Вырванные из мира

Наталья Макаревская

Вырванные из мира

ПРОЛОГ Скиталец

Он не помнил, кто он, как его настоящее имя. Он называл себя Фантевисом – бродягой, если перевести с вернигского. Он скитался неприкаянно и бесцельно, в полном одиночестве, избегая общения с кем-либо, не запоминая места, которые посетил.

Он потерял способность думать о слишком многих вещах. Он разучился писать. Он часто ловил себя на том, что рисует невразумительные каракули, полагая, что пишет буквы и облекает в слова непомысленное и невысказанное. Сами слова ему тоже начали изменять – они путались и не желали складываться во фразы.

День за днем он наблюдал за собственным угасанием. Ощущение полной и совершенной безысходности стало его постоянным спутником. Он словно шел по сужающемуся коридору, в котором не было выхода и стены которого все больше давили на него. Он чувствовал себя в ловушке и мечтал избавиться от этого ужасного состояния. Избавиться – означало выбрать смерть. Но он всё тянул, хотя и боялся упустить момент, когда еще мог достаточно ясно мыслить, чтобы принять решение, для которого эта ясность мысли была необходима.

В один из дней он остановился в провинциальном городке на севере Велгарии, названием которого ему не пришло в голову поинтересоваться. Велгарцы не имели привычки докучать магам, задавая неудобные вопросы, и ему без лишних слов указали лучший постоялый двор. Деньги у него всегда водились – кошелек с серебряными монетами и бархатный мешочек, полный алмазов и рубинов. Он не помнил, где их взял, и не считал это важным. Впрочем, в его жизни больше не было ничего важного и заслуживавшего внимания. Да и едва ли его убогое существование заслуживало право называться жизнью.

Он не следил за течением времени. Все окружающее воспринималось размыто и неясно, будто мир был подернут скрадывавшей детали пеленой.

Он смутно сознавал, что стояла поздняя осень. По скрипучей лестнице он спустился на первый этаж, где находилась таверна, молча сел за столик у окна, накрытый не слишком свежей скатертью. Люди в зале, как и все жители города, обеспокоены были тем, что юг снова охвачен вроде бы отступившим Мором, и эта вторая волна грозит, в конце концов, дотянуться и до севера, что торговли не стало, что дороги полны беженцев и разлагающихся на обочинах трупов, а неубранный урожай сгнивает на корню. Его эти известия мало трогали. Он дождался, пока ему принесут кашу и кружку с травяным чаем, из-под крышки которой выползали струйки пара.

За окном падал снег. На фоне пасмурного неба с трудом угадывались заснеженные силуэты гор, у склонов которых приютился городок. Улица казалась обманчиво чистой. Тонкий белый слой успел припорошить всегдашнюю грязь.

Он снял с кружки крышку, вдохнул горький аромат трав. Хлопнула, скрипнув, входная дверь, и снаружи ворвался холодный ветер. Кто-то вошел. Фантевис напрягся. С внезапной остротой и отчетливостью он уловил исходившее от посетителя Излучение, поймал на себе пристальный взгляд. Вошедший, постояв у порога, приблизился, откинул с головы отороченный мехом капюшон, обнажив белые, убранные в хвост волосы. Прозрачные глаза смотрели разочарованно и с жалостью.

Фантевиса пробила дрожь. Внутри него что-то всколыхнулось, затрепыхалось, заёрзало – что-то, что до того лежало недвижным давящим грузом. Пришелец казался ему смутно знакомым.

– Флинн! – назвал его стоявший перед ним мужчина. Призрак из растворившегося в небытии и забвении прошлого. – Флинн! Это хорошо, что я тебя, наконец, нашел.

Фантевис бросил на пришельца недоуменный взгляд:

– Кто ты?

– Ты не узнаешь меня?

– Н-нет, – подумав, ответил Фантевис.

Он отпил чай из кружки. Мужчина продолжал стоять и смотреть на него, потом сел напротив и произнес:

– Ты… неважно выглядишь.

Фантевис перевел взгляд за окно. Оно выходило не на внутренний двор, а на улицу. Ряд небольших домов, идущая через пустырь дорога с разбитыми плитами, за ним – каменная ограда, могильники и надгробия. Древние, как утверждал хозяин. Входная арка. Над ней – две согнутые мраморные ладони, будто обнимавшее нечто невидимое. Кладбище растянулось до самого подножия гор. Он отвернулся от окна и стал смотреть на миску с кашей и кружку, потом не удержался и бросил взгляд на пришельца. Тот положил на стол локти, подался вперед, изучая его лицо и щуря бледные глаза.

