Шепот Эммирии

Она видела, как амбиции Корвуса проникают в каждый уголок континента, как они, подобно ядовитому плющу, опутывают города и деревни, лишая их жизни и свободы. Король хотел не просто властвовать – он хотел подчинить себе всё, сломить волю каждого, кто посмеет ему противостоять.

В ее сознании возник образ золотой короны, тяжелой и украшенной драгоценными камнями, но испачканной кровью. Она почувствовала отвращение. Этот мир, истощенный и страдающий, теперь будет обречен на еще более страшные испытания, а причиной всему – рождение одного ребенка, чья судьба была определена до его первого вздоха.

Астра закрыла глаза, пытаясь отогнать видение, но оно не исчезало. Оно оставалось в ее разуме, словно выжженное клеймо. Бремя предвидения было невыносимым. Она знала о грядущей беде, но была слишком мала, слишком беспомощна, чтобы остановить ее.

Что делать? Как предупредить мир? Она, всего лишь девочка, обладающая жутким даром, не могла изменить ход событий, которые уже были предрешены богами и безумными амбициями смертных. Она чувствовала себя марионеткой, вынужденной наблюдать за спектаклем, в котором сама была актером без права голоса.

– Астра? – голос Торина прервал ее мучительные размышления. Он вошел в хижину, неся охапку хвороста.

Девочка вздрогнула и резко обернулась. На ее лице застыло выражение ужаса, которое не могло быть скрыто. Торин мгновенно сбросил хворост и бросился к ней, его лицо исказилось от беспокойства.

– Что случилось, дитя? Ты снова что-то видела?

Астра лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Слезы навернулись на ее глаза, но она старалась сдержать их. Ей не хотелось снова пугать родителей, снова видеть их отчаяние. Она чувствовала, что должна быть сильной, но сил не было.

Эйлин, услышав голос мужа, быстро подошла. Увидев лицо дочери, она ахнула. Страх снова сковал ее сердце.

– Что же это за проклятие… – прошептала мать, обнимая Астру, пытаясь укрыть ее от невидимых кошмаров, которые преследовали ее.

Астра уткнулась лицом в плечо матери, ее маленькое тело дрожало. Она чувствовала, как материнские руки пытаются удержать ее от падения в бездну, но она знала, что это бесполезно. Бездна уже смотрела на нее. И в ее глубине она видела не только грядущие войны, но и начало конца, если человечество не найдет в себе сил противостоять собственной тьме.

Она знала, что ее роль только начинается. И этот путь, полный боли и предзнаменований, будет ее бременем, ее проклятием, и, возможно, ее единственной надеждой.

Глава 3

В тот самый час, когда сумрак еще нехотя обнимал башни замка, в самом сердце каменной твердыни, где обитал король Корвус, раздавался гул голосов в военном зале. В воздухе витал спертый запах старых пергаментов, чад от факелов и неприкрытая жажда власти. Тяжелый дубовый стол, заваленный картами, едва выдерживал натиск кулаков, которыми генералы подкрепляли свои доводы, вторя повелительному голосу короля. Корвус, с лицом, изборожденным морщинами, словно древняя скала, держал в руке скипетр. Его глаза, цвета льда, скользили по лицам военачальников. Он не обсуждал – он диктовал, подчиняя своей воле каждого, кто осмеливался взглянуть ему в глаза.

– Итак, Генерал Дракс, – голос Корвуса рокотал, как обвал камней в горах, – каковы наши последние разведданные по восточным территориям? Упрямые фермеры до сих пор осмеливаются не платить дань, да? Они забыли, кто здесь правит? Мы преподадим им урок. Урок, который они будут помнить до самой могилы.

Дракс, массивный мужчина с шрамом через всю щеку, заметно вздрогнул, выпрямляясь. Его ладони вспотели, хотя в зале было прохладно.

– Мой король, их сопротивление… оно сломлено. Наш авангард уже у врат Стормграда. Завтра с восходом солнца он будет наш. Эти крестьяне в панике бегут в леса, но их жалкие силы ничтожны. Наш план по захвату плодородных угодий и стратегических перевалов выполняется в строгом соответствии с графиком. Никаких неожиданностей, мой господин. – Неожиданности? – в голосе Корвуса послышалась злая усмешка, от которой кровь стыла в жилах. – Неожиданности – это всего лишь проявление слабости, генерал. Мы не должны позволять им происходить. Мы сами их создаём. Захват этих земель – лишь малая часть наших планов. Наша цель – полный контроль над всем континентом. Каждый клочок земли, каждая река, каждый человек должен принадлежать мне безраздельно. И это только начало. После Стормграда мы повернём наши войска на юг, чтобы преподать урок тем изнеженным торговцам, которые наивно полагают, что их золото может защитить их от моей стали.

