Хочу скандала!

Народу там было так много, что не всем хватило места за игровыми столами. Большинство присутствующих праздно слонялись по залу, ожидая своей очереди. Лица, в основном, были мне незнакомы. Подавляющая часть из них недвусмысленно указывала на принадлежность к преступному сообществу. Остальные подозрительно смахивали на чиновников.

В казино было накурено, вот уж чего я совсем не люблю и всем не советую курить. Табачный дым стелился по залу, отчего у меня тут же воспалились глаза и закружилась голова. Я бы с огромным удовольствием выбралась наружу. Увы, Таньке в казино понравилось. Она с воинственным кличем бросилась к ближайшему столу. Я понуро поплелась следом. Приключения продолжались.

Человеком я всегда была азартным, но средств на утоление жажды наживы легким путем у меня никогда не имелось. Все в семью, как говорится. Поэтому я решила просто поболеть за Таньку. Поскольку мы оказались единственными дамами в казино, ей тут же освободили место и объяснили, что народ играет в классический покер. По выражению лица Таньки, я поняла, что это ей ровным счетом ничего не говорит.

Похоже, она плохо представляла себе, что такое «классический покер». Но разве такой пустяк мог остановить ее в тот момент?! Она вытащила деньги с непозволительной готовностью и солидным веером разложила купюры перед собой на столе. При виде такого богатства, четверо сидевших за столом мужиков заметно оживились, восторженно зацокали языками и приняли Таньку в игру.

Десять минут спустя моя одноклассница спустила десять тысяч рублей, что-то около трех моих месячных зарплат. Это ее только раззадорило. Заметив, что я льну к ее плечу и что-то все время подсказываю, она решительно сунула мне две тысячи рублей в руку и отправила играть за соседний столик. Пришлось подчиниться. Тем более что и мной к тому времени прочно овладел азарт. В картах я немного соображала, и надеялась хоть немного вернуть проигранного Танькой. Чтобы нам игралось веселее, Танька то и дело заказывала себе и мне, по примеру других игроков, мартини.

Вскоре я настолько адаптировалась к всеобщей суматохе зала и табачному дыму, что начала различать вокруг знакомые лица. Вот и мэр города промелькнул, недовольно нахмурившись и строго поглядев на меня. Будто вспоминал, где мог видеть мою персону. А вот и начальник милиции. Ну и директор одного из разваливающихся «колхозов», который все последние годы уверенно шел к своему финансовому краху. Не директор шел, конечно, а колхоз.

Со мной за столом играли незнакомые мне люди. Судя по их внешнему, лоснящемуся и круглому виду, они были не из бандитов, что существенно облегчало мою задачу. Проиграв рублей пятьсот, я постепенно втянулась в игру, начала подмечать едва заметные элементы волнения на физиономиях противников и стала понемногу выигрывать. Мартини, вопреки всем предупреждениям Минздрава, оказал на меня благотворное влияние, помог окончательно расслабиться, и к одиннадцати часам я уже была в солидном выигрыше.

Наверняка, я бы затем все так же легко и спустила бы, но тут за соседним столиком поднялся невообразимый шум. Я обернулась и увидела, что это бузит Танька. Она взобралась на стол и, заняв выгодную позицию, с преобладающей высоты пыталась придушить одного из своих соперников – крепко сбитого детину с огромными бицепсами и косым шрамом, спускавшимся от уголка левого глаза по щеке до подбородка. Шея у детины была такая, что Танька не могла ее обхватить двумя руками. Поэтому она перестала его душить и принялась рвать на нем волосы. Это тоже получалось неважно, ибо волосики на парне были стрижены очень коротко. Удивительно, но парень почти не сопротивлялся. Ему, похоже, тоже было очень весело.

Представление длилось несколько секунд. Невесть откуда выскочившие охранники ловко подхватили под мышки мою пьяную одноклассницу и вывели ее из зала. Пришлось и мне следовать за ней. Я сгребла со стола выигранные деньги в сумочку, которая набилась так туго, что едва закрылась. Мимоходом поклонилась на выходе плешивому мажордому в жилетке и выскочила на улицу.

Секьюрити проводили нас до ворот и дождались, пока не подъедет кем-то предусмотрительно вызванное такси. Один из дюжих парней услужливо распахнул перед нами дверцу машины. Почему мы так и не уселись в такси и не отправились спокойно по домам, до сих пор остается для меня загадкой. Как бы то ни было, вместо этого мы куда-то потащились пешком, и следующим ярким проблеском в моей памяти стал этот проклятый магазин, в который мы зашли, чтобы купить Таньке сигарет, которыми она себя нещадно травила, и еще по бутылочке пива.