– Где ты был все это время, Флинн? Где пропадал столько лет?

– Не знаю.

– Твое «я» затерялось и не способно отыскать дорогу обратно. Но я могу помочь тебе.

– Помочь? – переспросил Фантевис, с подозрением вслушиваясь в голос, в интонации и тембр.

– Да. Помочь поменять забвение на несвободу. Но по крайней мере ты… вернешь себя.

– Верну себя… – эхом отозвался Фантевис.

– Я знаю, ты хочешь этого.

– Хочу?

– Не можешь не хотеть. У меня есть средство, – сказал пришелец. – Оно возвратит тебе память. Но я бы предпочел проделать это не здесь. У тебя есть комната, где ты ночуешь?

– Да, – хмурясь, ответил Фантевис.

Возвратить память… Его пробрала внезапная дрожь, руки затряслись, он обхватил ладонями стынущую чашку, приник к ней губами. Оставшийся на дне чай был слишком терпким и горьким, и этот неприятный вкус никак не уходил с языка.

– Флинн, – прошептал мужчина, и в его голосе была та же горечь, что и в чае. – Почему с нами это произошло? Почему? Будь ты собой, ты наверняка нашел бы объяснения.

Фантевис смешался. Он чувствовал, что пришелец ждет от него каких-то слов, или, может, других сигналов, но не имел представления каких. Он должен был знать, должен был понимать, но не знал и не понимал.

– Мы трусливы, – выговорил он, недоуменно прислушиваясь к звукам собственного голоса. У него было ощущение, что кто-то другой шевелит языком в его рту и складывает из слов фразы, которые ему никогда бы не пришли в голову. – Мы не спешим умирать, цепляемся за эту ничтожную жизнь, даже когда в ней больше нет смысла… Мое прошлое вместе с прежним «я» ушли, отринутые во имя необходимости.

– Давай всё вернем! – пришелец опер руки на стол и подался вперед, сверля Фантевиса черными дырами зрачков. – Пойдем к тебе!

Фантевис покрутил пустую кружку, отставил ее и медленно кивнул. Мужчина поднялся из-за стола и еще раз повторил:

– Пойдем!

Они направились к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Соединись со мной! – попросил пришелец.

Фантевис послушался. Потянулся к чужому мозгу и, не прилагая особых усилий, установил связь. Это получилось просто и знакомо. Фантевис догадался, что раньше проделывал такое не раз.

– Кто ты? – передал он мысленно.

– Я твой друг. Я желаю тебе добра.

Фантевис уловил смесь искренности и фальши, но он давно разучился анализировать и не понимал, какие выводы должен сделать. Однако в нем не было воли, чтобы противиться, и он послушно исполнял просьбы пришельца, назвавшегося его другом.

Открыв скрипучую дверь, он вошел в комнату. Кровать с застиранным постельным бельем, вешалка, сундук, два стула, стол, на нем – простенькая скатерть с затертыми пятнами, масляная лампа и осветительный накопитель. Вот и вся обстановка.

Мужчина зажег накопитель, вынул из своей дорожной сумки металлический ящичек, поставил на стол, откинул крышку. Внутри на тканевой прокладке лежали баночки, плошки, продолговатые стеклянные колбы, стержни и длинные иглы. Фантевис смотрел на содержимое без интереса. Просто смотрел, потому что надо было на чем-то фокусировать внимание. Пришелец долго возился с баночками, налил в самую большую плошку какой-то раствор, смочил салфетки, тщательно протер руки, стержни и иголки, затем привернул одну из иголок к заполненной прозрачной жидкостью колбе.

– Сними кафтан, закатай рукав рубашки! – попросил он.

Фантевис опять послушался, хотя не понимал ни назначения колбы с иголкой, ни того, чего пришелец все-таки хочет добиться.

– Подставь сгиб локтя!

Иголка проколола кожу и воткнулась в вену, с тихим шипением пошел вниз вставленный в колбу стержень, выталкивая жидкость. Фантевис ощутил жжение. Извне навалилось нечто немыслимо тяжелое, безжалостно сдавливая голову. Ему казалось, что вокруг него пылает огонь. Мозг горел от жара, языки пламени обжигали кожу, по жилам будто растекалась раскаленная лава, плавя кости и ткани.

