С любовью, Мира

– Парни, вы чего?

– Все в порядке Стриж, – откликнулся командир, – готовимся ударить по цели.

В тот вечер Максим Петрович отказался от ужина: кусок не лез ему в горло. Он вспоминал, как когда-то ездил с Колей рыбачить в деревню. Парнишка случайно закинул леску на дерево – пришлось ее обрезать, а удочку выбросить.

«Ничего, Коль, – успокаивал отец сына, – новую тебе сделаем. Не беда».

Где-то внутри все еще теплилась надежда, что сын одумается и вернется. Он нажал на «вызов». Ответили сразу.

– Коля? – шепотом, будто боясь, что услышат. – Это папа.

– Что? – рявкнул в ответ юноша.

– Коля, я тебя узнал сегодня, это я был в танке. Как только понял, что там ты – сразу перестал стрелять!

– Ну и что? – равнодушно спросил Коля и отключился.

Максим Петрович еще долго стоял, наблюдая, как на небе то загораются, то гаснут звезды. На улице холодало.

– Петрович, – подошел к нему командир, – ты не стой тут долго. И знаешь, ну его… не стоит… Лучше ложись-ка, завтра снова в бой.

Когда на следующий день Максим Петрович горел в танке вместе с товарищами, он не знал, как сын прокомментирует его смерть. Не подозревал, что человек, которого он вырастил и воспитал бросит безразлично:

«Такова его судьба».

К счастью, танкист Борисов не услышал этих жестоких слов, не ощутил всю меру бессердечия и не прочувствовал на себе подлость родного человека. Расколотые враждой семьи, рвущаяся наружу жестокость: сколько еще таких историй рассыпано вдоль линии фронта? На этот вопрос, боюсь, мы никогда не получим ответа.

Подожди у подъезда

***

Жестокость моего мира заключается в тишине. Она бывает не только благодатной, когда наслаждаешься единением с собой, но и разрушающей, когда хочется кричать от боли. Тебя рвет на куски изнутри, а ты ничего с этим не можешь поделать – только сжимаешь кулаки и судорожно всхлипываешь, спрашивая пустоту:

«За что? Почему?»

Ты замолчал несколько дней назад. Сначала я не испугалась, потому что такое уже случалось: перебои со связью, непогода, переброска на другие позиции.

«Я отпишусь сразу, – говорил ты, – не переживай».

Поэтому сохраняла спокойствие и старалась верить, что ничего дурного не произошло. Держалась из последних сил, стиснув зубы. Успокаивала себя:

– Он сегодня напишет.

– Еще только полдень – рано.

– После ужина позвонит.

Тянулись дни, тревога росла. На каждый звонок бросалась к телефону в надежде получить:

«Все хорошо. Нет связи. Люблю».

«Не волнуйся. Рядом. Кир».

«Жив. Ем. И ты ешь».

Но открывала холодные:

«У нас для вас предложение…»

«Со счета списано …»

«Заказ поступил…»

Втайне я сгорала от злости и понемногу сходила с ума. Порой желание наорать на сотрудника коллцентра, всего лишь выполняющего свою работу, побеждало мою волю, и я огрызалась:

«Удалите мой номер из базы!» – В глубине души я понимала, что человек на том конце провода ни в чем не виноват. Но ничего не могла с собой поделать.

Коллеги стали обходить меня стороной после невежливого ответа на вопрос «как дела?». (Какие могут быть дела, когда я несколько дней назад перестала дышать.)

«Это не правильно, – сказал бы ты: – они не виноваты».

Никто не виноват, милый, никто. Я просто не умею жить без тебя. Не проходит секунды, чтобы я о тебе не думала. Мне тяжело дышать, говорить, шевелиться. Быть вежливой и приветливой выше моих сил, прости. Поэтому злость выплескивается наружу: «Какие дела?! Вы все надо мной издеваетесь, что ли?!»

Тучи сгущались. Я чувствовала, как внутри разрастается пустота, просачиваясь во все уголки естества. Это отравляло душу. Раньше ты даже в командировках находил время, чтобы написать, позвонить. Даже поссорившись, мы не могли удержаться и скоро заговаривали друг с другом. Игры в молчанку – не наш метод: ты не потерпишь манипуляций, а я не продержусь и пяти минут.

