Полная версия
С любовью, Мира
Вера Чугуевская
С любовью, Мира
С любовью, Мира
Посвящаю эту книгу героям своей страны: тем, кто верой и правдой служит на благо моей Родины.
Посвящаю эту книгу каждой матери, сестре, жене, невесте и девушке, которые ждут своих героев.
Скоро буду, жди
Если сказать, что моя история началась на перроне, это будет ложью. Исходную точку событий, перевернувших мир, надо искать гораздо раньше. Эта точка не была ожидаемой кляксой в тетради у двоечника или неприятностью в чистовике у отличника. Она стала чернильным плевком, который невозможно отстирать контур пятна навсегда отпечатается на каждом, кто оказался в зоне поражения. То февральское утро ничем не отличалось от множества предыдущих, но ближе к полудню мир раскололся надвое.
Нечто зловещее давно висело над нами, но одни этого не замечали, другие верили в лучшее, хотя находились и такие, кто искусственно нагнетал панику. Как бы то ни было, никто и представить себе не мог масштаба трагедии, которая вскоре накрыла нас с головой.
Обычно думаешь: киношники и писатели чересчур драматизируют военную тему, когда за нее берутся. Искусство диктует им свои условия – нужен накал страстей. Стараясь понравиться публике, они включают спецэффекты и выкручивают экспрессию на максимум, а нам не верится, что люди в жизни могут так реагировать, что в них на самом деле просыпаются эти пугающие эмоции и чувства.
Смотришь на экран, снисходительно киваешь: «Фильму простительно», – и не критикуешь авторов за преувеличенный драматизм.
Все, что ты видишь на экране, представляется далеким от твоей жизни поучительным сюжетом, поэтому в него не вникаешь на 100% процентов, разумом понимания – это просто фильм. Так относилась к делу и я – ровно до того момента, когда сама стала частью войны.
Помню, как мы слушали обращение президента. Осознание тяжёлых перемен подкатило к горлу и застыло липким комом, не давая сказать ни слова, хотя вопросы лежали на поверхности.
«Будет ли мобилизация? Когда? Кого будут призывать?» – едва прошел первый шок, я засыпала тебя вопросами. Твой ответ до сих пор вызывает у меня дрожь:
«Призовут – пойду. – Поразительно, с какой легкостью ты произнес эти слова – будто говорил об обычном походе за хлебом. – А пока не думай об этом: ни к чему тратить нервы напрасно. Живем как раньше».
Не получилось. Не только у нас, но и у сотен тысяч людей жизнь изменилась бесповоротно: закрытие производств, магазинов, предприятий. Список изменений бесконечен: потеря работы, страх за близких, постоянные провокационные новости в СМИ и предательство. Оно стало неотъемлемой частью будней – неважно, кто это был, видный деятель или сосед по лестничной площадке, рассуждающий о политике так, словно он в ней что-то понимает. Это отражалось на нас.
Я часто просыпалась от кошмаров, где видела, в которых тебя забирали люди в военной форме: хватали за шкирку и волокли к выходу. Я вцеплялась в тебя, старалась удержать, но каждый раз пальцы разжимались. Падала на колени и кричала вслед мольбы вперемешку с проклятиями, а ты просто растворялся в темноте. Потом целый день винила себя в том, что отпустила. Злилась на слабые пальцы – как они могли разжаться?
Ты стал больше времени проводить дома: прежние друзья и приятели в один миг потеряли к тебе интерес. Их разговоры сводились теперь к одной теме: что надо валить и как можно откосить.
Тебя это злило. Помню, ты ругал их гнидами и козлами, потому что они кормятся здесь, в России. Я переживала за тебя: было больно видеть в твоих синих глазах разочарование. Поэтому решила устроить настоящий праздник.
***
19 сентября – твой день рождения. Ты не собирался его отмечать, но я не могла оставить тебя без подарка. Долго копила на AirPods, которые ты хотел взамен старых. Apple – одна из компаний, которые вроде бы ушли, но на самом деле остались на рынке. Их товар просто стал дороже – вот и весь уход. Мало кто в здравом уме откажется от прибыли из такой большой страны, как наша. Вот и другие просто меняют названия продолжают и выпускать в прокат фильмы, продавать напитки и вещи…
Помнишь, как мы смеялись, когда пошли на «Аватара-2»:
«Почему в билете указан какой-то “Дубак?”. Боятся что ли, что их рассекретят?»