Спустя бесконечность он осознал, что, вроде бы, лежит на кровати. Кто-то обтирал его лицо губкой, пропитанной холодной водой, подносил к пересохшим губам горлышко фляги, разжимал зубы, вливал питье в рот.

Он метался в горячке, бредил, его одолевали видения. Или так возвращалась память? Память о чем? К нему пришли вопросы:

«Что со мной произошло? Где я? Кто я?»

«Неважно, – получил он ответ. – Ты должен совершить предназначенное – в этом смысл твоего существования».

Воспоминания колыхались в его памяти, накатывали волнами, поднимались из глубины, перемешивались. Поначалу это были лишь смутные образы, маячившие на самой границе сознания. Потом, хоть и оставаясь обрывочными, они обрели достаточную ясность и глубину, чтобы он смог выстроить из них последовательность событий и прийти к выводу, что уже совершил предназначенное.

Его «я», пребывавшее, казалось, в вековечной спячке пробудилось. Он осознал себя. Он шел за собою след в след, буквально заново проживая свою жизнь. И вместе с ним проснулся другой, его невидимый и непрошенный сожитель, подселенец, который уже бесконечно долго делил с ним и тело, и мозг.

ЧАСТЬ 1 ДО

ГЛАВА 1 Анидаб-Дорему. Большой совет во Дворце Единения

Флинн послушно ждал в сторонке, внимая беседе магистров Ордена. На самом деле он ничего не слышал, так как магистры отгородились защитным пузырем. Зато у него было время насладиться пейзажем, поразмыслить и вспомнить – в том числе и о причине, по которой ныне собирался Большой совет.

Они стояли на одной из смотровых площадок, напротив отвесных скал-сестер. Со средней низвергался водопад, рассеченный вознесшейся на огромную высоту Аркой Духов. Внизу, у подножия скал, раскинулись Радужные сады, окружавшие Дворец Единения. Сады доходили до реки Лимре и Стены, отгораживавшей ту часть города, что равно принадлежала всем Орденам и называлась Застенной. Именно тут полторы тысячи лет назад, зародился Магический Союз и был подписан Главный договор.

Анидаб-Дорему, блистательный и прекрасный. Город, который Катастрофа не сумела стереть с лица планеты, которым можно любоваться бесконечно. Изящные колоннады, арочные галереи, сверкающие купола и изогнутые черепичные крыши, расписанные фресками фасады, скульптуры и фонтаны на всех, даже самых маленьких площадях, широкие дороги, усаженные огненными деревьями, которые освещали улицы в темное время вместо накопителей…

Взгляд Флинна остановился на Башне, соединенной с небом ярко-зеленым столбом света. Столб вонзался в клубящиеся облака, растворялся в них, подсвечивал их снизу, расползаясь огромным переливчатым пятном. Вечные облака, подгоняемые вечным ветром. В древних преданиях утверждалось, что Башня скрепляет мироздание и не дает миру развалиться на части, а Адской Бездне обрушиться на город и поглотить его.

Флинн подошел к краю площадки и заглянул вниз, где водопад разбивался о каменное ложе. Если не ослабить слух, уши могут оглохнуть от грохота. В облаках брызг сверкали маленькие радуги. Пахло холодной кристально чистой водой и весенней свежестью. Флинн представил себя на одном из мостиков, без защитного пузыря, в сплошной гуще ниспадавших со всех сторон потоков, где вдохнуть можно, лишь закрыв ладонями лицо. Бурлящее, пенящееся месиво, водяные иголки впиваются в кожу, колют тело даже сквозь одежду…

Ниже по течению скакавшая по уступам речка растекалась протоками и искусственными запрудами. Вдоль проложены были приподнятые над поверхностью пешеходные дорожки, по которым прогуливались маги из разных Орденов. Все без исключения были в официальных одеждах, как требовал обычай при созыве Большого совета, и казалось, что по дорожкам движется бесконечная пятнисто-разноцветная змея. Флинн тоже надел обязательный для Праведников красный плащ. А многие магистры, в том числе и Лиранан, в помощники к которому приставили Флинна, вырядились вдобавок в пластинчатые кристаллические доспехи с горжетом и массивными наплечниками. Алый плащ, закрепленный и красиво задрапированный, Лиранан изящно перекинул через левое плечо. Флинну всегда казалось это глупым. Все символы, указывающие на твой статус, в конечном счете – глупость, как и бессмысленное следование традициям.

