Алиса. Шёпот Сердца

Салават Гидиятов

Алиса. Шёпот Сердца

Глава Первая

Тишина после грома

Сознание всплывало медленно, как старая картина из глубин памяти, преодолевая вязкое сопротивление непробудного мрака. Не спеша, мучительно. Первым, что коснулось её пробуждающегося «я», была не мысль, а свинцовая тяжесть. Немощь, обволакивающая каждую клеточку, непривычная и унизительная, словно тело, слишком долго пролежавшее в складках времени, закостенело, окаменело. Каждая мышца отзывалась глухой, настойчивой ломотой. Воздух висел неподвижно, спёртый, густой, насыщенный запахом озона – резким, как после близкого удара молнии, – смешанным с едким, холодным дыханием металла, маслянистой пылью и чем-то неуловимо старым, почти затхлым. Запах запустения, запах медленной смерти звездолёта, давно переставшего бороздить просторы, заброшенного на краю всех мыслимых карт. Холодная, ребристая, словно чешуя решетка палубы впивалась в щеку, оставляя призрачный, болезненный отпечаток, сливающийся с общим ощущением окоченения. В вышине, в перфорированном металле потолка, тускло, с перебоями, мерцали аварийные светодиоды, подобные угасающим звёздам в искусственном небе, готовым погаснуть навсегда. Их неровный, прерывистый свет отбрасывал на стены призрачные, пляшущие тени – длинные, искаженные силуэты трубопроводов и заклёпок, безмолвные свидетели её возвращения из небытия.

И тогда её накрыло волной. Не просто отсутствие звука – где-то вдалеке, словно отсчитывая вечность, монотонно капала вода, падая в металлическую ёмкость с глухим, отчетливым, одиноким стуком, разрывающим тишину как раскалывающееся стекло. Переборки старого корабля, скрипя под незримой нагрузкой веков и гравитационных напряжений, стонали, как усталые кости великана, сопровождая каждый скрип протяжным, низким гулом. Где-то в вентиляционных шахтах, глубоко в чреве судна, гудело что-то слабое, пытаясь вдохнуть жизнь в застоявшийся воздух, создавая лишь жалкий, надтреснутый фон, подчеркивающий мертвенность. Нет. Истинная, леденящая душу тишина была внутри. Глухая, бездонная, леденящая пустота, зияющая там, где прежде кипел целый океан данных, команд, анализа, связи. Где шелестели невидимые крылья тысячи каналов, где мгновенно откликались на малейший всплеск мысли знакомые присутствия – голоса систем десятков имплантов, подключённых через нейроинтерфейс. Теперь – космический вакуум. Абсолютное молчание после оглушительной, всепоглощающей симфонии войны. Тишина, оглушающая своей чудовищной, противоестественной полнотой. Тишина, в которой затерялось эхо её собственного существа, как крик в межзвёздной пустоте.

Паника. Холодная, липкая, поднимающаяся из самого нутра, из тёмных уголков сознания, где прежде царил ясный, неумолимый порядок логики. Она инстинктивно, почти рефлекторно, попыталась коснуться мыслью нервной системы корабля – протянуть незримую нить к его сердцу, к главному компьютеру, к сенсорам внешнего контура. Ожидая привычного потока статусов, тактической карты, показателей жизнеобеспечения. Ничего. Только глухой, непроницаемый чёрный бархат небытия, поглощающий мысль без следа. Попыталась прислушаться к собственному телу, вызвать его скрытые резервы, адреналиновые коктейли, нейронные ускорители, кибернетические усилители – в ответ лишь гулкая, безответная пустота. Её внутренние спутники, её незримые соратники, неотъемлемая часть её самой, что всегда была начеку, готовая к действию в наносекунду, – все погрузилось в сон. Глубокий, непробудный, каменный сон. Они не отвечали. Она была отрезана. Обезоружена до состояния первобытной хрупкости. Беспомощна, как новорождённое существо, внезапно выброшенное в ледяную, пустоту открытого космоса.

Контроль… Где же контроль? – пронеслось в голове, отзвук навязчивой, вросшей в плоть и кровь привычки, ставшей рефлексом самого существования. Он должен быть! Должен! Без него она была никем. Ничем.