Да, санкции принесли с собой много забавных метаморфоз. Что же касается подарка, ты говорил, сжимая мою ладонь:
«Не выдумывай, Мира мне достаточно тебя на день рождения. И не вздумай устраивать ничего грандиозного! Хочу тихий вечер с тобой».
Я практически выполнила твою просьбу: у нас получился вечер умеренной громкости, если не считать небольшого перформанса в новом комплекте белья у тебя на коленях под ритмичную «Sweet Dreams». Губы ловили твою улыбку, спускались вниз по шее, пока пальцы расстегивали маленькие пуговки. Я вдыхала «Dior Sauvage», прокладывая тропинку поцелуев по твоему торсу. Дыхание сбилось, длинные пальцы сжимали волосы, твои хриплые стоны распаляли меня все сильнее.
Это одна из ночей, оставшихся мне в подарок, как воспоминание о любимом мужчине. Потом долгие месяцы мысленно возвращалась к этому счастливому вечеру.
Ты распаковал подарок на следующий день. Помню детский восторг и смущение на твоем лице, покрытом двухдневной щетиной:
– Мира, да ну ты что… зачем… так дорого!
– Нет милый, дорого, даже бесценно – это твои сияющие глаза и широкая улыбка, а остальное – пустяк, о котором и думать не стоит.
Нежное касание губ. Страсть ночи сменяется чувственными ласками, нежными поглаживаниями и едва слышными вздохами. Вспоминаю, и вдоль позвоночника бегут мурашки. Знал бы ты, как я хочу, чтобы следы твоих губ покрыли мое тело, навсегда оставшись со мной.
Мы словно забыли о внешнем мире и опасности, притаившейся в нем.
***
21 сентября. Мы вели себя как обычно, полностью поглощенные утренней рутиной: подъем, завтрак, поездка до парковки моего офиса. Мы оба совы, поэтому наши утренние разговоры сводятся к прикосновениям, взглядам и редким «угу», «да», «хорошо».
В нашем мире это не считается проблемой в отношениях или неуважением друг к другу: мы оба знаем цену слову и ценим минуты тишины, когда общаемся без его помощи. Правда, с десяток психологов охотно проанализировали бы эту привычку. Ты бы послал их к черту – просто и без затей, а я бы не стала упрекать тебя в грубости или невоспитанности, потому что и правда: пошли они к черту!
Ты везешь меня на работу: нам по пути, и это лишний повод провести время вместе. Едем, слушая музыку; радиоведущий посылает всем слушателям утренний заряд бодрости, когда ты тормозишь перед бизнес-центром, где расположен мой офис:
«Я заберу тебя, – ты широко улыбаешься, – подумай, какой сериал включим».
Это одна из традиций, сопровождающих нас с самого начала отношений. Помню тот вечер, когда впервые услышала: «А может, посмотрим “Бригаду”?». С того дня потянулась вереница из ситкомов, драм, мелодрам, детективов и бесконечной фантастики. Мне кажется, скоро не останется ни одного сериала, который мы не посмотрели бы вместе.
Быстро прохожу на рабочее место – в светлый кабинет с большими окнами, которыми виднеется набережная. В начале недели всегда много дел: отчеты, таблицы, письма. Приходится напрягать глаза, внимательно сверяя данные. Работа однообразная, в определенном смысле скучная, но условия хорошие, поэтому сижу. Обычно до обеда не получается даже голову поднять, но сегодня по офису пробежал тревожный шепот:
– Объявлено обращение президента.
– Что-то важное…
– Неужто мобилизация…
– Плохи дела на Украине…
12:53. Я подключаю наушники, нахожу онлайн-трансляцию.
В 12:55 начинается обращение:
«В этой ситуации считаю необходимым принять следующее решение – оно в полной мере адекватно угрозам, с которыми мы сталкиваемся, – а именно: для защиты нашей Родины, ее суверенитета и территориальной целостности, для обеспечения безопасности нашего народа и людей на освобожденных территориях считаю необходимым поддержать предложение Министерства обороны и Генерального штаба о проведении в Российской Федерации частичной мобилизации».
Президент продолжает речь, но смысл его слов от меня ускользает. Чувствую, как шею сдавливает незримая мощная лапища, наслаждаясь болезненной агонией на моем лице. Голову разрывает от мыслей:
«Ты призывного возраста».
«Ты был водителем в армии».
«У тебя нет хронических заболеваний».
«У нас нет троих детей, ради которых тебе дали бы отсрочку».