Огромные бабочки – сине-голубые лесные нимфы и бархатно-коричневые парусники – порхали между благоухающими цветами, со стволов исполинских огненных деревьев, возвышавшихся над остальным садом, свешивались гирлянды светящихся лиан, серебристые журавли, фазаны, павлины, попугаи и другие совсем уж диковинные птицы расхаживали по траве или прятались в кронах, в запрудах плавали разноцветные яркие рыбки и грациозные белые лотосы, холмы превращены были в многоярусные террасы с разбитыми на них великолепными цветниками. В беседках и на открытых верандах под сенью деревьев сновало множество одетых в белое с черным слуг и стояли столы, ломившиеся от изысканных блюд.

В дальней части находились Купольные сады, укрытые от прохладных и частых Анидаб-Доремских дождей прозрачным кристаллическим волокном. Ну а в центре, на возвышении, находился сам Дворец Единения. Жемчужный, сверкавший белизной своих стен, он покоился на черной обсидиановой звезде – восьмиконечной, по количеству Орденов. Любой маг, прошедший Первое посвящение, мог прийти на собрание Большого Совета, но право высказаться имели лишь магистры.

Флинн не стремился посещать собрания, стоять в своем луче звезды и молча слушать, якобы, умные речи. Надо сказать, что Советы порою носили весьма бурный характер и оканчивались чрезвычайно активным обменом мнением. С Охотниками и Воспринимающими по-другому и быть не могло. Сейчас Флинн тоже предпочел бы воздержаться от посещения Дворца Единения, если бы не официальное назначение помощником магистра Лирананна. Сетовать по этому поводу на судьбу не следовало: в некоторых, известно каких, Орденах, молодые маги не слишком отличаются от личных рабов и их используют как сосуды. Флинну же уготовано было состоять при Лиранане в посыльных и терпеливо ожидать распоряжений. Однако из назначения следовало, что Флинн, так или иначе, вынужден будет предстать перед Большим советом. Допрос – хорошее, вполне подходящее слово. Репутации Ордена опять нанесен нешуточный урон. Праведники – самые ярые нарушители правил. Забавно.

Магистры, закончив беседу, убрали щит и косились на Флинна озабоченно и с плохо скрытым осуждением. Давно уже так косились: раньше из-за отца, сейчас еще и из-аз магистра Алофа, пропавшего на Запретном континенте. Строгие, напыщенные и высокомерные. Арнетиас, старший брат Флинна, среди них органично смотрелся бы. А вот отец – нет. Наверное, отец был странным человеком. Политика и положение в Ордене его мало интересовали. Он предпочитал проводить время в путешествиях, в компании друзей или в Анидаб-Доремской библиотеке. И отец не был… обычным магом. У него не было отца. Взамен в нем текла Древняя кровь. Это, как с детства знал Флинн, налагало дополнительное бремя долга…

– Мы слишком преклоняемся перед Древними и перед наследниками Древней крови! – красивым звучным голосом воскликнул магистр Лиранан. – И какие же они, эти наследники? Все ли они достойны своих предков?

Намек был яснее ясного, а полыхавшие огнем взгляды магистров сделались еще более осуждающими. Флинн смолчал, наклонил голову и чуть отвернулся.

Магистры принялись неторопливо спускаться по ступенькам к подножию скал, в самую гущу магов. Флинн, повинуясь знаку Лиранана, последовал за ними. Они могли переместиться прямо ко Дворцу Единения, где была устроена специальная площадка, или хотя бы воспользоваться воздушным подъемником, однако предпочли немного пройтись пешком – возможно, хотели договорить то, что еще не договорили. Они не стали устанавливать заново щит, и Флинн, отфильтровав шум падающей воды, мог расслышать их слова. Разговор шел, в общем и целом, о политике и текущем положении Ордена, и ничего особо тайного не содержал.

– Тем не менее нам нужны великие и могучие символы, способные объединить нас, – вещал Лиранан. – Подобные богам!

Наверное, эти слова можно было истолковать как продолжение его высказываний о носителях Древней крови.

– Мы не шуорцы, – презрительно откликнулся магистр Эмириз. – И не варвары-лиорентийцы, которые живут по заветам своего божественного Пророка. Мы – высшая каста, хозяева мира, так было и так должно быть впредь! Мы не нуждаемся в поклонении божеству.