«А вот знаешь, что…– начинается разбор недовольств. Расскажу тебе все, что не нравится и что злит. – А вот ты вот… – жестикулирую, восклицаю. – И вообще…, – раскрасневшаяся, в слезах я смотрю в твои синие глаза, —почему…,» – и выдыхаюсь.

Так проще, чем вариться в неопределенности неделями. Ты слушаешь с невозмутимым выражением; ни складочки не появляется между бровями или на лбу. Только иногда подрагивает уголок губ. Сидишь в любимом кресле, отстукиваешь на подлокотнике какую-то мелодию. Может показаться, что не смотришь на меня, но на самом деле внимательно следишь. Видишь, как злость сходит на нет. Спрашиваешь заботливо:

«Успокоилась? – киваю, устало вздыхая. – Иди на ручки, говорить будем».

Говорим. Иногда долго, а иногда разговор быстро перерастает в поцелуи, разбросанную одежду и громкие стоны.

– Если хотела быть сверху, так бы и сказала, – широко улыбаешься ты, – а скандалить незачем.

– Кир! – я возмущенно хлопаю тебя по плечу. Ты ловишь ладошку, подносишь к губам и прокладываешь от нее к локтю дорожку из поцелуев.

Если говорить про ссоры и манипуляции, то ты вообще считаешь молчанку исключительно детским приемом.

«Будешь так делать – сдам в детский сад, – сказал ты как-то, когда мы обсуждали фильм, где главная героиня учила уму-разуму возлюбленного. – Наряжу в аляповатое розовое платье с рюшами, заплету две косички и отправлю в младшую группу».

Розовое платье появилось в нашей жизни, когда мы смотрели детские альбомы. Ты умиленно любовался маленькой девочкой с пухлым личиком: «Какая милашечка! А какие щечки!»

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Кир, прекрати!

На одной из фотографий ты увидел меня в пышном розовом платье и восхитился:

«Ты похожа на сладкую пироженку! Ямочка на правой щеке – моя отдельная любовь. Я ее забираю и ничего не хочу слушать!»

Так и поступил – выпросил у родителей на память фотографию и теперь хранишь ее в бумажнике. Но не перестаешь меня подначивать:

– А угадай, какое фото высвечивается, если ты мне звонишь?

Так ты забавляешься всякий раз, когда хочешь подразнить. Я не обижаюсь, с улыбкой подхватываю игру:

– Ох, и устрою я тебе – мало не покажется.

– А мне всегда мало, – ты понижаешь голос. Пальцы скользят вверх к шее, губы согревает влажное дыхание…

В моем распоряжении только галерея воспоминаний. Это многоуровневая конструкция, которая насчитывает тысячи отделов: прогулки, касания, взгляды, поцелуи, смех, разговоры, ужины, вечеринки, домашние вечера, страсть…

Когда гуляю по ним, стараюсь задержаться на каждой детали. Взять ее в руки, покрутить со всех сторон, пройтись подушечками пальцев по граням, попробовать на вкус и запах. Беспощадно фильтрую информацию: если не о тебе – в утиль, связано с тобой – сохраняю. Нравится вспоминать все, вплоть до запаха, до узора на радужке глаз…

Понимаешь, единственное, что я хочу помнить и знать, – ты. Но как насытиться человеком, который даже толком не говорит с тобой?

Кстати, Кир, твой парфюм скоро кончится, приезжай, надо новый выбрать.

Бабушка права: увидев похудевшую жену, ты мне голову оторвешь. Три килограмма за одну неделю! Вероятность неисправности весов мала, поэтому остается смириться с результатом. Представляю укоризненный синий взгляд.

«Исчезнешь скоро, – пробурчишь ты недовольно, – кожа да кости… Мясо где?»

Знаешь, я согласна выслушать длинную лекцию о необходимости правильного питания:

– Зачем издеваться над собой? Почему ты так поступаешь? – брови сведены к переносице, губы вытянулись в тонкую линию. – Разве можно себя так вести?

Готова принять каждый довод. Нет сил спорить.

– Ты прав. Хорошо. Больше так не буду.

Только есть проблема, милый.

Ты молчишь. На телефоне ни одного уведомления от контакта «Любимый». Все сообщения прочитаны, зачитаны до дыр, выучены наизусть. Новых нет. Есть только тишина, которая действует на нервы похлеще любого шума.