«А как же колено, которое ты повредил, но так и не прошел полноценный курс лечения?»
«А твоя подверженность ангинам?»
Каждая мысль разветвлялась, варианты множились, в миллиарде комбинаций и переменных была постоянная величина – плачевный исход. Сердце бешено колотилось. Каждая клеточка тела пульсировала, истошно вопя: «Тревога!»
В глазах потемнело, я была в секунде от истерики, когда на экране телефона высветилось короткое сообщение: «13:11: Не накручивай. Дома обсудим. Целую».
Ты написал эти слова уверенно и твердо, как будто на расстоянии ощутил надвигавшуюся на меня панику. Хватка невидимой лапы ослабла – дыхание понемногу выровнялось, дрожь в пальцах сошла на нет. Я вернулась на рабочее место и занялась рутиной: таблицы, отчеты, графики, звонки. Данные аналитики за последний месяц целиком заняли мои мысли. Я старалась не впускать в себя поднявшуюся суматоху, напоминавшую хаос на тонущем корабле.
Окружающее пространство сразу заполонили фейки, слухи, сплетни и мнения «экспертов», ничего не смыслящих в политике, но хорошо оплачиваемых сторонними ресурсами для создания нужного градуса кипения в обществе. От них коробило: это напоминало параграфы из учебника по истории, где рассказывали о пропаганде и подстрекательстве к революции.
Мне хотелось одного – доработать и оказаться дома, рядом с тобой.
20:09. Мы дома.
Готовлю ужин, но так отстраненно, что кажусь себе посторонним объектом вроде персонажа популярной игры «Sims», которым управляет сидящий за компьютером человек. Забавно и страшно время от времени допустить мысль, что мы и есть те самые персонажи, в таком случае хочется задать вопрос игроку: «Ты в своем уме?!» На плите скворчит плов и потрескивает чайник, рядом жужжит холодильник.
Я нарезаю овощи, когда ты заходишь на кухню. Не оборачиваюсь, потому что боюсь услышать страшное известие – один из тех ужасов, которые успела представить, и которые множатся в голове до сих пор.
Ты садишься, конечно, на свое любимое место – у стены. Смотришь на меня; чувствую спиной, как взгляд скользит по растрепанным волосам, домашним брюкам, пушистым тапочкам. Молчишь – это выбивает из колеи. Не хочу сама начинать разговор первой. Пожалуйста, услышь меня!
Тебе сейчас тоже трудно подобрать слова, способные успокоить, ведь тебя самого нужно успокаивать, но приходится быть или хотя бы притворяться сильным, чтобы дать почувствовать любимому человеку уверенность в завтрашнем дне.
Надежды на тихий спокойный ужин рушатся в замедленной съемке. Ни ты, ни я не в силах предотвратить катастрофу.
– Кир…– не выдерживаю я, но слова застревают в горле. Если начну о страхах, то быть слезам, а может, и истерике. – Что если пришлют повестку?
Мой голос дрожит – стараюсь совладать с собой, унять дрожь в пальцах, но ничего не выходит. Ты вздыхаешь, высокий лоб разрезают морщины. Только сейчас замечаю, какой усталый у тебя вид: сдвинутые брови, опущенные уголки губ и будто похудевший овал лица с острыми скулами. Становится стыдно за свою истеричную выходку, но сделанного не вернешь. Наблюдаю, как ты неторопливо откладываешь в сторону приборы, поднимаешь взгляд:
– Значит, пойду.
Твой безмятежный тон одновременно успокаивает и раздражает напряженные нервы: как можно так наплевательски относиться к себе?!
– Но… – в уголках глаз начинают собираться слезы. Пульс пробивает виски, из головы вылетают все слова. Я порываюсь что-то сказать – то открываю, то закрываю рот, но ни одного звука выдавить не удается кроме болезненного, – но…
–Что но? – Ты начинаешь закипать. – Предлагаешь уехать пересидеть? В Грузии? В Армении? В Турцию податься? Давно не отдыхала на море? Успела соскучиться? – На красивом лице от раздражения расползаются багровые пятна. – А может продать машину, квартиру и деньги пустить на взятки?
Сердце сжалось от обиды: почему ты не понимаешь меня и пытаешься сделать ответственной за то, в чем нет ни капли моей вины? Грубые слова повисли на кончике языка, едва не сорвавшись с него. К счастью, порыв удается сдержать; я делаю глубокий вдох. Дрожу от напряжения, но стараюсь не выплескивать его наружу.