Его взгляд наполнился хищным блеском, когда он обвел взглядом своих генералов, ища в их глазах отражение своей безграничной амбиции. Некоторые кивали, другие выглядели напряженными, но все они были объединены одним – страхом перед его гневом. Никто не осмеливался перечить, зная, что любой, кто посмеет оспорить его волю, быстро окажется в темнице или, что ещё хуже, на плахе.

– Мой король – прошептал кто-то из генералов, но тут же осёкся. Шепот быстро потонул в шуме перетаскиваемых карт и звоне кружек, наполняемых терпким вином. Воздух наполнился предвкушением крови, сладостной для Корвуса и его ближайших приспешников.

Внезапно дверь военного зала распахнулась с такой силой, что ударилась о каменную стену, и в проём ввалился запыхавшийся гонец. Его лицо было бледным, волосы растрепаны, а парадная ливрея смята и запачкана. Он выглядел так, будто только что преодолел несколько миль бегом, не останавливаясь ни на секунду.

– Мой король! – прохрипел гонец, падая на колени, пытаясь восстановить дыхание. – Неожиданная весть! Ваша… ваша наложница… она… она…

Корвус, чьи глаза до этого момента были сосредоточены лишь на картах и лицах своих военачальников, резко поднял взгляд. Его лицо потемнело. Он ненавидел, когда его прерывали, особенно в такой важный момент, когда решались судьбы королевств.

– Говори, болван! – рявкнул король, и голос его прозвучал как гром, заставив гонца вздрогнуть и чуть не упасть навзничь. – Что за важная весть, что ты осмеливаешься врываться сюда, как безумный, прерывая мои военные советы?

Гонец собрал остатки сил, его грудь вздымалась от усиленного дыхания.

– Она… она ждёт сына, мой король! Предсказатели подтвердили! Это мальчик! Здоровый, сильный мальчик!

Эти слова, казалось, зависли в воздухе, заглушая все звуки в зале. На мгновение воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь редким потрескиванием факелов. Генералы, до этого напряжённо следившие за каждой репликой короля, замерли, обмениваясь быстрыми взглядами. Сын. Наследник. Это меняло всё. Король Корвус, всегда сосредоточенный лишь на завоеваниях, казалось, впервые за долгое время потерял дар речи. Его ледяные глаза распахнулись шире, в них мелькнуло что-то, похожее на искру удивления, а затем – глубокая, почти расчётливая мысль.

Планы по захвату восточных земель, ещё минуту назад казавшиеся главной целью его существования, поблекли. Король почувствовал смешанные чувства. С одной стороны, это было неожиданное прерывание его тщательно выстроенных агрессивных планов. Его империя строилась на крови, страхе и собственной неограниченной власти, а не на продолжении рода. С другой стороны, мысль о сыне начала прорастать в нём, как семя, пуская глубокие корни.

Новый инструмент. Вот что пронеслось в его хищном уме. Не просто наследник, а оружие. Сын, рождённый, чтобы продолжить его дело, чтобы быть обученным с самых пелёнок, чтобы стать воплощением его собственной воли. Воплощение его гордыни и высокомерия, его жажды власти. Это могло бы стать величайшим даром, данным ему самими богами – возможность укрепить свою династию, продолжить завоевания, возможно, даже превзойти его самого.

Его голубые глаза сузились, когда он представил себе юного наследника, стоящего рядом с ним, командующего легионами. Сын, который будет ещё более безжалостным, ещё более амбициозным, чем он сам. Сын, который сможет взять то, что он не успеет, и удержать то, что было завоёвано. Идея нового орудия, идеально заточенного под его нужды, разжигала его воображение, превращая новость о скором рождении в стратегическое преимущество.

– Сын, – наконец, медленно произнёс Корвус, его голос был глубок, но теперь в нём прозвучали новые ноты – ноты задумчивости и властного расчёта. – Это… это меняет дело.