Но знай: я борюсь с плохими мыслями, как и обещала. Поэтому будь добр, сдержи и ты свое слово, напиши мне.

– Мира, пообещай мне, что даже если я не смогу писать, ты не будешь фантазировать и воображать ужасы, – серьезно произнес ты. – Пообещай мне!

– А ты – что найдешь способ послать весточку, – попросила я в ответ.

– Обещаю.

Ты не представляешь, какая это тяжесть, когда жизнь превращается в серое пятно. Те, кто высокопарно рассуждают: «Не следует уходить в себя, нужно найти силы и жить в прежнем режиме», – либо не имеют понятия, о чем говорят, либо просто глупы. А бывает, то и другое сразу.

Таких людей большинство. Ничего удивительного, но тебя поразит, что твоя жена стала жестче. Такое бывает, когда у тебя из под ног выбита земля.

Как-то во время перерыва я болтала с коллегами. Привычную трескотню оборвала небрежно брошенная фраза:

– Да ведь бывает, что супруги не общаются несколько дней. Это даже идет на пользу, по себе знаю.

– И скольких мужей ты дождалась с войны?! – моментально вскипела я. Бестактность, невоспитанность, полное отсутствие чувства приличия возмутили меня до глубины души. – Или ты считаешь, что твои однодневки сравнимы с моим мужем?! Ставишь эти отношения в один ряд с многолетним браком по любви?!

В отделе не осталось ни одного человек, который не счел своим долгом подойти и сказать:

«Ты слишком резка». Что ж, это их право.

Жалею ли о сказанном? Ни капли. Тошнит от манеры с умным видом сравнивать несравнимое. Ненавижу, когда псевдо грамотеи достают из рукава очередное экспертное мнение. Гаже ситуацию делает свежее воспоминание о том, как они тряслись от страха, что их мужей или парней заберут. Многие активно искали возможные лазейки и готовили «тревожный чемонадчик», чтобы быстро улизнуть. Теперь сидят с лицами праведников:

– Ты была не права.

– Понимаем, у тебя горе, но все же…

– Надо извиниться.

Хотелось одного – добраться домой, смыть с себя этот день и ждать звонка. Усну под утро с телефоном в руке. Вдруг позвонишь, а я не отвечу?

***

Пока я сходила с ума от твоего молчания, мир обезумел от жестокости. В новостях ежедневно рассказывают о героически павших солдатах, берут интервью у их близких и сослуживцев, показывают репортажи. Больно читать о каждой смерти, и не только потому, что мой муж там, а потому что это трагедия для всего мира.

Сегодня снаряд попал в жилой квартал. Случайно? Едва ли. Специально целились в гражданских. На улице лужи крови, оторванные руки, изуродованные тела. Дети, старики, женщины – люди, которые вышли по делам и собирались вернуться домой. Там их ждали – жены, мужья, дети, родители.

Кто-то отправился за хлебом, кто-то решил сбегать в банк, кто-то просто гулял. Скажи мне, где сердце у стрелявших по ним? Ты ведь видишь их там – осталось ли хоть что-то человеческое у братского народа?

В новостях виновника не назвали. С одной стороны, он не требует представления: ясно и понятно кто это сделал. С другой же стороны, некоторые политики и дипломаты говорят:

«Надо провести расследование».

Скажи мне, это они серьезно? В самом деле, сомневаются в их причастности и подозревают нас?!

«Комиссия проведет расследование».

Да разве разорванным на части людям эта комиссия поможет своими заключениями, которые вдобавок будут подтасованы? Неужели хоть кто-нибудь из ее высокопоставленных членов посмотрит в глаза мужчине, который в истерике обнимал мертвую жену со словами:

«Родная, вставай!»

Чем больше я слежу за новостями и погружаюсь в эти события, тем жестче и категоричнее становлюсь. В горле застывает ком, когда мысленно пересматриваешь военную хронику прошедшего дня: кровь, боль, разруха.

Замученные пенсионеры в деревнях, унижение людей, которые хотят говорить на нашем языке, оскорбление культуры – что это? Помешательство? Их кто-то околдовал?

