с человеком, в котором больше не уверен.

– Николас… – имя застряло в городе комом. Он хотел сказать «поступай с ней по-честному», но понял, насколько это звучало бы глупо и наивно. Они с Николаем давно перешли грань, где честность имела значение. Остались только долги и интересы.

– Да, Витя? – Ничего, – выдохнул он. – До завтра.

Он бросил трубку, не дожидаясь ответа. Сердце снова заныло тупой, знакомой болью. Он не знал, что страшнее: то, что задумал Баринов, или то, что задумал он сам. Этот договор, эта сделка… Она навсегда изменит все. Их бизнес. Их прошлое. И его отношения с дочерью.

Он смотрел в окно на темнеющий город, на огни, отражавшиеся в мрачных водах Мойки, и чувствовал себя не могущественным владельцем империи, а старым, уставшим человеком, который сделал ставку на самое дорогое, что у него было, и теперь отчаянно боялся проиграть.

Глава 2. Игра в чувства

Ее кабинет был не просто рабочим пространством; это была цитадель. Просторное помещение с панорамным остеклением, открывавшим вид на бесконечную стройку небоскребов и ленту магистрали. Интерьер выдержан в стиле хай-тек: матовый черный металл, полированный бетон пола, встроенная подсветка, меняющая цвет в зависимости от времени суток. Ничего лишнего. Ни одной безделушки, кроме единственного арт-объекта на стене – большого абстрактного полотна в холодных серебристо-синих тонах, напоминавшего то ли замерзшее озеро, то ли схему микрочипа. Гигантский интерактивный экран вместо классического письменного стола был чист, на его поверхности застыли лишь три иконки. Здесь все дышало холодной, технологичной эффективностью. Это был нервный центр ее маленькой империи within империи отца.

Она сбросила испорченный костюм. Мысли путались, пытаясь анализировать звонок нотариуса. Что могло заставить отца, педанта и стратега, выдернуть ее из Сочи в самый разгар сезона свадеб и романтических путешествий? Здоровье? Нет, на последнем звонке он шутил и интересовался делами. Юридические проблемы? Их огромный, отлаженный механизм «Соколов Тревел» работал безупречно. Ее мозг, привыкший просчитывать риски, не находил логичного ответа, и это бесило.

В дверь постучали. Вошла Марина, неся в руках большую картонную коробку от брендового бутика и небольшую, но изящную корзину с белыми орхидеями.

– Новые туфли, как вы и просили. Та же модель, – она поставила коробку на край стола-экрана. – И это от Максима. И эклеры из той кондитерской, что вы любите.

Эва взяла корзину. Дорого. Стильно. Бездушно. Открытка с размашистым почерком: «Кошке на погребок. Целую. Твой Макс». Она сухо усмехнулась. Он всегда находил такие слова, которые должны были звучать мило, но лишь подчеркивали дистанцию. Он видел в ней красивую, своенравную хищницу, которую нужно вовремя кормить и гладить по шерстке.

«Снова цветы, – пронеслось в голове Марины, пока она расставляла папки на столе. – Красиво, конечно. Но словно по шаблону. Он даже не поинтересовался, что случилось, просто откупился. Неужели она не видит? Или не хочет видеть? Ей же нужен кто-то сильный, равный… а он… просто украшение».

Эва отложила корзину. Она видела. Но Макс был безопасен. Он не претендовал на ее внутренний мир, не пытался лезть в душу. Он был предсказуемым, красивым громоотводом для эмоций, которые ей было некогда переживать. Вся ее энергия была сейчас вложена в новый, дерзкий проект – постройку собственного отеля для новобрачных в Эмиратах, на одном из новых прилегающих островов. Не просто блоки номеров, а целый тематический комплекс в виде крепости с приватными виллами, собственным пляжем и концепцией полного погружения в романтику. Она вынашивала этот проект тайно от отца, лично вела переговоры с инвесторами и архитекторами. Хотела представить ему уже готовый бизнес-план, доказать, что может не только управлять, но и создавать. Теперь эта поездка в Питер грозила сорвать все сроки.

Она уже собиралась вызвать на экран финансовые модели отеля, чтобы отогнать тревогу, как из-за двери донесся непривычный шум – взволнованные приглушенные голоса и сдавленные всхлипы. Эва нахмурилась. Нарушение ее рабочей тишины было нонсенсом.

Резко встав, она вышла в коридор. На диване сидели пожилые супруги. Мужчина, лет семидесяти, в тщательно отглаженном, но до блеска заношенном костюме, сжимал в натруженных, узловатых от многолетней работы руках свою кепку. Женщина рядом, с добрым, усталым лицом, испещренным морщинами-лучиками, вытирала уголком платочка навернувшиеся слезы. Рядом с ними стояла молоденькая, миловидная девушка в простом платьице, она что-то тревожно и успокаивающе говорила им.