Генералы молчали, ожидая его следующего слова. Они видели, как изменилось его лицо, как его взгляд стал ещё более далёким и проницательным. Он уже не видел перед собой карты, а лишь бескрайние просторы континента, которые теперь казались ещё более достижимыми.

Однако, наряду с этой эйфорией от нового инструмента, подспудно, как ядовитая змея, пробудилось и другое чувство – угроза. Угроза его единоличной власти. Сын, однажды родившись, вырастет. Он станет сильным. Он будет обладать своей волей. А что, если его амбиции окажутся такими же, как у отца? Что, если он не захочет быть просто инструментом, а решит сам взять бразды правления? История знала множество примеров, когда сыновья свергали своих отцов. Мысль об этом заставила его челюсти сжаться.

Может быть, это была ловушка? Дар богов, который в итоге обернётся проклятием? Он, Король Корвус, не терпел конкурентов. Никто не мог стоять рядом с ним на троне. Никто не мог оспаривать его право на власть. Даже его собственный сын. Эта мысль вызывала у него почти физическую боль, дилемму, которую он не мог так просто разрешить.

Он должен был контролировать это дитя с самого рождения. Сделать его частью себя, своей воли, своей империи. Не позволить ему взрастить собственные идеи, не связанные с его грандиозным планом. Его взгляд скользнул по генералам, и ему показалось, что он видит в их глазах отражение своих собственных страхов – страхов перед возможным соперником, даже если этот соперник пока ещё не рождён.

– Закройте двери, – приказал Корвус, его голос вновь обрел жёсткость. – Никто не должен знать об этом. Пока. Наложница… обеспечьте ей полную безопасность и… максимальный комфорт. И чтобы ни один волосок не упал с её головы. Повитухи… пусть они будут наготове. А что до планов… мы отложим захват восточных земель на несколько недель. Есть более важные вопросы, которые требуют моего внимания. Нам нужно подготовиться. К приходу нового будущего. К новому… инструменту.

Он опустил взгляд на карты, но уже не видел на них прежних военных маршрутов. Теперь перед ним расстилалась не просто территория, а целое поколение, которое должно было быть выковано по его образу и подобию. И в этот момент, в сердце тирана, помимо безграничной жажды власти, зародилась тень тревоги, предвещающей, что рождение этого дитя не будет простым подарком судьбы, а началом сложной и опасной игры. И он должен был быть готов ко всему.

Спустя время, когда ледяной холод ночи, что только что окутывал замок Корвуса, постепенно отступал под натиском первых, едва различимых лучей рассвета, но в покоях, где родилось второе дитя богов, воздух все еще был плотным от напряжения и страха. Неземное свечение, окрасившее небеса в фиолетовые и золотые тона, уже сошло на нет, оставив после себя лишь темную синеву и предчувствие грядущих перемен. Наложница, измученная родами, все еще дрожала, прижимая к себе крохотный комочек, из которого доносился прерывистый, но настойчивый плач, наполнявший некогда тихую комнату. Она боялась поднять взгляд на короля, который бесшумно вошел, его тень скользнула по полированному полу, заставляя служанок съежиться. Корвус, высокий и внушительный, остановился у ложа, его глаза, привыкшие к темноте королевских подземелий, теперь изучали своего новорожденного сына с холодным, отстраненным расчетом, не выражая ни капли отцовской нежности, только пристальную оценку. Он видел в этом младенце не продолжение своего рода, не наследника своей крови, но лишь совершенное, неподвластное ему оружие, выкованное самим мирозданием, предназначенное для его безжалостных завоеваний. Король представлял, как этот крохотный, беспомощный комочек вырастет в мощную силу, что сокрушит всех его врагов, и это видение наполняло его душу ликованием, хотя лицо оставалось бесстрастным. Его взгляд скользнул от ребенка к дрожащей наложнице, и она, почувствовав его давление, еще сильнее прижала к себе младенца, словно пытаясь защитить его от невидимой угрозы, исходящей от короля. Она знала, что ее роль теперь закончена, и единственной целью было родить того, кто станет очередным инструментом в руках Корвуса.