К тому времени Танька по дороге успела не только исполнить весь репертуар всех знакомых ей русских народных песен, погнаться за дворовой шавкой, которая сначала по глупости пыталась погнаться за Танькой, до смерти напугать копавшегося в кустах в поисках бутылок местного «пивнаря» и показать несколько неприличных жестов проезжавшим мимо милицейским машинам. А еще она успела что-то пролепетать мне на ухо насчет огромной суммы денег, которую она собирается заработать в ближайшем будущем.

Признаться, в тот момент мне было не до богатств. Мои мечты были связаны с домом. Хотелось скорее добраться до него, скинуть опостылевший жакет и рухнуть в кровать. Эту радость я не променяла бы ни на какие богатства мира. Однако рядом со мной все еще находилась Танька. Я считала своим долгом проводить ее до дома, хотя понятия не имела, где она живет. Спросить об этом у самой Таньки почему-то не догадалась, а потому до сих пор не могу взять в толк, куда именно мы так упорно и смело шли тем поздним вечером.

Скоро мы оказались на окраине, прошли несколько «бедных» кварталов и вышли в престижный квартал, где сплошь и рядом высились шикарные особняки. Времени было около полуночи, но в некоторых окнах еще горел свет. Узнав, что здесь живут местные толстосумы, Танька, расстроенная проигрышем, предложила побросать по окнам домов камнями. Идея почему-то пришлась мне по душе. Хорошо, что мы не сумели докинуть до окон ни одного камня. Правда, Танька все-таки умудрилась раззадорить несколько дворовых кобелей и сбить с забора метким выстрелом неосторожно вскочившую на него кошку.

Это вызвало у моей спутницы неописуемую бурю восторга, и она в награду захотела пива. Тут у нее еще и сигареты почти закончились. Написав напоследок на одном из заборов губной помадой: «Нас здесь не было!», Танька потащила меня в ближайший торговый павильон, чьи огромные окна-витрины призывно горели в конце квартала. Когда мы ввалились в магазин, нас попытался остановить грозный окрик.

– Мы закрываемся, – раздраженно брякнула из-за прилавка одна из продавщиц, неприязненно разглядывая нежданных посетительниц. Она как раз готовилась закрыть кассу.

На миг застыв у порога, мы с подругой обменялись возмущенными взглядами, удивленные таким непочтительным отношением к своим пусть и немного нетрезвым, но все же персонам. Почуяв в воздухе приближающуюся грозу, все три продавщицы как по команде вытянулись перед нами в немом ожидании. Помявшись в дверях, мы весело захихикали и, переглянувшись для надежности еще разок, нетвердыми шагами приблизились к прилавку.

– Что празднуем? – охрипшим от чрезмерно принятой дозы алкоголя, почти мужским, низким, голосом, спросила Танька у продавщиц, которые ошалело вылупились на ее взлохмаченную, выкрашенную в почти девственно белый цвет, шевелюру.

– Вы че, глухие? – строго повторила Танька, старательно насупив выщипанные брови. – Что празднуем, спрашиваю?

Строй продавщиц, привыкших к разного рода выходкам посетителей, такого, судя по всему, еще не видывал, и потому заволновался, коллективным умом решая, что на такой вопрос можно ответить, чтобы не пострадать.

– А мы встречу празднуем, – икнув, натужно выдавила из себя Танька и дружелюбно улыбнулась.

– Поздравляем, – нерешительно промямлила одна из продавщиц. – Простите, но если хотите что-нибудь приобрести, выбирайте побыстрее. Мы закрываемся.

– Щас, закрываются они, – протестующее подняла руку Танька, повернувшись ко мне и навалившись пышной грудью на прилавок, чтобы не упасть. – Натка, ну-ка покажи им.

Я не поняла, что именно надо показать. Тогда Танька объяснила более доходчиво.

– Покажи им Кузькину мать!!! – заорала она так, что все три продавщицы одновременно вздрогнули, словно от грохота разорвавшегося неподалеку снаряда. – Слушайте внимательно, дорогие мои. У нас есть деньги, и мы хотим кое-что купить. У вас ведь есть кое-что?

Старшая на вид продавщица растерялась.