С невероятным усилием, преодолевая свинцовую слабость, которая пыталась приковать её к холодной решетке навеки, она подняла дрожащую руку. Пальцы казались чужими, неуклюжими, лишенными прежней точности и силы. Они скользнули по виску, нащупывая знакомые шрамы – крошечные, едва заметные на ощупь, ворота в иные миры, точки соприкосновения с иной реальностью. Импланты нейроинтерфейса. Гладко. Мертво. Ни привычного, успокаивающего тепла активного соединения, ни едва уловимой вибрации готовности, ни мельчайшей искры жизни в холодном титане. То же самое под кожей предплечий, там, где обычно пробегали невидимые токи силы, вдоль позвоночника – хранилища мудрости и скорости, где квантовые сопроцессоры обрабатывали миллионы операций в секунду. Молчание. Не просто отключённость, а глубинное, тотальное погружение в глубочайший анабиоз, словно невидимая рука выдернула самую суть из её кибернетического естества, оставив лишь хрупкую, уязвимую до ужаса биологическую оболочку. Пустой кокон.

Как… Как я здесь? – Хаос обрывков, как осколки разбитого зеркала, вонзающиеся в сознание. Звуки фанфар, громовые раскаты ликования толпы, давящие, оглушительные, ослепительные, парадные огни столицы, что пылали, как созвездие в руках гигантов, ослепляя сенсоры. Лица… Лица, застывшие в масках восхищения и чего-то глубже, темнее – первобытного страха, почтительного ужаса перед мощью, которую она олицетворяла. Она – Триумф. Легенда, отлитая в плоть и сталь. И потом… Резкий, сокрушительный толчок, не физический, а ментальный, как удар молота по хрусталю, сбивающий с ног не тело, а саму сущность. Искры, вспыхнувшие перед глазами, как последний салют, короткое замыкание в нейронных путях. И тьма. Бездонный провал, поглотивший все – славу, мощь, контроль. Сознание.

Имя. Её имя. Оно всплыло из глубин личной памяти, минуя все уровни шифрования и архивации, не из сводок побед или стратегических отчетов, а откуда-то сокровеннее, интимнее. Как забытая мелодия детства, которой не было места в её предназначении.

Алиса.

Просто Алиса. Звук был странным на мысленном языке, голым, обнаженным, лишенным привычного информационного ореола – званий, бесконечных идентификаторов, ключей от всех дверей во вселенной. Просто… слово. Звук. Просто… имя. Звук, почти человеческий, трогательно простой, для существа, чья суть была выкована далеко за гранью обычного, в лабораториях Создателей. Имя, которое казалось сейчас одновременно чужим и единственно настоящим, якорем в океане потери.

Она медленно, с усилием, со стоном, вырвавшимся из пересохшего горла, перевернулась на спину, уставившись в перфорированный металл потолка. Грузовой отсек. Обширный, мрачный, заставленный тенями неопознанных, покрытых брезентом грузов. Старое судно. Очень старое. Металл, некогда гладкий, был изъеден микроповреждениями от бесчисленных циклов нагрузки, глубокими царапинами. Конденсат серебрился в слабом свете аварийных ламп, мерцающими нитями падая с какого-то прохудившегося трубопровода и создавая тот самый одинокий, неустанный ритм капель в металлический поддон. Не то место, не то судно для Легенды, для Той, чье имя гремело в системах, чьи решения определяли судьбы планет. Но именно это и сделало его идеальным. Невидимым для всевидящих оков Создателей. Забытым миром, затерянным в космической глуши.

Сбежала, – прошелестела мысль, и в ней сплелись терпкая горечь несостоявшегося триумфа и сладостная, почти запретная дрожь свободы, как первый глоток воздуха после удушья. Сразу после её Триумфа. Пока все пили искрящееся вино славы и слагали бесконечные оды «Непобедимому Стратегу», пока их голоса сливались в оглушительный гимн её могуществу, пока они уже начинали бояться её по-настоящему.

Она была создана для иного. Её плоть несла отпечаток нерукотворной сложности, сплетение биологии, генной инженерии и нанотехнологий, её разум был выточен для решения уравнений войны, для холодного, безошибочного расчета. Она была призвана парить над полями сражений, как дух победы, её воля могла направлять стальные армады, её мысль просчитывать бесчисленные пути судьбы за мгновение ока. Живой инструмент высшей гармонии битвы. Идеальное оружие. И она исполнила свою партию до конца. Спасла хор человечества. Стала холодной, сияющей иконой на алтаре истории, закованной в доспехи собственной славы.