– Я боюсь за тебя, – шепчу на грани слышимости. Большая рука накрывает мою ладонь – становится теплее. Синие глаза будто прочли все несуразные и абсурдные мысли, роившиеся в моей голове. Меня всегда восхищала легкость, с какой ты меня читаешь, хотя, в ней есть и что-то пугающее.
Сейчас ты сидишь рядом, крепко сжимая мою ладонь и глядя прямо в душу:
– Боишься…– тихо повторяешь ты. Я чуть заметно киваю. – А ты сама-то сможешь по-прежнему уважать труса и беглеца, который готов продать все нажитое, лишь бы откупиться? Продолжишь с ним заниматься сексом и готовить завтраки? Ты, Мир, сможешь любить подлеца и скотину, если да, то нам не о чем говорить…
Молчание. Ты неотрывно смотришь на меня. На отдалении слышится какофония вечернего города: машины, собаки, детский смех на площадке. Гудит холодильник, соседи что-то бурно обсуждают, а мы застыли на паузе. Не трудно ответить на вопрос, но страшно своими словами подписать приговор любимому человеку. Вот она эта злополучная развилка: сказать мужу правду – отправить на войну; соврать – лишиться его навсегда. Есть ли правильный ответ – пусть решают философы, а мы сейчас на маленькой кухне в типовой многоэтажки решаем судьбу нашей семьи.
– Так что же? – настаиваешь ты. Предвидишь, что я скажу, знаешь мое мнение, зачем-то хочешь, чтобы я произнесла его вслух. Это жестоко, милый.
– Нет, не смогу. – По моей щеке скатилась слеза. Ты реагируешь молниеносно. Встаешь на колени, вытираешь слезы большими пальцами. Я чувствую теплое дыхание на щеках, губах. Твои руки ласково скользят по лицу, шее, ныряют в мои волосы, вынимают заколку.
– И я не смогу уважать такого человека. – Ты грустно усмехнулся, неотрывно смотря в мои серые глаза. Мягкий успокаивающий баритон, понемногу привел меня в чувство, я растворилась в твоих нежных объятьях.
– Нам стоит доесть ужин, – ты чуть отстранился, – а потом устроить киновечер, как и хотели. Сегодня на работе…
Мы продолжили ужинать, как ни в чем не бывало. В этот вечер на нашей маленькой кухоньке ничего плохого не случится. Мы оба в безопасности, и не стоит бояться призраков.
Прогрею машину и к тебе
***
Тебя призвали почти сразу после объявления мобилизации. Стоял промозглый сентябрьский день, когда на моем телефоне высветилось сообщение.
«Повестка».
Одно короткое слово, о которое разбилась последняя надежда.
«Жду дома», – ответила я сразу же.
Известие не вызвало бурной реакции. Шок прошел, истерика отступила на второй план, осталась логика: ты идеальный кандидат. Опыт, образование, специальность, возраст и здоровье – сошлись все звезды! Такие специалисты сейчас на вес золота, поэтому неожиданностью твою повестку нельзя назвать.
«Кто если не я?» – сказал ты как-то, уже не помню, по какому поводу, но слова четко отпечатались в моей памяти. Действительно: кто, если не ты.
Теперь я готовилась стать женой военного, а ты бегал по комиссиям, показывая каждому врачу, как ты здоров и силен.
– Всех бы таких, – хвалили каждый раз врачи, просматривая медицинскую карточку.
Никто не знает, как болит колено и порой немеет нога. Ты стойко отвечаешь:
«Жалоб нет», – и, конечно, никогда не признаешься, что перенес травму.
Плохо помню последние дни перед отправкой – много дел, суматохи и мыслей, которые подпитывались СМИ:
«Мобилизовали многодетного отца. Чиновники молчат»;
«Пенсионера призвали на фронт: 65 лет, проблемы с сердцем – кто виноват?»;
«Горячая линия не отвечает!».
Пугающе-экспрессивные заголовки сразу настраивают на волну отчаянья, которая накрывает с головой. Такие случаи, к сожалению, и правда не всегда кончались благополучно.
– Мобилизовали, а у него кардиостимулятор, – рассказывал ты о коллеге. – Он, конечно, служил в горячих точках срочником, но странно все-таки. Жене сказали звонить на горячую и писать, а то сразу шум подняла, но не делает ничего…
Мы сидим в зале, перебирая вещи: какие-то из них поедут с тобой. Меня охватывает минутная глупая ярость: «Почему им можно, а мне нет?». Учусь контролировать и отслеживать такие вспышки. Вздыхаю:
– Бред какой-то. Как такое могут допускать? – Халатность всегда вызывает недоумение, особенно когда речь о здоровье.