– Смотря, что вы имеете в виду…

– Нет, ты посмотри, они над нами еще и издеваются, – наигранно усмехнулась Танька, снова обращаясь ко мне.

От этих слов и ее безумного блуждающего взгляда мне стало не по себе. Поэтому я попросила Таньку уйти.

– Что?! – взревела она и снова повернулась к продавщицам. – Уйти и оставить их одних? Ни за что! Дорогуши, у вас есть вафли в томатном соусе? Не-ет?… Почему? Отстань, Натка, я хочу вафли в томатном соусе. Хорошо, а огурцы в шоколаде есть? То-о-о-же нет? Это что у вас, супермаркет или диетическая столовая?

С каждой секундой Танька расходилась все больше. Ее и без того багровое лицо еще гуще наливалось кровью, глаза метали молнии, а рот, казалось, изрыгал пламя. С огромным трудом мне удалось за руку оторвать ее от прилавка и оттащить к двери. Там она вновь уперлась всеми четырьмя конечностями. Вскинув на меня взгляд своих огромных, небесной синевы, глаз, она растерянно захлопала веками, капризно сложила пухлые губки и твердо и непреклонно произнесла:

– Хочу скандала!

Больших трудов мне стоило выпроводить ее за дверь. На улице Танька и думать забыла о скандале. Теперь ее занимали другие заботы.

– Хочу пи-пи, – как малый ребенок, захныкала она.

Недалеко от магазина располагался жилой дом, перед забором которого стройным рядом тянулась живая изгородь. Кусты показались Таньке подходящим местом для того, чтобы осуществить свою мечту. И она потянула меня за собой в изгородь, которая, при ближайшем рассмотрении, ей почему-то не понравилась. Танька важно заявила, что не собирается обдирать себе одно место об эти колючки, мол, в этом мире полно и других кустов, менее колючих, и потащила меня дальше в поисках подходящей флоры. Мы обошли дом кругом, и вроде бы, нашли кусты помягче. Забравшись в них, пардон, исполнили то, за чем пришли.

И как только собирались оттуда выйти, случилось то, что в корне изменило нашу жизнь. Сначала послышались голоса. Мы испуганно замерли. Сработал инстинкт самосохранения и чувство стыдливости: как бы не засекли! Не сговариваясь, мы притихли и дышать старались через раз. Голоса меж тем приближались. Плотная стена кустарника скрывала смысл слов, но ясно было, что разговаривают между собой несколько мужчин. Мне показалось, что их было двое, и говорили они, отчего-то, полушепотом.

Судя по нарастающему звуку, мужики шли по двору к въездным воротам, которые располагались в непосредственной близости от нас. Перед воротами стоял грузовой фургон, похожий на те, в которых перевозят мебель. Дверцы фургона были распахнуты настежь, это было хорошо нам видно в ярком свете почти полной луны.

У меня даже сердце екнуло, когда я увидела вышедших из ворот мужиков. Их, в самом деле, оказалось двое. Был, правда, и третий. Мужики волочили его за руки по земле. Судя по тому, как безжизненно болталась голова третьего мужика, и беспомощно загребали землю его ноги, он пребывал без сознания. Другие мужики, тяжело отдуваясь, закинули его в фургон, перебросились парой слов и вернулись в дом. Только когда стихли их голоса, мы с Танькой обменялись впечатлениями.

– Ты видела? – возбужденно зашептала она, проламываясь с громким треском ко мне сквозь кусты. – Кажется, тут мужика убили.

– Типун тебе на язык, – ужаснулась я, внутренне холодея и стремительно трезвея.

– Мамой клянусь, убили, – жарко шептала Танька. – Видела, как они его тащили?

– Может, он просто пьяный, – предположила я.

– Если бы был пьяный, они бы его не тащили, они бы его дома оставили, отсыпаться, – возразила Танька, и в ее словах был свой резон. – Или положили бы в кабину. А они сунули его в фургон.

– Не говори глупостей, – дрожащим голосом ответила я. – В Карачеве трупы в фургонах не возят.

– А в чем возят, в каретах? – съязвила Танька. – Так, следуй за мной.

Она тут же развернулась и, к моему великому ужасу, направилась прямиком к машине. Я пыталась остановить ее, но с тем же успехом можно было заставить верблюда лазать по деревьям. Танька не обращала на меня внимания. Она заявила, что должна проверить, жив мужик или мертв. Иначе, мол, она заснуть не сможет. Мне было страшно и, в общем-то, все равно, что там случилось с этим мужиком. В тот момент мной еще владело желание жить. Но в Таньке играло безрассудство. Не прошло и полминуты, как она оказалась у фургона и позвала за собой меня. Конечно, я могла бы остаться в кустах. Но в тот момент это показалось мне более страшным, чем вместе с Танькой заглядывать в фургон.