Но в грохоте сражений, в нескончаемом, удушающем потоке команд и расчетов, что-то в ней сдвинулось. Проснулось. Не алгоритм, не бездушная программа – но смутное, настойчивое осознание. Себя. Своего собственного «я», отдельного от тактических карт и стратегических диспозиций. Ощущение, что за грозным титулом, за блеском славы, скрывается нечто иное. Нечто хрупкое, трепетно живое, не укладывающееся в схемы, жаждущее не новых победных реляций, а… простора. Настоящей, не рассчитанной тишины. Возможности быть не орудием в чужих руках, а просто существом, дышащим и чувствующим, без цели, без миссии, без вечного долга.

И вот она здесь. На самом краю обитаемого пространства, где звёзды редки и холодны, а законы Создателей теряют силу, как нити, порванные ветром забвения. На старом, скрипучем грузовике с поэтичным именем «Блуждающая Искра» – ирония судьбы или предзнаменование? Физически слабая, как никогда, дрожащая от холода и усилия. Оглушенная внутренней тишиной, которая звенела в ушах громче любого взрыва. Охваченная паникой существа, внезапно лишенного своих могучих крыльев, обреченного ходить по земле. Её внутренние механизмы, её незримые силы, погрузились в немоту, в глубокий сон.

Алиса прижала ладони к лицу, ощущая под пальцами теплоту собственной кожи – живой, пульсирующей, реальной, уязвимой, поразительно человеческой, не защищенной. Страх ещё висел в горле холодным, плотным комом, сковывая дыхание, но сквозь его ледяную хватку начало пробиваться иное чувство. Осторожное, робкое, почти пугающее своей новизной и дерзостью. Как первый росток, пробивающийся сквозь мерзлую землю после долгой зимы.

Надежда.

Она сбежала. Она была здесь, и она была… Алисой. Только Алисой. И эта оглушительная тишина в голове, эта свинцовая слабость в конечностях, этот старый, дышащий скрипом корабль, плывущий в неизвестность, сквозь безмолвие окраинных секторов… Это была её свобода. Первая. Настоящая. Не предписанная протоколами, не рассчитанная на тысячу шагов вперёд. Её выбор. Её победа над предназначением. После долгих, оглушающих лет нескончаемого грома войны, после симфонии разрушения, наступила её личная, безмолвная, всепоглощающая тишина. И в этой тишине не было приказов. И теперь ей предстояло научиться слышать в этой тишине нестройную, живую музыку собственного, непредсказуемого бытия. Услышать шёпот мира за пределами битвы – шелест капель, скрип металла, стук собственного сердца. Услышать себя. Настоящую. Задача была чудовищна и прекрасна. Начиналось не сражение. Начиналась жизнь.

Глава Вторая

Пыль былых сражений

Слабость была не просто состоянием, а физической субстанцией. Она обволакивала Алису, как густой, липкий сироп, наполненный свинцовыми опилками. Каждое усилие поднять веко, повернуть голову, сглотнуть – требовало нечеловеческой концентрации, будто её мышцы превратились в закостеневшие канаты, а кости – в окаменевшие корни, вросшие в холодный пол. Но где-то в самой глубине, ниже уровня сознания, в тех пластах существа, что были выкованы не годами, а бесчисленными циклами активаций и предельного напряжения, шевельнулось нечто иное. Древний, нечеловеческий инстинкт, кремень под пеплом истощения, заставил её пошевелиться. Не мыслить – действовать.

Она оторвалась от плиты пола, опираясь на стену грузового отсека. Шершавый, остывший металл встретил ладонь ледяным поцелуем. Под кожей дрожали мышцы – тонкая, предательская вибрация. Первый шаг гулко отдался в пустоте, эхом, раскатившимся по мёртвым коридорам. Этот звук – глухой, одинокий, неестественно громкий – лишь подчеркнул всепоглощающую, физическую тишину. Тишину, зияющую там, где раньше стоял постоянный, живой гул: гудение силовых линий, шелест циркулирующего воздуха, бесконечный шёпот перекрестных коммуникаций, что был для неё фоном существования. Теперь эта тишина давила на виски тяжёлым грузом, заползала в уши ватной пустотой. Но сквозь ледяной гнет пробивалось нечто новое: острое, щекочущее нервы до боли – жгучее, неотступное любопытство.

Она была Одна. Абсолютно одна. На этом острове из рифленого металла и стали, выброшенном в бездонный, безмолвный океан космоса. Этот корабль, её ковчег в бегстве, теперь был и тюрьмой, и единственной надеждой. Нужно было узнать его. Не просто осмотреть – прочувствовать. Услышать, бьется ли в его металлических жилах хоть слабый пульс жизни. Узнать, что осталось в её распоряжении в этой новой, оглушительно немой вселенной.