Король сделал шаг вперед, его тяжёлые сапоги глухо стукнули по каменному полу, и служанки, до того замершие у стены, поспешно отступили, склонив головы в глубоком поклоне, боясь поднять взгляд на своего повелителя. Он протянул руку, и наложница, дрожащими пальцами, словно передавая не драгоценность, а бомбу с замедленным механизмом, протянула ему сына. Младенец, почувствовав чужие руки, на мгновение затих, перестав плакать, и распахнул свои небесно-голубые глаза, устремляя взгляд прямо на суровое лицо отца. Эти глаза, казалось, видели нечто большее, чем просто очертания человека – они видели саму суть тирана, его амбиции, его безжалостность. Король Корвус, в свою очередь, наклонился ближе, его взгляд был острым, словно клинок, разрезающий воздух, он внимательно изучал черты сына: темные, вьющиеся волосы, пухлые губы, аккуратный нос. Казалось, он пытался разглядеть в этих младенческих чертах нечто большее, чем просто ребенка, и в его голосе, когда он произнес имя, не было ни капли родительской теплоты, только холодный, стальной отзвук властного решения.

– Дамиан, – произнес король, и слово это прозвучало как приговор, как эхо грядущих побед. – Ты будешь носить это имя. Оно означает того, кто покоряет, кто подчиняет, кто приносит славу. И ты принесешь славу мне, – добавил он, его голос был глубок и полон тайного торжества, которое ни одна живая душа, кроме него самого, не должна была слышать. Он словно запечатывал судьбу сына, прописывая в ней каждую букву будущего, в котором не было места его собственным желаниям. Его пальцы, привыкшие сжимать рукояти мечей и скипетры власти, теперь лежали на крохотной головке младенца, ощущая пульсацию новой, необузданной силы, что уже дремала в нем. Король знал, что это не обычный ребенок, он был избранным, даром богов, а значит, мог стать ключом к безграничной власти, которой он так жаждал. Наложница, все еще прижавшаяся к стене, не смела пошевелиться, ее глаза были прикованы к сыну, которого она только что родила, но который уже не принадлежал ей, его судьба теперь была в руках короля.

Корвус не отрывал взгляда от сына, продолжая держать его на руках. Его мозг, привыкший к сложным военным стратегиям и политическим интригам, лихорадочно работал, анализируя каждое предсказание, каждый намек на истинную природу дара, которым был наделен Дамиан. Он вспомнил древние пророчества, которые предвещали рождение детей богов, обладающих невероятными способностями, и тот факт, что его сын стал одним из них, наполнил его смесью гордыни и тревоги. Дар стихий – вот что было обещано. Способность повелевать стихиями. Это была сила, способная сокрушать целые армии, обрушивать крепости, превращать процветающие земли в выжженные пустыни или плодородные оазисы, создавать и разрушать по его единой воле. Мысль об этой мощи, заключенной в хрупком теле младенца, заставляла сердце Корвуса учащенно биться. С этой силой, ему казалось, континент будет покорён в мгновение ока. Он представлял себе, как пылающие дожди обрушатся на города его врагов, как земля будет разверзаться под ногами непокорных армий, как ураганы будут сметать сопротивление. Однако в глубине души, за завесой властолюбия, таился и холодный, парализующий страх. Король знал, что такая мощь, если ее не обуздать, может стать неуправляемой, разрушительной не только для врагов, но и для самого носителя, и даже для того, кто попытается ею управлять. Он боялся, что сила Дамиана может обернуться против него самого, погубить его тщательно выстроенную империю, его наследие. Эта дикая, первозданная магия могла пожрать его сына, превратив его в марионетку, или, что еще хуже, в могущественного соперника, который в будущем мог бы покуситься на его собственный трон, на его абсолютную власть. Он не мог допустить этого. Никогда.

«Никакие дары, никакие пророчества не должны угрожать моей власти», – пронеслось в его голове, как холодное эхо. Он знал, что этот ребенок, Дамиан, должен быть полностью под его контролем, его воля должна быть сломлена и подчинена воле отца с самых ранних лет, чтобы исключить любую возможность сопротивления или неповиновения. Только так можно было избежать угрозы, которая таилась в этом божественном даре. Король Корвус был уверен, что его собственная власть – единственная истинная сила, которая должна царить в этом мире. Он не потерпит никакой конкуренции, никакого проявления независимости, даже от собственного сына, которому суждено стать его оружием. Ему предстояло воспитать идеального воина, беспрекословного исполнителя, лишенного собственной воли, полностью преданного своему отцу. Эта мысль наполнила его решимостью, заставив сжать челюсти. Он не оставит Дамиану выбора, его путь будет проложен за него, каждый шаг будет контролироваться, каждое решение будет продиктовано. Король представлял себе изнуряющие тренировки, жесткий режим, постоянное внушение своей абсолютной власти. Он знал, что доброе детское сердце Дамиана, должно быть уничтожено, выкорчевано, заменено на сталь и безжалостность, чтобы он мог служить своей истинной цели – завоеванию континента. Он должен был стать отражением самого Корвуса, его совершенным продолжением, но без опасного инакомыслия.