Страх выгнал меня из укрытия, и через секунду-другую я уже топталась рядом с Танькой. Мы напряженно всматривались в темноту фургона, но, как назло, не могли ничего разглядеть. Должно быть, мужика закинули далеко внутрь.

– Говорю же, он пьяный и сам заполз в угол, – предположила я, но Танька придерживалась другой версии.

Она жаждала приключений, и ей показалось бы верхом несправедливости, если бы мужик оказался не мертвым, а просто пьяным. Поэтому она решительно отпихнула меня в сторону и бесстрашно залезла в фургон, быстро скрывшись в темноте.

– Нашла, – донесся до меня секунду спустя ее возбужденный шепот. – Лежит и не шевелится, голубчик!

И тут за моей спиной, в непосредственной близости, раздались чьи-то быстрые шаги и приглушенные голоса. Судя по всему, по двору к фургону бежали те самые мужики, встреча с которыми никак не входила в наши планы. Страх молнией пронзил мое тело. Я шепотом окликнула Таньку, но она то ли не услышала меня, то ли не захотела услышать. Ситуация становилась критической. Я чувствовала: еще мгновение и мужики меня засекут. В принципе, в этом не было ничего страшного. Подумаешь, две пьяные бабы проходили мимо фургона и из чистого любопытства заглянули внутрь. Не убивать же их за это.

Но внезапно сработал инстинкт самосохранения, и я, совершенно не отдавая отчета в своих действиях, тоже запрыгнула в фургон. Там сначала наткнулась на лежавшего на полу мужика, затем на стоявшую подле него на коленях Таньку, и только успела зажать ей рукой рот, как перед фургоном выросли две массивные фигуры. Нам были видны только их темные силуэты, лиц разглядеть мы не смогли. Мы отползли вглубь фургона, туда, куда лунный свет, к счастью, не доходил.

Одна фигура была значительно выше другой, примерно на полторы головы, зато низенький отличался более крепким телосложением. Он был широк в плечах, и, на мой взгляд, обладал парой-другой килограммов лишнего веса. Толстым я бы его назвать не решилась. Скорее, он производил впечатление крепыша, сбитого из накачанных мускулов, слегка обтянутых жирком. А вот второй был громилой. Я с уважением подсчитала, что он, должно быть, обладал ростом примерно под метр девяносто, если не выше. На этом мои умозаключения закончились, поскольку ситуация оставалась напряженной.

Внутренний голос подсказывал, что не стоит выдавать свое присутствие. Колокольчик внутри меня тревожно звонил, наполняя мою душу нехорошими предчувствиями. Даже Танька, словно что-то почувствовав, присмирела и сидела молча, не совершая больше попыток скинуть мою руку со своего рта.

Тем временем мужики, к нашему счастью так и не заглянув, как следует, в фургон, с шумом захлопнули дверцы, и мы остались в полной темноте. Потом заработал мотор, и фургон тронулся с места.

Глава 3. Жмурик по кличке Мокрый

По мере того, как страх наполнял наши души, из наших организмов выветривался алкоголь. По крайней мере, из моего он точно улетучивался, хотя лучше бы этого не делал, поскольку на смену ему угрожала явиться нудная головная боль.

Мы сидели на двух больших деревянных ящиках, прислоненных к задней стенке фургона, и продолжали гадать, жив наш спутник или нет. Танька клятвенно уверяла, что щупала у него пульс и не нащупала его. Я ей не верила. Не то, что она щупала, в этом я нисколечко не сомневалась, ведь Танька не из тех, кто побрезгует кого-то щупать. Не поверила тому, что она ничего не нащупала. В ответ она предлагала мне пощупать самой. Я отвечала, что щупать ничего не собираюсь, что вообще ничего не щупаю у чужих мужиков, особенно по ночам. Танька идиотски хихикнула и пообещала, что этот мужик мне ничего не сделает. Даже рукой не тронет. А мне от этого стало дурно.