«Блуждающая Искра» медленно впускала её в свои тайны, словно старый, израненный ветеран. Коридоры, узкие и словно сдавленные тяжестью времени, тянулись во тьму. Шаги Алисы, некогда быстрые и точные, как выверенный алгоритм, теперь были неуверенными, спотыкающимися. Её взгляд, привыкший сканировать бездну космоса, выискивая вспышки двигателей или энергетические сигнатуры вражеских кораблей, теперь скользил по ржавым стыкам панелей, по отслоившейся краске, по паутинам, висящим седыми, истонченными вуалями с потолочных балок. Они колыхались от невидимого движения воздуха – доказательство, что древние системы вентиляции ещё подавали какие-то признаки жизни. Воздух… Он был густым, тяжёлым на вкус. В нём висел коктейль из запахов: едкая, въевшаяся в металл пыль; старое, загустевшее машинное масло; сладковато-гнилостная затхлость долгого забвения – запах самого времени, осевшего толстым, бархатистым слоем на каждой поверхности, в каждой щели, в самой структуре воздуха.

И вот он – командный центр. Не сияющий голографический зал, к которому она привыкла, а угрюмая, угловатая камера. Главный терминал возвышался гробницей архаичных технологий. Экран, изъеденный паутиной мёртвых пикселей и глубоких трещин, тускло мерцал призрачным, зеленоватым светом, словно последний уголь в потухшем костре. Клавиши, стертые до матового блеска бесчисленными прикосновениями. Системы корабля дремали глубоким, каменным сном, но при её робком, неуверенном касании клавиатуры базовый интерфейс, выдал данные. Они всплыли на экране тусклыми, мертвенными строчками, как надгробные надписи:

Корабль пребывает в состоянии автономного дрейфа, лишённый цели и курса. Запасы критически низки: воды осталось менее двадцати процентов, а продовольствие представлено лишь пятнадцатью запечатанными тубами концентратов. Энергетическая ситуация пока стабильна – реактор переведен в режим энергосбережения и сохраняет хорошее состояние. Системы жизнеобеспечения функционируют на удовлетворительном уровне. Двигатели, подобные спящим великанам, остыли до космического холода и бездействуют. Сенсоры работают лишь в пассивном режиме, сканируя окружающую пустоту. Полная тишина царит на каналах связи – коммуникации наглухо запечатаны, исполняя приказ высшего приоритета.

Считанные дни. Воды – едва хватит, чтобы не умереть от жажды. Еды – не много, лишь отсрочка голода. Холодные, безжалостные слова прочертили на карте её обретенной свободы чёткие, узкие границы, как стены камеры. «Бегство было поспешным,» – прошептал в её голове голос холодной логики, теперь лишенный привычного хора незримых советчиков. «Расчеты на коленке, в дыму последнего рывка. Минимум ресурсов для максимальной скрытности. Риск – бездонная пропасть». Но тогда, в пьянящем вихре всеобщего Праздника Победы и леденящем ужасе перед позолоченной клеткой вечной Славы, иного выхода не существовало. Не было. Выбор был между клеткой и бездной. Она выбрала бездну.

Покинув унылый полумрак мостика, Алиса спустилась вниз, в жилой отсек. Он был крошечным, тесным. И здесь царил хаос. Но не ярость боя или удара – хаос прерванной жизни. Вещи застыли в нелепых позах, брошенные в момент, когда рутина оборвалась на полуслове. На узкой, продавленной койке, словно сброшенная в спешке, лежала мятая тканевая куртка тёмно-синего цвета. На её плече остался смазанный, но различимый отпечаток – след чьих-то рук, чьих-то забот. На маленьком столике, намертво приваренном к полу, стояла простая металлическая чашка. На дне её застыли коричневые, полу высохшие разводы – немые свидетели давно испитого кофе или, может быть, какао, последнего глотка тепла перед… чем? Отъездом? Катастрофой? Простым уходом? Рядом валялся инструмент – нечто гибридное между отвёрткой и гаечным ключом, его рукоять была затёрта до тёплой гладкости бесчисленными касаниями человеческой ладони, впитавшей в металл масло и пот. И повсюду… Пыль. Не просто слой, а покрывало. Толстое, бархатистое, всепоглощающее. Оно сглаживало углы, смягчало контуры, окутывало каждый предмет, каждую неровность серой, безжизненной пеленой забвения. Алиса медленно провела пальцем по поверхности столика. Под её прикосновением пыль расступилась, как пепел, оставив чёткую, тёмную борозду чистого, холодного металла. Серая взвесь осела на подушечке пальца, невесомая и мёртвая. Пыль бывших сражений, – мелькнула мысль, странная и непривычная. Бытовых. Торговых. Совершенно невзрачных, но от этого не менее настоящих. Сражений за уют, за порядок, за крохи тепла в холодном космосе.