Лицо Корвуса исказилось в улыбке, но это была не радостная, а зловещая, полная коварства и гордыни гримаса, от которой мороз пробирал по коже. Он поднял младенца чуть выше, словно демонстрируя его невидимым массам, своим будущим подданным, которые еще не знали, что скоро падут на колени перед ним и его сыном. «Мой сын, – беззвучно прошептал он, глядя в бездонные голубые глаза Дамиана, – ты станешь величайшим завоевателем, которого когда-либо знал мир. И этот мир будет моим». Он представлял себе будущее, где знамёна с его гербом развевались над каждым городом, а жители склонялись перед его властью, дрожа от страха. Дамиан, выращенный в его тени, тренированный им, с его силой стихий, будет во главе его армий, уничтожая всякое сопротивление. Он будет тем клинком, который рассечёт путь к мировому господству Корвуса, тем кулаком, который сокрушит врагов. Король видел себя на вершине мира, а рядом с ним – своего сына, но лишь как продолжение собственной воли, как бездушный инструмент его амбиций.

С этим зловещим предвкушением будущего, Корвус повернулся и, небрежно передав младенца изумленной служанке, которая едва не выронила его от неожиданности, направился к дверям покоев. Его тяжелый шаг эхом отдавался в тишине. Служанка, прижимая Дамиана к себе, облегченно выдохнула. Король не терял ни минуты. Его мысли уже вихрем неслись вперед, строя новые планы, пересматривая старые стратегии, адаптируя их под появление этого нового, мощного ресурса. Завоевание континента оставалось его главной, неизменной целью, и теперь у него был инструмент, который, как он верил, сделает эту цель легко достижимой. Дамиан, его сын, был не просто наследником, не просто плотью и кровью, но лишь орудием, пешкой в его грандиозной, безжалостной игре за абсолютную власть. Он ушел, оставив за собой лишь тяжелое предчувствие грядущих событий и безмолвный плач новорожденного, чья судьба уже была предрешена холодным расчетом его отца.

Глава 4

Когда ледяная хватка ночи ослабла, а небо постепенно уступало место первому рассвету, континент не спал, а замирал в странной смеси страха и благоговения. То необычное, пульсирующее свечение, что окрасило небеса в фиолетовые и золотые оттенки во время рождения Дамиана, не ушло бесследно. Оно осталось в памяти людей, витало в воздухе, словно невидимая аура, предвещая великие перемены, а в некоторых областях его отголоски проявлялись в виде завораживающего, но пугающего звездопада. Миллионы мерцающих искр, будто алмазы, рассыпались по бархату неба, каждая из которых несла в себе не только красоту, но и невысказанный ужас. Земля словно сбросила с себя привычный покров обыденности, обнажая свою истинную, хрупкую суть перед лицом неведомых сил. Люди, до того погруженные в свои мелкие дрязги и повседневные заботы, теперь не могли оторвать взгляда от небесной феерии, которая, казалось, говорила с ними на языке древних пророчеств. Это было не просто зрелище; это было знамение, проникающее в самую душу, заставляющее усомниться в незыблемости привычного мира и пробуждающее первобытный, глубинный страх перед лицом неизведанного. Каждый светящийся след в небе становился молчаливым вопросом о грядущем.

Тем временем в небольшой деревушке Лесино, расположенной в самом сердце густого леса, где родилась Астра, небесные знамения вызвали совершенно иную реакцию. Здесь, вдали от столичной суеты и политических интриг, люди жили в тесной связи с природой, доверяя древним традициям и предсказаниям. Звездопад, обрушившийся на их головы, был воспринят как нечто личное, как послание, адресованное непосредственно им. Суеверные жители сразу вспомнили о девочке Астре, обладавшей даром предвидения, считая ее появление на свет предвестником грядущих событий. «Это все из-за нее! – шептали старухи, кутаясь в платки и с тревогой поглядывая на дом, где жила семья Астры. – Она принесла с собой эту беду!» Страх перед неведомым смешивался со страхом перед необычной девочкой, которую они всегда сторонились. Матери хватали своих детей, уводя их подальше от Астры, боясь, что на них падет проклятие. В домах наглухо закрывались ставни, словно пытаясь отгородиться от зловещего влияния. Только Торин и Эйлин, родители Астры, стояли, сжав кулаки, готовые защищать свою дочь от надвигающейся ненависти и страха. Они знали, что их девочка не виновата в том, что происходило, но как убедить в этом суеверных односельчан, охваченных паникой?