Марина металась рядом, пытаясь что-то объяснить, но при виде Эвы замерла.

– Эва Викторовна, простите, они без записи, я говорю.

Эва оценивающе взглянула на троицу. Это не были ее клиенты. Но в глазах стариков была такая искренняя, щемящая тревога и надежда, что она машинально кивнула Марине: «Все в порядке».

– Прошу в мой кабинет, – сказала она, и ее голос неожиданно смягчился.

В кабинете они уселись на краешки кресел, робко оглядывая футуристичный интерьер. Девушка, представившаяся внучкой этой необычной пары и заговорила первая:

– Это бабушка с дедушкой, Нина и Иван Первушины. У них через неделю золотая свадьба, пятьдесят лет. Они хотят… они мечтают съездить в город Вичужу, в Ивановской области. У нас есть деньги.

Эва удивленно подняла бровь. Вичуга? Глухая российская провинция, а не Мальдивы или Венеция.

– Там… там они познакомились, – продолжила внучка, и голос ее задрожал от волнения. – На ткацком комбинате в 73-м. Им было по семнадцать. Бабушка была помощницей мастера, а дедушка – наладчиком станков. Он каждый день проходил мимо ее цеха и подкладывал ей в талонник на обед записки. Стихи собственного сочинения. Однажды он так переволновался, что перепутал талонники и сунул стихи суровому бригадиру-фрезеровщику дяде Коле!

Нина Первушина тихо засмеялась, глядя на мужа, и положила свою старческую руку на его жилистую кисть:

– Дядя Коля потом на собрании цитировал: «Твои глаза, как два станка…» – прошептала она, и Иван смущенно заерзал, но глаза его сияли.

– Потом он пригласил ее на танцы, – подхватила внучка. – И на первую зарплату купил ей не конфеты, а новую отвертку для ее станка, потому что видел, что ее старая вся истерлась. Они всю жизнь проработали на том комбинате, прожили в одной «хрущевке», вырастили троих детей. А теперь комбината того нет, и города почти нет, молодые уезжают… но они хотят… просто постоять у тех ворот, пройтись по тем улицам. Вспомнить, какими они были. Для них это – целый мир.

Эва слушала, и комок подкатил к горлу. Она смотрела на их переплетенные руки, на его большую ладонь, навсегда покрытую старческими пятнами и следами от порезов металлом, нежно прикрывающую ее маленькую, исхудавшую руку. В их истории была правда и глубина, которых не купишь ни за какие деньги. Та самая, что делает два человека не просто парой, а одной душой в двух телах.

И она поймала себя на острой, болезненной мысли: у нее с Максом никогда не будет этого. Ни золотой свадьбы, ни этих взглядов, сплетенных из тысяч прожитых вместе дней, ни памяти, которая сильнее времени и разрухи. Не будет истории про смешную записку или про отвертку вместо конфет. У них будут дорогие подарки, страстные ночи, удобное соседство и вечное чувство, что чего-то настоящего, чего-то такого, как у этих стариков, – нет и никогда не будет.

– Мы подготовим для вас все варианты, – сказала Эва, и ее голос прозвучал чуть хрипло. Она откашлялась, беря себя в руки. – Марина, помогите оформить все документы. Лично проконтролирую. Для вас – специальные условия. Считайте это нашим свадебным подарком.

Когда они ушли, счастливые и обласканные, Эва еще долго сидела в тишине. Она смотрела на свой безупречный, стерильный кабинет, на эклеры от Макса, на проект арабского отеля на экране. И все это вдруг показалось ей хрупким карточным домиком, красивой, но пустой игрой. Питер, отец, загадочный контракт, эта пара… Все смешалось. Она летела на север не только по воле отца. Она летела прочь от чего-то ненастоящего в своей жизни. Навстречу какой-то правде. И интуиция подсказывала, что эта правда будет болезненной.

Глава 3. Игра на опережение

Район «Бриллиантовая бухта» в Сочи был новым, пафосным и бездушным. Стеклянные высотки, как стремящиеся в небо лезвия, отражали солнце и друг друга. Квартира на одном из верхних этажей была обставлена с претензией на роскошь, которая граничила с китчем: много золота, глянца, кричащих дорогих безделушек, купленных скорее по принципу «чем дороже, тем лучше», а не из чувства вкуса.

Здесь жила Ольга Николаевна Левицкая, мать Максима. Вдова крупного чиновника, скончавшегося от внезапного инфаркта пять лет назад, она успешно проматывала оставленные им средства, живя в свое удовольствие и лелея одну большую амбицию – вернуть себе образ жизни, к которому она привыкла, и приумножить богатство. Любой ценой. Ее муж оставил ей неплохие сбережения и связи, но не состояние уровня Соколовых. Это ее бесило. Она чувствовала себя королевой, временно оказавшейся в изгнании, и была полна решимости вернуть трон через своего красивого, податливого сына.