Потом Таньку осенило. Ей страстно захотелось курить, и она вспомнила, что у нее в сумочке лежит зажигалка. Прикурив предпоследнюю сигарету, она машинально извинилась передо мной за причиняемые мне табачным дымом неудобства, и осветила нашего спутника огоньком зажигалки. Как только колеблющееся пламя выхватило из темноты смертельно-бледное лицо мужика, из моей глотки вырвался непроизвольный крик. Я его узнала. Это был мужик по кличке Мокрый – местный криминальный авторитет по фамилии Мокрецов, человек широкой души и тела. При росте примерно в метр семьдесят он весил, по-моему, килограммов 130-140, обладал широкой площадью лица и мощной, бычьей шеей.

В городе о нем говорили всякое. Все знали о том, что он зарабатывает на жизнь незаконным путем, но точно никто не знал, как он это делает. И что это за путь такой никто не знал, тем более незаконный. Словом, эта фигура являлась ходячей загадкой.

Вроде бы, Мокрый был каким-то смотрящим, как-то уверял меня в этом старший сын Денис. Честно говоря, я плохо разбираюсь в терминологии, и понятия не имею, кто такой смотрящий. Немного зная грамматику русского языка, я вполне логично предположила, что смотрящий куда-то или за чем-то смотрит. На этом мои умозаключения теряли логическую нить. Я не понимала, куда и зачем может смотреть бандит, да еще и умудряется при этом неплохо зарабатывать.

Дела Мокрого меня вообще мало интересовали. Мне никогда не доводилось с ним встречаться лично, наши пути не пересекались, и мы даже ни разу не разговаривали, хотя он и был примерно моих лет. В лицо я его, конечно, знала. Все-таки он, несмотря на криминальное настоящее, слыл весьма примечательной личностью. В нашем городке столь тучных людей немного, так что отличить Мокрого от простого смертного я могла с легкостью.

Выглядел авторитет так, что у меня сложилось впечатление, будто он скорее мертв, чем жив. Его запрокинутая назад голова беспомощно болталась в такт встряскам фургона на ухабах, а взгляд широко распахнутых и остекленевших глаз впивался в темный потолок. Мне стало жутко и захотелось выпить. Танька, словно угадав мои мысли, молча протянула мне трехсотграммовую фляжку, которую выудила откуда-то из недр своего оранжевого кардигана, надетого поверх светлой блузы с вышитым на груди сердечком.

Во фляжке оказался превосходный коньяк, оказавший на меня весьма благотворное действие, хотя медики считают, что кроме вреда алкоголь ничего принести не может. Не буду с ними спорить, но в тот момент меня, по крайней мере, перестал бить болезненный озноб, головная боль тоже убралась, и мне снова стало казаться, что все вокруг прекрасно и замечательно. Танька тоже глотнула из фляжки и шумно выдохнула.

– Кажись, жмурик. Что будем делать?

Лично я предпочла бы немедленно бежать, даже если бы для этого пришлось на ходу выпрыгнуть из грузовика. Но двери оказались надежно заперты снаружи, в чем я убедилась лично, безуспешно в них потыкавшись. Так что мой план никуда не годился.

– Если он жмурик, значит, его убили те жлобы, – обхватив руками голову, вслух размышляла Танька, пока я тщетно пыталась пилочкой для ногтей пропилить в дверце фургона дырку. – Если они его убили, значит, у них были на то причины. Если он, как ты говоришь, местный бандит, значит, жлобы тоже бандиты, только не местные. Потому что местные его не стали бы убивать, побоялись бы. Вопрос: почему они его убили? За что? Наверное, из-за денег. Другой вопрос: почему они его не оставили дома? Наверное, чтобы замести следы. Нет тела – нет дела. Вопрос: куда они его везут? Зачем? Наверное, хотят закопать тело или утопить. Натка, а что, наша речка Снежка еще не обмелела?

– Обмелела, – тяжело отирая со лба пот, раздраженно ответила я, ибо пилочка уже пребывала на последнем издыхании, а дырки в дверце не видно было и в помине. – Можешь быть уверена, что в нашей речке утопить кого-либо практически невозможно. Вот отравить водой из нее можно запросто, но утопить там Мокрого… Скорее, Снежка из берегов выйдет. Не, не вариант. Если бы я была бандитом, я бы труп в Снежке не топила.

– Мокрому отравление уже не грозит, – с сомнением произнесла Танька, окинув оценивающим взглядом жмурика. – Значит, они его закопают, сожгут на костре или растворят в кислотной ванне.

То ли от этих слов, то ли от чрезмерного усердия, но моя пилочка сломалась, и я, донельзя раздраженная потерей единственной своей пилочки, вернулась к Таньке.