В шумных тавернах больших городов, где собирались купцы, солдаты и авантюристы со всего континента, атмосфера была иной, но не менее напряженной. Здесь страх смешивался с любопытством, а разговоры о небесных знамениях не утихали ни на минуту. Голоса спорящих сливались в гул, подобный пчелиному рою, каждый отстаивал свою точку зрения с пеной у рта. Одни, полные надежды, верили, что это знамение спасения, что боги наконец-то вспомнили о страданиях человечества и послали избранных, чтобы привести мир к процветанию.

– Я вам говорю! – громогласно заявил толстый торговец, стукнув кружкой по столу, так что пиво расплескалось. – Это новый рассвет! Избранные принесут мир и изобилие! Это дар, а не проклятие!

– Глупец! – парировал худощавый философ, его глаза горели фанатичным огнем. – Это гибель! Боги устали от нашей порочности и пришли, чтобы покончить с нами! Мы обречены!

Барды, всегда чуткие к настроениям толпы и готовые извлечь выгоду из любой ситуации, слагали новые песни, аккомпанируя себе на лютнях. Их мелодии, то трагичные и полные скорби, то торжествующие и полные надежды, разносились по всему трактиру, подхватывая и усиливая эмоциональный накал. В своих балладах они воспевали дар дитя, описывая его как чудо или как предзнаменование великих испытаний, предсказывая его силу и влияние на судьбы мира.

– И явился он в час великий, – пел один из бардов, его голос был глубок и мелодичен, – под знаком звезды упавшей, с даром стихий, что мир преобразит! Или сокрушит…

Его песня обрывалась, оставляя слушателей в тревожном раздумье, каждый из которых додумывал финал сам.

В неприступных стенах замка король Корвус пребывал в ликующем настроении, совершенно не скрывая своего злорадства. Вести о всеобщем трепете и панике, доносившиеся со всех уголков его королевства, только усиливали его ощущение могущества. Он стоял у окна своих покоев, наблюдая, как последние отголоски небесного свечения тают на горизонте, и в его глазах пылал огонь неуемной амбиции. Рождение Дамиана, стало для него не просто продолжением рода, а самым драгоценным даром, ключом к безграничной власти, которой он так жаждал.

– Мой сын, – прошептал он, его голос был полон триумфа, – ты станешь моим клинком!

В его воображении уже рисовались картины пылающих городов и склоненных коленей, весь континент, охваченный его властью. Король верил, что дар стихий, которым был наделен Дамиан, сделает его армии непобедимыми, а его правление – вечным. Он предвкушал, как будет использовать силу сына, чтобы сокрушить всех своих врагов и насадить свою волю по всему миру. Его планы приобретали осязаемые очертания, становясь все более дерзкими и беспощадными.

Едва тяжелая дубовая дверь за королем Корвусом закрылась, оставив после себя лишь глухое эхо, воздух в покоях, где родился Дамиан, словно разрядился. Наложница, все еще дрожащая от страха и истощения, опустилась на подушки, облегченно выдохнув, но в ее глазах читалась не радость материнства, а глубокая, беспросветная тоска. Она знала, что ее роль, как сосуда для рождения наследника, была завершена. Теперь ее сын, ее кровь и плоть, принадлежал королю, и его судьба, как и ее собственная, уже была написана твердой рукой тирана. Служанки, до этого замершие в почтительном поклоне, теперь осторожно зашевелились, их движения были неслышны, а лица выражали лишь мрачную покорность. Одна из них, пожилая женщина с добрыми, но уставшими глазами, подошла к кровати, где беспокойно кряхтел младенец, и аккуратно взяла его на руки, прижимая к груди. Она была назначена главной няней и несла на своих плечах не только заботу о новорожденном, но и огромную ответственность перед королем.