– В комиссии сидят люди, а людям свойственно ошибаться, особенно, когда такой поток информации. Думаешь, им просто? Едва ли…
Теленовости пестрили ужасающими картинами: рыдали безутешные матери, жены, сестры. Кто-то из них не получал вестей от родных уже несколько недель, и надежда достучаться до инстанций таяла от звонка к звонку.
«Звонила, писала, ездила, караулила, – жаловалась журналистам мать мобилизованного, – но ничего не рассказали. Прокуратора, Минобороны говорят одно и то же: “Ищем”. Я уже никому не верю».
До глубины души обидно за хрупкую женщину, которая не знает, жив ли ее единственный сын? Историй миллионы, и не понятно, где фейк, а где правда. Может быть, эти ужасы сочиняются, чтобы подорвать моральный дух населения и это все происки врагов, которых у нас в избытке?
«А может все правда?» – шепчут сомнения мерзким голосом. Каждый раз отмахиваюсь, но они возвращаются с новыми доводами, стремясь испортить мне последние мгновения рядом с тобой.
День отъезда практически стерся из памяти. Последовательность событий потерялась за пеленой слез. Ты что-то говорил – я не запомнила слов, но их тепло осталось в душе. Оно будет согревать меня по ночам и успокаивать тревогу в сердце, когда в очередной раз в голове промелькнет: «А что если?». Твои руки бережно поддерживали меня, пока я старалась попасть ногой в ботинок.
Ты опустился на колено, чтобы завязать шнурки, потому что у меня тряслись руки.
«Мира, все будет хорошо, – твердил ты, бережно сжимая мои пальцы, – все будет хорошо.
Дверь квартиры захлопнулась, ключ повернулся в замке. Ты вкладываешь связку в мою ладонь:
«Спрячь в сумку», – а я думаю, что не знаю, когда ты снова откроешь эту дверь. Откроешь ли? К горлу подступает истерический ком – сглатываю, потому что паническая атака – последнее, что хотелось бы показать тебе перед разлукой.
Не помню, как мы добрались до места, как ты садился в вагон. На секунду показалось, что это происходит не наяву: не было никакой мобилизации, повестки, сборов, я вижу страшный сон – надо проснуться. Ведь так мы поступаем, когда нас тревожат кошмары. Но вот в чем загвоздка: у нас не всегда получается стряхнуть их, верно?
Сознание вернулось на перроне, когда я заметила, что мои пальцы, по-прежнему сжимавшие невидимую руку, заледенели.
Не обращая внимания на горящие от холода кончики ушей и нос, я продолжала смотреть в сторону, вслед скрывшемуся поезду. Железная махина растворилась в пространстве, оставив на прощание память о последнем прикосновении твоих губ. Помню, как теплое дыхание щекотало мне кожу, когда, чуть наклонив голову, ты ласково меня поцеловал:
«Я вернусь, – большими пальцами ты стирал слезы с моих бледных щек, – отставить плакать, жена солдата!»
Еще один поцелуй, объятье, горячий шепот, нос, уткнувшийся в ворот жилетки, – вот все, что мне осталось, когда ты, мой муж, лихо поправил армейскую кепку, козырнул, и скрылся в темноте вагона. Поезд тронулся. Я осталась на месте, наблюдая, как он увлекает за собой мое сердце. Не верилось, что ты уехал.
Глаза скользили по толпе в поисках знакомой фигуры в военной форме с рюкзаком на одном плече. Прибыл новый состав – на перрон хлынула волна чужих лиц. Сознание на секунду просветлело.
«Не сон», – прошептала я беззвучно, поворачиваясь к выходу.
Домой катастрофически не хотелось. Там нет тебя, и, вернувшись, я вроде как признаю это. Да, ты назовешь это абсолютной чушью, но, кажется, милый, я имею на этот абсурд полное право. Поэтому, чтобы отодвинуть неизбежное принятие, зашла в ближайшую кофейню.
– Капучино без ничего, – произнесла на автомате, забившись в дальний угол зала.
Кофе неприятно горчил в подтверждение отвратительного настроения. Что теперь делать? Как жить? Скоро ли увидимся? – вопросы, которые останутся без ответа.