– Мы слишком спесивы и близоруки, – Великий магистр Гудейкон усмехнулся. Его низкий голос, обычно раскатистый, сейчас звучал сухо и жестко. – Мы недооцениваем и шуорцев, и лиорентийцев. А между тем они набирают силу. Они придумали пушки и ручные ружья. – Гудейкон поднял руку, предупреждая готовые хлынуть возражения. – И не убеждайте меня, что это примитивное оружие, что мы, Праведники, вместе с Созерцателями вот уже тысячу лет успешно сдерживаем шуорцев… Перед нарастающей мощью Лиоренции и Шуоры мы должны осознавать необходимость единства внутри нашего Союза. Если мы продолжим грызться друг с другом, наши враги начнут оттяпывать от нас кусок за куском…

– Однако никто не потерпит ни возвышения единственного Ордена, ни, тем более, единоличной власти, – заметил магистр Ровере. – Это то, что досталось нам от Древних.

– Это то, о чем твердят Основатели в Запертой комнате. – Великий магистр чуть кивнул. – Из всех Орденов только мы могли бы претендовать на подобную роль, но как раз сейчас мы в крайне неудачной позиции…

В разговоре возникла пауза, которую прервал магистр Ровере, спросив:

– Стоило ли собирать по этому поводу Большой совет?

– Не на пустом месте, – отозвался Великий магистр. – Нарушившие запрет не простые маги. Мне казалось, я достаточно хорошо знал Алофа и никак не ожидал от него столь… опрометчивого и недальновидного поступка.

Флинн глубоко вздохнул, надеясь, что его вздох без остатка поглотился грохотом водопада. Ему тоже казалось, что он достаточно хорошо знал магистра Алофа, и он тоже не ожидал… Тем более, сам Алоф утверждал, что давно вышел из того возраста, в котором участвуют в сумасбродных затеях. И получилось, обвел вокруг пальца и Флинна, и свою внучку Лиарди, и всех остальных и нанес по репутации Ордена удар…

Порывы привычного прохладного ветра доносили до ступенек рассыпавшиеся веером брызги. Великолепные фонтаны могли составить конкуренцию водопаду. Дорожки обрамляли фигурно постриженные цветущие кусты, скульптурные композиции и живая стена светящихся лиан.

– Мы не может делать вид, что ничего не происходит, – сказал магистр Эмириз, упрямо наклонив голову. – Видящие наблюдают на небе знаки, которые трактуют как первые предвозвестники нового Конца света.

– Видящие всегда что-то видят, – пренебрежительно бросил Великий магистр. – И наступление нового Конца света они предрекают с завидной регулярностью.

Спустившись донизу, до разноцветной плотной толпы магов, магистры, разумеется, не захотели проталкиваться сквозь нее, объединились в круг, прихватив Флинна, и переместились на площадку у Дворца Единения.

Сверкающие стены слепили глаза, если не затемнить зрение. Высокие окна верхнего яруса были украшены затейливыми витражами. Огромный прозрачный купол перекрывал центр – ту часть, где находился поделенный на восемь секторов Стол магистров. Для каждого Ордена был собственный вход в одном из лучей обсидиановой звезды. Праведники расступались перед магистрами и почтительно кланялись, приложив к груди правую руку.

– Что-то висит в воздухе, – ступив внутрь, негромко произнес магистр Эмириз.

Флинн задрал голову, пытаясь разглядеть это висящее что-то и прикидывая про себя, должно ли оно висеть прямо в воздухе или же на кристаллических люстрах. Флинн вынужден был продвинуться ближе к середине и занять полагавшееся ему как помощнику магистра Лиранана место. Отыскал глазами Арнетиаса и Лиарди, старавшихся не смотреть друг на друга.

Он мало вслушивался в обсуждение. И так все было в целом понятно. Как и ожидалось, Праведников полоскали все, кому не лень, и откровенно злорадствовали. За Запретным континентом установили усиленный контроль и удвоили количество наблюдателей. Теперь и мышь не проскочит, как говорили в древности. Флинна, естественно, вызвали и подробно расспрашивали, как и Лиарди с Арнетиасом. Дед Лиарди, впрочем, позаботился о том, чтобы они, даже если бы захотели, ничего бы не смогли рассказать, потому что просто не знали.