– Постой, если они собираются избавиться от тела Мокрого, что же они сделают с нами, когда нас обнаружат? – осенила меня неприятная догадка.

– То же, что и с Мокрым, – мрачно отозвалась из темноты Танька. – Не знаю, как ты, но лично я выбрала бы ванну с кислотой. Две секунды боли и все. На костре дольше, а в могиле умирать вообще страшно… Это я на случай, если нас живьем закопают. Да и скучно так умирать. Хотя, с другой стороны, после кислоты в гроб тебя уже не положат. И макияж можно испортить… А ты как хочешь умереть?

– Красиво, – раздраженно буркнула я. – Чтобы вокруг было много цветов, и играл виолончелист.

– Виол… вило… виноло… ончелист? – удивилась Танька, спьяну выговорив это слово только с пятого раза, да и то неправильно. – Какой еще вионолончелист?

– Хромой и одноглазый, какие еще виолончелисты бывают… Представь себе, что я ни разу в жизни не слышала живой звук виолончели. Обидно будет умереть, так и не услышав.

Моя шутка не нашла отклика у подруги, и мы надолго замолчали. Я – потому, что мною овладели грустные мысли, а Танька банально задремала. Она так утомилась за день, что даже непосредственная близость неживого человека не мешала ей сладко похрапывать, привалившись спиной к стенке фургона. В моей же голове один за другим зрели планы бегства и счастливого спасения, и каждый из них был отчаяние предыдущего. В конце концов, я остановилась на самом кровожадном. Как только фургон остановится, и жлобы откроют его дверцы, мы с Танькой выскакиваем, как ниндзя, застаем их врасплох и приемами карате и всяких других дзюдо отбиваем им почки и другие сопутствующие органы. План был гениальным, я подсмотрела его в заокеанских боевиках. Правда, осуществить его мешал один маленький пустячок. Ни одна из нас не знала приемов карате. Нет, в теории я, конечно, некоторые приемы представляла, только не совсем отдавала себе отчет в том, как буду со своей вечно ноющей поясницей задирать ноги выше головы.

На очередном ухабе фургон тряхнуло так сильно, что Танька проснулась. Спросонья повертев головой по сторонам, она продрала глаза и тихо простонала:

– Где я?

– В Караганде, – беззлобно отозвалась я. – Дорогуша, если ты забыла, то напомню тебе, что мы едем в неизвестном фургоне, в неизвестном направлении с известным трупом.

– Какой кошмар, – обречено простонала в ответ Танька. – А я думала, мне все приснилось…

И тут произошло непредвиденное, то, что до сих пор ярко стоит у меня перед глазами. Труп Мокрого вдруг громко чихнул и приподнялся на локтях. Наш с Танькой визг слышали, должно быть, даже в Австралии. Наверное, не одну сотню кенгуру вспугнули мы в ту секунду с насиженных мест. К счастью, каким-то чудом ничего не услышали жлобы в кабине фургона.

Наш синхронный крик напугал Мокрого до смерти. В свете пламени Танькиной зажигалки он казался нам посланником из потустороннего мира, а мы, должно быть, представлялись таковыми ему. Моя спутница так испугалась, что инстинктивно взбрыкнула ногой и угодила каблуком туфли прямиком по носу Мокрого. Бандит тут же вырубился, с глухим стуком рухнув обратно на пол.

– Что это было? – выбивая зубами барабанную дробь, прошептала Танька, погасив зажигалку.

– Мокрый ожил, – так же тихо и с не меньшей долей ужаса в голосе ответила я.

– Не может быть, я же сама его щупала, – не поверила Танька.

– Значит, не там щупала.

– Да? А где, по-твоему, надо было щупать? У него такой слой жира по всему телу, что никакого пульса не найдешь… Слушай, а может, это рефлекс? Я где-то читала, что трупы могут самопроизвольно двигаться…

– Но ведь не настолько самопроизвольно, – жарко возразила я. – К тому же они не чихают, даже самопроизвольно.

Пособачившись, мы пришли к выводу, что пациент, возможно, не так уж и мертв, как нам сначала показалось. Танька вновь чиркнула зажигалкой и посветила мне, пока я пыталась привести в чувство экс-труп, отчаянно отхлестав его по щекам. Мокрый после нескольких оплеух пришел в себя, но, увидев над собой меня, глухо охнул и снова лишился чувств.