Пенка понемногу оседала, в голове проносились события последних недель. В памяти всплывали моменты, за которые стыд будет мучить долгие годы.
Известие о повестке я приняла спокойно, но смотреть, как ты собираешься и до чего легко относишься к этому событию, было выше моих сил. Нервы сдали в тот вечер, когда ты принес толстую папку документов с пометкой «ГОДЕН».
Истерика накатила внезапно. Не помню, что я говорила и какими обвинениями сыпала, но никогда не забуду холод твоих синих глаз:
– Это мой долг, – строго пресек ты капризные выпады, – он не отменяет мою любовь к тебе.
– Ты меня хочешь бросить?! – кричала я, жалостливо смотря тебе в глаза. – Бросить меня?
– Нет, я хочу тебя защитить. – Моя ладонь утонула в твоей. Палец скользнул по тонкому кольцу с внутренней гравировкой «люблю». – Хочу, чтобы ты поняла. Это не прихоть и не попытка поиграть в героя. Чувствую что мое место там. Хочу защитить родину.
Надрывные всхлипы постепенно стихли. Слезы отступили, когда ты нежно коснулся губами кончика моего носа. Ты сердился, но успокаивал: баюкал, обнимал, гладил, уверял в самом благополучном исходе. Я сделала полный вдох – легкие наполнились твоим запахом.
Ты почувствовал, что ко мне возвращается здравый смысл. Улыбнулся:
«Не забудь на Рождество достать приборы и для меня, – легкое касание губ, – я обязательно приеду.
Рождество проведу с тобой».
Только это меня здесь, в маленькой кофейне с уличной суетой за панорамными окнами.
На экране высветилось уведомление – ты написал:
«Не вздумай плакать, не то придется стать ради тебя дезертиром». Улыбаюсь, набираю:
«Только если пообещаешь беречь себя», – отправляю.
Никогда не напишу, как тяжело сейчас сидеть в полупустой кофейне и давиться невкусным капучино. Не расскажу, как страшно идти домой с мыслью, что тебя там нет. Отправляю вдогонку:
«Пью гадкий кофе, лучше бы выпила с тобой в поезде растворимый», – знаю, ты улыбнешься. Почему-то вдруг вспомнилось, как перед отъездом ты сказал:
«Когда я был в армии, мы еще не были знакомы, – и улыбнулся. – Поэтому считай, что у нас новая эпоха отношений. Полезная…»
Да, Кир, это другая эпоха. Впереди редкие разговоры, постоянный мониторинг газетных заголовков, слезы, попытки дозвониться, бессонные ночи…
***
Страшно вернуться домой и понять, что осталась одна в семейном гнездышке. Внешне никаких перемен: потрепанные кеды рядом с ботинками, любимая худи, пара флаконов парфюма, бесконечный запас сыра, раскрытая на 55-й странице книга с заломанной страницей. Каждая из твоих вещей на месте, но тебя нет.
В спальне быть еще труднее. Особенно, пока свежи в памяти нежность горячих рук, мокрые поцелуи вдоль позвоночника, хриплые стоны. Еще больнее открыть глаза и принять факт: это всего лишь мыленная картинка, а не реальность. Не помню, как смогла уснуть в первую ночь без тебя, но ощущение пустоты навсегда отпечаталось в сердце.
Из новостных сводок узнаю о ситуации: по всей территории Украины наносятся удары. Это вызывает двоякие эмоции: с одной стороны прекрасно, что мы уничтожаем противника, с другой – я не знаю, где мой муж. Возможно, сейчас отбивается от ВСУ, которые огрызаются на каждом шагу. В голове всплывают мучительные картины: кровь, изувеченные тела, похоронные извещения.
Отправляю пару сообщений в надежде, что услышу в ответ:
«Мир, все хорошо».
Даже если все отвратительно – ты убедишь в обратном. Скажешь, что газеты врут – поверю. Я могу верить только тебе.
С разлукой потихоньку пришло понимание, как мало я ценила раньше обыденные вещи вроде эсэмэсок, звонков и тому подобного. В реалиях XXI века они воспринимаются как неотъемлемая часть жизни: можешь в любой момент позвонить и ответить ведь мобильник всегда под рукой. До чего же мы слепы!
Ты просил меня отвлекаться – встречаться с подругами, гулять. Никудышный план, как выяснилось. Знакомые решили, что их мнение и наставления принесут мне пользу.