ГЛАВА 2 История Флинна

Мысли о магистре Алофе неизбежно привели Флинна к отцу – человеку, который оказал на него влияние, несоразмерное проведенному вместе времени.

Мать Флинна не была отцу женой. Они не жили вместе, однако иногда отец оставался в их доме на несколько дней. У него был личный кабинет, который в его отсутствие запирали на замок. Замок не мог помешать Флинну пробраться внутрь, да и отец никогда этого прямо не запрещал. В кабинете был письменный стол и доска для ок-читронга, в шкафу в несколько рядов стояли книги, на полках – непонятные статуэтки и другие безделушки, в сундуке лежали всевозможные карты. До статуэток Флинну не было никакого дела, да и книги его тогда не слишком интересовали, в отличие от карт.

В один из осенних дождливых вечеров или, скорее, одну из ночей, когда отец был у них дома, Флинн выскользнул из своей спальни и выглянул в коридор. Он увидел свет, сочившийся из не до конца прикрытой двери кабинета. Флинн пошел на этот свет, будто заблудший мотылек. Отец сидел за столом, приводил в порядок бумаги, что-то писал. Перо скрипело, потом замерло. Отец оторвал взгляд от листа и устремил в какую-то точку на стене. Он был в столь глубокой задумчивости, что не сразу почувствовал присутствие Флинна, не услышал его шагов, как не слышал и дождя, барабанившего в окно. Затем отец поставил перо в держатель и потер глаза подушечками пальцев. Лишь тогда он обернулся к Флинну и строго спросил:

– Что случилось? Почему ты пришел сюда?

Флинн, обескураженный сухостью его тона, отступил. Но отец, снова проведя по глазам пальцами, подозвал его и, когда Флинн приблизился, протянул руку, взяв его за локоть и внимательно вглядываясь в лицо. Отец собирался еще спросить: «Почему ты не спишь?», но передумал. Флинн тоже хотел задать подобный вопрос, но знал, что отец понимает его, даже когда он не говорит вслух. Отец чуть подвинулся в кресле, усадил Флинна на жесткий подлокотник и мысленно передал:

– Я пишу. Ты еще мал и, как мне говорила твоя мать, не слишком интересуешься книгами.

Отец был прав. Однако Флинна снедало любопытство, он чуял запах тайны, взгляд его упал на исписанную страницу, и он стал читать. Почерк у отца был красивый и разборчивый.

«И там, в этих далеких землях, в каменистой пустыне есть зеленый оазис, а посреди него – Мёртвое озеро, – прочел Флинн. – Днем над ним сверкают молнии, насыщая его энергией. Озеро находится в глубокой котловине. Когда воды в нем много, она кажется бирюзовой. Но, когда ее уровень снижается, она приобретает оранжевый и кроваво-красный цвет и становится вязкой и маслянистой. Озеро несет смерть – оно растворяет любую живую плоть, а может, по своей прихоти, лишь коснувшись, превратить живое существо в соляное изваяние. Местные племена верят, что озеро имеет злую волю и высасывает из людей и животных жизненную силу. Время от времени оно выбрасывает облака бесцветного газа, который убивает всех вокруг. По-видимому, этот газ поступает из недр земли через трещины и скапливается в нижних слоях. Когда вода уходит, газ высвобождается, выделяется из раствора и пузырями устремляется вверх, увлекая за собой придонные слои. Газированная вода фонтаном вырывается наружу. Видимый эффект похож на тот, что наблюдается в окружающей Запретный континент Бурлящей полосе. Однако газ наверняка другой – он не горючий и тяжелый и растекается по склонам, удушая людей и животных. Когда мы в последней раз были на озере, то явились свидетелями подобного случая. В близлежащей деревне мы увидели лишь трупы: некоторые жители умерли во сне, другие успели выбежать из своих хижин, упав замертво сразу за порогом, а рядом лежали козы и овцы. Все жертвы, без сомнения, умерли от удушья»…

Флинн почувствовал, что дрожит. Отец приобнял его и притянул к себе. От него исходили тепло и печаль.

– Зачем же люди селились в этих местах? – спросил Флинн.

– О! Это отдельная история. Там очень плодородные почвы. Это райская земля, а не просто оазис посреди пустыни. Два века назад пришли кочевые племена балюлей и разорили эти территории. Сами пришли или Безглазые натравили балюлей на соседей – тут я не могу утверждать со всей определенностью, но не сомневаюсь, что Безглазые не остались в стороне.