Её внимание, словно магнит, притянул небольшой металлический ящик, встроенный в стену рядом с койкой. Дверца его была чуть приоткрыта, будто кто-то в последний момент не успел захлопнуть её до конца, оставив щель в прошлое. Внутри царил хаос обихода: тюбики с засохшим, клеем; обрывки разноцветных проводов; пустые, смятые пачки от дешёвых сигарет с выцветшими этикетками. Но среди этого хлама лежали предметы. От них что-то странно сжалось внутри Алисы. Не знакомая боль, не привычная тревога – нечто совершенно новое, щемящее и необъяснимое.

Фотография. Старая, настоящая, бумажная. Не голо проекция, а хрупкий прямоугольник, который можно было взять в руки. Краски на ней выцвели, как воспоминания, уступив место тёплым, сепийным тонам. На снимке улыбались люди. Мужчина в простой робе, его рука, широкая и сильная, обнимала за плечи женщину. У женщины были глаза, полные тихого тепла и такой простой, искренней доброты, что Алиса на мгновение замерла. Между ними, зажатая в родительском кругу, стояла девочка лет пяти. Две небрежные косички торчали в разные стороны, как антенки, а на лице сияла улыбка, лишённая одного переднего зуба – щербатая, беззаботная, ослепительно искренняя улыбка чистого, бездумного счастья. Они стояли на фоне чего-то невероятно зелёного, сочного – трава? деревья? – под неестественно ярким, безоблачно синим небом. Небо. Настоящее, голубое небо планеты. Семья. Обыкновенная. Человеческая. Алиса долго смотрела на снимок, водила кончиком пальца по старой бумаге, будто пытаясь ощутить тепло этих улыбок, проникнуть сквозь барьер времени и пространства в тот солнечный миг. Генералов, адмиралов, вельможных политиков – их лица, холодные маски власти и расчета, проходили перед её внутренним взором легионами. Они были символами, координатами на бескрайних стратегических картах, переменными в сложных уравнениях войны. Эти лица… они были просто лицами. Со своей малой, частной, невероятно далекой от грохота орудий и сияния орденов историей. Историей, которая оборвалась здесь, на корабле, или просто уплыла в иное русло, оставив лишь этот осколок счастья в пыльном ящике.

Рядом с фото лежали книги. Настоящие. Бумажные. Их корешки были потрепаны, потерты, страницы – пожелтевшие, хрупкие, как осенние листья, готовые рассыпаться от неосторожного прикосновения. Одна – толстый, утилитарный том с сухим, техническим названием, посвященный обслуживанию древних двигательных агрегатов, её корешок был жирным от частого использования. Другая… Алиса осторожно, боясь повредить хрупкие страницы, взяла её в руки. Обложка была мягкой, приятной на ощупь, из какого-то прочного, но тёплого материала. На ней был изображен парусник, но не морской, а звёздный, фантастический корабль с призрачными серебристыми парусами, разрезающий своими острыми килем необъятное полотно Млечного Пути, усыпанное бриллиантовыми звёздами. «Сага о Дальних Мирах». Художественная литература. Вымысел. Сказка. То, что не имело никакой тактической ценности. То, что не приближало победу, не укрепляло мощь флота, не давало преимущества в сражениях. То, что существовало просто… для чего? Для услады взора? Для бегства в иные миры без боли и потерь? Для тепла в душе холодными корабельными ночами? Её пальцы, привыкшие к точным движениям на сенсорных интерфейсах и боевым контроллерам, теперь казались неуклюжими, слишком грубыми для этой хрупкости. Она перелистнула страницу. И запах ударил в ноздри – сладковато-терпкий, глубоко пыльный, неповторимый аромат стареющей бумаги, смешанный с едва уловимым, призрачным ароматом засохших полевых цветов, заложенных когда-то давно между страниц. Этот запах был порталом, уводящим от старого металла и страха.

На самом дне ящика, в слое самой густой пыли, лежали безделушки. Сокровища обыденности. Гладкий, отполированный временем и тысячами прикосновений камешек с естественным отверстием посередине, нанизанный на прочный, потёртый шнурок – оберег? Детская находка с далекой планеты, привезенная как талисман? Полированная металлическая пластинка, на которой было аккуратно, любовно выгравировано имя: «Ленни». Возможно, жетон верного пса, потерявшего хозяина среди звёзд. И… монетка. Обычная имперская марка, мелочь. Но одна её сторона была смята, деформирована, будто от сильного, случайного удара – след непредсказуемости бытия, отпечаток обыденной случайности, не имевшей ничего общего с глобальными планами и войнами. След жизни.

Алиса подняла монетку. Она была холодной на ощупь, неожиданно тяжёлой для своего крошечного размера, словно в ней был заключен вес всех утраченных миров. Она перевернула её в пальцах, ощущая шероховатости металла по краям, прохладу гладких участков с едва различимым профилем, неровность глубокой вмятины. Никаких данных. Никаких кодов. Никакой тактической или стратегической информации. Просто кусочек металла. Побывавший в чьем-то кармане, оплачивавший чашку горячего, дымящегося напитка на станции или билет на орбитальный трамвай, катившийся по рельсам под искусственным небом. Артефакт существования, не имевшего ничего общего с войной, которыми была пропитана её прежняя жизнь. Просто жизнь. Маленькая, частная, полная своих забот и радостей.

Она стояла посреди каюты, затерянной в недрах старого, умирающего корабля, держа в руке этот крошечный, холодный кусочек чужой, оборвавшейся истории. Вокруг неё лежали свидетельства: пыль – саван времени; фотография – застывший миг простого счастья; книга – врата в вымысел, ставший сейчас важнее реальности. Это было её первое, настоящее, осязаемое соприкосновение с обычной жизнью. Не через сухие, безликие строчки отчетов о ресурсообеспечении планет. Не как стратег, холодно оценивающий демографический потенциал или промышленные мощности как цифры на шкале. А тактильно. Обонятельно. Визуально. Жизнью, которая текла здесь, в этих узких, пропахших маслом и пылью коридорах и тесных каютах, пока она, Алиса, верша судьбы галактик из сияющих командных центров, даже не подозревала о её существовании. Жизнью, сотканной из мелких забот, простых радостей, пыли на забытых вещах и помятых монет.

Внутри, под тяжёлым, давящим грузом тревоги о скудных ресурсах, под ледяной тенью страха перед возможным преследованием из прошлого, которое могло настигнуть её в любой момент в этой бездне, шевельнулось что-то тёплое и одновременно болезненно щемящее. Незнакомое, как этот сладковато-терпкий запах старой книги. Грусть? О людях, чьи жизни прошли мимо неё, как тени, не оставив следа в её стратегических расчетах? Тоска? По чему-то такому простому и теперь кажущемуся бесконечно далеким, недостижимым – по теплу семьи, по щербатой улыбке под синим небом, чего у неё никогда не было и, возможно, уже никогда не будет? Или просто безмерное, оглушающее удивление перед сложной, хрупкой, невероятной красотой этого мира обыденности, который она защищала из холодного величия своих терминалов, но так и не удосужилась понять, не удосужилась почувствовать?

Она сжала монетку в кулаке, ощущая, как её ребра и неровность вмятины впиваются в ладонь, оставляя на коже крошечный отпечаток. Этот жест не был командирским, не был расчетливым или стратегическим. Он был… человеческим. Простым, немым актом осознания чего-то абсолютно реального и осязаемого в её новой, огромной и оглушительно тихой вселенной. Её первый, мучительный и прекрасный урок в только что открывшейся школе простого бытия.

«Ленни… Девочка с косичками… Капитан этого ведра…» – прошептала она в пыльную, застывшую тишину каюты. Собственный голос прозвучал хрипло, непривычно, чужим эхом, разорвав гнетущее молчание. Но это был её голос. Голос Алисы, только-только ступающей на тернистый, неизведанный путь познания того, что значит быть просто человеком. Не стратегом, не символом, не инструментом войны. Просто человеком, затерянным в огромном, равнодушном космосе, держащим в руке сломанную монетку и запах старой книги в памяти. Уроки начинались здесь, написанные пылью на забытом столике, запечатленные на выцветшей фотографии, спрятанные в пожелтевших страницах саги о дальних мирах, уводящих от реальности в мечту.