Кир, твоя жена стала немного злой. Она желает смерти каждому, кто посмел напасть на невинных самым подлым и бесчеловечным образом. Она стала называть крысами и предателями тех, кто говорит плохо о ее стране. Она стала говорить, что ее муж герой.

А еще, Кир, я надеюсь на одну вещь: что ты там отомстишь за каждого погибшего ребенка, женщину, старика. Каждый, кто нажимал на пуск, пускал очереди из автомата, пожалеет, что некогда решил встать на этот путь.

«Отомсти им, Кир».

Искренне верю, что, хотя ты молчишь, ты меня слышишь.

«Помоги им, а потом возвращайся домой…»

Я так думала, не подозревая, что где-то за тысячи километров от дома сердце моего мужа едва не остановилось…

***

Ожесточенная битва разыгрывалась на вздыбленной гусеницами танков земле, из которой торчали куски искореженного железа. Густой дым валил из догорающего танка. Горячий воздух резал глаза. Казалось, кругом ни души, но заблуждение сознания, оглушенного взрывной волной. На самом деле не переставая били орудия, с шипением взлетали ракеты, кричали люди. Поле боя ни на миг не замолкало, хотя звуки жизни на нем замерли. Ни шума реки, ни птичьих трелей, ни пения ветров. Их заменил другой оркестр.

Сквозь густые клубы дыма проступал силуэт – там, скособочившись, едва ковылял какой-то человек. Это был солдат русской армии – Александр Кравцов. Он крепко сжимал свою ношу. Раненый у него на закорках тихо постанывал, и в его окровавленной груди что-то неприятно хлюпало. Голова запрокинулась на плечо, темные слипшиеся волосы торчали в разные стороны… Мужчина изредка открывал глаза, невидящим взглядом пытаясь рассмотреть своего спасителя.

– Брось меня, – хрипел он, – иди…

Кравцов молчал, крепче сжимая зубы. Чужое тело давило и словно тяжелело с каждой секундой, но он не разжимал рук.

«Не думать о боли, не думать о боли», – набатом стучало в голове. Мороз обжигал оголенную кожу. «Не думать о боли, не думать о боли».

До одури хотелось пить, есть, спать. Перед глазами плясали черные пятна, левая нога деревенела с каждым шагом. Бойцы двигались от силы полчаса, а казалось, что прошло несколько суток.

«Может, сделать привал?» – пронеслось в голове. Сладкая мысль о долгожданном отдыхе разлилась по телу теплом. Саня был готов остановиться, но раненый снова застонал. «Нет, – беззвучно прошептал боец: – сяду – не встану, не встану – конец обоим».

Он не знал, кого волок на себе. Внезапно окруженный противником, он пробирался к своим и тут заметил в окопе солдата. Тот лежал неподвижно, как мертвый, раскинув руки. Каски на голове не было, китель пропитался кровью. И вдруг он шевельнулся. Кравцов опустился на колено, проверил: «Едва дышит, но жив!»

Подхватил товарища и понес туда, где должны были остаться свои, хотя среди неразберихи внезапного отступления не было гарантии, что он скоро найдет их и не напорется на противника. Что бы там ни говорили, враг бьет беспощадно: из всего взвода выжил один Саня. Обжег руку, получил ранение в ногу, но не погиб.

– Как тебя звать? – хрипит голос у него над ухом.

– Саней, – откликается он.

Раненый, потратив оставшиеся силы на вопрос, отключился. Его спаситель с трудом переставляет ноги. В ушах звенит, голова раскалывается. Как тисками сдавило грудь. «Все, не сдюжу», – мелькнуло в уме, и тут по полю пронесся громкий вой сирен.

– Наши, – шепнул Кравцов, – наши… Слышь, парень? Свои рядом! Скоро до них доберемся.

Он обеими руками подтянул раненого повыше, заставил себя сделать шаг, за ним второй, третий. Шатаясь, продвигался вперед; скрежетал зубами, кусал себе щеки, чтобы не отключиться. Смотрел прямо на мигающий фонарь, чтобы не потерять ориентир. Где-то слышались голоса, но измученный боец не понимал ни языка, ни слов.

Он слишком устал. Последнее, что отпечаталось у него в памяти, – чей-то крик: «Хватай, а то сейчас как…»

Он провалился во тьму.

Ха-ха-ха, и кто из нас умный?

***

Значительную часть времени провожу, листая новостную ленту. Алгоритмы давно пересмотрели мои интересы, теперь любая соцсеть выдает мне фейерверк сообщений о СВО, интервью с государственными деятелями, разборы и обзоры от блогеров, западных комментариев, других пропагандистских передач. Поначалу тяжело вникать в то, что говорят политики, но раз за разом я понимаю все больше.

– Почему люди ничему не учатся? – невольно пролетает в голове, за чтением очередной порции новостей.

Единственное, что я пропускаю, – комментарии под статьями, роликами, интервью. Считаю это бессмысленной тратой времени и дополнительным источником тревоги. Там окопались агитаторы, разжигатели ненависти и просто глупые люди, твердо знающие, как надо управлять нашим государством и что делать, чтобы экономика росла, а среднестатистический человек был счастлив.

В основном оппозиция талдычит:

«Нам не говорят всю правду»

«Нас держат в неведенье!»

«С нами обращаются, как с пушечным мясом!»

Странно, что люди на полном серьезе требуют посвятить их во все подробности. Представляю картину, что будет, если наши военные чины вдруг выполнят это обещание. Каково, а? Спецслужбы иностранных государств сильно порадовались бы такому подарку.

Или же наш президент станет ежеминутно отчитываться в прямом эфире: «Сейчас подписал документ…»; «Минуту назад поставил печать…». Абсурдное допущение, но как еще бороться с людьми, думающими, что президент и министры, отвечающие за безопасность нашего государства, обязаны рассказывать о каждом шаге.

К тому же на свете немало подлецов, готовых за деньги продать ценную информацию. Так что это правильно – не говорить всей правды, когда речь идет о секретной информации, о военной тайне. Люди должны это понимать, а не использовать как повод для разжигания тревоги и паники.

Обозреватели и инфлюенсеры, желающие покуражиться на актуальную тему, тоже подливают масла в огонь:

«Российские войска ударили по жилым кварталам».

«Путин сказал, что Россия будет использовать ядерное оружие».

Поразительно, что люди предпочитают посмотреть псевдо-экспертный обзор, а не полную запись речи президента. Журналисты западных стран вырывают слова из контекста, додумывают их, выворачивают наизнанку.

Отсюда и берутся броские заголовки, шокирующие факты. Впечатлительные люди подхватывают страшные слова, передают другим, разнося по округе дезинформацию. С первоисточником познакомятся единицы: смотреть его слишком долго.

Недавно прошла видеоконференция с президентом, после которой в сети появилось бесчисленное количество вбросов дезинформации. Люди в панике начали звонить друг другу, писать, просить помощи. Подсуетились «борцы за справедливость» с многомиллионной аудиторией, а их подписчики разнесли чушь по всем щелям. Поражает, с каким умным видом это подается – словно они политологи высшей квалификации, не меньше.

Почему это случилось? Все просто: никто не обратился к первоисточнику и не захотел узнать правду из него, хотя возможность посмотреть онлайн-трансляцию или запись сегодня есть у каждого человека.

Напрашивается вывод: образование нынче не то…

Грустная правда. Реальность наших дней такова: историю своей страны знают единицы. Речь не о приблизительной картине – фактах, датах, событиях, личностях. Я говорю о настоящем понимании истоков.

Псевдореволюционеры не понимают истинного значения слова «революция». Они романтизируют преступление, подкупленные красивыми рассказами о жизни без забот. На деле – это незаконно созданные, агрессивно настроенные монстры, оставляющие от государства руины. Таких выращивают в секретных лабораториях, накачивают ненавистью, учат убеждать и выпускают на свободу в неугодных странах, чтобы уничтожить, подчинить, унизить.

«Какого черта туда поперлись, если не было агрессии?! – типичный аргумент диванного критика. – Правительству плевать на народ. Президент – фашист и вор!»

Ирония в том, что при невмешательстве он сказал бы:

«Почему сидим и молчим? Где наше оружие, где армия, почему прогибаемся?»

Впервые услышав что-то подобное, я вступала в спор, чтобы доказать свою правоту и объяснить реальное положение дел. Теперь молчу. Не боюсь, просто после нескольких яростных конфронтаций в голове возник твой образ. Ты покачал головой, грустно улыбнувшись: